ColorFull: Homecoming

      Время неумолимо. Как бурная река, движущаяся вперед и сметающая всё на своём пути, оно течёт, стирая границы лжи и правды, забирая с собой память сотен и тысяч лет. Время уносит вслед за собой и счастье, и горе, забирает лучших, оставляя ничтожных, а затем, будто в насмешку, уводит и их.       Время жестоко. Из миллионов воспоминаний о прошлом оно оставляет лишь крохотные осколки, острые, как разбитое вдребезги стекло, впивающиеся в самые глубины сознания. Крупицы памяти, настолько яркие, будто выжженные на сетчатке… Воспоминания, которые хотелось бы забыть, но не выходит даже спустя десятилетия и века.       Гэбриэль ненавидела время, но время не знало о существовании Гэбриэль. Для времени не существовало никого. Каждый был для него лишь песчинкой, мгновением, чьё существование должно было оборваться так же случайно, как и начаться. Зеленоглазой претило это, но она не могла ничего изменить.       Прожив жизнь, лишённую смысла и воли; жизнь, одну половину которой она выполняла приказы, а другую – приказывала сама; жизнь без эмоций, желаний и чувств; жизнь идеального солдата, в которой не было места ни любви, ни жалости к тем, кого приказано было считать врагами, она часто думала: «Что она могла изменить?», «Могла ли она сделать другой выбор?», «Повлияло бы это хоть на что-то?», и не находила ответа.       Гэбриэль ненавидела свою жизнь. Она считала её неправильной, ошибочной… скучной.       С того самого дня. Дня, когда изменилось всё.       Она помнила его так, словно это случилось вчера: стоило лишь на секунду погрузиться в воспоминания, как перед её глазами вспыхивало всепожирающее пламя, в носу тут же начинало чесаться от запаха крови и горящей плоти, а в ушах звенели сотни криков о помощи, бесконечные мольбы… и смех. Безумный, холодный хохот демона, разрушающего мир за миром и оставляющего за собой след боли и отчаяния. Голос чудовища, после прихода которого целые расы становились лишь тусклыми воспоминаниями. О нём боялись говорить и если упоминали, то только шёпотом – кто угодно мог стать следующим.       И в этот раз пришёл черёд родины Гэбриэль.       Вид, к которому она относилась, был необычным по многим меркам: существа, состоящие из сжатой материи, излучающей сияние, у каждого носителя уникальное, имеющее свой оттенок в зависимости от характера и настроения. Они были бесполы, но создавали потомство в паре; они были аморфными, но при этом предпочитали принимать человекоподобный облик. Двойственные и одновременно с этим простые и даже скучные, эти создания носили множество имён, но лишь одно из них вид предпочитал больше прочих.       «Полные цвета», «колорфуллы» – так они себя называли.       В то время зеленоглазая была ещё совсем юна. Слабая, несуразная и пока неспособная позаботиться о себе она, пожалуй, очень напоминала несмышлёного человеческого ребёнка. И как любой ребёнок, внезапно для себя открывший ужас войны, она совсем не понимала, что происходит вокруг. Вот, они с Мишэлем – её старшим братом, беззаботно играют в саду, момент, и вот, она, дрожа от страха, прячется в глуби корней молодого деревца.       Тогда она впервые в полной мере ощутила чувства одиночества и безысходности. Бежать было некуда, и ей, слабой и бесполезной, оставалось лишь прятаться и с ужасом ожидать исхода. Вокруг не было ни души. Где-то вдали раздавались крики, но здесь и сейчас она была абсолютно одна, наедине с тревогой и полным непониманием.       Миша, отчаянно пытаясь не показывать своего ужаса, сказал ей прятаться тут, а сам отправился искать родителей. В её памяти он навсегда остался таким: смелым, решительным, уверенным в себе… и очень далёким.       Мысли Гэбриэль ходили по кругу: она думала то о брате, слишком долго задерживающемся, то о родителях, ушедших незадолго до начала резни, а когда пыталась отвлечься, то вспоминала, в каком положении находилась сама. Больше всего на свете ей в этот момент хотелось, чтобы всё происходящее оказалось страшным сном. Чтобы липкое беспокойство отступило, брат вернулся вместе с родителями и всё снова стало хорошо. Но этого не произошло ни через минуту, ни через час, и беспокойство сменил страх. Холодный и едкий.       Странногеддон продолжался, смертей становилось больше. Тень от корней тонкого деревца, больше похожего на куст, не могла укрыть мерцающего сияния маленькой Гэб. И пусть она многого не понимала, она догадывалась, что рано или поздно её заметят и тогда… Тогда может случиться что-то плохое.       Каждый раз, когда мимо её ненадёжного убежища проходил монстр, она пыталась забиться ещё глубже в корни дерева и зажмуривала глаза, ожидая, что вот сейчас, сейчас настанет её конец. Но проходили минуты, казавшиеся ей тогда вечностью, а она всё ещё была жива. Будто монстры обходили её жалкое укрытие стороной.       Страх сменился любопытством. И хотя зеленоглазая всё ещё боялась за свою жизнь, понемногу она нашла в себе смелость выглянуть наружу и оглядеться. Чудовища действительно обходили её дерево по большой дуге, но причина подобного поведения была ей непонятна. В недоумении она посмотрела наверх и в тот же миг её сковал ужас, настолько необъятный, что его хватило бы, чтобы потушить её яркое сияние в ту же секунду, оборвав и её жизнь тоже.       Над деревцем, буквально у самой его верхушки, парил Он. Тот самый демон, обрёкший её родину на погибель небрежным взмахом руки. Тот самый Билл Сайфер, которым взрослые пугали детей. Монстр из-под кровати, внезапно ставший реальностью.       Он совсем не выглядел угрожающим. Забавный на вид одноглазый треугольник в чёрном цилиндре с тоненькими ручками и ножками, но один вид его, знание того, на что было способно это с виду безобидное существо, заставляло Гэбриэль трепещать от страха.       Но пока она дрожала, замерев, будто мышь перед змеёй, демону не было дела до сияющего комочка, мерцающего где-то там, внизу. Куда как больше Билл был поглощён собственным безумием. Его интересовал лишь кошмар, воплощённый им в реальность, его занимали крики и смерть. Быть может, он и вовсе не был в курсе о том, что зеленоглазая была рядом, а может быть это и было причиной того, что он продолжал парить над этим деревом, не улетая. Никто не знал ответа, и от этого его присутствие становилось лишь более пугающим.       А затем маленькая Гэбриэль поняла, что помимо страха она ощущает что-то ещё. Что-то странное и пока незнакомое детской душе.       Что-то ненормальное.       Всё закончилось внезапно, будто по щелчку пальцев. Просто в один миг, демону, хохотавшему над полыхающим миром, наскучило то, что он видел вокруг. Смех оборвался и взгляд единственного глаза на треугольном теле опустел, безучастно скользнув по выжженной пустоши вокруг. Лишь на секунду он замер на странном ребёнке почти полностью уничтоженного им вида, что выглядывал из-под корней молодого деревца, с любопытством и страхом наблюдая за богом безумия.       В тот миг Гэбриэль встретилась взглядом с Биллом Сайфером, существом, благодаря которому их прекрасная родина оказалась навечно отброшена на самый край вселенной, туда, куда не доходил даже свет бескрайних звёзд, наполняющих небеса их планеты когда-то. А затем, так же внезапно, монстр исчез, и вместе с ним исчезли все ужасные чудовища, что жгли, рушили и убивали по его приказу. Осталась лишь тьма, разорённый пустырь и тонкое молодое деревце, в корнях которого пряталась маленькая святая…       После исчезновения Билла Сайфера и его прихвостней Мишэль вернулся за спрятанной от чудовищ сестрой. Однако с тех пор ничто уже не было таким, как прежде.       Для колорфуллов восстановление было долгим и трудным. Казалось, не осталось ничего, не затронутого Странногеддоном. Планета, отброшенная на задворки вселенной, была вынуждена приспосабливаться к новым условиям существования, и очень скоро большинство привычных форм жизни либо вымерло, либо изменилось до неузнаваемости. Рабочей силы критически не хватало, интеллектуальная элита была полностью уничтожена, а от армии осталась только пара-тройка отрядов и лишь пять офицеров, способных обучить хоть кого-то.       Полные цвета, оставшиеся без привычной жёсткой иерархии и контроля, не понимали, что и как им нужно делать, чтобы хоть немного минимизировать ущерб катастрофы. Не зная, за что хвататься в первую очередь, и от того берясь сразу за всё, они быстро вогнали себя в кризис, а следом в тотальный голод и разруху на многие сотни лет.       Не улучшало ситуацию и то, что после Странногеддона основной процент выживших составляли дети – ангелы и архангелы, слишком слабые, чтобы работать. И если архангелов, способных поддерживать форму человеческого ребёнка лет девяти или меньше, ещё можно было припрячь к какому-то простому делу, то ангелы, к рангу которых принадлежали Гэбриэль с Мишэлем, были вовсе бесполезны.       Итак, потеряв всё и не имея возможности получить работу, зеленоглазая и её брат провели своё детство в скитаниях по миру, в попытках найти своё место в нём и выжить. Недостаточно взрослым и сильным, чтобы жить в этой вмиг изменившейся реальности, им оставалось только ждать и надеяться.       Терпя голод и лишения, цепляясь за любую возможность улучшить свою жизнь, развиваясь и совершенствуясь, они росли, и вместе с тем росла их сила. И достигнув ранга начал, когда их тела, наконец, выросли из детских, превратившись в подростковые и юношеские, а разум окреп достаточно, чтобы нести ответственность за свои действия, Мишэль и Гэбриэль поступили на военную службу.       Вернее сказать, это сделал Миша. Гэб, которая куда как больше была заинтересована ролью чиновника, пыталась отговорить брата, но тот не слушал её. Его затмевало желание отомстить убийцам его родителей и друзей, тем, кто разрушил их с сестрой жизнь, и военная служба, по его мнению, лучше всего подходила для исполнения этой цели. Одержимость брата пугала зеленоглазую, но Мишэль был последним оставшимся у неё близким существом, и оставлять его наедине с гневом, отравляющим его душу, она не собиралась.       Так она последовала за ним, о чём в итоге не раз жалела.       — Ну что, кучка слабовольных молокососов, поздравляю, потому что сегодня ваши бесполезные жизни, наконец, обрели смысл! Добро пожаловать в место, где из вас, соплежуев, сделают настоящие боевые машины, служащие на благо нашей священной расы! Здесь мы не прячемся за чужими спинами и не трясёмся от любого шороха! Здесь нет лицемерных жополизов и крыс, закопанных в горах бесполезных бумажек! Это – армия! И здесь мы учимся убивать!       Именно с этих слов начался первый день Гэбриэль и Мишэля в рядах курсантов.       Офицер, отвечавший за их подготовку, был персоной довольно специфичной, и своим высокомерием у окружающих вызывал в основном лишь раздражение. Он принадлежал рангу властей, следующему после начал и отличающемуся от них только внешне: власти выглядели уже не подростками, а взрослыми людьми. Также власти были последним из четырёх первичных рангов, которые колорфуллы получали по достижении определённого возраста. Следующие за ними ранги возможно было получить лишь благодаря тяжёлому труду и таланту, и по этой же причине для многих ранг властей становился последним. Одним из таких «многих» был и этот самый офицер.       Неудачник, строящий тиранию на территории своего корпуса – таким его видели все и, в общем-то, были правы. Поэтому никто не удивился, когда после тирады, с которой он встречал курсантов, среди стройного ряда молодых солдат прозвучал смешок. Он был тихим и глухим, но в тишине кампуса прозвучал так же громко и отчётливо, как колокольный набат в ночи.       Офицер замер и резко обернулся, глядя на одного из курсантов, быстро отводящего взгляд лавандовых глаз в сторону. Можно было подумать, что он и не причём, но подрагивающие в улыбке губы выдавали его с головой.       — Мои слова кажутся тебе смешными, Цава?       — Никак нет, сэр, – ответил он, всё ещё улыбаясь.       — Тогда ты, может быть, расскажешь, что тебя так смешит, чтобы мы могли посмеяться все вместе? – зло прошипел командир.       — Это всего лишь глупая шутка, не думаю, что Вам будет интересно… сэр.       Офицер промолчал, окинув наглеца нечитаемым взглядом, и улыбнулся. Цава выдохнул с долей облегчения, думая, что всё закончилось. Миг, и курсант падает на пол, сгибаясь от боли.       — Ч-чёрт!       — Я вижу, тебе не хватает воспитания, Цава. Но не волнуйся, я успею выбить из тебя всю эту дурь.       Посыпались удары, сопровождаемые вскриками колорфулла. Курсанты застыли, не зная, как им реагировать на происходящее. Никто не хотел наживать себе проблем в первый же день учёбы, и Мишэль с Гэбриэль не были исключением. Но если брату было легко игнорировать чужую боль, то зеленоглазая буквально желала ослепнуть и оглохнуть, чтобы не видеть и не слышать происходящего вокруг.       С каждым ударом и криком ей было всё сложнее оставаться на месте. Её разрывало между желанием промолчать и вмешаться. Ей хотелось сбежать отсюда, наплевав на то, что это навлечёт позор не только на неё, но и на брата. Она мечтала оказаться где угодно, но не здесь. Где угодно…       «А, плевать!»       — Сэр, Ваши действия являются прямым нарушением протокола, – процедила Гэбриэль, шагнув из строя. – Если Вы не прекратите этот произвол, я буду вынуждена доложить о произошедшем командованию.       В тишине, разбавляемой лишь вскриками и звуками ударов, её слова прозвучали очень громко. Все невольно повернулись к ней.       — Гэбби, что ты творишь? – взволнованно зашептал зеленоглазый, попытавшись вернуть сестру в строй, но та вырвала свою руку из его хватки, непреклонно стоя на своём.       Офицер тем временем оторвался от избиения курсанта, полностью переключив внимание на новое действующее лицо. Он был взбешён настолько, что даже скудный запас мимики колорфуллов не мог скрыть ярость, бурлившую внутри него. Гэбриэль невольно напряглась, но не отступила.       — А, я вспомнил тебя… – заговорил командующий, всё ещё зло пыхтя. – Да-а! Одна из двух Элла. Если я правильно помню, ты сдавала экзамен на госслужащего, а потом вдруг передумала и перевелась к нам… Выскочка, отказавшаяся от офицерского чина, ты думаешь, мы здесь в игрушки играем? Ты знаешь, кто я?       — Конечно же я знаю, кто Вы. Вы – кусок дерьма, недостойный своей должности, – чётко проговорила младшая Элла, а затем, будто в издёвку, скромно добавила: – Сэр.       Он открывал и закрывал рот словно рыба, выброшенная на берег. Никто и никогда столь нагло не грубил ему, особенно курсанты. Сама мысль о том, что кто-то настолько ничтожный мог выступить против его авторитета, казалась ему абсурдной.       — Т… Ты! Чёртова выскочка! Да как ты смеешь! – закричал офицер, стремительно направившись к нарушительнице.       — На Вашем месте я бы не стала усугублять ситуацию, выливая агрессию на других, – стараясь сохранить спокойствие на лице произнесла Гэбриэль, напрягаясь всем телом в ожидании удара.       И, подтверждая опасения полной цвета, лишь оказавшись рядом, командир замахнулся на неё рукой, но удара не последовало. Мишэль среагировал быстрее, вмазав кулаком по лицу офицера так, что тот оказался на земле.       Казалось, само время замерло вместе с молодыми солдатами, ошарашенно смотрящими на двух Элла. Брат с сестрой нервно переглянулись меж собой, глазами вопрошая, что им, чёрт возьми, теперь делать. Вступление в словесную баталию с командиром каралось не так жёстко, как прямое нападение, но что случилось, то случилось. Кто мог знать, что обострённое чувство справедливости и желание защитить семью сыграют с ними настолько злую шутку?       — Вы! Вы оба! Нет! Все трое!!! – лишь придя в себя взвыл офицер, тыкая пальцем то в Мишэля с Гэбриэль, то в Цаву, давно поднявшегося на ноги и с любопытством наблюдавшего за перепалкой. – Вы все под трибунал пойдёте! Да я вас сгною ко всем чертям!!! Вы у меня землю жрать будете! Помяните моё слово!       — Надо было идти на госслужбу…       Эту фразу за следующие несколько часов лавандовоглазый повторил ещё ровно пять раз и с каждым разом она звучала всё печальнее и печальнее. И особенно грустно она прозвучала, когда все трое «дебоширов» оказались перед дверьми в допросную.       К счастью для них, в невоенное время получить разрешение на проведение трибунала над курсантами было невероятно сложно, поэтому троицу ждал чуть более растянутый судебный процесс, требовавший опроса обеих сторон и свидетелей перед вынесением каких-либо решений. И теперь, стоя в ожидании своей очереди, они чувствовали смятение.        — … Армия – это правда не моё, – всплакнул Цава.       — Да когда же ты, наконец, заткнёшься? – огрызнулся Мишэль, резко обернувшись. – Думаешь, из-за кого мы здесь оказались?       — Будто бы я просил мне помогать! – вспылил колорфулл в ответ. – Так бы меня просто избили, а теперь меня, возможно, вообще казнят!       — Ох, не утрируй ты так, – неловко улыбнувшись, попыталась разрядить обстановку Гэб, – я уверена, что всё будет хорошо. Как минимум мы избежали трибунала, а это уже неплохо.       — Ну, может быть… – смущённо пробормотал лавандовоглазый, отводя взгляд.       — Нет, правда, подумай объективно: никто не станет избавляться от трёх курсантов из-за какого-то бесперспективного неудачника, – заверила младшая Элла. – Тем более, что в этой ситуации мы правы… отчасти.       — О, в этом есть смысл.       — Да нет в этом никакого смысла! – закричал Мишэль, звучно треснув кулаком по стене. – Мы трое воспротивились приказам командира, вступили с ним в конфронтацию и нанесли ему физический и моральный ущерб. В лучшем случае, и я подчёркиваю: «в лучшем!», серьёзное наказание получу только я, но куда как вероятнее, что вас уже причислили к моим сообщникам!       Цава испуганно вжал голову в плечи. На фоне рассудительного тона Гэбриэль резкие слова её брата звучали пугающе. Старший Элла был зол и лишь чудом держался, чтобы не начать крушить всё вокруг себя или влезть в драку. И что-то подсказывало, что лавандовоглазый первым попадёт под раздачу, когда Миша сорвётся.       Гэб с осуждением покосилась на брата.       — Прекрати, Мишэль. Ты слишком негативно настроен.       — А-ха-ха, прости, что? Слишком негативно? По-твоему, я не прав?       — Даже если ты прав, ты не должен повышать голос и срываться на окружающих, – строго заметила полная цвета. Зеленоглазый было раскрыл рот, чтобы съязвить что-то в ответ, но быстро передумал, раздражённо отвернувшись от сестры. Гэбриэль лишь тихо фыркнула на это, возвращая внимание к Цаве.       — Прости его за это. Он всегда мечтал попасть в ряды Армии Света, а теперь из-за моего эгоизма влез в проблемы. Ещё и в первый же день учёбы.       — Ой, да всё в порядке, правда! – взволнованно затараторил колорфулл. – Я понимаю… И твой поступок совсем не эгоистичный! Я очень благодарен за то, что ты за меня вступилась… Эм…       Лавандовоглазый многозначительно посмотрел на собеседницу, пытаясь занять неловкость тихим кашлем.       — А! Я – Гэбриэль Элла, – смущённо улыбнулась она, протягивая ладонь для рукопожатия.       — Рафаэль Цава, – кивнул новый друг, пожимая её руку, – приятно познакомиться! И с тобой тоже, Мишэль.       Тот лишь неразборчиво проворчал что-то в сторону. Рафаэль нервно рассмеялся.       — Похоже, я ему не нравлюсь.       Наконец, двери в допросную отворились, и из помещения вышел их командир. Он выглядел подавленным и бледным, что совсем не вязалось с тем довольным выражением на его лице, когда он заходил внутрь.       Трое курсантов проводили спешно удаляющуюся фигуру офицера удивлёнными взглядами и переглянулись. Никто не понимал, что такое могло случиться за тот час, что их командующий провёл в допросной.       — Благодарю за содействие, – прозвучал мягкий мурлычущий голос. – Отдел экономики и финансов не забудет Вашей помощи.       — О, это Вам спасибо, подозрения в коррупции и неуплата налогов очень помогли нам напомнить этой шавке своё место.       — Ху-ху, что ж, приятно слышать.       Гэбриэль обернулась, замечая две новые фигуры, стоящие в дверях. Ими была пара госслужащих-начал, одного из которых она уже знала: Уриэль Шаддай из отдела юриспруденции, именно ему поручили разбирать их дело сегодня, но вот второй…       Взгляд чужих глаз цвета меди столкнулся с её изумрудным, и на лице незнакомца на мгновение отразилось узнавание.       — Гэбриэль Элла?       — Простите? – переспросила она.       — Ой, ты, наверное, меня не помнишь… – смущённо рассмеялся колорфулл. – Мы вместе сдавали экзамен на госслужбу. Я так удивился, когда узнал, что ты передумала и поступила к военным.       — А… Прости, я не запомнила твоё имя, – ответила Гэб, отведя взгляд. Встреча была неловкой.       — Никогда не поздно представиться снова, – пожал плечами обладатель медных глаз и протянул ладонь. – ███████ █████.       «Что?»       — Впервые слышу, чтобы молодых финансистов привлекали к допросам офицеров, – громко произнёс Мишэль, подойдя к сестре. – Или в этот раз был особый случай?       Госслужащий с лёгким раздражением покосился на прервавшего диалог курсанта. Рука, только что протянутая для рукопожатия, совершила изящную дугу и поправила идеально отглаженный воротник формы.       — Простите, не расслышал Вашего имени?       — Мишэль Элла, – выплюнул военный.       — Хм… – полный цвета странно улыбнулся. – Не признал сразу.       Зеленоглазый дёрнулся, будто от удара. Этот высокомерный ублюдок точно читал их дело и всё равно притворился, будто не сразу понял, кто из них кто, а теперь ещё и улыбался, будто ничего не произошло! Это не на шутку бесило.       — Кхм-кхм! – послышалось внезапно со стороны допросной. Все невольно оглянулись, сталкиваясь с презрительным взглядом небесно-голубых глаз Шаддая. – Не хочу мешать вашей приятной беседе, но я надеялся закончить допрос второй стороны до того, как пойду обедать.       — Ах, прошу прощения, прокурор, не хотел Вас задерживать, но, понимаете, какое совпадение, я давно хотел познакомиться с курсантом Элла, ведь, – медноглазый тихо усмехнулся, взглянув на военную, – если бы не её перевод, я бы не получил свою должность.       Гэбриэль так и застыла.       — Нарываешься?! – прорычал Мишэль, схватив наглеца за воротник.       — Что Вы, я всего лишь выражаю свою искреннюю благодарность, – невероятно спокойно ответил финансист, отстраняя от себя чужие руки. – В конце концов, обеспечить гладкое начало своей карьеры в наши дни довольно трудно, а благодаря скорому переводу Гэбриэль мне повезло занять на экзамене первое место по баллам и получить более престижную должность. И мне даже не пришлось принимать никаких особых мер, что было бы неприятно и мне, и вам… Ну, сами понимаете.       Обескураживающее честное признание ошарашило курсантов.       — И Вы просто пропустите это мимо ушей? – воскликнул Цава, уставившись на Уриэля, безучастно разглядывавшего узор на потолке.       — Преступная мысль не равна свершённому преступлению, – пожали ему в ответ плечами.       — Да неужели?..       — На самом деле, я давно жаждал нашей встречи, чтобы задать вопрос… – тем временем продолжил колорфулл. – Гэбриэль, ты…       — Даже не думай!!! – завопил Мишэль, заслоняя ничего не понимающую сестру от госслужащего.       — … Станешь моим другом, хотел спросить я, – словно и не заметив вмешательства, закончил тот.        Элла замер под довольным взглядом чужих медных глаз. Не нужно было быть гением, чтобы догадаться, что финансист просто издевался над ним, будто заметив какую-то уязвимость, которую нужно было обязательно проверить. И теперь, подтвердив её, колорфулл едва мог скрыть внутреннее ликование, даже вернув своё внимание к Гэбриэль, давно потерявшей дар речи от обилия информации.       — Я не требую ответа прямо сейчас и не настаиваю на твоём согласии, но я был бы рад, если бы мы с тобой начали общаться.       — Я… Я подумаю, – наконец ответила полная цвета. Госслужащий улыбнулся.       — Спасибо. Что ж, за сим я откланиваюсь, был рад познакомиться со всеми. С Вами особенно, прокурор Шаддай.       — Взаимно, – неопределённо махнул рукой Уриэль, возвращаясь в допросную.       Курсанты молча проследовали за ним, лишь мельком мазнув глазами по удаляющейся спине странного финансиста. Молчание продолжилось и в допросной, когда трое начал расселись на приготовленные для них места. Никто попросту не знал, что говорить, пока голубоглазый в очередной раз листал их дело, внимательно читая информацию о присутствующих.       — Должен сказать: вам ужасно повезло, – разрезал тишину голос молодого прокурора. – Не будь ваш командир настолько скандальный личностью, вы бы не смогли отделаться так же легко.       — Эм… Простите?       Шаддай устало вздохнул, поправив очки. Несмотря на то, что обычно у колорфуллов не было проблем со зрением, Уриэль, ввиду образа жизни, был вынужден надевать их во время работы.       — По-хорошему, ваши действия стоило бы признать государственной изменой, а вас самих отправить на плаху, но учитывая число нарушений вашего командира, приговор можно смягчить. Сейчас я напишу, что всё было самозащитой, однако сразу я вас отпустить не смогу. Опросы свидетелей и каждой из сторон не должны длиться менее двадцати минут, правила, сами знаете.       — Ах, спасибо Вам большое, Вы наш спаситель! – воодушевился Цава, буквально подскочив на месте.       — … Можете обращаться ко мне на «ты», я ненамного вас всех старше, – пробормотал голубоглазый, поморщившись. – Но без панибратства, всё же положение у меня повыше будет.       — О, ладно, – смутился Рафаэль.       — Досидите здесь эти десять минут и можете уйти… Надеюсь, вижу вас всех здесь в последний раз.       — А мы-то как надеемся, – тихо усмехнулся Мишэль.       Прокурор окинул курсанта нечитаемым взглядом.       На этом злоключения бедовой троицы и завершились. Но пусть их признали невиновными, наказания избежать они не смогли. Цава и оба Эллы ещё долго оставались главными дежурными по кухне в своём кампусе, и только за первые пару месяцев полные цвета начистили овощей столько, сколько не чистили за всю свою короткую жизнь.       Надежды Уриэля также не увенчались успехом: при всём его нежелании сталкиваться с кем-то из трёх проблемных курсантов, ввиду недостатка кадров Шаддаю поручили контролировать исполнение их наказания. Из-за этого молодому прокурору приходилось часто видеться с ними, иногда даже случайно.       Впрочем, даже когда наказание Рафа, Гэб и Миши подошло к концу, голубоглазый продолжил встречаться с ними, правда, уже по другим причинам. Порой с ним приходил и тот странный финансист, желавший подружиться с Гэбриэль. И несмотря на то, какими разными по темпераменту и характеру были пять колорфуллов, очень скоро эти встречи переросли в крепкую, долгую дружбу.       Поддерживая друг друга и помогая по мере сил, они сближались и узнавали друг друга лучше, и со временем даже с трудом подпускающий к себе других Мишэль поладил с надменным Уриэлем и трусоватым Цавой.       Время шло. Период обучения курсантов подошёл к концу, и перед молодыми солдатами встал выбор, куда идти дальше.       Вариантов дальнейшего развития карьеры было много, но старший Элла, грезивший о подвигах, всё равно выбрал Армию Света, являвшуюся основными военными силами их расы, и сестра последовала за ним. Цава же решил отправиться в гвардию, отчасти потому, что так он смог бы чаще видеться с Шаддаем, что, конечно, последнему совсем не нравилось.       Никто из пятёрки не знал, когда конкретно это началось. Благодаря своей общительности и весёлому нраву Рафаэлю всегда было легко находить новых друзей, и даже трусость не убавляла его популярности у окружающих. Однако на Уриэля его чары действовали не так хорошо. Как ни пытался Цава подступиться к голубоглазому, тот оставался равнодушным, но военный не сдавался и продолжал попытки сблизиться, вновь и вновь терпя отказ за отказом.       Гэбриэль было жаль друга, но лезть в их отношения она не собиралась. Тем более зная, что чувства Рафаэля были гораздо глубже желания просто быть друзьями.       Жизнь разбросала молодых колорфуллов кого куда, но они не прекратили общение, и благодаря взаимопомощи и целеустремлённости все пятеро довольно быстро продвинулись по службе. К моменту получения ранга властей они укрепили своё положение в обществе и стали известны как профессионалы своего дела, а Мишэля с Рафаэлем и вовсе стали почитать, как гениев. С новым рангом они пробудили свои «дары»: Раф – целительский, а Миша – ясновидение, что было большой удачей и благословением для их расы.       Отчасти именно из-за открывшегося дара старший Элла довольно быстро занял высокую должность и вплотную занялся политикой, активно продвигая свои идеи не без помощи Шаддая и Цавы.       Всё начиналось безобидно: на очередном собрании военачальников и министров, посвящённом экономическим проблемам, вызванным, казалось, уже давно случившимся Странногеддоном, Мишэль, бывший самым младшим среди командиров, предложил необычное решение: совершить экспансию на ближайшие планеты тёмных с целью захвата их ресурсов.       Предложение вызвало ажиотаж. Не все были согласны с идеей молодого офицера, ведь поход требовал крупных вложений и имел высокие шансы на провал. И хотя среди полководцев были те, кому понравилось его предложение, от столь радикального решения было принято отказаться.       И Мишэль сделал всё, чтобы старшие об этом скоро пожалели.       Пусть старики во власти не разделяли идей зеленоглазого, в народе его риторика быстро набирала популярность. Многие колорфуллы давно мечтали дать отпор тёмным, разрушившим их быт и жизни, и кампания Эллы, носившая лозунг «Всё ради лучшего будущего», импонировала им гораздо больше бездействия высшего командования и министерств.       Известность пяти друзей позволила им создать свою партию, а общественная любовь быстро приблизила их по силе влияния к старой власти. Однако главным событием, окончательно склонившим чашу весов в их пользу, стали прорезавшиеся у Мишэля и Гэбриэль крылья: сначала по одному небольшому у каждого, что свидетельствовало о их переходе в ранг сил, а потом и по второму – за достижение ими первого магического ранга их вида – ранга господств.       Хотя всё это потребовало немало времени и ресурсов, жертвы пятёрки быстро окупились, и повысившийся авторитет их партии наконец позволил осуществить план зеленоглазого в жизнь. Началась политика «возрождения» полных цвета, и Армия Света выдвинулась в свой первый за многие столетия поход на другие планеты.       Так закончилась мирная молодость Гэбриэль Эллы.       Как офицер наступательных войск, занимающий высокую должность, она имела много обязанностей: поддержание боевого духа солдат, подготовка новых отрядов, планирование сражений и самое главное – личное участие в бою. Даже если Гэб и Миша не шли в авангарде, они, как одно из лиц власти, должны были своим примером показать, что то, за что сражается их народ, имеет смысл.       Однако в этом был и главный минус всей их «авантюры».       Мишэль, как глава их политического движения, куда как больше времени проводил на родине, когда как его сестра, находящаяся в самом пылу сражений, была вынуждена отдуваться за двоих. С каждым годом она всё реже возвращалась домой, иногда не появляясь на родине десятилетиями, и вся её жизнь проходила на поле боя или в душной палатке лагеря, где она вместе с другими офицерами составляла планы наступлений.       И вновь перед её глазами стоял знакомый с детства мрачный пейзаж, снова в её носу свербело от запаха горелой плоти и смрада трупов. В её ушах застыли крики боли и мольбы о помощи на незнакомых языках. Шло время, менялись планеты, расы, но пейзаж оставался неизменен: красно-серое от дыма и огня небо и кучи мёртвых тел… И пусть трупы на земле были разными, пусть разнился ландшафт окружения, но проходили лета, и такие незначительные отличия терялись в общем потоке крови и смутных образов.       Иногда Гэбриэль казалось, что она чувствует запах крови и огня даже на своей тихой и теперь процветающей планете, а засыпая под очередным незнакомым небом на чужой земле, она едва могла вспомнить свой дом.       Утешением стало самосовершенствование. Изначально – лишь необходимость, ведь никто не желает умереть в цвете лет. Но тренировки были отличным способом забыться, а растущий ранг – причиной вернуться домой на подольше.       С достижением ранга престолов у неё наконец отросли крылья достаточно большие, чтобы летать. Магия тоже стала сильнее, но дар так и не проявился, хотя у остальных друзей, включая её брата, он уже был. Впрочем, для Гэб это не имело значения.       Она думала лишь о возвращении на родину и о торжественном банкете, посвящённом новым рангам, обретённым их компанией. Престолы издавна считались одним из рангов правителей, поэтому не было удивительным, что его достижение отмечали с размахом, тем более у настолько популярных колорфуллов.       Однако радость от пребывания дома омрачала внезапно навалившаяся ответственность: церемония укрепила политическое влияние партии, и Мишэль обрёл практически полную свободу высказываний и действий. Теперь он мог продвигать свою политику в открытую, что лишило друзей остатков свободного времени, а Гэбриэль, ставшая младшим маршалом Армии Света, окончательно потеряла возможность бывать на родной планете.       Сражения, тренировки, составление стратегий, снова бой и снова тренировки… Жизнь полной цвета стала похожа на бесконечный марафон, в котором она ни на минуту не могла остановиться и отдохнуть. Перед глазами плыли образы планет и рас, уничтожаемых её народом. Её руки не просыхали от чужой крови, в её ушах намертво застыл звон тысяч криков, а в носу – запах металла и гари.       Самосовершенствование больше не помогало ей отвлечься, только легче убивать. Но мысли о достаточно высоком ранге, чтобы прекратить проливать чужую кровь, всё ещё слабо тлели в её душе.       Сама того не заметив, она обрела вторую пару крыльев и стала херувимом.       Но убийств не стало меньше.       Эта битва ничем не отличалась от предыдущих. Новая планета, новые враги: необычный вид существ, состоящих из сжатой материи, будто поглощающей свет, с глазами, сияющими сотнями оттенков, уникальными для каждого отдельного создания. Бесполые, но строящие отношения в парах, аморфные, но принимающие человекоподобный облик. Двойственные, окрылённые и странно знакомые.       Руки крепко сжимали копьё, пронзая тело за телом. Число убитых давно перестало иметь значение для Гэбриэль, и сейчас, механически лишая жизни очередное существо, она не чувствовала ничего, кроме усталости.       Она и сама не поняла, что заставило её обернуться. Возможно, отточенный во множестве боёв инстинкт, а может, простое совпадение. На секунду зеленоглазой показалось, будто мир замер и ничего вокруг больше не существовало, ни поля битвы, ни врагов. Даже въевшийся запах смерти ощущался не так отчётливо, как раньше, всё её существо было сосредоточено в одной точке.       Это был Он.       На фоне серовато-бурого пейзажа поля битвы лимонно-жёлтый треугольный силуэт казался ещё более ярким, чем в её детских воспоминаниях. Билл Сайфер – олицетворение ужаса миллионов рас – не делал ничего. Просто парил, молча наблюдая, словно происходящее не имело к нему никакого отношения. Впрочем, в этот раз окружающее разрушение действительно не было его заслугой.       Глядя на него, Гэбриэль подумалось, что он как никогда похож на Бога. Жестокого, кровавого Бога, который пришёл посмотреть на то, как его творения проливают кровь друг друга, как иные приходят посмотреть на театральное действо. Сайфер смотрел на неё прямо как тогда, с ноткой скучающего интереса, будто на беспомощного жучка в банке, которого он мог раздавить в любой момент.       Узнал ли он её? Конечно нет, это смешно. Сколько за всю свою жизнь он погубил таких, как она? Зеленоглазая была уверена, что он не помнит даже о том, что когда-то разрушил жизнь целой планеты, не то что какого-то случайного дрожащего от страха рядом с ним комка света.       И хотя, думая об этом, она должна была почувствовать злость или гнев, или хотя бы попытаться отомстить… Она не чувствовала ничего.       Они смотрели друг на друга и молчали, и весь мир молчал вместе с ними. Затаив дыхание, колорфуллы ждали реакции своего командира, а тёмные в ужасе замерли, смотря на вторую беду, явившуюся по их души. Но проходит минута, две, три, и младшая Элла отворачивается от дьявола, продолжая свой путь. В то же мгновение интерес потерял и Билл, переводя взгляд на пожар, полыхающий на горизонте.       Время возобновило свой ход, сражение подошло к концу, и жизнь Гэбриэль вернулась в старое русло. Вот только в самой Гэбриэль что-то изменилось.       Проснулось старое, давно забытое ей чувство. То самое, знакомое из детства. «Ненормальное» чувство.       Зависть.       И это чувство мгновенно пустило корни, отравляя её душу изнутри…       В следующий раз на родину полная цвета вернулась уже в ранге серафима. Девять белоснежных крыльев за её спиной сияли, будто медали на солнце, когда она ехала по главной улице столицы во дворец. Шествие было блистательным, и колорфуллы, наблюдающие за ним, не могли подавить восторга, смотря на бравых офицеров Армии Света, наконец вернувшихся из похода, казавшегося всем бесконечным.       Вот только военная не испытывала радости по этому поводу.       Со Странногеддона, разрушившего их дом, прошло почти четыре триллиона лет. Лишь единицы помнили о злодеяниях Сайфера и ещё меньше застали их наяву. Чем меньше ранг колорфулла – тем короче его жизнь, а херувимы и серафимы были буквально бессмертны. Так из самого молодого поколения во власти их пятёрка стала древнейшим, но ничего не изменилось с тех пор. Мишэль всё так же лелеял мечту отомстить, а их друзья всё так же поддерживали его, не понимая, зачем…       За те годы, что Гэбриэль не было, её брат, ставший херувимом, окончательно укоренил свою власть, и народ, опьянённый его величием, стал продвигать его в верховные правители. Старший Элла и сам был не против такого расклада, и, достигнув ранга серафима, объявил себя наследником Метаттрона – верховного властителя колорфуллов, правившего до пришествия Сайфера. Мишэль стал императором и более никто не мог противостоять ему.       Всё явно выходило из-под контроля, но зеленоглазая решила пока не вмешиваться. Гэб любила и уважала брата и ссориться с ним ей не хотелось. Спустя века она наконец вернулась домой к семье и друзьям. К единственным существам, оставшимся в её жизни. С заскоками Миши она могла разобраться и позже, сейчас же она хотела только отдохнуть.       После большого пира, организованного для вернувшихся героев войны, пять серафимов встретились в одной из комнат дворца, чтобы продолжить праздновать возвращение Гэбриэль в «семейном» кругу. Они долго пили, вспоминая былые деньки молодости, когда они ещё не были так заняты и могли видеться чаще. Смотря на брата и друзей, беззаботно обсуждавших проблемы насущные, младшей Элле казалось, будто столетий разлуки и не бывало.       Рафаэль всё так же лелеял надежды сблизиться с Уриэлем, пока тот, притворяясь ледяной глыбой, смущённо тупил глаза в стакан, стараясь не глядеть на лавандовоглазого колорфулла. Мишэль, видя это, лишь тихо смеялся. Все знали, что отношения Цавы и Шаддая были слишком сложными и запутанными, но надеялись, что однажды эти двое всё же смогут сойтись.       Зеленоглазой было весело проводить время с друзьями как раньше, но после всех лет, проведённых на поле брани, чужое внимание давило на неё. Ей было странно улыбаться и шутить невпопад, тщетно пытаясь уследить за ходом беседы на неизвестные ей темы. Гэб сколько угодно могла говорить о войне, стратегиях или стилях боя, но откуда ей было знать о произведениях новых поэтов или театральных постановках, проходящих в столице? Она ощущала себя кусочком пазла, случайно затесавшимся в чужой коробке. Ей было тяжело поддержать разговор, и очень скоро она почувствовала усталость от этого.       Полная цвета тихо вышла на балкон, чтобы проветриться. Из дворца открывался потрясающий вид на сады сияющих цветов и деревьев – единственной флоры, сохранившейся на их планете. После Странногеддона лишь эти необычные растения служили для колорфуллов источником света и показателем смены дня и ночи. В «ночь» цветы светили немного тусклее, освещая мир слабым голубовато-фиолетовым цветом, прямо как сейчас. Военная невольно засмотрелась на это.       — Чудесный вид, не правда ли?       Элла резко обернулась, сталкиваясь со взглядом чужих медных глаз. Восьмикрылый серафим мягко улыбнулся ей, прикрывая за собой дверь в комнату, откуда звучал громкий смех Рафаэля. Он лучше других знал, что, возвращаясь домой, подруга искала тишины. Гэбриэль была благодарна ему за это.       — Да… Давненько я не видела ничего подобного, – вздохнула она, отворачиваясь.       — Хм, и правда. В последний раз ты была тут… Две тысячи лет назад? Или уже все три?..       — Пха, разве финансисты не славятся своей памятью? – усмехнулась военная, покосившись на друга.       — Ох, было бы дело в ней… – простонал он. – Каждый твой отъезд кажется мне вечностью! Вечностью скуки и тонны бесконечной, бессмысленной и тупой работы!       — Ты сам взрастил свою неуёмную жадность, когда решил, что твоя главная мечта в жизни – стать богатейшим колорфуллом в истории.       — Это звучало слишком хорошо, не осуждай меня.       — Деньги нужны, чтобы их тратить.       — Я их трачу на наши встречи. В этот раз, например, организовал приём для тебя.       — Звучит как признание, – едко протянула Гэбриэль.       — Ты уже забрала мои деньги, теперь хочешь и моё сердце? – фыркнул друг в ответ.       Парочка весело рассмеялась, но в смехе медноглазого уже не звучало такого же задора, как несколько минут назад. Внезапно для себя Элла обнаружила, что весь их разговор был не таким легкомысленным, как обычно. Финансист был явно чем-то озабочен и, несмотря на шутки, находился будто бы и не здесь.       — Что-то случилось? До сих пор обдумываешь финансовую стратегию по возвращению денег, потраченных на банкет? – неуклюже попыталась пошутить она. Восьмикрылый лишь тихо вздохнул в ответ.       — … Гэбби, а тебя… не смущает происходящее? – спросил колорфулл, повернувшись к подруге.       — О чём ты? – не поняла военная.       Госслужащий поджал губы, подозрительно покосившись на дверь. Остальные всё ещё продолжали пьянку, словно и не заметили отсутствия друзей. Медноглазый решил этим воспользоваться и, схватив Гэбриэль за руку, оттянул её за собой в тёмный угол, где их не смогли бы увидеть из комнаты.       — Слушай, я работаю в отделе финансирования буквально миллионы лет, стал министром финансов и лучше других знаю, на что уходит казна, – зашептал он, смотря на полную цвета. – Налоги растут, но жизнь граждан от этого не становится лучше, и… чёрт возьми! Ты знаешь – я люблю деньги, но то, что происходит сейчас – неправильно.       — Подожди, подожди! Я не успеваю за ходом твоих мыслей! К чему ты клонишь? Если налоги уходят не на улучшение жизни народа, тогда на что?       — На войну, Гэбриэль! – всплеснул серафим руками. – Они уходят в эту чёрную бездонную дыру, которая теперь, к сожалению, составляет основу нашей экономики!       — Это… ужасно, – пробормотала Элла, поёжившись. – Но я не понимаю, почему ты говоришь об этом мне?       — Потому что всему тому, что происходит, есть вполне определённая причина, Гэбби! И только ты можешь вразумить своего брата! Пойми, народом не должен править кто-то настолько зацикленный на гневе и мести, это принесёт нам только страдания!       — Стой, ты просишь меня предать Мишэля?       — Что? Не-е-ет!.. Ну, в каком-то смысле может быть и да, но ведь всё это во имя справедливости!       — Миша продвигал идею экспансии ради нашего народа! Чтобы колорфуллы могли наслаждаться счастливой мирной жизнью, не боясь нападения извне. Чтобы дети новых поколений не переживали тех же ужасов, что и наше! Экспансия обогатила нас ресурсами и новыми территориями! Теперь у нас есть колонии, и мы можем не беспокоиться о нехватке еды или материалов!       — Но из-за этого твои руки по локоть в крови! – воскликнул медноглазый, схватив подругу за плечи. – Разве тебе самой не надоело это? Миллионы лет ты продолжаешь сражаться, но это не приводит ни к чему, помимо новых битв! Гэбби, ты продолжаешь думать, что действуешь на благо родины, но большинство из тех, кто бьются рядом с тобой, даже не понимают, за что сражаются и умирают!       — Но ведь… – однако друг её перебил:       — Не пытайся возражать мне, ты ведь прекрасно знаешь, что я прав! Защита? От кого? Сначала мы, может, и вправду избавлялись от возможных врагов, но теперь мы просто нападаем на мирные планеты и отбираем у них всё, прямо как когда-то сделали с нами! Сколько тысячелетий назад твой брат обещал тебе, что удалит тебя с передовой? И вот мы здесь, более трёх триллионов лет прошло, и ты до сих пор сражаешься не с одними, так с другими, и конца и края этому не будет, пока очередной Билл Сайфер не придёт по наши души, потому что мы теперь практически бессмертны!       Гэбриэль поражённо глядела на финансиста, сжимавшего её плечи так, будто она была его единственным спасательным кругом. Он тяжело дышал, не в силах отдышаться после своей тирады. В этом образе восьмикрылый колорфулл как-никогда выглядел старым. Это угнетало и пугало военную, давно утратившую ход времени, как и все долгожители их народа.       — Я… попробую поговорить с ним, – вздохнула она, ероша волосы госслужащего рукой.       — Будет ли этого достаточно…       — Что?       — Нет, ничего.       Вскоре парочка вернулась к остальным, и празднование продолжилось. Беседа вернулась к старым темам, весёлым и лёгким, но зеленоглазая уже даже не пыталась поддержать их. Разговор с другом лишил её былого легкомысленного настроя и до самого конца встречи она лишь молча пила, иногда улыбаясь шуткам других серафимов.       Праздник закончился, и Гэбриэль с недоумением поняла, что в этот раз её не торопились отсылать обратно на передовую, как бывало раньше. Напротив, Мишэль позволил ей остаться во дворце и даже даровал новую должность, позволявшую сестре посещать все мероприятия столицы без каких-либо проблем. Девятикрылая стала главнокомандующей Армии Света, ответственной по вопросам внешней политики, что, впрочем, не облегчало ей задачу поговорить с братом.       Он как будто знал, о чём она собиралась его спросить, и всё время либо уходил от беседы, либо уводил её в сторону. Военной даже стало совестно отвлекать его: Миша всё время был занят государственными делами и работал ничуть не меньше её.       Спустя десятки попыток она рассказала о своём провале медноглазому, однако он отнёсся к жалобам Эллы на удивление спокойно. Полный цвета только мягко улыбнулся ей, сказав, что всё в порядке и ей не стоит беспокоиться…       А спустя пару дней Гэбриэль услышала о попытке государственного переворота, организованного министром финансов, но провалившегося благодаря своевременному вмешательству Рафаэля Цавы и его бравых гвардейцев.       Восьмикрылого серафима объявили изменником и вскоре приговорили к казни, но несмотря на предательство близкого, зеленоглазая не могла позволить кому-то надругаться над его телом. Из уважения к памяти об их дружбе она должна была убедиться в том, что казнь и последующие похороны будут проведены по всем законам, и потому первой вызвалась стать палачом для предателя.       Мишэль противился решению сестры, но всё же согласился, и так Гэб оказалась на одном помосте со своей очередной жертвой.       Для младшей Эллы убийство уже давно перестало иметь хоть какой-то смысл. Чужие жизни проскальзывали перед её глазами, обрываясь так же легко, как крылья бабочки. Приложи лишь каплю силы – и вот, перед тобой лишь сломанная кукла. Однако сейчас всё было по-другому.       На этот раз перед ней стоял не абстрактный враг, а лучший друг, подаривший ей тысячи драгоценных воспоминаний. Единственное существо, которое действительно понимало и поддерживало её. Один из немногих колорфуллов, желавших ей лишь счастья, и которого Гэбриэль тоже хотела видеть счастливым.       Лишённый крыльев, избитый и жалкий, он выглядел слабым. Элле было больно смотреть на это, и ещё больнее ей было думать о том, что бывший госслужащий возненавидит её за всё.       — Экс-министр финансов, серафим ███████ █████, вы обвиняетесь в коррупции, хищении средств граждан, а также в попытке государственного переворота, что приравнивается к измене, – монотонно вещал Уриэль Шаддай откуда-то с трибуны. – В ходе суда ваши действия были признаны неприемлемыми и грешными, а вы сами были приговорены к смерти. Как высокоранговый колорфулл, вы будете удостоены великой чести: казнь будет проведена через лишение головы «Очищающим». Какими будут ваши последние слова?       Взгляд медных глаз устремился на военную, неловко сжимавшую в руках секиру «Очищающий». Гэб была готова к осуждению и крикам, но финансист лишь мягко улыбнулся ей.       — Ты всегда будешь моим другом.       Повисло молчание. Лишь шелест листьев и тихий шум ветра заглушали безмолвную тишину.       — В следующей жизни тебе не придётся столько работать, – едва слышно ответила Элла.       — Звучит слишком хорошо для правды, – тихо усмехнулся серафим.       Мгновение, и звук лезвия разрезал воздух. Раздался глухой стук, и отсечённая голова её лучшего друга покатилась по земле, сверкая медью остекленевших глаз. Её руки мелко задрожали, а секира вдруг показалась совершенно неподъёмной. Гэбриэль молча стояла, не осмеливаясь отвести взгляда от распростёртого перед ней тела.       Зрители, коих на казнь явилось достаточно, галдели где-то позади, заглушая голоса Мишэля и Уриэля, произносивших какую-то пафосную речь, но полная цвета уже не слышала их. Ей нужно было закончить начатое. Она должна была проследить за исполнением регламента, убедиться в том, что с телом не сделают ничего неправильного…       Зеленоглазая не помнила, как спустилась с помоста, сопровождая тело бывшего министра финансов, но отлично запомнила огонь, пожравший его. Помнила пепел, оставшийся после сожжения, и то, как собственными руками она развеивала его в саду, том самом, на который они вместе любовались с балкона лишь несколько дней назад, празднуя её возвращение.       После казни друга она уже не могла смотреть на вещи так, как прежде. Всё чаще она возвращалась к их диалогу на празднике, всё чаще она замечала странные закономерности в происходящем вокруг.       В речах старших рангов, в темах, обсуждаемых молодёжью, Гэбриэль слышала слишком много тревожных вещей. Колорфуллы обсуждали войну так, будто она была весёлым развлечением, нежели чем-то ужасающим и приносящим боль и страдания. А к тёмным, терпящим лишь поражения и унижения, некогда святейшие и справедливейшие относились так, словно те были лишь жалкими насекомыми, недостойными существовать.       Народ цеплялся за власть Мишэля и проглатывал каждое его слово, как нерушимую истину. Если император обвинял кого-то в предательстве, граждане безоговорочно вставали на сторону правителя и были готовы на всё, лишь бы угодить его величию. Если он говорил, что кто-то является врагом – все были готовы ринуться в бой.       Из мятежников, помогавших экс-министру финансов, не выжил никто. Из их семей – тем более.       А если бы она последовала за другом в его восстании, её бы тоже объявили врагом народа? Неужели никто бы даже не усомнился в намереньях той, кто служила своей родине тысячелетиями и принесла ей столько побед? Почему-то Гэбриэль не сомневалась, что её отбросили бы так же, как отбросили его. И от осознания этого становилось тошно.       Но самым ужасным был тот факт, кому именно поклонялась их раса.       Ранг херувима был известен тем, что для его достижения было нужно нечто большее, чем просто старания. Для становления херувимом полный цвета должен был отказаться от мирского: от пороков вроде зависти или гордыни, от чревоугодия и похоти, от гнева и уныния – от всего того, что могло помешать ему возлюбить свой народ и весь мир, окружающий его.       Не существовало серафимов, достигших своего ранга, не избавившись от смертных грехов, вот только грех – сродни яду. Его не вывести из бренного тела так просто, и потому для многих «избавлением» становился лишь жалкий контроль. Способности контролировать свой порок было достаточно, чтобы стать херувимом, и так первыми колорфуллами, достигшими ранга серафима после Странногеддона, стали пятеро, что были недостойны этой великой роли.       Каждый из них был отравлен. Маршал резервных войск, капитан имперской гвардии Рафаэль Цава – давно поддался похоти, верховный судья Уриэль Шаддай с рождения был ослеплён собственным тщеславием, экс-министр финансов тонул в алчности, даже в самой Гэбриэль с раннего детства цвела зависть, а в Мишэле – её старшем брате… тлел гнев.       Никто из них не подходил на роль правителей, и старший Элла – тем более. Озлобленный и мстительный, помешанный на контроле, он буквально был худшим из всех вариантов. Однако у него была харизма и талант оратора, его быстро полюбил народ.       Оттого тревожнее было наблюдать за его срывами на друзей и подчинённых, за всплесками агрессии, основанными ни на чём. И оттого больнее зеленоглазой было замечать, как каждое действие Рафа и Уриэля сквозило страхом и покорностью, будто они не меньше прочих боялись его гнева. И не удивительно: двенадцать крыльев, сиявших за спиной императора, кристально ясно давали понять, кто тут сильней. Шестикрылому Шаддаю и семикрылому Цаве оставалось лишь повиноваться, как и многим другим.       Смотря на всё это, Гэб не понимала: какой в этом смысл? Обретение власти, продвижение собственной мести, угнетение тысяч рас, чтобы… Чтобы что? Полные цвета обогатились и расширили территории, обрели колонии, подчинили себе сотни народов и уничтожили не меньше. Ради чего? Ради безвкусных парадов и пиров? Ради вычурных балов и бессмысленных развлечений?       За последние века бедные не стали богаче, зато приближённые к власти ни в чём более не нуждались. Они погрязли в пороках и грехах, во лжи и коррупции, и всё лишь ради возможности занять место потеплее. Место поближе к Мишэлю, ставшему самим воплощением царя и бога на их землях.       А Гэбриэль? Какую роль во всём этом получила она? Девятикрылый палач, подчиняющийся брату? Лицо войны, которая никогда не закончится?       Скольких она убила за всё это время? Сколько видов были истреблены по её приказу? Сколько культур было обращено в ничто, одним взмахом её руки? Она не помнила. И размышляя об этом сейчас, зеленоглазая не могла вспомнить и причин, по которым она так жестоко относилась ко всем ним.       Мишэль приказал избавиться от врагов – она и избавилась. Но были ли эти «враги» тем, что называют «злом»? Сделали ли они хоть что-то, чтобы заслужить смерти? А их семьи? Их матери и жёны, их братья и сёстры, их дети… Все они также покоились в земле лишь по приказу свыше, но заслуживали ли они этого? Хоть кто-нибудь?       Элла не хотела думать об этом, но мысли продолжали сыпаться градом в её уме. Они обрушивались на неё, словно лавина, и сходились в бурном потоке, образуя водоворот. И все они кружили вокруг образа, знакомого военной с детства.       Образа лимонно-жёлтого треугольника, парящего над миром, летящим в Ад.       Гэбриэль помнила их последнюю встречу. Помнила любопытный взгляд демона, направленный на колорфуллов, с упоением убивающих представителей расы, отличающейся от них только типом магического заряда. И каждый раз, вспоминая эту сцену, к её горлу подступала тошнота.       Сайферу было интересно смотреть на то, как некогда святейшая из рас уничтожала себе подобных. Он наслаждался этим. Его это забавляло…       И, тем не менее, полная цвета искренне завидовала ему. Завидовала его непосредственности. Завидовала свободе, которую он имел. Свободе, которой она сама была лишена всю свою жизнь: свободе решений, свободе перемещений, свободе говорить и делать то, что она хочет.       Зеленоглазой было плевать, сколько ужаса и боли треугольник причинил другим. Творить зло было в его природе. В природе бога разрушений и хаоса. Бога безумия, чёрт возьми.       И пусть Билл лишил её семьи и будущего, пусть он стал причиной одержимости Мишэля, корнем ненависти, сжигающей её брата изнутри… она не могла злиться на него.       И вслед за завистью в ней просыпалось чувство вины.       Она раз за разом перемалывала в своей голове события прошлого, вспоминала все свои ошибки, поступки, которые она совершала, бездумно следуя приказам брата. Иногда Элле казалось, что она может вспомнить лицо каждого убитого ей живого создания.       Вина пожирала её изнутри, но она всё равно продолжала безукоризненно выполнять свои обязанности, пытаясь отвлечься от непрошенных мыслей знакомой рутиной.       Военная думала, что хорошо скрывала свои метания, однако Миша всё равно заметил, что что-то не так. Она сама не понимала, что её выдало, но он стал проводить с ней больше времени, всё время расспрашивая о её самочувствии, и от этого вина только сильнее мучила её.       Можно ли было что-то исправить? Всё ли было для них кончено? Она не знала, но в её душе ещё теплилась надежда на лучшее. Гэб любила своего брата, единственную семью, что у неё осталась.       Стало только хуже, когда стало известно, что организованное экс-министром финансов восстание спровоцировало ещё одно, на этот раз – в недавно завоёванной колонии. Мишэль впервые за много лет отправился подавлять его вместе с ней – он не бывал на поле боя уже очень давно.       Полная цвета явно ощутила, как беспокойство поднялось внутри неё. Раньше происходящее не вызвало бы у неё никаких эмоций, но теперь она была не уверена в своей способности сдержать чувства.       Однако беспокойство зеленоглазой оказалось напрасным. Гэбриэль довольно легко вошла в давно знакомую колею: атака-уклонение-атака и на время забылась в горячке боя.       Чужие жизни вновь ускользали из-под пальцев военной, словно вода. Проливалась кровь, мир горел и всё кричало так же, как и всю её жизнь. Убивать было просто и привычно. Это было рутиной для неё и, как бы ужасно это ни звучало, – это выходило у неё лучше всего.       Механическое повторение отточенных движений – тех же, что и все последние тысячелетия – возвратили ей хладнокровие. Нет чувств, нет эмоций. Только приказ.       Впереди, сверкая двенадцатью белоснежными крыльями, маячила спина Мишэля. Позади – лишь смерть и опустошённые, разорённые земли тех, кого объявили врагами за попытку вернуть свободу и гордость своего народа.       Это было знакомо. Это было естественно.       Тогда что же её так мучило? Что не давало покоя?..       Дальнейшее происходило уже будто не с ней.       Вот она видит, как Мишэль заносит оружие, на этот раз – над случайным ребёнком, испуганно сжавшимся на поле битвы. Чувство, копившееся в её душе тысячелетиями, накрыло её ударной волной. Миг, и Гэбриэль пронзила спину своего брата копьём.       Элла медленно обернулся. Оружие выпало из его дрожащих рук. Его крылья затрепетали в бесполезной попытке отстраниться. В широко распахнутых глазах – знакомых с самого раннего детства – читался шок:       — Ты… как ты…       Однако полная цвета не дала ему говорить, пустив магию вниз по копью, разрушая связь его разума с сердцем.       Двенадцатикрылый серафим Мишэль Элла, верховный правитель колорфуллов, был казнён собственной сестрой в этот день.       И, спустя неделю, Гэбриэль Элла вернулась на родину грешницей.       Она добровольно сдалась властям, а на суде лишь молча улыбалась Шаддаю, недоумённо глядевшему на неё с трибуны. Друзья предлагали ей защиту, но зеленоглазая от неё отказалась, и вскоре наступил день её казни.       Было на удивление ясно. Пели птицы, шуршала листва. Тёплый ветерок обдувал лица зрителей, собравшихся поглазеть на смерть величайшей героини и преступницы их расы. Лишённая крыльев Элла стояла на парапете рядом с младшим лейтенантом Армии Света, талантливым, но неуклюжим началом Исайей Ашей. Ещё недавно – её учеником, а теперь её будущим палачом.       Исайя неуверенно сжимал в руках секиру «Очищающий», которую, кажется, в принципе едва мог поднять, и неловко косился на экс-главнокомандующую. Толпа шепталась вокруг, но бывшей военной куда как больше было интересно смотреть ей за спины, туда, где простирались сады сияющих растений, так любимых её сердцем.       Гэбриэль знала, что больше их не увидит. Она хотела впитать их образ на память, чтобы хотя бы в посмертии иметь возможность вспомнить свой дом.       «Жаль, что я вижу всё это в последний раз…»       — Экс-главнокомандующая Армией Света, серафим Гэбриэль Элла, вы обвиняетесь в жестоком убийстве представителя власти, императора серафима Мишэля Эллы, что также является братоубийством и что приравнивается к измене, – вещал с трибуны Уриэль Шаддай. Услышав природу преступления, зрители возмущённо загалдели. – В ходе суда ваши действия были признаны неприемлемыми и грешными, а вы сами были приговорены к смерти. Как высокоранговый колорфулл, вы будете удостоены великой чести: казнь будет проведена через лишение головы «Очищающим». Какими будут ваши последние слова?       Полная цвета молчала, смотря на толпу вокруг. Возмущённых возгласов стало чуть больше. Поведение бывшего серафима казалось колорфуллам высокомерным.       — Гэбриэль Элла, ваши последние слова! – громче повторил верховный судья, обеспокоенно косясь в сторону пришедших на казнь. Он искал взглядом Рафаэля – единственного, кто мог успокоить зрителей в случае чего.       В этот раз смертница отреагировала. Переведя взгляд изумрудных глаз на судью, она мягко улыбнулась ему, а затем вновь посмотрела на толпу.       — Не знаю, что от меня хотели бы услышать присутствующие, – с долей безразличия пожала плечами она. – Есть лишь одна вещь, которую я считаю достойной быть озвученной сегодня.       Взгляд преступницы вновь столкнулся с голубыми очами судьи. Губы Гэбриэль искривились в насмешке от странного чувства, с особой силой распускающегося внутри.       — Он это заслужил.       Гэб громко расхохоталась. Среди зрителей поднялся шум. Народ закричал и задвигался, желая заткнуть наглую выскочку, стоящую на парапете. Уриэль, закрыв лицо руками, тихо заскулил, понимая, сколько работы ему предстоит по окончании всего этого кошмара.       Свистнула холодная сталь, молниеносно пронзая шею хлёстким ударом. Воздух наполнился знакомым запахом смерти, запахом «крови», с хлюпающим звуком хлынувшей в гортань и на землю. Тело гулко рухнуло вниз, и голова покатилась в сторону.       Элла удивлённо столкнулась взглядом с другой парой глаз, уже лавандовых.       Странное чувство стало шире, когда Цава, привычно подмигнув, закинул секиру-артефакт на плечо. Ощущение лёгкости, смешанное с необычайно сладким чувством свободы, прорастало в ней, непривычно явно заполняя изнутри.       Она не чувствовала тела, но ей казалось, что так даже лучше. И когда нога Рафаэля немного грубо отвернула её голову лицом в землю, Элла не чувствовала обиды. Ей ничего не стоило проклясть всех зрителей казни одним только взглядом, такое часто случалось, и по регламенту все палачи были обязаны сделать так со своей жертвой перед тем, как убрать голову в мешок. В каком-то смысле, это было способом проявить уважение к убитому.       Постепенно, взгляд затуманивался сильней. В глазах понемногу темнело, шум вокруг стал тише, и лишь одна мысль, крутясь в голове, осталась ясной:       «Наконец, я могу отдохнуть».