Этюд о реинтеграции

      Когда на культю Джона устанавливают протез, когда происходит автоматическое пломбирование и синхронизация электро-импульсов, возникает ощущение, что у него снова есть настоящая нога. Она гудит, к его сведению, отслеживает кинестезию* с частотой сорок волн в секунду, но может стоять, гулять, бегать. (Что ж, могла бы, если б, ну… в общем могла).       Какая разница, что люди косо смотрят на него, когда понимают? Какая разница, что они отводят глаза, когда видят… Джон снова чувствовал себя полезным. Не прямо сейчас, но потенциал в любом случае есть.       Кроме того, не похоже, что нога — самое худшее. Как будто всё остальное осталось нетронутым и без изменений.       Пуля, отославшая его домой, забрала кусок на память, вырвав восходящую часть аорты и оставив едва ли половину сердца. Всего несколько лет назад это стало бы смертным приговором. Для званий ниже «капитана» так до сих пор и оставалось.       Однако нано-пена, стазис-гель… а затем его подключили, и вот стальное сердце толкает жизнь по сосудам. Джону достаточно самой жизни, чтобы выбирать — выбирать жизнь любой ценой, жизнь, означавшую месяцы трубок, аппаратов и проводов, часов под скальпелем, моментов, которых он никогда не забудет, застрявших, зарегистрированных в его памяти —       И возможность выйти из этого всё ещё нарушена.       Он обречён страдать от фантомной боли в век науки, с осколками прошлого, цепляющимися за край зрения, преследующими на каждом шагу.       А затем появляются документы, люди и чернила, отмечающие прогресс или его отсутствие. Будто боль в ноге, боль в груди, и дни пятнами Роршаха ушли, затмив рассудок и само существование. Как будто у гражданских есть специальный радар для отслеживания уровня его повреждений.       В конце концов, повреждённый значит опасный.       Поэтому Стэмфорд стал полной неожиданностью – он не обращает внимание на дискомфорт Джона, на то, как тот уклончиво и раздражённо принимает кофе. Джону есть чем заняться сегодня, куда пойти, и каких зеркал избегать. Он всё ещё не собрался с духом встать голым перед зеркалом в своей ванной.       Нога… его плечо…       Это его тело, снова целое, и Джону кажется, что он, как муха в супе, дёрганый, неловкий, с конечностью, которой не может — не должно — быть на самом деле.       Джону стоит сидеть дома, практиковать успокаивающие упражнения, выписанные терапевтом, или, по крайней мере, испытывать методы взаимодействия нейро- и электро-импульсов, назначенные врачом. Он должен пытаться приспособиться к себе, своей жизни, своему состоянию, вложив столько же усилий, как и все остальные.       Джон должен найти новую квартиру.       Вместо этого он жалуется Майку, и Майк, благослови его господь, улыбается и смеётся, и плачется о своей повседневной участи. И даже не пялится на его шрам от импланта над воротником рубашки, что на сегодняшний день стало самым добрым взглядом из всех.       Жаль, Джон не ищет доброты, но вот общения, даже мимолётного, просто за чашечкой чая, что ж… Джон готов смириться с кучей странных полувзглядов в обмен на беседу, за которую он не платит.       — Забавно, — говорит Майк, когда они принимаются обсуждать жилищные условия и предпочтения в соседях. — Ты второй человек, который говорит мне это сегодня.