Артек

Виктор наивно полагал, что, поехав работать вожатым в «Артек», он совместит приятное с полезным — отдохнёт на море и получит зачёт по педагогической практике. На деле же получилось в точности до наоборот — он ежедневно совмещал неприятное с бесполезным: ежедневные выволочки от Якова, сдобренные презрительными замечаниями Лилии, с тщетными попытками обуздать разношёрстную и совершенно неуправляемую толпу подростков. Интересно, в чью умную голову пришла мысль собрать в «Лазурном» юных спортсменов из разных стран? Виктору ещё повезло, что в его отряде оказались сплошь фигуристы-юниоры, потому как Георгию достался отряд футболистов. Ну, а Гоша в футболе разбирался примерно так же, как свинья в апельсинах, поэтому и не пользовался уважением своих воспитанников. Зачастую рослые задиристые хлопцы попросту имели в виду меланхоличного недотёпу-вожатого, приводя его тем самым в ещё более мрачное расположение духа, чем недавняя измена Аннушки. Команды Виктора его подопечные не игнорировали столь явно, как Гошины, однако делали всё, чтобы испортить ему отдых — не проходило и дня, чтобы кто-то не ушиб ногу, не получил солнечные ожоги или пищевое отравление или не подрался. Трудней всего было удержать в поле зрения всех этих галдящих и беснующихся малолеток на пляже. Барановская сразу же заявила, что загорать ей противопоказано, а купаться она не полезет, и с царственным величием восседала в шезлонге с широкополой шляпой на голове и томиком Бальмонта в руке, от запястий до щиколоток закутанная в просторное льняное платье, а Виктору приходилось купать эту шантрапу партиями по десять голов. Ох, и нелёгкая это оказалась работа: пересчитать всех перед тем, как завести в воду, проследить, чтобы никто не утонул или не утопил соседа, не уплыл за буйки и не нырнул на дно во время купания, затем снова всех пересчитать после выхода из воды и повторить всю процедуру от начала до конца со следующей партией ребят. И так несколько раз в час. Обычно в конце купания последней партии Виктор покрывался «гусиной кожей», начинал чихать и клацать зубами от холода, не получая никакого удовольствия от пенистых гребней морских волн, ластившихся, словно щенки, к его ногам. Вскоре за ежедневными заботами ему было уже не до красот окружающего пейзажа. А вы попробуйте разбудить, построить, отвести на зарядку два с лишним десятка оболтусов и проследить, чтобы никто не шланговал, построить и отвести в столовую, построить и отвести на линейку, потом — за вещами к корпусу, снова построить и отвести на пляж, посчитать, искупать, пересчитать, построить и отвести в столовую, построить и отвести в корпус, уложить на тихий час, поднять, построить и отвести на полдник, построить и отвести в беседку и разучивать песни и речёвки либо готовиться к спартакиаде или к конкурсу художественной самодеятельности до заката, или гонять их по стадиону до потери пульса. Вечером опять построить детей и отвести их на ужин, после чего снова построить и отвести в летний кинотеатр или на эстраду, затем построить и отвести в корпус, где и уложить наконец спать. Уже к середине дня ни стройные кипарисы, ни заросшие соснами склоны Медведь-горы, ни величественно возвышающиеся в воде скалы Адалары, ни переливающееся мириадами солнечных бликов и тихо плещущееся тёплое море его не радовали. Радовала лишь мысль о том, что, уложив спать эту шантрапу, можно будет урвать немного времени для себя. Не тут-то было: после отбоя каждый вечер была оперативка вожатых с неизменной выволочкой от Фельцмана за все косяки. После этого, если хватало сил, были посиделки с Гошей за рюмкой чая или ночное купание, а если их не хватало — мгновенный отход ко сну. Казалось, его голова только что коснулась подушки, как над ухом раздавалось злобное шипение Барановской, требующей, чтобы он встал и привёл себя в порядок до того, как проснутся ребята. Виктор нехотя вставал и плёлся в душ, продирая глаза и свалявшиеся, жёсткие от морской воды волосы, кое-как мыл голову и расчёсывал волосы, а заодно и нестерпимо зудевшие укусы комаров на руках и ногах, наносил на лицо слой солнцезащитного крема и со звуком горна выскакивал из корпуса, чтобы построить своих оболтусов и отвести их на зарядку на пляже. Вот ведь идиот, ругал себя про себя Виктор, не захотел брать младший отряд, чтобы не надо было одевать детей и сопли им вытирать, однако орава подростков пубертатного возраста причиняла не меньше хлопот. Началось с того, что в день заезда Мила Бабичева отказалась надевать форменную юбку из тонкой плащовки песочного цвета, затребовав себе шорты, как у мальчиков, Сара Криспино заявила, что этот цвет ей не идёт, поэтому она будет носить свои вещи, а Плисецкий испоганил форменную футболку чёрными пятнами, заявив, что это — леопардовый окрас. Беда была с этим Плисецким: то нырнёт во время купания и сидит под водой до посинения, пока все его ищут и вызывают спасателей, то прицепит на флагшток свои труселя, которые подслеповатый Кацуки поднимет на линейке вместо флага, то задирается и дразнит этого самого Кацуки, да так, что тот сбегает из лагеря… Кацуки оказался не лучше — вечно у него то понос, то золотуха, и он из изолятора не вылезает, а если вылезает, то истерит, как девчонка, или вдруг исчезает в неизвестном направлении, и ищи его потом, хочешь сам, хочешь с собаками и полицией, ведь ты за него отвечаешь головой, впрочем, как и за всех этих милых деточек, чтоб их вурдалаки сожрали. Вот и сегодня Юри исчез, и Виктору пришлось, честно сбагрив воспитанников на руки Барановской, рысачить по всему лагерю и его окрестностям, а это, между прочим, немалая территория. Набегавшись, Виктор спустился по тропинке от эстрады к Башне Гирея, чтобы перевести дух и осмотреть окрестности, и обнаружил беглеца, сидящим на одном из уступов Шаляпинской скалы. Пришлось спуститься вниз и перелезть через забор, чтобы добраться до Кацуки. Найти-то нашёл, но как достучаться до пацана, воспринимающего отдых в этом прекрасном уголке Крыма, как наказание? Хотя, Кацуки в этом был не одинок.