***
В этот день в столовой после завтрака всем выдали с собой аккуратно упакованный сухой паёк, так что не было необходимости тырить еду и прятать её по карманам. Тем не менее, Плисецкий привычно рассовал по карманам сыр и взятые на добавку тефтельки. Взявший над ним пару дней назад шефство Юри уже знал, что его русский тёзка делает это не из-за своей прожорливости, а для того, чтобы накормить обитавшее в кустах за столовой кошачье семейство. После того, как Юри заступился за него, Юра перестал его дразнить, однако не выказал какой-либо признательности. И то, хлеб. Шефство Юри заключалось в том, что он должен был следить, чтобы Плисецкий никуда не слинял из лагеря и не отлынивал от исправительных работ по уборке костровой площади или эстрады. На деле же по большей части ему самому доводилось махать веником, пока Юра с отбывавшим аналогичное наказание Отабеком, сидя на бордюре и склонив друг к другу головы, слушали музыку с телефона. При этом левый из наушников торчал из уха Отабека, а правый — из Юркиного. Юри был не в претензии, ибо радовался любой физической нагрузке, позволявшей бороться с лишним весом. Он всегда легко набирал вес, ничего не поделаешь — конституция такая. Наверное он не переживал бы из-за этого, если бы не необходимость держать себя в форме, чтобы показывать более-менее сносные результаты в фигурном катании. Однако пока от его стараний на льду было мало толка, и о верхних ступеньках пьедестала Кацуки мог только мечтать. Особенно трудно было не дать себе поправиться в «Артеке», где можно было самому выбирать еду из нескольких наличествующих на раздаче первых и вторых блюд. Причём, каждый день одно из блюд было из какой-то новой национальной кухни, поэтому Юри было очень трудно удержаться, чтобы не попробовать всё и не прийти за добавкой. Особенно понравились ему борщ с пампушками с чесноком и голубцы. Котлеты по-киевски тоже были очень вкусны. Так что Кацуки зачастую набирал еды намного больше, чем мог съесть, и, насытившись, доедал остаток через силу. Поняв, что Плисецкий подкармливает котиков, Юри присоединился к этой благотворительной, хоть и запрещённой правилами лагеря, акции и стал выносить из столовой недоеденные излишки пищи. Сегодня они с Юрой, как обычно, отлучились на несколько минут после еды, чтобы подкормить кошаков, и опоздали на построение. Виктор Андреевич пожурил их за то, что заставили всех ждать, проверил наличие кепок и скомандовал садиться в автобус. Автобус довёз их к подножию Медведь-горы, где начиналась пешеходная тропа.***
— Идём парами и страхуем друг друга, следим, чтобы никто не свалился и не отстал. Как только устанете, сделаем привал, — предупредил всех Никифоров. Первым, показывая дорогу, шёл инструктор, за ним шагали ребята в оранжевых жилетах из профильного туротряда «Хрустального» и их вожатые, следом шли «Спартанцы». Замыкающим вереницу карабкавшихся по склону был Никифоров. Если одежду в «Артеке» всем выдавали форменную, то обувь каждый носил свою, и не у всех она подходила для лазания по горам. Казалось бы, не такой уж крутой подъём, но склон, по которому они шли, был сплошь усеян сыпучкой из мелких камней, на которой подошвы кроссовок Юри скользили, а вокруг не было ни деревца, за которое можно было бы уцепиться. Поэтому Юри то и дело поскальзывался и наверняка не раз уже пропахал бы носом землю, если бы не поддерживавшая его рука Плисецкого. Юра, с которым Виктор Андреевич поставил его в пару, оказался цепким, как обезьяна, и неожиданно сильным. Тем не менее, Юри было не до окружавших их красот, поскольку всё время приходилось смотреть себе под ноги и стараться не навернуться. Дождь накрыл их ровно посередине подъёма. Большинством голосов решили, что лучше продолжить подниматься вверх, чем спускаться по мокрому склону к автобусу. Дождь, поначалу лишь слегка моросивший, вскоре превратился в ливень. Юри лишь на секунду отпустил руку Плисецкого, чтобы натянуть на голову капюшон ветровки, не удержался на ногах и грохнулся на задницу, несмотря на попытку Юры его удержать. Плисецкий свалился сверху, выдав эмоциональную тираду, в которой упоминались: бог, душа и какая-то мать. Теперь мокрой была не только голова Юри, но и его задница. Кроме того, отбитое о камни мягкое место ещё и болело, затрудняя подъём. Никифоров нагнал обоих Юриев и спросил: — Кацуки, ты часом не покалечился? Может, вернуться с тобой и доставить в медпункт? — Нет, ничего страшного, не надо в медпункт, — помотал головой Юри. Если раньше он всеми правдами и неправдами желал отдохнуть в изоляторе, то теперь, когда ему наконец понравилось в лагере и он нашёл общий язык с задирой Плисецким, пропустить даже один день из насыщенной событиями отрядной жизни не хотелось. — Дай, посмотрю, — сказал Никифорв и бесцеремонно стянул с него штаны, оголяя задницу. Ссадина оказалась небольшой, крови почти не было, зато вокруг неё уже наливалась синевой обширная гематома. — Жить будешь, — заключил вожатый. — Как вернёмся в лагерь — зайдёшь ко мне, я дам тебе мазь от синяков. — Спасибо, — поблагодарил Юри, торопливо возвращая штаны на место. — Выражать признательность будешь, когда благополучно доберёмся до автобуса. Плисецкий, поможешь ему идти? — Эта свиная туша слишком тяжёлая. Сами его тащите, с меня хватит, — отряхиваясь, словно намокший кот, буркнул Юрий. — Значит, придётся мне, — вздохнул Виктор Андреевич и протянул Юри руку. Остаток пути до вершины Юри было тепло и хорошо, несмотря на дождь и пронизывающий ветер. Он ощущал тепло, шедшее от руки Виктора Андреевича, сжимавшей его ладонь, согревавшее не только тело, но и душу. Ободряющая улыбка вожатого делала Юри самым счастливым человеком на свете. Ради этого стоило потерпеть и непогоду, и травлю в отряде. Через четверть часа ветер унёс тучи прочь, и дождь прекратился. Так что, когда они добрались до вершины, было уже сухо и тепло. Можно было наконец устроить привал, чтобы отдохнуть и поесть. Расстелив на камнях пляжные подстилки, подростки принялись жевать бутерброды с курицей и салатом, запивая их водой из пластиковых бутылочек с Артековской символикой. Вожатые тоже перекусили, не забывая покрикивать, чтобы никто не оставлял здесь свой мусор, иначе завтра заставят нарушителей убирать всю гору. Потом все долго фотографировались на фоне моря и видневшейся вдали горной гряды. Инструктор рассказал, что в хорошую погоду видимость — около шестидесяти километров, и отсюда видны горы восточного побережья Крыма, вплоть до мыса Меганом. Сегодня же эти горы были наполовину скрыты дымкой и сливались с морем. Отчётливо видны были лишь Карасан и мыс Плака. Зато со стороны Ялты были прекрасно видны гора Авинда за Гурзуфом и мыс Никитский (прежде Мартьян), где располагался Никитский ботанический сад. Спускаться Юри помогали Виктор Андреевич и подобревший после еды Юра, так что, вопреки опасениям, он ни разу не упал. Довольных, но усталых подростков высадили из автобуса у спального корпуса. Все, кроме Юри, которого Никифоров потащил в вожатский домик, отправились отдыхать. Выкрашенный в красный цвет небольшой деревянный домик располагался в уединённом месте рядом с двумя такими же зелёного и жёлтого цвета. В похожем на игрушечный домике царил беспорядок, в котором Виктор Андреевич всё же умудрился отыскать нужную мазь.***
Странные чувства вызывал у Виктора этот Кацуки. Если о других детях из своего отряда он вынужден был заботиться по обязанности, то этого Юри из Японии ему самому хотелось опекать. Вроде бы рановато для пробуждения отцовских инстинктов, да и разница в возрасте у них не настолько большая. Может быть, это потому, что Юри был здесь белой вороной, как и он в средней школе со своими длинными волосами сказочной принцессы и пластикой балетного танцора. Наверное, всё же стоило отправить пацана в медпункт, но тот упёрто не хотел туда идти. Виктор и сам не горел желанием отдавать его в чужие руки, предпочитая подлечить собственноручно. Виктор отыскал троксевазин, который всегда болтался в дорожной сумке, с которой он обычно ездил на сборы и соревнования. Однако вместо того, чтобы отдать Юри мазь, он решил сам намазать пострадавшее место. — Не надо, я сам, — Юри мило смутился, влипнув, словно кусок пластилина, в чудом оказавшийся свободным угол. Наверняка, сбежал бы, если бы не разулся и не оставил обувь у входа. — Тебе же неудобно будет, — безапелляционно заявил Виктор и снова стащил с Юри штаны, не позволив тому объяснить, что так ему ещё неудобнее. Казалось бы, чего он там не видел — обычная задница, правда, украшенная здоровенным синяком, но Виктор находил её чертовски привлекательной, впрочем, как и всего Юри. Никифоров аккуратно намазал гематому троксевазином и велел: — Не надевай штаны, пока не впитается, а я пока поищу лёд, нужно что-то холодное приложить, чтобы отёк быстрей прошёл. Льда в крохотной морозилке маленького холодильника не оказалось. Зато в нём лежала бутылка минеральной воды. Её-то Виктор и приложил к ушибленному месту Кацуки, предварительно уложив его этим местом кверху на свою кровать. — Спасибо, — негромко сказал Юри. — На здоровье, — усмехнулся Виктор. Вопреки его пожеланию Юри тут же несколько раз оглушительно чихнул. — Да ты, никак, простыл, Кацуки, — забеспокоился Виктор, трогая его лоб. Лоб и вправду показался ему слишком горячим. На щеках Юри проступил нездоровый, по мнению Виктора, румянец. Ну, всё, если Кацуки заболеет, то Виктор точно получит от Фельцмана на орехи, и эти орехи будут явно не фундук и не грецкие. Пацан продрог под дождём, а тут ещё он со своим льдом добавил… — Сейчас я разотру тебя пихтовым маслом, — не растерялся Виктор, вовремя вспомнив о купленном в свой законный выходной целебном масле. Он тогда много всякой ерунды накупил: магнитики на холодильник для друзей и близких, бусы из разноцветных камней для мамы, мыло ручной работы и травяные чаи, лавандовое масло для расслабления, противовоспалительное масло чайного дерева и пихтовое — от простуды. Масло нашлось на тумбочке рядом с кроватью, потому что Виктор так и не удосужился упаковать его в сумку. — Скидывай ветровку и футболку, — скомандовал Виктор и принялся растирать вяло сопротивлявшегося Кацуки. Виктор растирал его настолько интенсивно, как будто намеревался добыть огонь трением. И таки добыл, но не огонь, а искру: Юри часто задышал и обмяк, на дне его глаз появилось нечто тёмное и первобытное, что ощутил в этот момент и сам Виктор. Захотелось тоже сбросить с себя футболку, лечь рядом и прижаться к Кацуки, целуя его в приоткрытые губы. Но это же будет совращение несовершеннолетнего! И так, зайди кто-нибудь сейчас к Никифорву, придётся долго объяснять, что он делает с полуобнажённым мальчиком. Виктор и сам не знал, что сейчас делает. Вроде бы оказывает медицинскую помощь, а, с другой стороны, пускает слюни на малолетку, словно пожилой педофил. — Ну, всё, — прекратив растирание, сказал Виктор, — надеюсь, теперь не заболеешь. — Спасибо, — выдохнул Юри. Он поспешил одеться, вскочил с кровати и заторопился к выходу. — Эй, Кацуки, погоди, — остановил его Виктор. — Не забудь мазь. — Ах, да, — заозирался Юри, пытаясь отыскать тюбик. — Вот она, — Виктор протянул ему мазь и, после того, как Кацуки взял её, хлопнул его по спине, словно старого друга. — Можно кое о чём тебя попросить? Желательно, чтобы никто об этом не узнал, а то бог весть что обо мне подумают. — Пожалуйста. Я выполню всё, что смогу, — пообещал Юри, но в его взгляде появилась настороженность, видимо, решил, что Виктор помогал ему не бескорыстно. Виктор приблизился к нему вплотную и немного наклонился, раздумывая, стоит ли поцеловать парнишку. Кацуки не шелохнулся, но от его обреченного взгляда Виктор передумал: — Да, ладно, не надо. Как-нибудь в другой раз… — До свидания, — с облегчением шепнул Юри, обулся и выскользнул из домика.