Победителю отходят трофеи

      На этой особой вечеринке было слишком много сыра, и Дум считал, что нашёл этому причину. Даже под нежной красно-золотистой маской из шёлка не узнать фирменную бородку Тони Старка казалось невозможным. Не то чтобы цвета не были неузнаваемыми. Тони Старк не мог посетить даже бал-маскарад, не привлекая к себе внимания.              Дум улыбнулся; его серебристо-зелёная маска прижалась к глазам. Никто его не знал; ни один человек за последние пятнадцать лет не видел его лица. Он перекатывал между пальцев детонатор.              Рид Ричардс оказался достаточно глуп, чтобы обронить приглашение, которое Дум смог рассмотреть, во время их последней встречи, где ему пришлось отступить — снова! И как же это бесило! Но он получил отличную возможность.              И теперь Дум находился среди героев и мутантов, которые сделали его жизнь невыносимой, незаметной. Невидимой. Незамеченной.              Ну, может быть. Дум заметил, что Старк перевёл взгляд с тарелки с сыром (из которой периодически клевал; длинные пальцы подхватывали кубики и отправляли их в рот) и посмотрел в сторону Дума.              Дум снова обвёл комнату взглядом; некоторых гостей легко можно было узнать, несмотря на маски. Не похоже, что в городе так уж много каменноликих монстров, которые посещают вечеринки — Существо. Фу. И кто вообще пригласил эту каменюку? Это было варварством. И великий Тор собственной персоны; трудно не услышать этот звучный голос.              Краем глаза Дум заметил красно-золотое движение, что привлекло его внимание. Старк шёл к Думу. Проклятье! Он надеялся привести план в действие перед подачей десерта. Он щёлкнул крышкой детонатора.              — Выпьешь? — спросил Старк, протягивая бокал шампанского. — Прости, что забегаю вперёд, но ты выглядишь так, словно у тебя… жажда.              Дум моргнул. Что это? Сырный пикап? Он фыркнул, но убрал палец с детонатора. Возможно, в конце концов, он мог позволить себе попробовать шоколадный чизкейк; до него дошли слухи об особом поставщике Ван Дайн.              Дум уставился на бокал шампанского, не совсем понимая, что делать. Но согласился принять его из рук Старка — кристальный свет и хрупкость оказалась под его рукой. Обычно Дум не пил из таких хрупких сосудов. И, если уж на то пошло, Дум обычно не пил шампанское. Хотя у него и было припрятано несколько бутылок для особых случаев в винном погребе. Не то чтобы нечто особое вообще происходило. Он медленно покрутил бокал, наблюдая, как свет отражается от пузырьков. Эффект был довольно странным.              Дум пожал плечами, а затем опрокинул бокал, пробуя на вкус.              Шампанское было сладким. И немного напоминало газировку. Оно щекотало нос и пузырилось на языке, и, прежде чем он понял, что произошло, бокал был опустошён. Дум знал светский этикет — он был, в конце концов, правителем пусть и маленькой, но строго дисциплинированной нации, — но никогда раньше ему не следовал.              — Благодарю.              Старк ухмыльнулся. Широко, обнажая белоснежные зубы и растягивая пухлые мягкие губы. Не та улыбка, что предназначалась СМИ, понял Дум, и что не касалась глаз. Дум мог видеть глаза Старка, глубокие, и карие, и прищуренные в уголках, что были немного скрыты маской.              — А вот и ты, — сказал он, и Дума мгновенно охватила паника от мысли, что его раскрыли. — Я всё думал, какой у тебя голос. Знал, что он должен быть приятным. Хочешь потанцевать?              Что?              — Та…              — Танцевать, ну знаешь, — сказал Старк; его бёдра двигались в такт музыке. Дум отметил, что его костюм был… очень ладно скроен. Его брюки — ничуть не свободные — облегали узкие бёдра и выгодно подчёркивали упругие ягодицы, а пиджак обнимал плечи, словно любовник. — Конкретно со мной.              Дум собирался отказаться, но, видимо, в этом бокале шампанского было что-то, что сделало его… более смелым? Ерунда, в теле Дума не было ни одной трусливой клеточки. Он протянул руку и позволил Старку взять её.              — Перчатки, — прокомментировал Старк, обхватывая пальцами ладонь. — Стильно. Мне нравится. — Руки самого Старка были обнажёнными, а пальцы длинными и изящными. И всё же его руки были сильными, и Дума этот факт странным образом привлекал.              На танцполе Старк развернулся, и Дум ощутил мимолётную благодарность матери за то, что он действительно умел танцевать. Его мать настаивала на владении несколькими навыками, среди которых были дипломатия, танцы, столовый этикет, изготовление бомб, эко-терроризм и поэзия.              Несмотря на то, что Старк пригласил Дума танцевать, он, кажется, был доволен тем, что вёл Дум, и это, вероятно, оказалось хорошей идеей, ведь Дум был выше. Старк был лёгким, грациозным. Они начали с простого движения в два шага, с лёгкостью скользя по полу, но, как только Дум понял, что Старк талантливый партнёр, они перешли на всё более и более сложные движения, потом на быстрый темп румбы и, наконец, к атлетически трудным движениям свинга, в том числе и перевороту. Дум бы и не подумал, что Старк на это способен, пока тот не положил ладони на бёдра Дума и не ухмыльнулся с вызовом.              Темп следующей мелодии замедлился, и менее талантливые гости стекались на танцпол, чтобы начать танцевать этот нелепый медленный танец. Обвивать руки вокруг друг друга, качаться мелкими, топорными кругами. Убожество. Дум опустил руки, отпуская Старка обратно в эту дикарскую атмосферу.              — Ох, ещё нет, — сказал Старк, не выпуская пальцы Дума. — Безусловно, с таким талантом ты вполне в состоянии справиться с вальсом?              Дум не был уверен в разумности этого решения; вальс — танец для разговора, шанс на…              Но рука Старка была тёплой, даже через тонкую кожу перчатки, его улыбка — привлекательной, а рубашка из-за пота плотнее облегала грудь. Дум позволил утянуть себя обратно. Рука Старка скользнула ниже, на спину Дума, согласно правилам танца.              Что-то завертелось между ними, в нескольких дюймах между телами. Тепло и интерес.              — Если я спрошу твоё имя, — начал Старк, — ты скажешь мне правду?              — Сегодняшняя ночь не для правды, — ответил Дум, по иронии, честно. — Это ночь секретов, и я предпочёл бы не лгать.              — Необычайно откровенно для того, кто хранит секреты, — сказал Старк, его губы растянулись в порочной улыбке. — Мне нравится.              — Нагоняю таинственность, — ответил Дум. Он понял, что и ему это тоже нравится, хотя не произнёс этого вслух.              — Итак. — Старк легко повернул его, их тела двигались вместе, словно они репетировали. — Можешь мне рассказать что-нибудь, таинственный человек, что не выдаёт своих секретов?              — Это ловушка, — указал Дум, — и ты это хорошо знаешь. Может, ты и не творение Артура Конана Дойля, но твои остроумие и смекалка могут потягаться лишь с несколькими на этой планете. — Одним из них был, конечно, Дум, но он не мог этого сказать, не проиграв игру. И по какой-то причине Дум слишком сильно наслаждался этим моментом, чтобы испортить его. До хаоса ещё оставалось немного времени.              — Ты знаешь, кто я, — сказал Старк, но не выглядел очень удивлённым этим откровением.              — Все знают, кто ты, Энтони Старк, — ответил Дум. Музыка, простая трёхтактная и ровная, совпадала с ритмом сердца Дума. Странно, что тот сложный спортивный танец, какой они танцевали ранее, не творил ничего особенного с пульсом Дума, но этот танец, близость делали нечто невероятное. Дум поймал себя на том, что смотрит на рот Старка, то, как эти пухлые губы двигались, и на скользящий по ним, чтобы облизнуть, розовый язык. Возможно, это происходило, потому что большая часть лица Старка скрывалась под маской и некуда было ещё смотреть, кроме как на невероятно подвижный (сексуальный) рот.              Дум думал, откуда вообще появилась эта мысль, пока они продолжали двигаться по полу, забыв обо всём, кроме этого момента. Бурлящая музыка, вращающиеся пары, жар и удары барабана, нежное пение.              Как всё хорошее, и танцы, и вечеринки должны заканчиваться, и вот музыка достигла крещендо, а затем умерла. Старк взял Дума за руку и повёл прочь с танцпола. К самому его краю, недалеко от стульев, которые поставили для тех, кто хотел смотреть, а не танцевать — Дум заметил, что Рид Ричардс сидел на одном из них, оживлённо разговаривал с кем-то, кого Дум не знал, пока Сью Шторм сидела рядом, безрезультатно сверля спину Ричардса. Стулья неудачников.              — Спасибо за танец, — сказал Старк. Он приподнялся на носках, и, пока Дум открывал рот, чтобы сказать что-нибудь — что угодно, на самом деле, — поймал губами поцелуй, который, видимо, должен был коснуться лишь щеки.              Но Старк никогда не был тем, кто упускал возможности, и поэтому, разумеется, углубил его. Дум застыл на мгновение — шокированный — и затем растворился в нём, рот приоткрылся, чтобы впустить язык Старка, губы наслаждались мягкой сладостью поцелуя. Дум не позволял рукам обвиться вокруг талии Старка, чтобы прижать теснее, пока они не вплавятся друг в друга, но это произошло само собой, и между ними не осталось и крошечного расстояния. Старк дрожал, словно сдерживал смех или сильное желание, когда они всё же отстранились.              — Что это было? — спросил Дум, его пальцы подрагивали. Он хотел прикоснуться к своим губам, но обнаружил, что каким-то странным образом, словно намагниченный, его обтянутый перчаткой кончик пальца обводит мягкую нижнюю губу Старка, припухшую и покрасневшую от поцелуя.              — Эм, поцелуй? — спросил Старк. — У тебя такого раньше не было?              Конечно же, у Дума был поцелуй — или нет? У него были любовники; на его родине мало кто мог ему отказать, а некоторые преследовали его ради денег, власти, статуса, комфорта, но целовал ли он хоть кого-то из них? Многие годы прошли с тех пор, как он впервые надел железную маску и спрятал себя самого от мира, что судил бы его за страшные шрамы.              Челюсть Дума напряглась в ожидании издёвки от Старка. В конце концов, этот факт был достоин насмешки. Дум был далеко не девственником, но его первый поцелуй случился с одним из его величайших врагов, Тони Старком. Железным Человеком. Он никогда это не переживёт.              Но Старк не сказал ничего резкого или жестокого, его губы не растянулись в усмешке. Он выглядел… польщённым. Возможно, немного самодовольным, но не из-за Дума.              Дум понял, что он всё ещё касается пальцем линии губ Старка. Недостаточно. Дум зубами стянул перчатку и коснулся щеки Старка.              — Не поцелуй, — сказал Дум, — а губ прикосновение. Твои уста грех сняли с уст моих. Это. Что это?              — Шекспир? — Старк рассмеялся, в его карих глазах плескалась теплота. — Тогда я должен сказать: «И на себе, должно быть, удержали».              Дум пропустил следующую строку, притягивая Старка для ещё одного поцелуя, чтобы распробовать эти полные губы, потеряться в жаре и желании на мгновение. Губы Старка были на вкус как вино, железо и немного кофе. Его рот поддался вторжению, приглашал войти глубже.              — Снимите номер!              Дум оглянулся и увидел Ричардса, который выразительно закатывал глаза. Когда Дум поднял руку — он хотел, — ладонь Старка обхватила его запястье, касаясь кожи между перчаткой и пиджаком и обжигая.              — Нет, он прав, как бы ни было больно признать, — сказал Старк. Дёрнув с нежностью, Старк повёл Дума дальше от стульев. — Никогда не устраивай шоу, если не собираешься брать плату.              — Что ты делаешь? — следовал за ним Дум, слишком растерянный, чтобы остановить и потребовать объяснений.              — Пытаюсь понять, что это, — ответил Старк. — Это требует изучения явления, повторных экспериментов в жёстко контролируемых условиях, исследования со всех сторон.              Кто бы мог подумать, что научный жаргон может звучать так сексуально? Дум не думал, но внезапно загорелся тем, что Старк предлагал.              — Подсобка?              Старк ухмыльнулся, открывая дверь.              — Начнём с малого, поработаем, — сказал он. — Проведём небольшой эксперимент здесь, а позже в гостиничном номере, если результаты будут успешными.              Дум снова запустил руку в карман пиджака, детонатор подпрыгивал в обнажённых пальцах, холодный и смертельный. Ещё будет время, позже, а пока ему было любопытно. Исследование и эксперимент откроют, что именно это, звенящее между ними в воздухе, — искра желания, нить потребности или осколок нужды.              Дум последовал за ним. Никто не обращал на них внимания, а рука Старка всё ещё крепко сжимала запястье. Кладовка была просторной и тёмной. Они могли делать что угодно, и никто бы никогда не узнал. Он толкнул Старка, и они вошли, закрывая за собой дверь. Старк отпихнул ведро с чистящими принадлежностями к двери. Это, конечно, никак не удержит того, кто захочет зайти, но предупредит о вторжении и даст им несколько секунд.              Они долго стояли здесь, тяжело дыша, но не двигались, смотря друг на друга в блёклом свете, излучаемом арк-реактором Старка, — это кое-что говорило о толщине ткани рубашки Старка, что Дум не заметил раньше; бледно-голубое свечение выглядело соблазнительно и странно, — а после они двинулись навстречу, руки переплелись, губы встретились, тела прижались друг к другу.              Дум обхватил голову Старка обеими ладонями, большие пальцы прижимались за его ушами, не позволяя двигаться, чтобы Дум мог завладеть, разграбить, взять. Старк давал так же хорошо, как и брал, его язык, скользкий и юркий, оглаживал рот Дума изнутри. Старк был на вкус как грех, и секс, и открытый воздух, как дикость и опасность. Он был на вкус как всё, о чём Дум когда-либо думал, что хотел и не мог получить.              Дум отступил. Это не входило в план, это не… он должен остановиться. Это невозможно. Это ни к чему не приведёт. Ещё немного, ещё одно прикосновение, один поцелуй. Ещё одно мгновение притворства, и тогда он остановится.              Подняв Старка и усадив на край раковины, Дум оказался между его бёдрами, потёрся о него, когда Старк обернул ноги вокруг его талии. Ещё один поцелуй, чтобы насытиться им, поцелуй, достаточно долгий, чтобы он пришёл в себя.              — Да, — сказал Старк, выдыхая в поцелуй так, словно ему больше ничего не нужно, кроме этого. — Это просто идеально.              — Тони, — произнёс его имя Дум, и Тони вздрогнул, пройдясь губами по щеке Дума к подбородку, вдоль мягкой, уязвимой линии горла. Дум не мог сопротивляться, он не хотел. Он позволил Тони прикоснуться к нему, он был твёрд, как железо, и отчаянно желал. Он снова притянул Тони, чтобы встретиться с ним губами; поцелуй становился мокрым, и скользким, и полным желания, пока они вместе терялись в нём, подавались бёдрами навстречу друг другу в чувственном тандеме, так же синхронно, как на танцполе.              Дум рычал от удовольствия, испивая вздохи Тони, словно вор. Он и был вором, он воровал у этого человека, брал без разрешения, брал и ничего не давал взамен. При обычных обстоятельствах это позабавило бы Дума. Теперь же он почувствовал дрожь вины. Он медленно, колеблясь отступил назад.              — Ты должен сказать, как мне называть тебя, — пробормотал Тони, снова потянувшись за поцелуем. Он протянул руку и коснулся лица Дума, легко и нерешительно. Его рука скользнула вниз, по груди Дума, и ещё ниже, остановившись на передней части брюк, где интерес Дума был совершенно очевиден.              — Зачем?              — Так мне будет что прокричать, когда ты заставишь меня кончить, — беззаботно ответил Тони, и Дум вздрогнул, желая этого. Чёрт, он хотел этого, но это было бы так глупо и неразумно. Тони не захочет… не мог в самом деле хотеть… того, что они делали, если бы знал правду.              — Рабун, — сказал Дум, вспоминая старый псевдоним, который не использовал уже несколько десятилетий; имя, которое Тони, вероятно, не узнает, но которое он использовал достаточно часто, чтобы оно имело для него значение. Слова, в конце концов, были властью. Произнося их, ты получаешь власть над вещью, описанной в слове, и в этот мимолётный миг Дум хотел, чтобы Тони имел власть над ним. Но только совсем немного.              Шелест молнии Дума показался очень громким и чрезвычайно важным. С рывком Тони расстегнул брюки Дума и отпустил. Брюки, не такие узко скроенные, как у Тони, скользнули по бёдрам и в итоге оказались вокруг лодыжек. Дум потянулся за касанием, жаждав его, желая, нуждаясь, и рука Тони коснулась его. Гладила, дразнила, легко и почти игриво. Дум смотрел, его глаза цепляли каждое движение.              Когда Тони гладил его, быстро, но нежно, дразняще, но так правильно и ритмично, они синхронно стонали от взаимного удовольствия, подаренного прикосновениями. Дум упивался ощущением руки Тони на нём, а затем Тони поднял руку, лизнул свою ладонь и вернул её на член Дума, теперь уже скользким, прекрасным, ноющим скольжением тепла и влаги. Тони был великолепен, бесстыден. Дум подался вперёд, ближе к этому прикосновению, возбуждённый, доведённый до грани и отчаянно нуждающийся в освобождении. И тогда губы Тони накрыли его, издавая самые изумительные звуки, вздыхая и постанывая от желания, пока он работал языком и губами и давал телу Дума обещания, которые он не сможет сдержать.              Дум был готов позволить Тони эту ложь.              Думу не потребовалось много времени, чтобы найти необходимое ему во влажном шёлке рта Тони. Дум был уничтожен этим, его пальцы впились в плечи Тони и оцарапали кожу, когда он кончил. В тот момент Тони был самым опасным человеком, которого знал Дум, потому что Дум желал.              Дум поцеловал Тони в уголок рта, когда тот встал, тяжело дыша.              — Теперь ты, — сказал Дум, опускаясь. Тони расстегнул молнию и спустил узкие штаны на бёдра, извиваясь в объятиях Дума, дрогнув от случайного — и не столь случайного — прикосновения к коже, поскольку Дум помогал ему.              Существовало много слов, чтобы описать, каким человеком являлся Виктор фон Дум, и среди них не было таких прилагательных, как «добрый» или «нежный», но на тот момент он был всем, чем не являлся на самом деле. На один яркий момент он позволил Тони вытащить себя на свет божий — метафорически говоря, конечно — и он стал всем, что нужно Тони.              Он надеялся.              Дум присел, Тони примостился на краю раковины прямо над ним, и Дум провёл длинную скользкую дорожку по стволу Тони, по мягкой бархатной коже, немного влажной от пота, желания и напряжения. Он коснулся языком этой кожи, обвёл её, перекатывая сладкий вкус во рту, и Тони застонал, откинув голову и сильнее наваливаясь на раковину.              — Нет, нет, — позвал Дум, заставляя его выпрямиться. — Я могу вознести тебя на небеса, но только если ты будешь наблюдать за мной. — Он хотел, чтобы на него смотрели эти глаза — тёмные, возбуждённые и полные желания. Полные жажды. Дума, его прикосновений, его рта. Ему это было нужно так же, как был нужен воздух, вода и вино, мясо и сила.              Тони вдохнул, резко и с похотью, и приподнялся, насколько мог. Его глаза были полны решимости, и он встретил взгляд Дума в бледном голубом свете дугового реактора.              — Боже, — благоговейно и беспомощно выдохнул он. — Это так… Боже, это так горячо.              От быстрого перепиха в кладовой Дум не ждал — он правда ничего не ждал и получил всё, — что это будет так отчаянно сладко. Бешеное слияние на грани с безумием, и всё же в этом было очарование и восхитительность, которые Дум не против исследовать на досуге. Но это было всё, что когда-либо могло быть, и потому Дум был полон решимости сделать это хорошо. Чтобы запечатлеть в памяти это воспоминание о Тони Старке, этот момент, который он никогда не забудет.              На мгновение Дум отстранился полюбоваться плавными линиями тела Тони, взъерошенного и завораживающего, полуодетого, с широко расставленными ногами. Дум провёл губами по всей длине, чуть сжимая ствол, и благодарно застонал, когда Тони выгнулся, придерживаясь за раковину, чтобы не упасть. Это было великолепно — сила, которую он имел в этот момент, и не нужно доминировать или разрушать, лишь приносить невыразимое удовольствие.              Этот человек в данный момент принадлежал Думу.              А Дум принадлежал ему.              Тони закричал, когда кончил, как и обещал, и Дум никогда не слышал ничего более прекрасного.              — Да, да, — повторял Тони, — дай мне.              Тони обнял него, когда они закончили, обмякший, насытившийся и тяжело дышащий. Они стояли так долгое время — совершенное и прекрасное мгновение.              А потом занялись уборкой и пытались привести себя в презентабельный вид. И, конечно же, не преуспели. Волосы Тони оказались в полном беспорядке, а от коварного, нарочито беспечного вида, который он обычно имел, не осталось и следа; рубашка Дума была запятнана бог знал какой грязью и мылом из раковины.              Дум помог Тони заправить рубашку и украл ещё несколько жгучих поцелуев.              Часы пробили полночь, как только они вышли из кладовки, оба очаровательно помятые и пропахшие сексом.              — Разоблачение, разоблачение, — разнёсся по банкетному залу крик, и все герои, которых знал Дум, снимали маски.              — Да, — сказал Тони, подойдя ближе. — Разоблачение.              Никто ничего не узнает. Дум позволил Тони снять маску, позволил зелёно-серебряной ткани упасть с лица, показывая его шрам, его уродство человеку, с которым он только что делил нечто прекрасное. Это момент, когда Тони будет насмехаться, будет отвергать всё, что…              — Боже, ты чертовски великолепен, — прошептал Тони. Он прикоснулся к лицу Дума, проследил линию его щёки. Дум почти ударил его по руке, когда эти кончики пальцев очертили форму шрама. — Самый красивый мужчина, которого я когда-либо видел.              — Лжец, — сказал Дум без должного презрения, но он хотел, отчаянно хотел верить.              Тони снял свою маску, встретился с глазами Дума с мягкой улыбкой.              — По-твоему, это похоже на лицо лжеца?              Разумеется, так и было. Слова являлись абсолютным противоречием; все знали, кто такой Тони Старк, знали, кем он был. Но на его лице не читалось ни лжи, ни колебания, ни отвращения в глазах.              — Нет, это не так, — произнёс Дум и потянулся к губами Тони для одного, последнего поцелуя.              — Настало ли время для истины? — спросил Тони, прижавшись к Думу. — Скажешь мне, кто ты? — Дум почувствовал, как ладони Тони скользят по спине, не опускаясь ниже, лишь дразня. — Позволь отвезти тебя домой и дальше выяснять, что же это?              — Не сегодня, — ответил Дум. Он высвободился из рук Тони и поцеловал его пальцы. — Спокойной ночи. — И, прежде чем Тони смог что-то сделать, исчез, затерявшись в толпе, оставив его позади.              Когда он незаметно покинул здание, то заперся в машине, вздрагивая, и желая, и…              Похоже, Тони оставил что-то для него. В заднем кармане Дум нашёл клочок бумаги.              Ты знаешь, кто я такой. Позвони мне.              И телефонный номер.              Вернувшись в Башню уже ночью, возбуждённый и беспокойный, Тони изучал кожаную перчатку, которую снял с руки человека и которую тот забыл.              Где-то там был человек, который изменил жизнь Тони, и Тони собирался его найти.