Охранник для сына

Персиваль — Откуда ты взялся такой прыткий? — с ненавистью спрашивает Абернети. — Какая разница? Там таких больше нет, — отвечает конвоирующий его Персиваль. Парень что-то бурчит себе под нос — Персиваль улавливает лишь «ублюдок борзый» и »…пускай Англичанин сам», — но не вопит и не рыпается, и ноги переставляет очень даже исправно. Широкий коридор, потом слабо освещенная лестница, уводящая на второй этаж, затем кладовая, забитая под завязку — кто бы сомневался! — ящиками с контрабандным алкоголем. Далее кухня за закрытыми дверями, раздражающая ноздри сытными запахами. Персиваль старательно запоминает путь, который ему, теперь играющему на другой стороне, тоже может потребоваться на случай облавы. За двойными дверями зал с накрытыми столами, освещенной сценой и барной стойкой с юрким барменом, полностью готовый к приему гостей. Склонившейся над газетой мужчина медленно поднимает на вошедших насмешливый взгляд. — Где твои манеры, Перси? — его голос напоминает глухое мурлыканье вальяжного и сытого кота, но слова обжигают иронией. — Хотя о чем я — какие манеры могут быть у копа, пусть и дослужившегося до чина лейтенанта? — Как коп могу тебе заметить, Геллерт, что у тебя абсолютно никудышная охрана, — Персиваль отпускает застывшего столбом, снова нелепо разинувшего рот Абернети, бросает револьвер на стойку и, нисколько не сомневаясь в своем праве, усаживается на высокий табурет напротив Англичанина. Дергать кота за усы опасно, поскольку рискуешь получить удар отнюдь не мягкой, а когтистой лапой. Но погладить против шерсти иногда совсем не мешает. Или сразу показать, что не желаешь быть когтеточкой. А становиться когтеточкой для этого обманчиво добродушного, но на самом деле  смертельно опасного кота Персиваль категорически не желает. Англичанин одобрительно усмехается: «Что ж, в этот раз мне сказали чистую правду», затем делает бармену знак наполнить бокалы и отсылает Абернети: «Займись чем-нибудь, соответствующим твоему интеллекту. Например, разбери новую партию. А у дверей поставь кого-то более сообразительного». — Беда с этими мальчишками, — говорит он Персивалю, когда Абернети понурившись уходит. — Этот — один из лучших, но до сих пор туп и медлителен, потому что у меня вечно не хватает времени вышколить его хорошенько. Может, займешься этим сам по выходным? Естественно, за дополнительную плату. — Я вообще-то еще не дал согласия работать на тебя, — отвечает Персиваль, отставляя от себя предложенную рюмку, наполненную чем-то очень дорогим и явно нелегальным. — И уж точно не нанимался натаскивать твоих шестерок. Похоже, этому вальяжно мурлыкающему хищнику известны все его пристрастия. А как он среагирует на то, что Персиваль умеет держать их под контролем, когда ему это надо? — Надеюсь, мы придем к взаимопониманию, — мурлыканье сменяется недовольным урчанием. Хищник еще не разъярен, но уже предупреждает, что заходить дальше Персивалю все же не следует. — Я предлагаю тебе триста в неделю, — как ни в чем не бывало продолжает Англичанин. — В месяц это будет… Тысяча двести. Но даже недельного заработка хватит, чтобы целиком и полностью рассчитаться с квартирной хозяйкой. Персиваль уже готов ответить согласием, когда чуткое ухо улавливает постороннюю возню у входа. Он резко поворачивает голову и видит троих крепких темноволосых парней, вооруженных автоматами, которые сейчас неожиданно встают между ним и его заработком. Зря они это делают. Зря. Его бросок похож на молниеносный бросок развернувшейся кобры; он точен и идеален — ничего лишнего, каждое движение выверено до автоматизма. Прихватив со стойки револьвер, он сталкивает с табурета Англичанина, бросает его на пол, и сам падает сверху под аккомпанемент автоматных очередей и звона расстреливаемых бутылок. Краем глаза успевает заметить, как, раскинув руки, валится за стойку замешкавшийся бармен. Потом поднимается на локте и, повернувшись, стреляет без жалости. Снимает одного, второго… а третьего добивает прибежавший на шум Абернети. — Я же говорил, что у тебя совершенно никудышная охрана, — удовлетворенно замечает Персиваль, поднимаясь на ноги. — Когда-нибудь итальянцы* пришьют тебя в собственном заведении. — Думаю, за четыре сотни в неделю ты, помимо основных обязанностей, поможешь моим парням устранить все недочеты, — ворчит Геллерт, тоже поднимаясь. — Пятьсот, два револьвера и новый костюм, — отрезает Персиваль, с неприязнью оглядывая свой единственный приличный пиджак, заляпанный выпивкой из расстрелянных рюмок. Англичанин изгибает бровь: «Пижон! Новый костюм ему подавай!», но в конце концов машет рукой: «Согласен» и переводит взгляд на Абернети. — Сегодня мы не открываемся. Собери всех, кто болтается без дела, и начинайте уборку. Этих — похоронить на пустыре, — он брезгливо подцепляет глянцевым носком ботинка мертвое тело одного из убитых конкурентов. — Что застыл? Все понятно? Выполнять. Звук открывающейся двери заглушает ответ Абернети, который бросает ненавидящий взгляд на Персиваля. Еще бы — этот непонятно откуда взявшийся коп избавлен от сомнительной чести хоронить убитых наемников конкурирующего клана! — Криденс? — удивленно произносит Англичанин, глядя на вошедших — скромно одетого юношу и сопровождающего его Якоба Ковальски.