ColorFull: Homecoming

      Наверное, тот обморок был вызван моей ошибкой. Нельзя было убивать мальчишку, захватывая его тело, но сделанного не воротишь. Очнулся я на следующее утро с ужасной головной болью. В глазах рябило, меня подташнивало, и, когда я поднялся с кровати, чувство было такое, словно кто-то вспорол мне брюхо, пока я спал, взбил все внутренности венчиком, а затем зашил так, словно ничего не случилось… Однако был и плюс, огромный плюс. Я получил память Уильяма Пайнса.       Рыба и Шестипал умерли примерно десять лет назад, через год после рождения этого тела. Пацан не знал, каким образом они погибли, возможно, старость взяла свое, да и Сосну он никогда не спрашивал. Ему было не интересно, по крайней мере, пока он не узнал о дневниках, но их Диппер запрещал трогать ребенку. Боялся, что произойдет что-то непоправимое, и оказался прав.       До стариков на тот свет ушла Льдинка, неудачно переходя дорогу, а до нее сумасшедший старик МакГаккет. О них вспоминали с грустью и Сосенка, и Звездочка, иногда заговаривая о прошлом. Сердце же погиб в аварии совсем недавно, вместе со своей женой… Ушла и Лама, являвшаяся моей новой бабушкой. Знак Вопроса сам уехал, решив открыть собственный бизнес в другом городе, а за ним покинул город и Глифул.       Все ушли, все покинули это место. Только близнецы остались здесь, словно нерушимая константа. Последние из круга, последние из тех, кто победил меня, последние из тех, кому я так желал отомстить. А ведь они просто когда-то давно приехали на одно лето к своему прадяде. Иронично, ничего не скажешь.       Прошло несколько дней, в течение которых я пытался прижиться в новом теле. Я пытался привыкнуть к постоянной нужде во сне и пище, к необходимости перебирать ногами, чтобы добраться до чего-либо. Это было не сложно, просто немного необычно. Не то чтобы я не захватывал чьих-то тел раньше, но никогда до этого я не срастался с ними настолько хорошо.       Еще пара дней ушла на то, чтобы пробраться в библиотеку, находящуюся в подвале хижины. Еще тройка на изучение новых дневников, документов, графиков и папок с данными по исследованиям аномалий, принадлежавших Шестипалу и, что не удивительно, Сосне. Я пролистал кучу информации, изучил столько дел, но нигде не нашел и намека на возможность вернуть силу. Это меня разозлило, однако ничего поделать с этим я не мог.       Закончилось все тем, что в один из дней, когда я по привычке, вредной для малолетнего мясного мешка, столовой ложкой ел кофе из банки, чтобы хоть каким-то образом перебить желание уснуть, меня поймал дедуш… то есть Диппер. Пожалуй, если бы я раньше услышал от кого-то, что мне придется получать выговор от Соснового Деревца, я бы расхохотался этому существу в лицо (будь оно у него в наличии), а затем поджег заживо, чтобы не шутил таким поганым образом. Но сейчас я действительно стоял и слушал возмущения постаревшего подростка. И странным образом это меня не злило…       Все шло достаточно неплохо, не считая того, что Пайнсы все же заметили перемены в моем поведении. Прошлый хозяин тела был наивным, жизнерадостным и крайне любопытным, но всегда старался все делать правильно. Он никогда не ругался, не злился без причин и никогда не отличался особой хитростью или смекалкой. Ему были интересны дневники, но не хватало ума внимательнее изучить их. Ему было интересно прошлое его дедушки и тети Мэйбл, но ему не хватало терпения и настойчивости, чтобы вытянуть что-то из них.       Я был другим, совсем другим, и это было слишком хорошо видно. Мне было интересно изучить все рукописи Сосны и Шестипала, и я их изучил. Убил нервную систему и стал счастливым обладателем бессонницы, но изучил. Мне было интересно узнать детали прошлого Пайнсов, и я спросил. Они отнекивались, переводили темы, но я продолжал спрашивать, и они ответили. Я злился, кричал и разбрасывал вещи. Я нарушал обещания и делал то, что мне запрещали. Я зло шутил и жестоко издевался над всеми, кто попадался под руку.       Я просто не мог удержаться. Это было выше моих сил. Однако, к счастью, Сосенка и Звездочка решили, что это просто возраст. Просто гормоны. Отчасти они были правы, да и читать ту странную книжку про половое созревание у мясных мешков мужского пола было забавно. Впрочем, как и клятвенно обещать, что я буду сдерживать свои порывы и хорошо себя вести…       Казалось, я начал привыкать к этой жизни, начал находить плюсы, но со временем меня все больше угнетало отсутствие продвижения в моих поисках. Я хотел вернуть себе силы, но не мог. То, что я смог получить, поглотив душу Уильяма Пайнса, было лишь малыми крупицами, которых не хватало даже на маленький фокус. Я начал вновь пытаться выбраться из этого дурацкого тела, снова начал искать способ попасть в измерение снов…       Вскоре, осознав, что я не могу выбраться из этого мешка мяса, я попытался совершить суицид. Спрыгнул с крыши Хижины Тайн, с любимого места, где когда-то часто вместе отдыхали Льдинка с двойняшками. Два этажа, переломанные ноги и ребра. Тело выжило, но я так и остался внутри. Тщетно. Даже на мгновение не смог выглянуть наружу. Только сделал хуже.       Все списали на несчастный случай, но больше родители не привозили ни меня, ни моего брата в Гравити Фолз. Множество травм, включая сотрясение, позволили мне притвориться ничего не помнящим, а потому мое необычное поведение никого более не смущало. Я мог вздохнуть спокойно и расслабиться, только иногда слушая выговоры от «мамы» и «папы» по поводу поведения.       Сосновое древо, правда, все равно навещал меня. Давно шагая по стопам шестипалого умника, путешествуя по миру в поисках аномалий, он привозил мне разные безделушки и моря историй. Я внимательно слушал его, впитывая каждое слово, смеясь над каждой шуткой, как бы это ни было странно. В Хижине Тайн я развеивал скуку, вызванную отсутствием доступа ко вселенским знаниям, читая исследования двух Пайнсов и странные романы Звездочки. Здесь, в Калифорнии, я мог только листать учебники, слишком простые для меня, а потому не особо интересные.       Своего внука, которого теперь заменил я, он очень любил. Он любил всех своих внуков, но за Уильяма он всегда переживал больше всего. Парнишка был слабым и болезненным, но в отличие от прошлых тандемов, при этой особенности, умом, как я и говорил, не блистал. Учился плохо, друзей не имел и с родней отношения ладились так себе. За него переживали, но считали каким-то странным, слишком витающим в облаках, а еще ужасно несчастным.       Однажды я случайно нашел тайник Уильяма, где он хранил разные дорогие его сердцу вещи. Коробка из-под обуви, выкрашенная в черный и обклеенная скотчем, чтобы не развалилась от времени и наплевательского отношения хозяина, была наполнена кучей разного мелкого хлама. Но я не мог ее выбросить. Я не знал почему.       Фотографии Сосны и Звездочки в обнимку с кучей разновозрастных детей – внуков Диппера – и Ламой-Нортвест на заднем плане, похоже, незадолго до болезни, унесшей ее. Снимок со свадьбы родителей, пара снимков семьи, снимок со старшей сестрой, учившейся в колледже. Личные дневники, где мальчишка писал, как любит жизнь, несмотря на все беды, что она принесла… Блокноты с рисунками, стихи, пожухлые осенние листья, браслеты из ярких бусин, которые подарили друзья, уже отвернувшиеся…       Я ощущал что-то странное внутри, рассматривая эти вещи. Странное неприятное чувство, что оседало на душе. Отвратительное чувство ненависти к себе и то, что я, кажется, не испытывал никогда. Жалость. Я жалел о содеянном, жалел, что появился в этом мире, что решил обмануть этого юнца, жалел, что убил его. Мне было жалко этого мальчишку, но сделанного не вернуть.       Прошло несколько лет. Я окончательно позабыл о мести Пайнсам, начав воспринимать свое положение как само собой разумеющееся. Ведь все хорошо, пока раз в полгода приезжает «дедушка», рассказывая множество историй о дальних странах и странных существах из тени, что их населяют. Я все еще тщетно пытался вернуть себе силы, но единственным прогрессом стала возможность использовать разные фокусы, пусть они и отнимали слишком много сил, из-за чего я сильно утомлялся, и, в итоге, я просто решил не пытаться развлекать себя магией. Все же были и другие способы не умереть со скуки!       Диппер рассказывал мне все более и более интересные истории. Он больше не утаивал мелких деталей о своих приключениях, не пытался замять слишком взрослые, на его взгляд, моменты. Мне было действительно весело в компании постаревшего подростка. Мне было любопытно знать, как и чем он живет. Я чувствовал себя счастливым, слушая за чашкой чая, как он повстречал очередное неведомое создание, пытавшееся его сожрать и смеялся, когда он делал ложные предположения о том, как эти существа живут.       Все и вправду было хорошо, пока однажды Сосна не исчез.       Иронично. К этому дню я окончательно убедился в своей невозможности вернуть силу и только свыкся с мыслью, что без возможности покинуть тело буду обречен быть затянутым в круг перерождений. Диппер стал единственным, кто пусть и случайно, но вернул мне желание существовать и дальше. Он был единственным, кто давал мне цель бороться, продолжать искать выходы, и он исчез.       На похоронах я не мог оторвать взгляда от рыдающей Мэйбл. Никто не мог ее успокоить, и я чувствовал, что, несмотря на прошлое, несмотря на то, что и она, и Сосна были теми, кто пытался убить меня, я действительно хотел, чтобы Падающая Звезда сейчас улыбалась. Улыбалась так же, как когда я впервые увидел тех двух подростков, считавших, что вместе им под силу и горы свернуть. Тех подростков, которые смогли победить меня. Тех подростков, которые теперь были моей семьей.       Мне было семнадцать, и я давно настоял на окончании школы экстерном и учился на физико-математическом факультете в своем «родном» городе. Родители мной гордились, и брат много хвастался своим друзьям в школе, что в его семье вырос гений, а не просто забитый ботан, как все думали вначале. Я невольно смеялся на это, ведь я больше чем гений. Я почти Бог, но озвучить это не мог, вспоминая, что хотел рассказать правду Сосенке, когда он вернется. Но так и не смог.       С момента похорон прошло несколько месяцев и я, лишенный возможности получать новую информацию из долгих переписок и личных встреч с «дедом», стал ощущать неимоверную скуку. Среди мясных мешков мне было… Одиноко. Я чувствовал себя чужим в их празднике жизни. Родные это замечали, но списывали на значительную разницу в возрасте с однокурсниками. (Я ведь учился уже год, после поступления в шестнадцать!) Но я не мог сказать им, что я и правда был чужим. Для всех. Ведь я – не человек.       Я чувствовал себя опустошенным и лишенным чего-то очень важного. Наверное, так и чувствуют себя люди, потерявшие близких. Но я не мог осознать этого сразу. Мне казалось, что я смогу плюнуть на это, как и всегда. Ведь это не первая смерть передо мной, да и людей я подпускал к себе куда ближе. Однако сейчас все было совсем иначе. Я слишком привык к этому незримому присутствию рядом. К молчаливой поддержке на расстоянии.       Тяжело вздохнув я набрал номер, выпрошенный у матери, и вслушался в гудки, исходящие из динамика смартфона. Прошло несколько минут, прежде чем я услышал в трубке знакомый жизнерадостный голос. Немного охрипший, огрубевший с возрастом, но все такой же излучающий свет в каждой своей интонации… Не меняющийся даже после того горя, что обрушилось на его владельца.       — Амабель Пайнс слушает.       И я не знаю, что произошло со мной, но я стал говорить. Я рассказал о том, как я много говорил с Сосновым Деревцем, о том, как я рад ее слышать, хотя за все эти годы особо не звонил, рассказал, что делал сегодня весь день, как учился и как меня раздражали мои «однокурсники». Что все люди вокруг невероятно глупы, что никто кроме Сосны не мог вызвать во мне такого интереса своими рассказами и книжками. Я рассказал, как мне сложно после его исчезновения, как я скучаю, как жалею о том, что не мог поехать с ним. А еще я рассказал правду, правду о том, что произошло тогда, шесть лет назад, когда я «случайно» упал с крыши.       Звездочка выслушала меня, не прерывая и не перебивая. Казалось, она даже не дышала, слушая тот поток слов, что рвался из меня без остановки. В конце женщина только спросила, знал ли об этом всем Сосновое Деревце, а потом долго плакала… но простила меня.       С тех пор я звонил ей каждую неделю, рассказывая, чем занимался все это время и спрашивая о событиях во всегда привычном для меня Гравити Фолз. Она рассказывала новости и глупые слухи, спрашивала о книгах, о моем самочувствии, давала советы, как можно избегать заболеваний или лечиться, не травя тело таблетками, по крайней мере, сильно. Мы разговорились и, наверное, сдружились.       Прошло еще три года, моему телу исполнилось двадцать, я окончил университет, и, собрав вещи, вернулся в свой Гравити Фолз. Заранее я подал документы для устройства преподавателем физики в местную школу, Звездочка как раз узнала, что вакансия освободилась. Я же, обсудив все с «семьей», приготовился вновь вернуться на свою прекрасную родину. Туда, где всегда царствовало безумие и даже абсолютное спокойствие казалось куда интересней и привычней самой большой студенческой вечеринки в Калифорнии.       Несколько долгих часов трясучки в душном автобусе, еще пара часов ходьбы пешком через лес, и я стоял перед той старой хижиной. На улице было достаточно темно, но Амабель открыла дверь практически мгновенно, встречая меня дружелюбной улыбкой и объятьями. Она знала, что мне не нравится, когда кто-то лез в мое личное пространство, но не могла удержаться. Я же не стал ей противиться. Даже когда казалось, что она снова зарыдает, уже в который раз с момента гибели брата, я лишь улыбнулся в ответ и как можно более вежливо попросил ее отойти.       Она извинилась и проводила меня в комнату, попутно рассказывая о состоянии дома. Несколько раз она просила быть меня осторожнее, когда я спускаюсь с лестницы, и чтобы я не удивлялся, если встречу другого жильца. Но на мой вопрос о том, что это за жилец, она лишь устало помотала головой и пообещала рассказать все завтра. В ответ я лишь пожал плечами и, уверив Падающую Звезду в том, что не голоден и чай может подождать до утра, лег спать.       Впервые за все эти годы, я чувствовал, что действительно вернулся домой.