Артек

Юри наградили путёвкой в «Артек» после того, как он выиграл юниорский чемпионат Японии. Когда он заикнулся родителям, что предпочёл бы взять награду деньгами, те и слушать его не захотели. — Ты же сам мечтал когда-нибудь поехать в Россию, — напомнила ему Мари. Конечно, Юри мечтал, но совсем не так и не сейчас, ведь в России жил его кумир — Никифоров. — Это же прекрасный шанс отдохнуть на море и пообщаться с ребятами из разных стран, — сказал отец. — Но мы и сами живём на море. Не думаю, что мне понравится общаться с незнакомцами, мне хорошо и одному, — попытался возразить Юри. — Но тебе нужно научиться разговаривать с людьми, — отец был неумолим. — Кроме того, это — хорошая языковая практика, — добавила мама. Насчёт практики Юри был с ней полностью согласен. Ни для кого из домашних не было тайной, что выучить русский Юри стремился только потому, что на нём разговаривал Виктор. Юри принимал доводы родных, но всё равно боялся надолго уезжать из дома, потому что плохо сходился с людьми, особенно, если их было много. Да и о чём он будет говорить с посторонними? Разве что произносить заученные вопросы из японско-русского или японско-английского разговорника. А ведь ему что-то скажут в ответ… — И всё-таки, я предпочёл бы вместо этого взять деньги, — без особой надежды на успех снова сказал Юри. — Ну, зачем тебе деньги? — удивился отец. — Мы и так покупаем всё, что тебе нужно для учёбы и тренировок, и одежды у тебя предостаточно. — Я хотел бы купить себе собаку, — признался Юри. — Ладно, съездишь в лагерь — будет тебе собака, — согласился отец, и окрылённый Юри помчался к себе собирать вещи в дорогу. Как выяснилось потом, он взял с собой много лишнего, но не взял самого необходимого. В первый же день Юри, как и всем остальным, выдали отрядную форму, включавшую в себя даже ветровку, так что взятые с перепугу свитер и куртка оказались не нужны. Особой нужды в ветровке тоже не было, потому что тут всё время было жарко или тепло, а лёгкая прохлада опускалась на лагерь лишь в сумерках. Вместе с сумерками на лагерь спускались кровососы, а поскольку Юри не захватил из дома ни салфеток от укусов насекомых, ни фумигатора, то спасу от этой напасти не было. Сразу после прибытия в лагерь сурового вида женщина, представившаяся воспитательницей Лилией Александровной, потребовала, чтобы дети взяли в палату только вещи первой необходимости и сдали чемоданы в камеру хранения. Наличные деньги и ценные вещи воспитательница потребовала отдать ей, обещая спрятать их в сейф в кабинете начальника лагеря. Так Юри оказался без средств, что не прибавило ему уверенности в себе. А потом Юри увидел своего ЕГО и обалдел… Это было похоже на чудо — его вожатым оказался сам Виктор Никифоров! Юри был уверен, что тот только и делает, что катается на коньках или раздаёт интервью, и никак не может работать в детском лагере во время своего законного отпуска в межсезонье. Однако чудо оказалось недобрым: Виктор не обращал на него внимания, а если и обращал, то как раз тогда, когда Юри представал перед ним не в лучшем свете. Как и следовало ожидать, коллективный отдых обернулся для Юри пыткой. Строем на обед, строем в туалет, строем купаться (ну, какое удовольствие от такого купания), и самое страшное — он всё время был на виду, всё время в обществе других ребят и немногочисленных взрослых. Всё время в напряжении, даже во сне. Всё это ужасно его угнетало. Громадная спальня с рядами одинаковых металлических кроватей с провисшими панцирными сетками, от которых болела спина. На каждой из двух десятков кроватей располагался незнакомец. Все они весело галдели, знакомясь и перешучиваясь, а Юри было не до шуток — ему необходимо было срочно остаться одному, чтобы хоть немного отдохнуть от шума и этой лавины новых лиц и впечатлений. Он хотел занять койку в уголке, однако его вещи бесцеремонно сбросил оттуда симпатичный светловолосый паренёк, заявив, что это его место, а если узкоглазому что-то не нравится, то он может ложиться спать на коврике у двери. Юри, спавший дома на полу на футоне, воспринял его слова как руководство к действию и стащил на пол матрас со свободной кровати. Светленький покрутил пальцем у виска, назвал его придурком, и вся комната дружно рассмеялась. Подоспевший на шум Виктор Андреевич объяснил, что спать на полу нельзя, и попросил Кацуки занять свободную койку, а ребят — перестать шуметь. Инцидент был исчерпан, однако с тех пор Юри стал «белой вороной» — объектом постоянных насмешек своего светловолосого тёзки при безмолвном попустительстве остальных членов отряда. И это было не единственной неприятностью Юри. Ему долго не удавалось перестроиться на новое солнечное время, а когда перестроился — оказалось не лучше: организм наотрез отказывался спать во время тихого часа и не мог вырваться из пут сна по утрам, из-за чего Юри постоянно опаздывал на построение и пару раз едва не пропахал землю носом, не заметив, что шнурки правого и левого кеда связаны между собой. Тут было очень красиво. Чем-то напоминало родную Японию (пропитанный запахом йода тёплый морской воздух, сосны и кипарисы, магнолии и глицинии, трескотня цикад днём и зеленоватое свечение светлячков в темноте), только архитектура была иной, и местные разговаривали на другом языке, вернее, сразу на нескольких языках, из-за чего Юри мог разобрать только отдельные слова, не дававшие представления о смысле фразы. Самыми лучшими были дни, когда их рассаживали по автобусам и везли на экскурсию. Юри усаживался подальше от Юры у окна и во все глаза смотрел на горы, мимо которых петляла дорога. Водопад Учан-Су его не впечатлил, знаменитый висящий на скале замок «Ласточкино гнездо» показался слишком маленьким. А вот дворец графа Воронцова понравился — строгий классицизм северного фасада, с которого открывался вид на гору Ай-Петри, и восточная вычурность южного — производили двойственное, но весьма приятное впечатление. Странное дело — этот дворец был намного больше и роскошнее царского дворца в Ливадии, который они посетили ранее. Здесь даже Юрия проняло мастерство скульптора, запечатлевшего в мраморе величественных львов на ступенях южного фасада дворца. Правда, охранникам очень не понравилось, что Плисецкий, наплевав на таблички с предупреждениями, перелез через ограждение и стал делать селфи верхом на льве. Пока охрана сгоняла Юрия со льва и вычитывала Виктору за то, что не следит за своими подопечными, смуглый парнишка из Таиланда несколько раз щёлкнул Юри своей камерой. — Ну, же, улыбнись, — попросил таец на ломаном английском, который Юри понимал гораздо лучше русского английского Виктора. — Не надо, — попросил Юри. Он не умел улыбаться на камеру и крайне редко нравился себе на фотографиях. — А вместе со мной? — удивил его таец. — Зачем тебе? — На память. — Хорошо, — Юри немного оттаял и улыбнулся искренней, а не вымученной улыбкой. Выведя из дворца, экскурсовод долго водил их отряд по парку, монотонно бубня заученные фразы про произраставшие здесь уникальные растения. Дольше всего Юри и Пхичит задержались, фотографируясь у небольшого озерца, в котором плавали лебеди. Экскурсовод сказал, что птицы очень любят свежие огурцы и гонять забредающих сюда напиться собак. К сожалению, огурцов с собой не было, чтобы проверить правдивость его утверждения. — А правда, что лебеди всю жизнь живут одной парой? — спросил Юри. — Правда, и здесь мы видим уникальный случай — два самца не пожелали делить это озерцо больше ни с кем, — ответил экскурсовод. — Так эти лебеди на самом деле не белые, а голубые, — пошутил Юрий, но почему-то никто не стал смеяться. В дни, когда они оставались в лагере, было намного хуже. Юрий не упускал случая поиздеваться над Юри — то под руку толкнёт, когда тот пьёт в столовой компот, и объявит, что намокший япошка до туалета не добежал, то подножку на пробежке подставит, то дразнит очкариком и мямлей. В первое время Юри старался не обращать внимания на эти провокации, но хватило его ненадолго. В конце концов, не выдержал и подрался с обидчиком, который, несмотря на свой малый рост, оказался сильнее и мигом расквасил ему нос. Так Юри впервые оказался в изоляторе. В изоляторе было хорошо: тихо, спокойно, никто не мешал ему читать книжки, никто его не шпынял, не связывал шнурки на кедах, еду приносили прямо в палату, и никто не бросал ему сливочное масло или соль в чай, а перец — в манную кашу. Юри так понравилось там, что он не хотел уходить, но врач сказала, что не имеет права держать его в изоляторе больше трёх дней — после этого она обязана либо выписать его, либо отправить в больницу. Юри вынужден был вернуться в отряд. В следующий раз он попал в изолятор через два дня уже преднамеренно, специально объевшись в столовой арбуза, который его желудок категорически отказывался нормально переваривать. По крайней мере, на три дня спокойной жизни можно было рассчитывать, а там, глядишь, и половина смены пролетела. Честное слово, если бы не мечты о собаке, попросил бы родителей забрать его отсюда, чтобы больше не мучиться и не позориться перед Виктором Андреевичем. Увы, затея не удалась — доктор раскусила симулянта и, заявив, что несформированный кал — это не понос, на второй день выставила Кацуки из изолятора. В отряде стало ещё хуже, потому что Юрий обращался теперь к нему не иначе, как: «Эй, засранец», а остальные (за исключением Пхичита) гнусно при этом хихикали. Закономерным итогом издевательств стало то, что сегодня утром Юри разревелся при всех и долго не мог остановиться, и Виктору Андреевичу пришлось успокаивать его, гладя по спине. Было настолько стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю, желательно поближе к Хасецу. Поэтому во время тихого часа Юри сбежал из корпуса. Нет, он вовсе не собирался убегать из лагеря, просто хотел хоть ненадолго остаться один. Он прокрался по кустам в сторону Гурзуфа, словно лазутчик по вражеской территории, и перелез через невысокий забор у скалы Шаляпина. Юри отошёл подальше от забора, насколько это было возможно без альпинистского снаряжения, и сел на нагретый солнцем уступ. Здесь было тихо и очень красиво: под ногами — отвесная скала, обрывавшаяся недалеко от берега бухты Лазурной, а если посмотреть вдаль, открывался вид на пляж «Лазурного», лодочный причал и пляжи других дружин, виднелись жёлтая, красная, синяя и зелёная крыши корпусов, утопавших в зелени. А позади всего этого великолепия — гора в форме склонившегося к воде медведя. Вот бы туда залезть! Только расслабился, размечтался, как увидел приближавшегося к нему Никифорова. Юри приготовился к тому, что сейчас его будут ругать, обхватил ногами согнутые колени и стиснул зубы. Хватит, сегодня он уже ревел перед Виктором Андреевичем. Вопреки его ожиданиям Никифоров просто подошёл и уселся рядом. — Знаешь, я тоже с радостью от вас бы сбежал, — через некоторое время прервал молчание Виктор. Юри бросил на него удивлённый взгляд и внезапно заметил веснушчатый облезший нос, кое-как забранные в хвост волосы, более походившие сейчас на пучок соломы, а не на расплавленное серебро, и тёмные круги под глазами. Ему стало стыдно, что Никифоров, вместо того, чтобы немного перевести дух, вынужден был искать его. — Простите, мне нужно было побыть одному, — пробормотал Юри. — Мне стоит уйти? — тихо выдохнул Виктор Андреевич. Видно было, что он ужасно устал, и у него нет сил, чтобы прямо сейчас встать. — Нет, с вами спокойно, — помотал головой Юри. — Здесь так красиво. — В Крыму везде, куда не кинешь взгляд, красиво, — отозвался Никифоров. Так они и сидели, пока солнце не спряталось за яйлой — так называли крымские горные плато.