Вопреки

Он был спокоен, как всегда и даже теперь, когда Зарзамат и Вирмурнир не вернулись с наступлением темноты, он не выдавал замешательства и беспокойства. Ки'ин не умел ориентироваться в лесу, а в таком густом и подавно, фигуры же извозчика он не замечал в принципе, потому просить о помощи он даже не намеревался, оставалось только ждать. Они оба замелькали между деревьями когда луна достигла зенита. Зарзамат, весь в ссадинах, шёл вторым, едва поспевая за Вирмурниром, драконорождённый молча миновал Ки'ина и с грохотом свалился в телегу. Зарзамат подошёл к костру и сел напротив, сейчас можно было ясно различить три рубца, полосующих руку от запястья до локтя. Ки'ин обернулся через плечо, рассчитывая увидеть там Вирмурнира, но не застал никого. — Как прошла охота? — невозмутимо спросил гитцерай. Тифлинг медленно поднял взгляд и какое-то время молчал, видимо пытаясь этим что-то сказать. — Не лучшим образом, — выдохнув ответил он. — Мне кажется, это должно быть заметно. Гитцерай задумался глядя на то, как тифлинг осушил полупустой флакон с светло-красным содержимым. — Среди большинства местных жителей шрамы считаются чем-то вроде знака отличия или, как вы любите говорить, предметом гордости, разве не так? Зарзамат откинулся назад прикрыв лицом руками. — Тогда я, по всей видимости, белая ворона. Оба собеседника снова замолчали, костёр уже догорал своё и только изредка тихо потрескивал, вдали прокричала ночная птица. — Однако почему? Не это ли отметина тяжбы пережитого, терпения, усвоенного урока, в конце концов — это говорит о том, что ты побывал и выжил там, где другие погибли. Не сочти за попытку уязвить, но, как мне кажется, для существ таких горделивых как вы — это нечто большее, чем просто следствие раны. На секунду Зарзамат замер как парализованный. Тифлинг склонился над догорающим последние минуты пламенем, в неприкрытом глазе на фоне янтаря отразилась пляска затухающего огня, на лице зависла наиболее серьёзное выражение, которое доводилось видеть Ки'ину. — Ты прав, — начал он тихим голосом, — это действительно знак, я бы даже сказал метка, которая говорит о том, что ты уже когда-то не справился, допустил ошибку, оступился и только чудом не улетел в пропасть, а только повис на её краю. Это может быть чем угодно, но мне это никогда не послужит причиной для бравады, потому что это никакая не отметина, это самое что ни на есть настоящее клеймо, какое ставят на скоте и рабах, — Зарзамат поднял взгляд. — Раба клеймят с той целью, чтобы он и окружающие никогда забывали о его положении и месте, ведь клеймо — не прибегая к высшим силам — не сведешь, как не старайся, со шрамами ситуация та же, и пусть кто-то считает это украшением или знаком мужества, а я вижу в нём только след поражения и невыносимую боль. — Перед тем как взлететь, было бы неплохо научиться ходить, — почти сразу ответил Ки'ин. — Ты намереваешься пройти весь предстоящий путь, так ни разу и не споткнувшись? Зертимон, пусть он выдуманный или настоящий, не раз оступался на своём пути, перед тем как достигнуть цели, и все мы пытаемся сделать то же — научиться стойкости и проложить путь, куда бы он не вёл. Это так, потому что победа — короткое мгновение, которое скоро забудется, поражение — опыт, который проследует за тобой до конца. — Тогда ради чего стараться?! — тифлинг сорвался на крик, его голос сделался выше. — Какой смысл стоять до последней капли, если ты в любом случае не сможешь победить везде? Ведь это невозможно! Какой вообще в этом прок? Почему бы тогда не плыть по течению, ожидая, что всё придёт само собой? — В том, что каждый раз, когда ты сражаешься до потери пульса, но выживаешь, семя где-то внутри тебя прорастает и рано или поздно из хлипкого деревца, сломать которое под силу каждому, оно станет вековым дубом, кору которого не возьмет ни сталь, ни пламя. По течению, в свою очередь, плывут только мёртвые рыбы. Неподалёку громко заржала лошадь, послышалось, как с деревьев слетают птицы. — Ты не понимаешь, — разведя руками сообщил тифлинг. — Я не собираюсь быть как кто-то, выдуманный это персонаж или нет, я хочу выйти на иную дорогу, в которой умеренность будет звучать как надменная шутка, где я и те, кто тоже этого достоин, смогут раздвинуть горизонты, где вековой дуб известен не тем, насколько он прочен, а своей тенью, которая накрывает весь лес. Поэтому я с такой болью переживаю каждое поражение, потому что оно не просто не даёт мне шагнуть вперёд — оно отталкивает назад и я должен сделать всё, чтобы этого не повторилось более. Хоть, как ты и сказал, это неизбежно, но мириться с этим я не собираюсь. Но в чём-то ты прав — это бесценный опыт, пусть и опыт падения в грязь, из которого я попытаюсь выжать всё, до последней капли. Послышался обрывок чьего-то голоса позади, снова заржала лошадь. На холодный ветер Ки'ин уже не обращал никакого внимания. — Когда амбиции перерастают в тщеславие, Зарзамат, ты рискуешь ослепнуть. И какой тогда смысл стоять выше других, если не видишь дальше носа нижнего? Я хочу, чтобы ты понял: я не пытаюсь отговорить тебе идти сквозь тернии, но когда ты пытаешься перепрыгивать сразу по две ступени — велик шанс оступиться и упасть. Зарзамат замолчал, опустил голову и потёр шрам. Он почти незаметно покачал головой, что-то неразборчиво проговорил и медленно пошёл в сторону. В кострище уже тлели угли, Ки'ин остался один. Мысли не отпускали его, реакция Зарзамата показалась гитцераю странной, не такой, как она бывает обычно. Ему подумалось, что он снова что-то упустил. Тифлинг не раз говорил, что подобная манера речи — характерная Ки'ину и ему подобным — считается фамильярной и излишне прямолинейной, здесь, на Прайме, но сам Зарзамат никогда не был против этого. Неужели его так задело столь незначительное поражение, как неудача на охоте? Слишком много пищи для размышлений свалилось на Ки'ина за последнее время, но что-то в словах товарища всё же заставило его на секунду заколебаться: всё ли оно так, как он привык видеть с детства? Ему всегда казалось, что он пережил несравнимо меньше, чем нужно, чтобы приблизиться к истине, но сейчас он думал о том, а какой в этом смысл. Сражаться только для того, чтобы в следующий раз взять реванш, держать удар, чтобы перенести следующий без последствий. Да, в этом и был смысл, сомнения рассеялись так же быстро, как и возникли, смысл держаться перед наплывающей волной был в том, чтобы с успехом пережить следующую и, быть может, заразить кого-то своим примером. Он бы так и сидел всю ночь, если бы пламенная вспышка и грохот где-то позади не вернуло его к реальности.