Дети Локи

      Дни ускользали, как песчинки меж пальцев. Локи и его дети не успели оглянуться, а два года уже пронеслись мимо них и ушли в прошлое. Последний день богов был уже не таким далёким, каким казался, когда Вальтер Локсон однажды проснулся от страшного сна и решил во чтобы то ни стало вернуть своего брата-близнеца. Но так уж устроено время, что когда ты счастлив, и тебе есть, ради чего жить, ты не замечаешь, как секунды складываются в минуты, минуты в часы, часы в дни…       Время, которое они провели вместе, не было потрачено в пустую. Вали простил своего отца, и отношения, которые появились между ними, стали откровением для бога-трикстера. Ничего подобного он не испытывал ранее. Всю свою жизнь Локи лишь по крови и на словах был отцом своим детям. На самом же деле, все они понимали, что родители ведут себя немного иначе со своими потомками. Локи пропустил момент, когда он был нужен своим отпрыскам, как защитник и воспитатель, но теперь ему дали шанс стать другом. Бог уцепился за эту возможность так крепко, будто от этого зависела его жизнь. Впрочем, с какой стороны поглядеть, может, так оно и было. Для трикстера понять всех своих детей, таких разных, было не просто, но каждый день они делали шаг навстречу друг к другу. Постепенно та ледяная стена, что незримо стояла между ними, растаяла. Локи приложил усилия сверх меры, чтобы добиться этого, ибо чувствовал, что должен своим детям. Трикстер понимал, что в вопросах выбора все они сильнее и рассудительнее него. Ведь они были не обязаны следовать пророчеству, могли выбрать иную судьбу и всё поменять. Могли бросить его в той пещере и вычеркнуть из своих жизней, потому что у них всё складывалось хорошо и без него. К счастью, сыновья и дочь Локи оказались милосерднее остальных скандинавских богов, и дали трикстеру последний шанс, которым он благоразумно воспользовался.       Дружба с собственными детьми оказала на Локи благотворное влияние. Переживший ужасные муки трикстер снова стал открытым и уравновешенным, на сколько это было возможно для него. Разумеется, у него ещё случались приступы, которые любой уважающий себя психоаналитик Мидгарда назвал бы паническими атаками, но они встречались всё реже. По большей части Локи крепко спал и разум его был чист. Теперь, когда Рагнарёк так приблизился, трикстер всё более думал о настоящем и будущем, нежели о прошлом.       Всё переменилось в их семье. Они впервые за долгое время ощутили мир и спокойствие. И, пожалуй, в Мидгарде только им было мирно. Фимбулвинтер, последняя зима, продолжала нарастать и свирепствовать. Мир замерзал постепенно, и всё же люди начали ощущать неестественный холод. И дело касалось не только аномально низких температур и повсеместного изменения климата. Холод проник в сердца людей, заморозил не их тела, но души. Весь срединный мир поразила отрава, куда худшая, чем тьма, появлению которой поспособствовал Вали. Наружу вылезла вся гниль, которая таилась в сердцах мидгардцев. Увеличилось количество насилия, начиная от конфликтов человека против человека и заканчивая конфликтом человека против всего мира. В разных точках планеты теракты случались едва ли не каждый месяц. СМИ трубили о том, что назревает Третья Мировая Война.       Только Локи и его дети знали, что никакой войны у мидгардцев не будет. Случится Рагнарёк и уничтожит жизнь гораздо раньше, чем какой-нибудь мировой лидер, возомнивший себя хозяином вселенной, нажмёт кнопку запуска ядерных ракетных боеголовок. Отгородившись от мира смертных магической стеной, Локи и его дети готовились к битве. Они добыли себе оружие и тренировались день за днём. В последней битве они не планировали уцелеть, но должны были уничтожить асгардцев раньше, чем упадут замертво. Никто не пытался разыскать их и остановить Рагнарёк. Напрасно они ожидали появления Одина или хотя бы Тора. Вероятно, некоторые боги из тех, кому Вали и Нарви сохранили жизнь, остались верны своему слову и отказались от мести или преследования. А, может, они слишком боялись приблизить свой последний день, а заодно и гибель девяти миров. Или Громовник, узнав, что близнецы Локи жаждут получить его голову, просто струсил. Хотя последнее было маловероятно, ибо великая сила Тора равнялась его не менее выдающейся тупости.       Последний год, в связи с ростом Фенрира, Локи и его детям пришлось переехать из квартиры в более просторный медицинский центр. Они перевезли мебель из квартир, которые принадлежали Хельге Локдоттир и Вальтеру Локсону, и заняли несколько врачебных кабинетов на верхних этажах центрального корпуса. Чтобы Фенриру было удобнее передвигаться по этажам и коридорам центра, Вали и Нарви сделали «ремонт», подчистую разнеся некоторые стены и двери. Под руководством Хель большое здание, где живых кроме них не было, стало вполне уютным пристанищем.       «Всё равно в Рагнарёк мы все выйдем отсюда, из «Хельхейма», как и было сказано в пророчестве. Ибо я думаю, что мой медицинский центр и настоящий Хельхейм — одно и то же место», — так сказала Хель, и это было истиной. Но первой ушла сама богиня смерти. Последние полгода перед Рагнарёком Локи и его сыновья остались без женского общества, ибо настал черёд Хель совершить своё путешествие. Богиня отправилась в путь по девяти мирам, дабы узнать, насколько они готовы к своему концу.       Женщина, закутанная в серый меховой плащ, прошла от ворот к входу в высокое здание, оставив за собой цепочку следов на снегу. Ранним туманным утром её шаги были бесшумны. Так подкрадывается к людям смерть, забирая их с собой в вечность. Дом, в который она вошла сегодня, был её домом в самом глубоком смысле слова. Хель вернулась в мидгардский «Хельхейм» после долгого путешествия. Единственное место, где её ждали.       Оказавшись в холле главного здания, женщина скинула с головы капюшон плаща и огляделась. В зале было неприветливо пусто. Всю мебель и все тела убрали ещё до её отъезда, ибо пока Фенрир не был слишком уж большим и мог заходить внутрь, он обитал здесь. Теперь же волк возвращался в «Хельхейм» редко, решив оторваться напоследок. Хищный сын Локи исследовал Мидгард и куда занесло его сейчас, не знал никто, кроме, разве что, Йормунганда.       Эхо шагов Хель, казалось, было единственным звуком в тишине. Женщина была слегка расстроена тем, что её никто не встречает. И Вали, и Нарви, и Локи обладали склонностью ко всему необычному и потустороннему. Они могли бы почувствовать или хотя бы случайно выглянуть в окно и увидеть её приближение. Но вот с лестницы чёрного хода раздались быстрые шаги, крики, и в зал влетели близнецы, с грохотом вышибив двери. Они были одеты в одинаковые синие джинсы и чёрные водолазки, так что Хель сперва не поняла кто есть кто.       Вали, который не изменял своей короткой стрижке с длинной чёлкой, явно убегал от брата, чьи длинные волосы были завязаны в хвост. Выскочив на площадку, Вал развернулся к Нарви лицом и принял удар Рунблада своим не менее внушительным клинком. Близнецы сражались так яростно, что даже не заметили сестру, пока едва не сбили её с ног. Хель улыбнулась им тепло и насмешливо правой половинкой губ, когда они встали перед ней. На их лицах женщина прочитала смесь удивления, смущения и радости.       — Как я счастлив тебя видеть, сестра, — Вали бросился к ней с объятиями, не выпуская из рук меч. Женщине было слегка неловко, но она его не оттолкнула.       — Я тоже рада, — призналась Хель, прощая брату его эмоциональный всплеск, и ласково утёрла кровь, сочившуюся из пореза на его щеке.       — Ну, наконец-то ты вернулась, — Нарви не проявлял такого воодушевления, как его брат, но Хель легко прочла всё в его глазах. — Ты устала с дороги?       — И да, и нет, — ответила женщина спокойно, рассматривая братьев по которым скучала в пути. — Признаться, это путешествие открыло во мне второе дыхание.       — Тогда идём, — позвал Вали, убирая меч в ножны на поясе. — Отец тоже будет рад тебе.       Они втроём подошли к лифту. Вал нажал кнопку и двери, немного помедлив, открылись. Когда они зашли в кабину, Хель заметила, что внутри темно, а все стены и потолок, а так же каждая кнопка внутри и снаружи исписаны рунами «Райдо».       — В чём дело? — поинтересовалась богиня, недоумевая. — Зачем вы изрисовали лифт? И почему свет не работает?       — Я экспериментирую, — признался Вали, небрежно пожав плечами. — Лифт сломался несколько месяцев назад. Чтобы не тратить время на изучение его механизма действия и починку, я просто применил к нему магию.       Двери резко захлопнулись, лифт стал подниматься на последний этаж. Он работал удивительно плавно для металлической кабины, которая была заряжена магией, но так же и подозрительно тихо, а это доказывало, что Вали не шутит.       — Тогда бы уж применил руну света к лампе, раз твои силы так возросли — хмыкнула Хель, одновременно поддразнив и похвалив брата. — Как-то не слишком комфортно ездить в темноте.       — Он пробовал, — язвительно заметил Нарви. — Потом мне пришлось тушить лифт. Потолок до сих пор весь в копоти.       — Видимо, когда были придуманы руны, никто не слышал про лампочки, — со смехом сказал Вали.       — Про лифты, впрочем, тоже, — весело отозвалась Хель.       Все трое ещё смеялись, когда двери открылись в холл верхнего этажа. Они вышли из лифта, двери за ними захлопнулись, и Вали крикнул:       — Отец, Хель вернулась!       Локи показался из дальней комнаты, бывшей когда-то кабинетом Барнабаса Андерссона, будто только этого и ждал. Трикстер выглядел заметно помолодевшим. Чудесные яблоки Идунн помогли ему вернуть свою былую стать и поддерживать её. Седина ушла, рыжие волосы, заплетённые в тугую косу, выглядели здоровыми и блестящими. Он больше не шатался от слабости, а на истощённом теле, наконец, начало нарастать мясо. Раны зажили, оставив после себя белёсые шрамы, а глаза снова могли видеть без боли. И только при очень ярком солнечном свете Локи надевал тёмные очки, как делали все мидгардцы. Да и в целом трикстер выглядел как обычный мидгардец, благодаря брюкам, рубашке и ботинкам, которые он носил.       — Обману я других, сотню раз обману, — начал Локи нараспев, идя на встречу своим детям, смотря в лицо Хель. — Но такой красивой женщины я не видал давно. Ты очень похорошела и сейчас невероятно похожа на свою мать Ангрбоду.       — Благодарю, отец, — Хель подошла к нему и протянула руки, положив свои ладони на его. Теперь женщина принимала похвалу без стыда и страха.       — Ты изменилась в этом путешествии, — бог-трикстер оглядел дочь с головы до ног. — Только слепой мог бы этого не заметить.       — Это правда, — отозвалась Хель, а затем обвела взглядом всех присутствующих. Её глаза сияли, она действительно была рада вернуться. — И мне не терпится рассказать о моём путешествии. Жаль только Фенрира нет с нами.       — Если мы будем внимать не отвлекаясь и помалкивать при этом, то Йормунганд услышит тебя через нас, — сказал Нарви сестре. — И передаст всё Фенриру, где бы он ни был.       Хель прошла в свой бывший кабинет, мужчины покорно следовали за ней. Кабинет Хельги Локдоттир сейчас напоминал комнату непрезентабельного отеля. У свободной стены стояли кровать, тумбочка и лампа, а к рабочему столу был придвинут ещё один диван, который когда-то стоял в гостиной квартиры Хель. Пока богиня отсутствовала, в её кабинете никто не жил, хотя здесь было достаточно мебели, чтобы Локи и близнецы разместились с комфортом. Однако зная любовь Хель к порядку, а так же её острое ощущение личного пространства, никто не осмеливался посягать на чужую собственность.       Сейчас же женщина сама пригласила их войти. Вали и Нарви быстро подставили диван из гостиной напротив белого кожаного дивана, который всегда стоял в кабинете доктора Локдоттир. Хель сбросила свою меховую мантию, мокрую от талого снега, и повесила её на вешалку, оставшись в чёрном расшитом золотой нитью платье, которое плотно облегало её стан. Вали и Нарви сели на кожаный диван, Хель и Локи — напротив них. Женщина приготовилась к долгому рассказу, а все остальные замерли, ожидая её слов. И вот они прозвучали, погружая всех присутствующих в события минувшего времени.       Последний раз, когда Вали видел Хель до путешествия, он открыл ей портал прямиком к мёртвым землям, где никогда не светило солнце. Переступив грань между мирами, Хель вернулась в свои владения. Как царица она шла по своему мрачному царству, прямиком к крепости, чьи башни-пики разрезали тёмное небо.       Приближаясь к крепостным стенам, богиня поразилась, насколько велика стала армия Хельхейма. Когда-то владения Хель были почти пусты, особенно по сравнению с Вальгаллой, а теперь тёмный край напоминал густо населённый мегаполис. Мертвецы, встречавшие её на пути, почтительно склоняли головы. Сквозь толпы мёртвых навстречу Хель с рыком и лаем выскочил страшный пёс Гарм. Четырёхглазый монстр оскалил красную пасть, капая на землю ядовитой слюной. Две пары сверкающих бледным золотом глаз уставились на Хель. Узнав свою хозяйку, пёс припал к земле, как нашкодивший щенок и подполз к её ногам. Хель не могла винить своего слугу за ошибку. Давно богиня смерти не была здесь, и она поразилась от случившегося преображения.       Вместе со своим псом-стражем, женщина вошла в крепость. В пиршественном зале на троне королевы смерти сидел её регент — Бальдр, по правую руку от него находилась Нанна, а по левую — иная женщина, которую Хель не признала. Регент сердечно приветствовал богиню и готов был уже освободить место для неё, но услышал отказ. Женщина отозвала Бальдра и переговорила с ним. Некогда светлый бог теперь отлично справлялся с ролью, которую Хель заставила его играть. Под его командованием мертвецы подготовились к решающему бою. И пусть первый раз они умерли бесславной смертью, в день Рагнарёка все — и женщины, и старики, и дети, были готовы поднять оружие. В своё время Хель боялась, что стоит ей уйти в Мидгард, как Бальдр перестанет ей повиноваться, но реальность оказалась куда лучше её ожиданий. Все мертвецы по-прежнему принадлежали Хель, в том числе и сын Фригг, который с радостью выполнял порученную ему работу и готовил армию к Рагнарёку.       Однако Хель могла бы признаться, что всё равно разочарована. Когда-то давным давно она с трудом поддалась на уговоры Вали убежать в Мидгард. Ей не хотелось бросать мир, созданный специально для неё. Но сейчас, вернувшись, она не почувствовала былой связи с этим местом. Её настоящий дом был там же, где остались невыносимый, но обаятельный Вали, молчаливый и надёжный Нарви, Фенрир и Йормунганд, родные по духу и по крови, и Локи — их беспутный отец, с которым, как не хотелось это признавать, у них у всех было что-то общее.       В своих владениях богиня не задержалась надолго. Хель запрягла в повозку двух мёртвых лошадей и направилась дальше. Она побывала в Йотунхейме и убедилась, что Нагльфар, самый большой из кораблей, почти достроен. Она отправилась в Муспельхейм и призвала к его сынам, напомнив властителю Суртуру о дне последней битвы, в которую он выйдет на бой на стороне тёмных миров. Хель проехала на своей ужасной повозке и по светлым мирам, внушая ужас в чужие сердца, предвещая скорый конец многих и многих жизней. И так она добралась до стен Асгарда.       Хель изменилась в этом путешествии. Её правая сторона становилась всё краше, волосы приобрели цвет червонного золота. Здоровый глаз сиял как изумруд на фоне кожи, похожей на розовый шёлк. Можно было бы сказать, что Хель стала прекраснее Фрейи, вот только сколь была прекрасна её правая сторона, столь уродлива — левая. Кожа иссохла, приобретя мертвенно-синий оттенок, и обтянула кости, мышц почти не было видно. Кровоточили и гноились раны. Незрячий взгляд белёсого глаза внушал желание упасть на колени и трястись от страха. Всякий, кто видел Хель, мог бы задрожать от ужаса или вожделения, в зависимости от того, какой стороной богиня к нему поворачивалась. Её одежды более не напоминали саван. В честь своего второго визита в Асгард она принарядилась. В путь она отправилась в тёмно-зелёном платье из бархата и его шлейф стелился за ней, заметая следы на снегу. Плечи Хель покрывала тёмно-синяя накидка, похожая на беззвёздное небо. Не смотря на своё частичное уродство, она двигалась плавно, держа спину ровно, а голову высоко, как подобает скандинавской богине. И, как полагалось женщине, она надела пояс из цепи, нанизав на него связку ключей, чтобы звенеть при каждом шаге. Не просто ключи. Это были ключи от «дома» — её оберег. Там был ключ от дома Вальтера Локсона в Норвегии, ключ от его квартиры в Швеции, ключ от квартиры Хельги Локдоттир и множество ключей от разных дверей мидгардского «Хельхейма».       Богине смерти никто не был указом. Её не могли убить, даже если бы захотели. Теперь она без страха появлялась везде, где только желала, и только дурак стал бы ей перечить. Хель стала как злая фея из той самой сказки, которая приходила туда, куда её не приглашали*. Женщина прошла через асгардские стены свободно, как могла бы, будь она здешней богиней. Она направилась прямиком в тронный зал Одина, и оказалась там очень вовремя. Асы и ваны собрались у трона Всеотца, чтобы вести совет.       Прихода Хель явно не ждали, ей были не рады, но и прогонять никто не осмелился. Все ждали слова Одина, но он лишь с интересом смотрел на незваную гостью. Вороны Хугин и Мунин — мысль и память, сидели на плечах Одноглазого и шептали что-то ему в уши, перебирая клювами седые волосы. Волки Гери и Фреки стояли у его ног. При виде прекрасной и опасной женщины, они оскалились, но не смели броситься. Время воевать с богиней смерти ещё не пришло.       Хель приветствовала Одина Всеотца, сказав, что рада видеть его в добром здравии, пусть он и напоминает ей немощного старца, который вот-вот окажется гостем в Хельхейме. Богиня узнала, хорошо ли он выспался и сама рассмеялась этой шутке. Она с удовольствием наблюдала направленные на неё озадаченные и ненавидящие взгляды. Ей нравилось смотреть, как боги поджимают губы, как отворачиваются в негодовании, но ничего поделать не могут. Она оглядела толпу собравшихся ещё раз и убедилась, что в Мидгарде больше не было богов. Фрейя и Фрейр, Тюр и Форсети, Идунн и Хеймдалль — все они собрались здесь. Не было только Скади, и Ньёрд носил траур по ней. Никто даже не думал охотиться на детей Локи или нападать исподтишка. Они все прятались в Асгарде и тряслись от страха. Вели свои советы, вместо того, чтобы точить мечи. Даже Тор стоял потупившись и опустив могучий Мьёльнир.       Один, пропустив шутку богини, приветствовал её как равную. В его словах не было открытой злобы или ненависти, да и выглядел он как безобидный путник в сером потрёпанном плаще и широкополой шляпе, каким всегда притворялся перед людьми. Всеотец в ответ узнал, в хорошем ли здравии находится Локи, а так же как поживают Вали и Нарви. Одноглазый рассказал, что наслышан об их путешествиях, и неопределённо махнул рукой в сторону богов, которые некогда столкнулись с близнецами. Хель не могла скрыть злорадства, но с другой стороны, её жутко бесили речи Одина. Всеотец насмехался над ней и её семьёй, притом совершенно не скрывая того. Сквозь зубы богиня смерти процедила, что её отец и братья живы-здоровы. Затем, как бы промежду прочим, добавила, что они уже готовы к Рагнарёку, чего нельзя сказать об асгардцах.       Один выслушал её тираду со спокойствием. Одноглазый с улыбкой сказал, что не будет разубеждать Хель в том, чего она не ведает, при этом полагая обратное. Богиню не впечатлила ни его фальшивая улыбка, ни мудрые речи. Когда-то, когда Хель пришла в этот зал впервые, Один смог проникнуть ей в душу и использовать в своих целях, сейчас женщина воспринимала его уже иначе. Богиня смерти даже подумывала рассказать Всеотцу, как преданно Бальдр служит ей, и посмотреть, как с его губ слетит эта насмешливая улыбка, и как вздрогнет Фригг, что стояла у трона супруга с таким гордым безразличием на лице.       Вместо этого Хель бросила, что понимает, отчего Один и Локи побратались в своё время, но недоумевает, с чего их считают противоположностями. И Всеотец и трикстер на её взгляд — оба сладкоречивые лжецы, использующие всех вокруг в своих целях. Эти слова произвели на присутствующих куда большее впечатление. По изменившейся атмосфере, царящей в зале и по тому, как вдруг зашептались боги между собой, Хель поняла, что заронила семена сомнения в их сердца. Ведь всем было известно, что мать её, Ангрбода, славилась провидицей, а дочь ведьмы могла знать что-то такое, что недоступно увидеть им.       Один молчал. С богини было достаточно. Решив оставить разговор завершённым на своей ноте, женщина направилась к дверям. Когда она почти покинула зал, Одноглазый крикнул ей вслед, что-то о том, что связь между ним и Локи действует в обе стороны. Хель не стала его слушать и покинула Асгард. Всеотец хитёр, но он не заставит её сомневаться в собственном отце или том пути, на который они все ступили. Девочка выросла и ей больше нельзя было манипулировать.       В Мидгард Хель вернулась открыто, по Биврёсту, и никто не стал ей препятствовать.       Рассказ Хель завершился когда на город уже опустились ночные сумерки. Отец и братья поблагодарили её, и на том они расстались до утра. Женщине требовался отдых, и никто не смел её более задерживать. Разумеется, Вали сообщил, что если она проголодается, в больничном буфете её будут ждать бутерброды и чай в термосе, но Хель не нашла в себе сил даже на краткую благодарность. С трудом женщина расстелила свою постель и упала на неё, едва стащив с себя платье.       Хель не сразу провалилась в беспамятство. Сперва сон её был беспокойным. Женщину продолжали терзать воспоминания. Не о всех событиях она поведала отцу и братьям. Богиня не могла сказать им, что в пиршественном зале Хельхейма по левую руку от Бальдра сидела женщина, которую Хель действительно сперва не признала. С трудом в этом иссохшем теле, спутанных волосах, истощённом лице можно было увидеть прежнюю Сигюн. Обуреваемая сильными чувствами к своим братьям, Хель бросилась вперёд, едва не перескочив через стол, намереваясь забрать с собой светлую богиню и вернуть ей жизнь. Сигюн молчала и даже не подняла взгляда на Хель, когда та позвала её по имени. Нанна, осмелившись подать голос, попросила, чтобы богиня смерти не мучила её, ибо разум Сигюн остался далеко. Богиня смерти заверила Нанну, что все они могут быть спокойны, бывшую жену Локи никто не побеспокоит. Об этом печальном случае Хель умолчала, дабы не причинять лишнюю боль Вали и Нарви. Даже сама богиня смерти не могла вспоминать об этом без дрожи.       И ещё об одном случае Хель не сказала ни слова. Там, у самых корней Иггдрассиль, когда Хель вернулась в свои чертоги, то общалась с Бальдром. Мужчину, которого она когда-то боготворила, она встретила совсем иной, уже не той женщиной, что уходила из Хельхейма. Хель и Бальдр встретились, как давние друзья, хотя друзьями никогда не были. Всё это напомнило ей то время, когда она была Хельгой Локдоттир и ходила в кафе «У Нанны» вместе с другом Барнабасом. Барни не был Бальдром, и всё же они были очень похожи. Вспоминая это, Хель засыпала.       Хель попросила Бальдра проводить её перед отъездом и регент не посмел отказаться. Повозка, запряжённая мёртвыми лошадьми с глазами, сияющими как зелёные уголья, уже ждала. Хель закуталась в мантию, стоя на плато у реки Гьялль, продуваемом всеми ветрами.       Бальдр пришёл в назначенное время, не смотря на то, что Нанна, тут и гадать не нужно, отговаривала его от этой затеи. Он преклонил колено и не смел заговорить первым. Жестом Хель велела ему встать. Она рассмотрела его очень внимательно. Мужчина был красив и статен, как и при жизни, но красота его стала не такой яркой. Если будучи живым он напоминал солнце, то теперь больше походил на бледную луну, лишь отражение прежнего Бальдра. Хель дала ему знак приблизиться, а затем спросила:       «Ты знаешь, зачем я позвала тебя, сын Одина?»       «Нет», — ответ был краток.       «Когда-то давным давно наше знакомство началось не очень хорошо», — начала Хель издалека, но Бальдр вдруг перебил её:       «Не ты сделала его нехорошим, царица, а Локи — твой отец, склонный ко всякому злу. Он доказал это всем убив меня».       «Тебе не понять моего отца и мне не понять. Но он никогда не был злодеем. Не суди его, да не судим будешь мною, его дочерью».       «Незадолго до своей смерти в тёмных снах я видел последний день богов — битву на равнине Вигридр. Это были страшные сны, я мучался от них. Так что ты права, царица, в каком-то смысле твой отец оказал мне услугу. Здесь, в мрачном чертоге, я более не вижу снов и забыл, каково быть живым», — Бальдр говорил вежливо, но богиня видела в его голубых глазах, подёрнутых тусклой пеленой, скрытую ярость.       «Я призвала тебя не для того, чтобы слушать жалобы», — Хель хмыкнула, сморщив половину прелестного носика.       «Я просто хочу, чтобы ты поняла, царица, что тяготит меня. Я первым увидел в своих пророческих снах Рагнарёк. Сцены сражения представали предо мной каждую ночь. Страшная армия выйдет против Асгарда и возглавлять её будет Локи, наименее ужасный внешне, но наиболее чудовищный внутри. Я рассказал о своих видениях Одину, а через него об этом узнал и сам Локи, — Бальдр поёжился от своих воспоминаний. — Он не захотел выглядеть предателем раньше времени, поэтому подстроил мою смерть и сделал пленником Хельхейма».       Хель приблизилась к Бальдру и встала от него на расстоянии шага. Женщина заговорила едва не касаясь его губ, будто робкая невеста, что шепчет своему избраннику на ложе любви:       «Если ты думаешь, что это откровение для меня, то заблуждаешься, Бальдр. Обо всём этом мне давно известно, потому что Локи творил свои деяния не один. Я долгое время ходила с грузом вины на плечах. Я могла отсрочить Рагнарёк, но, ослеплённая безответной любовью к тебе, приблизила его. Прошлое не исправишь, сын Одина. Тем не менее, я могу сделать подарок, который послужит тебе в будущем. Слово моё нерушимо, и я даю тебе его. В день Рагнарёка, когда я паду в последней битве, ты освободишься от моей воли и сможешь сам выбрать сторону».       Бальдр молчал, будто разучился воспроизводить человеческую речь. Впрочем, таким он нравился Хель даже больше. Когда он попал в её царство, сама она была молодой девушкой, а он, хоть и женатым, но таким же глупым мальчишкой. Сейчас, когда он стоял, смотря на Хель без стыда, скрывая своё замешательство за молчанием, богиня увидела в нём мужчину. Услышав признание, столь сокровенное, из уст богини смерти, он не смутился и не оробел. Бальдр посмотрел на Хель и произнёс:       «Много лет я, будучи пленником Хельхейма, покорный твоей воле, готовил мертвецов к последней битве. Когда ты ушла, я временно стал правителем царства мёртвых. И даже когда ты падёшь, в праве ли я буду переметнутся на другую сторону, где все мои друзья, сын, отец и мать? Да и если я приду на сторону Асгарда, что будет с женой моей?»       Хель ожидала подобного ответа. Разумеется Бальдр, как и все, думал прежде всего о тех, кто ему дорог. Богиня смерти не помедлила с ответом:       «Нанну я освобожу тоже. Освобожу полностью вас обоих. Вы снова будете дышать, снова сможете полюбить свет. Так я освободила Нарви, сейчас он в Мидгарде вместе с близнецом. Отпечаток Хельхейма на нём сильнее, ибо раны, которые принесли ему смерть, были слишком велики. Но отравленный шип омелы можно выдернуть, а разорвавшееся от горя сердце — срастить. Нет ничего проще».       «А если все умрут, зачем нам такая жизнь?» — Бальдр задавал правильные вопросы.       «А если все умрут, тогда решать тебе. Я уже не та девочка, которая считает, будто чужую любовь можно заполучить, удерживая кого-то подле себя».       «Мне очень жаль, что в юности я был так глуп, — признание Бальдра было весьма неожиданным. — Ты, царица смерти, была одной из многих женщин, которых покорила моя красота, и которые решили, будто я испытываю к ним расположение только потому, что я улыбался им. Мне стоило быть сдержаннее. Ты же понимаешь, что я никогда не стал бы твоим, если бы Локи не подстроил мою смерть?»       Эти слова звучали так искренне и так самонадеянно, что богиня рассмеялась. Хель вскочила в свою колесницу и схватила за поводья и голос её эхом отразился вокруг: «Но ты же понимаешь, что сейчас я бы никогда не выбрала тебя себе в мужья?»       Хель стегнула лошадей и умчалась вдаль, будто и не было её. Бальдр долго смотрел ей вслед, надеясь разглядеть хоть силуэт, но было тщетно. Лишь задорный смех Хель ещё колыхался в воздухе. Однако, не смотря на эту финальную насмешку, богиня смерти дала своё обещание. В этот раз она поступила не по чужой воле, а по своей собственной, и почувствовала себя по-настоящему свободной.       Утром Хель долго сидела на кровати в полудрёме. Бледный свет наполнял комнату. Женщина лениво посмотрела на платье, висящее на мониторе компьютера на рабочем столе, на раскиданные по полу сапоги, на электронные часы на стене, что лениво мигали зелёными цифрами, показывая полдень. В душе её не всколыхнулась ни одна педантичная частица. Женщина не подорвалась с кровати, чтобы убрать весь этот беспорядок, а продолжала сидеть в коконе из одеяла, вспоминая, сколько тайн она раскрыла прежде, чем уснуть. Хель оставалось надеяться лишь на то, что Йормунганд, её всевидящий брат, не выдаст этого никому. Встреча с Бальдром должна была остаться в секрете. Мысленно обратившись с просьбой к Мировому Змею и понадеявшись на его благоразумие, Хель вылезла из кровати.       Одевшись и приведя комнату в порядок, богиня отправилась на поиски братьев и отца. «Хельхейм» в отсутствие Фенрира был слишком большим для их маленькой семьи. Каждый шаг Хель отдавался эхом по полупустым коридорам. Спустившись на этаж ниже, в столовую для мед персонала, женщина обнаружила братьев и отца. Они как раз заканчивали завтрак, в центре стола стояла большая тарелка с горой дымящихся вафель, а каждый из мужчин пил чай или кофе.       — Ты голодна? — вместо приветствия спросил Вали, будто с надеждой. Его забота порой умиляла Хель. — Могу сделать тебе омлет на скорую руку.       — Не утруждайся, — ответила женщина, беря стул и подсаживаясь к родне. — Но я не откажусь от чашки крепкого кофе и этих восхитительных вафель.       — Будет сделано, — с улыбкой отозвался Вал и метнулся к кофе-машине.       — Как спалось? — спросил Локи с неопределённой улыбкой. Может она и была знаком доброго расположения, но Хель увидела в ней долю лукавства.       — Восхитительно, — отозвалась женщина, что было правдой. Она действительно хорошо спала. — Нет места лучше дома.       — А мы уже боялись, что ты не вернёшься, — хмыкнул Нарви. — До Рагнарёка остались считанные дни, трёхгодичная зима на исходе.       — Это миры на исходе, а не зима, — произнёс Локи, откинувшись на стуле. — Я прямо-таки счастлив, что всё это закончится.       — Я всем напоминаю, что мы договорились не говорить о Рагнарёке за обеденным столом, — напомнил Вали, подходя к Хель. В его руках была керамическая кружка, наполненная чёрным как смоль кофе, которую он поставил перед сестрой. — Это не зал заседаний.       — И то верно, надо нам хоть немного побыть просто семьёй, — поддержала брата Хель, а затем помрачнела. — Хотя у меня всё же есть вопрос, который стоит обсудить.       — Что же это за вопрос? — поинтересовался Локи, прихлёбывая свой чай и закусывая мягкой горячей вафлей.       — Скажи, отец, что значили последние слова Одина? — обратилась к нему богиня смерти, смотря прямо в глаза.       Локи хотел что-то сказать, но внезапно закашлялся. Он отставил чашку на стол и положил рядом недоеденный кусок. Вали хотел было помочь отцу, но тот отмахнулся.       — О чём ты? — спросил бог хриплым голосом, когда смог говорить.       — Что значит связь между тобой и Одноглазым, которая действует в обе стороны? — пояснила свои слова Хель. — Я не хотела слушать Одина, ибо не зря он зовёт себя Бёльверк и Хникар*. Но ты сказал, что обманешь других, но не меня. Не нас, твоих детей. Что за тайну вы с ним храните между собой?       — Надеюсь, все уверены, что хотят это слышать? — Локи обвёл присутствующих ожидающим взглядом.       — Не томи, — отозвался Нарви за всех. — Нам тошно думать, что какие-то тайны могут подрывать наше к тебе доверие.       Локи тяжело вздохнул, допил свой чай и отставил кружку. Экстренно дожевав вафлю и отряхнув руки от крошек, имитируя беззаботность, трикстер начал рассказ, заходя издалека:       — Когда-то давным давно, я был скитальцем. Слишком мелкий и умный для великанов, я никак не уживался в Йотунхейме. Для людей я был чересчур велик и опасен, а богов Асгарда, как и самой крепости, тогда не существовало. Зато существовал Один. По сути своей, такой же путешественник, как и я. Вот только если я был странником вынуждено, то Одноглазый, тогда и не одноглазый вовсе, просто ещё не решил, где бы ему осесть. И вот мы, два путешественника, встретились однажды и разделили поровну пищу и огонь. Это была ночь длинных и путанных разговоров. Сейчас я уже не вспомню, о чём мы тогда говорили, над чем смеялись, о чём спорили. Под утро, когда пришёл момент расставаться, Гримнир*, как он мне представился тогда, сказал, мол чувствует, что я ему как брат родной. Мне было интересно, что же он имеет ввиду. И когда путник предложил побрататься на крови, я согласился лишь из чистого интереса. На тот момент я не подозревал, что ничем хорошим для меня этот союз не обернётся.       Локи замолчал на время. Никто его не торопил. Трикстер всё глубже погружался в такие далёкие воспоминания. Речи его снова начинали путаться. Локи нервничал и это совсем не обнадёживало его детей.       — Тогда всё было по иному. И Иггдрассиль был куда меньше. Расставшись с Гримниром, я продолжил своё бесцельное путешествие по мирам. Но, теперь, по крайней мере, у меня было место, куда я мог вернуться. Он указал мне ту равнину, где скоро должна была вырасти крепость. И однажды, устав от бесконечного пути, я пришёл. Тогда Асгард уже наполнился асами и ванами, и я проник к ним и прижился, будто был там с самого начала. Одина моё пришествие обрадовало сверх меры, — трикстер посмотрел на дочь. — Ты была права, когда заявила Всеотцу, мол Локи и ты из одного теста слеплены. Так оно и есть. Мы оба в какой-то мере порождения Хаоса. Оба хитры и умны. И совершенно непонятно, отчего его считают светлым богом, а меня тёмным. И, признаться, после всего, что произошло, я чувствую себя полным дураком. Один обманул меня. Мы не просто побратались на крови, а в каком-то смысле стали единым целым. Как светлая и тёмная сторона луны. И наша связь лишь крепла с годами. Одноглазый не солгал, когда сказал, что наша связь работает в обе стороны. Мы знаем мысли друг друга, знаем чувства…       — И много ли известно ему о том, что мы делали последние два года? — спросил Вали с опаской.       — Он знает, но куда меньше, чем мог бы, — признался трикстер, улыбнувшись. — Я многое выкидываю из своей головы, как ненужный балласт. За свою жизнь я наловчился прятать от него многое. Впрочем, он тоже не промах. Хоть я и получаю от него много, чувствую, что и упускаю примерно столько же.       — Тогда я ничего не понимаю, — произнесла Хель, пребывая в замешательстве. — Неужели он знает о нас что-то такое, что может нам повредить?       — Нет, это не так, — Локи начал догадываться. — То, что Одноглазый сказал, это не попытка заставить вас во мне сомневаться, а предостережение мне. Кроме чувств и мыслей, наша внутренняя сила тоже делится поровну. И это больше всего пугает меня. И кто знает, что будет в день Рагнарёка, когда Фенрир-Волк пожрёт Солнце, Луну и Одина. Успею ли я нанести смертельный удар Хеймдаллю прежде, чем окончательно ослабею или Одноглазый перехитрит меня?       — В таком случае он так же должен понимать, что ты можешь использовать вашу связь против него самого, — заявил Нарви, вклинившись в разговор. — Да и не собирается же он прыгать в пасть Фенрира лишь для того, чтобы нанести поражение тебе.       — Лишь один раз мне удалось сместить баланс силы в свою сторону, — сказал Локи без энтузиазма. — Когда Вали заколдовал место, на котором я пребывал в заточении, то в своём заклинании использовал пустую руну Одина. Всеотец думал, что ослабел из-за того, что я нахожусь в плену, и погрузился в сон, дабы восстановить силы. Но сон Одина восстановил отнюдь не его, а меня.       — Так и подразумевалось, отец, — произнёс Вали, с долей слегка неуместного самодовольства. — Я думаю, что смогу снова применить руны и защитить тебя в день последней битвы.       — Я надеюсь на это, и на вас всех. Мы не должны проиграть этот бой, — Локи посмотрел на каждого из своих детей с надеждой и долей отчаяния. — Один обманул меня в своё время, привязав к себе. Он много раз использовал и унижал меня. Больше я этого не допущу. А сейчас прошу меня простить, я должен поразмыслить над тем, что узнал. Нам нужен хороший план.       Локи резко вышел из-за стола и задумчиво покинул столовую, оставив в замешательстве своих детей. Ему требовалось прогуляться и подумать о том, что передал ему Один. Если Гримнир хотел выбить его из колеи, то у него прекрасно получилось. А ведь всё шло так хорошо.