Этюд о реинтеграции

      Позже он вернётся и проанализирует своё первое впечатление о Шерлоке Холмсе. Он подумает о высоком, заносчивом мужчине, его чистой и бледной коже лица. Он вспомнит цвет его глаз и на секунду подумает, вдруг это импланты, но потом отбросит идею. Мужчина слишком гордится увиденным ими, так что эти сферы однозначно его плоть и кровь.       Нет, что сходу замечает Джон — это, как Шерлок смотрит на каждую его часть, его пристальный взгляд даже, когда он проводит глазами по шраму от импланта, скользит вниз, осознавая неуместность трости возле ноги. Он видит это всё и просто принимает, больше интересуясь историей прежнего Джона, чем пытается неловко соблюсти политкорректность или социальную приемлемость в отношении теперешнего Джона.       Джон не вполне понимает, как к этому относится. Даже его терапевт пытался заставить его не выделяться и вписываться, предлагал занятия, как взаимодействовать с гражданскими, не потому что Джон был солдатом, а потому что сейчас он — модифицирован, а поэтому вызывает тревогу и сбивает с толку. Боже упаси, гражданские, защищая которых, он словил пулю, испытают малейшее неудобство.       Он посещал эти занятия, когда только приехал в Лондон. Снова научился размахивать руками во время ходьбы, переносить вес на одно бедро, когда стоял, добавлять жизни к гудящему металлу в теле. Научился носить «нормальные», «мягкие» и «безобидные» рубашки, брюки и ботинки.       Шерлок перескакивает через всё это, видя, созданную для собственного удобства, уловку и спрашивает Джона — «Афганистан или Ирак?», а затем ещё более беспечно интересуется, какая часть его ноги была заменена.       Лицо Стэмфорда.       Даже он, квалифицированный хирург, опытный педагог, давний друг — Стэмфорд не заметил ногу. Надо признать, трость, будучи необходимой, — служила отличной маскировкой. Люди принимают, что ему немного переделали плечо, но более значительное преобразование его ноги расстраивает их.       «Расстраивает» — не самое подходящее слово, не так ли?       И этот безумец просто продолжает подмечать вещи о Джоне, маленькие детали и большие секреты, и слова скатываются с его языка с одинаковой степенью важности, непринуждённости и безразличия. Он не просто не опасается Джона и того, кем он является, — ему просто наплевать.       Это так чертовски бодрит, что Джон действительно приходит по указанному адресу в назначенный час.       Он с утра до вечера сидит дома в четырёх стенах квартиры, предоставленной армией, и не может вовремя начать сеансы терапии, но на 221б по Бейкер-стрит прибывает ровно в семь.       На полке лежит череп, и повсюду царит беспорядок, и Джон не уверен, но, похоже, не-домработница миссис Хадсон почему-то считает, что он и Шерлок, ну…       Джон на месте прерывает и свою мысль, и предположения миссис Хадсон. Отреставрированные бесполезные развалюхи не заводят… отношения. Лучшее, на что он может надеяться, уже произошло: этот невозможный мужчина собирается снимать с ним квартиру, а Майк Стэмфорд не осуждает его за ногу.       Это лучше, чем бытующие взаимодействия после того, как становишься большим, чем человеческий организм, но меньшим, чем человек. Никто не снимал стигму с людей с системами дополнения, не после того, как исходные неполадки в программном обеспечении и аппаратной интеграции привели к некоторым любопытным физическим и личностным… дефектам. Несмотря на впоследствии спасённые жизни, проведённые тесты и процедуры, и бесконечный шквал пиар- и рекламных кампаний.       Всё это не имело значения — господи, газеты до сих пор относились к забастовкам (проходившим в знак протеста против расходов на послеоперационный уход и техобслуживание) — как к «Восстанию Машин».       Джон был всего лишь пацаном в универе, когда это всё случилось, и ему было чуть меньше, чем насрать на происходящее, а затем он отправился в армию. Примерно тогда же условия изменились, и первые обладатели неудачных систем дополнения перестали быть жертвами, а объединились и стали чем-то более зловещим.       И всё это время наука, находясь в блаженном неведении или лишь отчасти сознательно, продолжала активно внедрять новшества и улучшения.       А потом Джон уехал, и его подстрелили, и наука приняла его, как властная мать, в качестве объекта благотворительности, и не принимала «нет», и не хотела слышать «нет», —       А Джон не хотел умирать.       Пожалуйста, господи, позволь мне жить — но разве теперь это было в руках Господа?       Не то чтобы он жаждал такой жизни, как сейчас, но точно знал, что не хотел умирать. Всё что угодно, только не смерть. Даже это. Пожалуйста, Наука, позволь мне жить…       И «это», похоже, включало милую квартиру и по-меньшей-мере-интересного соседа, и может быть — только может быть — причину просыпаться и каждый день включать загрузку разума и тела.       Но затем, здесь, в 221б, только Джон присел и подумал, что жизнь станет не такой пустой, Шерлок в вихре торжественности и (психотической?) эйфории исчез, погнавшись за… это были самоубийства?       — К чёрту ногу!       На мгновение Джон осознал, что его ждёт в жизни: смотреть, как окружающий мир танцует и несётся, пока он сидит и ржавеет…       — Ты врач.       Шерлок возвращается также внезапно и сверлит его немигающим взглядом. Джон ощущает этот взгляд как электрические помехи на коже и сетчатках. — На самом деле ты военный врач…       — Да.       Что ж, раньше был, хотя вряд ли кто-то захочет нанять его сейчас…       — Хороший?       — Очень.       — Значит, повидал много ранений. Насильственных смертей.       — Ну, да.       Джон не вполне понимает, что происходит, а Шерлок продолжает этот странный допрос слишком быстро, чтобы предугадать развязку и спланировать итог.       — Могу поспорить, что и в переделки попадал, — и вот Шерлок изгибает губы, когда снова задерживается взглядом на шраме, на трости, прежде чем Джон берёт её в руки, и, наконец, на его лице.       — Разумеется. Да. На всю жизнь хватит, — Джон вспоминает о занятиях. И начинает прятаться в свой штатский камуфляж. — Слишком много.       Улыбка, а это улыбка, поднимает уголки губ Шерлока.       — Хочешь увидеть ещё?       Картография диалога* и техники избегания* никогда не входили в планы Шерлока Холмса.       — О, боже, да.