Etiam sanato vulnere, cicatrix manet

      Уснул я быстро, но, кажется, успел пробыть в блаженном спокойствии всего ничего. Сон мой никогда не отличался чуткостью, но возня и стоны справа не могли остаться незамеченными. Привыкший за последние пару месяцев ни с кем не делить кровать я сперва не понял, откуда исходят звуки. Оторвав голову от подушки, обнаружил, что Николь мечется на своей половине кровати, но умудряется не дотянуться до меня. Как будто посередине матраса образовалась граница, которую не мог заметить только я. Девушка что-то говорит, вертится с боку на бок, периодически резко замолкает и также неожиданно вновь подает голос. Беспокойный шепот.       Пролежав на спине достаточно времени, чтобы понять: сон возвращаться ко мне не намерен, я аккуратно выбрался из-под одеяла и тихо покинул спальню. По дороге к лестнице окинул взглядом дверь в детскую и гостевую, но в щель под дверью не бил свет и общая тишина намекала – все спокойно спят. Спустившись вниз, я двигаюсь более расслабленно, вряд ли наверху будут слышны шаги. Но увидеть за кухонным столом Оливию я ожидал в последнюю очередь.       – Не спится? – поинтересовалась она.       – Немного, – кивнул я невозмутимо, подойдя к раковине и набрав в рядом стоявший стакан воды. – А тебе? Не понравилась комната?       – Тяжело привыкать к новой постели. Особенно, когда от подушки пахнет мужским парфюмом.       Я неспешно сделал пару глотков, чувствуя, как холодная жидкость тяжелым камнем спустилась по горлу. Николь точно поменяла постельное белье в гостевой, это было чуть ли не первым пунктом в списке ее дел до приезда подруги. Но могла ли сама кровать впитать в себя запах предыдущего владельца? Я уже так привык к этому запаху, что вряд ли бы смог это заметить.       – У нас недавно оставался мой старый друг, был проездом в городе, – даже не задумываясь, вру я.       – Тогда могу сказать, что у вас с другом прекрасный вкус. Вместе ездите закупаться в магазин?       Она была старше Николь всего на три или четыре года, но мне почему-то казалось, что жизненного опыта у нее не меньше, чем у нас обоих вместе взятых. За ужином я наблюдал за ее мимикой, живыми зелеными глазами и даже подметил, что минимальный макияж невероятно ей идет. Она однозначно была ярче моей девушки, но при этом не выглядела вульгарно. И, будь я чуть хуже воспитан, непременно бы поразился вслух: такая женщина и не замужем.       – А где твоя дочь? Николь про нее упоминала, – она не продолжает спектакль, но мы оба понимаем – в этот раз я проиграл.       – В данный момент в другой стране, на сборах.       – Неплохо. Я бы даже сказала – солидно.       – Может, чаю? – предложил я, предчувствуя не самое приятное продолжение разговора.       – Не откажусь.       В напряженном молчании мы дожидаемся, чайника, который не спешит напоминать о себе привычным свистом. В окне мелькнул легкий свет от проезжающей мимо машины. Какой бы спокойный район у нас не был – полностью от мысли, что мы находимся в городе, отделаться не получается.       – Я так понимаю, вы с Николь познакомились на работе? – прерываю я тишину, разливая горячий напиток в чашки, подготовленные на столе. Потом неспешно опускаюсь напротив Оливии.       – Да. И хочу сказать, что сначала она мне совсем не понравилась.       – Это ты к чему?       Николь не рассказывала мне о своих последних семи годах. На самом деле, я и не спрашивал. То ли хотел оставить эту часть жизни личной для нее, то ли не мог принять мысль, что ей было комфортно в этой жизни.       – К тому, что ты мне тоже сейчас не нравишься.       – Но вижу, у меня есть все шансы это изменить, – хмыкнул я, повертев в руках чашку.       – Ложных надежд не даю, первое впечатление – очень важная штука. А оно у меня сложилось еще до нашего непосредственного знакомства.       – Честно говоря, не нравлюсь я многим людям, не думаю, что это сильно меня волнует.       – Да, могу сказать, что это заметно. Но что на счет близких?       – Ты о Николь? Я думаю, мы сможем разобраться самостоятельно. В конце концов, не чужие друг для друга люди и оба более чем взрослые. Все нормально.       – Не думаю, что это нормально – заработать паническую атаку после расставания с тобой и шарахаться от всех мужчин, – мы не включали свет, но даже в темноте кухни я вижу, как она прищурилась.       – Вообще-то, панические атаки у нее начались до нашего расставания.       – Давай, продолжай себя топить, – хмыкнула Оливия, отпивая чай. И я прикусываю губу, потому что смысл фразы доходит до меня не сразу. Я-то имел ввиду, что Николь страдала этим еще до того, как мы познакомились.       – Подумал бы о ребенке. Не боишься оставить его сиротой, если снова ее доведешь?       – Вообще-то, у этого ребенка есть и всегда был отец, – не выдерживаю я, слишком громко для нашей беседы возвращая чашку на блюдце.       – Биологический. Они, знаешь ли, есть у всех. Правда ни один ДНК тест до сих пор не сделал из семьи с матерью-одиночкой что-то полноценное.       – Значит я буду менять эту статистику.       Оливия молчала какое-то время, задумчиво выстукивая ногтями с маникюром в нюдовом оттенке незамысловатый ритм по своей чашке. Как бы я того не хотел – ее опасения не беспричинны. Не знаю, как много рассказала ей Николь о нашей совместной жизни и отношениях. И не хочу знать, все ли из ее уст звучало так плохо. Одно меня радует – Оливия пока молчит. Я не люблю людей, которые ставят под сомнения мои цели и убеждения. И подруга возлюбленной мне взаимно не нравится.       – Знаешь, наше расставание стало испытанием не только для Николь.       – Это я могу допустить. Но что насчет вашего совместного проживания? Тебе было так же плохо, как и ей?       – С чего ты решила, что ей было плохо?       – Ты, видимо, даже представить себе не можешь, сколько женщин, подвергающихся домашнему насилию, обращается в приемное отделение государственной больницы. Поверь мне, картина одна и та же.       – Тебя здесь не было, чтобы так судить.       Она вдруг улыбается, смотрит на меня какое-то время, а затем залпом выпивает остатки своего чая.       – Просто хочу тебе напомнить, что Николь теперь не одна.       – Это угроза? – мне порядком надоел наш разговор. Я пообещал Николь, что эти выходные будут самыми спокойными. И все было хорошо ровно до этого момента. Я как будто заключал сразу две сделки, противоречащие друг другу.       – Воспринимай, как хочешь. Я не могу судить, изменился ты или нет – я не была с тобой знакома на момент ваших с Николь отношений. Как показывает практика, люди не меняются. И думаю, что ты не исключение из общей статистики. И, даже если сейчас все в порядке, это ничего не значит.       Она поднялась на ноги, придвинула стул, молча помыла чашку и убрала ее в шкаф. Методично замела следы нашей беседы, потому что тоже понимала, что Николь не понравится знать об этом. Чуть потянулась вверх, разминая позвоночник и двинулась к выходу. Не оборачиваясь, кинула мне:       – Доброй ночи.       Я устало выдохнул, зарываясь лицом в собственные ладони и взъерошивая свои волосы. Мне казалось, чем дольше мы будем вместе, тем легче нам обоим будет собирать крупицы счастливых воспоминаний. Они ведь тоже есть. Но пока все было совсем наоборот. С каждым днем все легче находился повод для ссоры, все холоднее звучали разговоры за столом, все крепче становилась стена между нами. И сверху, ровно на этой стене сидел Нил, не по своей воле, но потому, что у него не было выбора. Я ведь сам сделал так, чтобы этого выбора не осталось и у Николь.       Чай не лез мне в горло, потому жидкость я выплеснул в раковину, а потом так же методично, как ранее Оливия, замел следы своего нахождения на кухне. Зевнул. Сегодня был тяжелый день, не зря я задержался на работе. Могу назвать вечер приятным, но разговор, произошедший только что, развеял все приятные эмоции.       Я двинулся в спальню с прямым намерением быстро уснуть и хорошенько выспаться. Даже не стал проверять, горит ли свет в гостевой. Но на пороге меня встретил громкий вскрик.       – Не надо!       Вздрогнув от неожиданности, я прикрыл за собой дверь. Сильно надеялся, что этого не услышали ни Нил, ни Оливия. Даже я бы испугался, не зная что девушку тревожит ночной кошмар, а не реальная угроза. Но прислушиваться к тишине дома я не стал – сорвался с места и сгреб в охапку мотыляющееся по кровати тело.       – Тихо-тихо, – прошептал я ей в самое ухо. От моего вмешательства она отходит ото сна, но в панике дергается, стараясь выбраться из моей хватки. Будто видит свой ночной кошмар наяву. Я лишь прижимаю к себе хрупкое тело еще сильнее, и, в конце концов, она перестает вырываться. Кожа у нее холодная и липкая, к тому же она мелко подрагивает – от страха. Не холода.       – Что ты со мной сделал, Клеменс? Что ты со мной сделал?!       Она спрашивала шепотом, и это звучало гораздо отчаяннее, чем пронзительный вскрик ранее. Задавала вопросы, не требующие ответов. С трудом подавила всхлип, но пара слез упали на мои руки. Беспомощная. И, чем ближе я нахожусь, тем беспомощнее она становится.       – Прости, – прошептал я, прикасаясь губами к ее волосам. Я делал ей больно раньше и, кажется, она решила ответить мне тем же сейчас. В горле встал ком такого размера, что я вряд ли бы смог сделать хоть один небольшой глоток воды. Она мстила мне моими же руками. И, кажется, я заслужил свою боль.