Neurotoxin

Никто точно не мог сказать, когда общение с андроидом стало менять Гэвина. Возможно, это началось с самого первого дня и с каждым днём становилось всё ощутимее, и теперь, сравнивая нынешнего Гэвина с «доандроидовым» Гэвином, можно было заметить разницу размером с пропасть. Первое, что бросалось в глаза — отсутствие синяков под глазами. Он наконец-то начал высыпаться. Как только Рич не извращался, стараясь поставить Рида на путь здорового сна, при том, что Рид отказывался идти со своими проблемами к врачу. Он же и сидел рядом с Гэвином бессонными ночами, не давая с головой ухнуть в бездну самокопания или напиться до отключки. Границы личного размылись настолько, что, в очередной раз замечая за их отношениями интимные моменты и около того, Гэвин терялся, не зная, что должен чувствовать по этому поводу. Старые привычки говорили держать на расстоянии вытянутой руки, но новое для него ощущение нежности, когда он просыпался и чувствовал, что, помимо котов, рядом, подложив руку ему под голову или приобняв, равномерно и глубоко дышал андроид, затапливало с головой. Стоило Гэвину пошевелиться, как тот немедленно открывал глаза и едва уловимо улыбался, тянулся ближе и тёрся щекой о шею или плечо, словно выпрашивая ласку. Наконец-то Гэвин понял, почему испытывает к Коннору эту въедливую неприязнь, разъедающую изнутри. А ведь всё это время ответ был прямо перед носом, стоило лишь сравнить. Рич был на порядок выразительнее и честнее Коннора, у которого не сходило с лица выражение вежливого участия. Ричард непринужденно подстраивался под чужой характер, как вода под сосуд любой формы. В то время как Коннор словно пытался завоевать любовь всех и каждого, Ричард находил индивидуальный подход. Не очевидный и не слишком результативный на первый взгляд, но потрясающе действенный. И Гэвин был тому идеальным подтверждением. Социальные установки Ричарда были весьма пластичными. Иногда казалось, что их и вовсе не существовало, этих загадочных «установок». Он не был моралистом и проявлял своё занудство скорее уж потому, что ему нравится поддевать и выводить Гэвина из равновесия; он не зависел от мнения окружающих, но чутко относился ко мнению Рида. Умело разграничивал обычное ворчание, защитную реакцию и реальное недовольство, что делало его просто лучшим. Допустим, фраза «этот кофе на вкус как дерьмо» имела значение только с контекстом: с интонацией, с выражением, даже с громкостью, с которой была произнесена. Кофе может и вправду иметь отвратительный привкус мыла, а может и быть нормальным, но когда у Гэвина паршивое самочувствие, для него любой вкус, запах и цвет становится дерьмовым, а реальность превращается в один сплошной раздражитель. Рич не делил мир на чёрное и белое, хотя даже люди (особенно люди) не гнушались этим. Совершенный. За исключением одного недостатка. Безрассудной привязанности к человеку. Сколько бы Ричард ни старался, он никак не мог вытравить из глаз Гэвина немой вопрос, который в моменты глубочайшей нежности словно вызывал короткое замыкание, искру, сопровождаемую жалобным треском. «Почему я?». Гэвин ни за что не думал жаловаться. Но он ощущал, что не заслуживает этого затапливающего изнутри счастья, неумолимой заботы и терпкого осознания нужности. Он ничего не сделал, чтоб получить всё это. Получить Ричарда. И подспудно ждал, что жизнь попросит у него за это большую плату, чем он сможет осилить. Горько и отчаянно зная, что уже на всё согласился, без всяких ужимок и торгов подмахнул контракт не на жизнь, а на смерть. Он и так слишком долго бегал. От проблем. От себя. От правды. Возможно, ему впервые так остро хотелось послать нахуй себя же со своими принципами и гордостью, просто отдаваясь течению, новому чувству, самозабвенно и без продуманных ходов отступления. Он в кои-то веки готов был рискнуть, вверяя себя в чужие руки, так упрямо напарывающиеся на шипы, хотя и до пены изо рта верил, что всё это — аванс от судьбы. Но он, блять, не собирался просто сидеть и ждать, когда злодейка начнёт его месить и выкручивать, как кусок теста. Он собирался получить всё. До последней капли. До последнего вздоха. И Ричарду снова не потребовались от него слова. Ему достаточно было взглянуть на него, мокрого от холодного вечернего ливня, под которым он гулял не меньше часа, пока андроид не отследил его местоположение с камер, подключенных к городской сети, и заглянуть в совсем дикие и решительные глаза, чтоб сделать шаг вперёд, подставляя зонт и давая утянуть себя в поцелуй. Жадный, с неосторожными покусываниями и лучшим использованием его охочего до красноречия языка. С привкусом дождевых капель и бренди. Он не был пьян, но алкоголь бил по мозгам ровно настолько, чтоб Гэвин был достаточно храбр для принятия жизненно важных решений. Рич такие методы не одобрит. Как не одобрит и то, что он снова рисковал переостудить организм. Дома на Рида ворчливо побубнили, стаскивая всю одежду и отправляя греться в ванную, где с некоторых пор появилось много маленьких скляночек, которые пахли как ботанический сад в весеннем цвету. Ричард вычитал, что ароматерапия способствует засыпанию и улучшает качество сна. Теперь, кажется, весь дом пропах этими запахами, а потихоньку и сам Гэвин начинал благоухать. Впрочем, пахло это всё очень сносно. Рид не гнушался добавить эту хрень в ванную, когда мылся и вместе с тем отогревался. А на кухне его ждал ужин. Картофельный соус и мудрёный салат из сыра и овощей. Какая-то местная пародия на греческий, к которому он, впрочем, относился безразлично. Прижавшись сзади, он положил подбородок на плечо андроида и прижался губами к соблазнительному изгибу шеи, вместе с тем чувствуя, как рука андроида ласково ерошит ещё мокрые волосы. А затем, повернув голову, Ричард поймал его губы, целуя медленно, лениво и мягко, приятно усиливая давление на затылок. Всё чаще от прикосновений у Ричарда сбоил скин. Кожа белела, обнажая глянцево блестящий пластик, и это обстоятельство андроида несомненно смущало. Когда Гэвин спросил, с чем это связано, андроид начал какие-то пространные разговоры про обмен информацией, но суть он уловил: Рич интуитивно пытался донести свои чувства и ощущения напрямую до Гэвина. Очевидно, будь Гэвин андроидом, он бы ощущал что-то помимо легкой щекотки в месте соприкосновений, но сам факт его радовал. Первое время это было очень непривычно. И не только для Гэвина. Сам Ричард будто стыдился этого, что не могло не привлечь внимание. Под напором любопытства Гэвина он всё-таки сдался и признался, отводя взгляд и до боли знакомым жестом (его собственным) неловко потёр шею: — Без голографической имитации кожи я ощущаю себя некомфортно. Как будто… обнаженный, — нехотя признал он, упорно не глядя в глаза Гэвину. Вручая тому в руки такой козырь, которым просто нельзя не злоупотребить. Стыд и совесть были похоронены со всеми почестями, ибо Рид открыл в себе ещё один престранный фетиш на смущённого Ричарда. Вот и сейчас, лизнув напоследок губы, от которых по подбородку расступалась «кожа», он шепнул: — Убери. Понимает без подсказок. Именно это мимолётное выражение замешательства и лёгкой робости хотелось выжечь в сознании огненным клеймом. Кое-кто здесь не мог прокручивать в голове и смаковать записанные образы, кое-кому оставалось лишь впитывать то мгновение, что было между ними здесь и сейчас, почти хищно наблюдая, как медленно сползает скин, исчезают бледные веснушки и родинки, и даже волосы словно растворяются, оставляя лишь пластик и мягкий силикон. Развернувшись к Риду лицом и будучи вжатым бёдрами в столешницу, он прильнул щекой к руке, сыто жмуря глаза и накрывая ее своей ладонью, благодарно целуя в раскрытую ладонь. От того, что андроид вкладывал в эти жесты, в эти прикосновения, у Гэвина сердце переворачивается. Он пытается подковырнуть прежнее чувство неприязни и отторжения к пластмассовым куклам. Не то чтобы он хотел вернуться к тому, что было в начале. Скорее… проверял. И не смог сдержать облегчённого вздоха, поняв, что едкая неприязнь и отвращение были погребены под целой горой нежности, трепета, с которыми сентиментально хотелось просто прижать Ричарда к себе и уже не отпускать совсем. По-детски эгоистично и жадно. Когда вся «кожа» сошла с тела, Ричард несколько заторможенно поморгал, бросая на Гэвина короткий, цепкий вгляд, молчаливо спрашивающий, всё ли в порядке. В качестве ответа Гэвин припечатал его крепким поцелуем, беззвучно шепнув в эти самые губы: — Красивый. Будто только того и ждал, андроид сгрёб его в объятия, от которых у Гэвина впоследствии легонько ныли рёбра. Однако выражение трогательного, почти болезненного счастья на знакомом до каждой чёрточки лице, чёрт возьми, того стоило. Гэвин чувствовал, что готов на всё ради того, чтоб как можно чаще видеть своего Рича таким. В узел завяжется, но сделает всё возможное. Потому что Ричард того заслуживает.