Охранник для сына

Криденс В просторном салоне, озаряемом светом фар редких встречных автомобилей, Криденс наконец успокаивается и приходит в себя. Одетый и застегнутый на все пуговицы Персиваль снова становится недосягаемым, но добрым и заботливым мистером Грейвсом — теперь и навсегда только «мистером Грейвсом», потому что Криденс успел узнать, к чему приводит глупая затея даже в мыслях называть телохранителя Персивалем.  — Как ты себя чувствуешь, ма… Криденс? — терпеливо расспрашивает мистер Грейвс, обеспокоенно глядя в зеркало заднего вида. — Тебе лучше? — Да, да. У него получается ответить четко и твердо, несмотря на то, что где-то в тайниках души он все еще терзается от банальной неловкости и дикого стыда. Но, если подумать, разве только он виноват? Не он растравил и приучил собственное тело к желанию физической близости, неожиданно вспыхнувшему при виде выразительной сильной смуглоты. Не он… Хотя нет — это он млел и извивался от удовольствия в объятиях склонившегося над ним вальяжного светловолосого мужчины. Насквозь испорченный, порочный мальчишка. Как ни противно это признавать, но избивавшая его мать была абсолютно права. — Да что за наказание!.. — Не поспоришь. По любому он — одно сплошное наказание. — Криденс, ты что, плачешь? Где болит? — допытывается не на шутку встревоженный… Персиваль. — Горло? Голова? Или что-то другое? — Горло, да. — На самом деле болит душа. Наверное, это из-за нее, горемычной, справиться с дрогнувшим голосом совершенно не получается… — Простите, мистер Грейвс, — …как не получается справится и с нежданными слезами, которые Криденс, устыдившись нахлынувшей слабости и несдержанности, быстро размазывает по щекам. — Это я должен извиняться, ты из-за меня простудился, — Персиваль снова пропускает поворот, потому что в этот момент расстроенно смотрит на Криденса (жалкое, должно быть, зрелище ему открывается!). — Прости меня, малыш, — Персиваль выравнивает машину и одним движением сдергивает со своей шеи белоснежный шелковый шарф. — Не бог весть что, — добавляет он, протягивая притихшему Криденсу струящийся шелк от лучшего нью-йоркского кутюрье. — Но все же лучше, чем ничего. Закутай горло и потерпи совсем немного. Скоро мы будем дома. — Что вы?.. Не нужно!.. Ладно. Спасибо, мистер Грейвс. Криденс тянется к шарфу осторожно, словно дикий зверек, опасающийся капкана. Но вместе с белым шелком, поспешно обернутым вокруг шеи, вдруг приходит такое необходимое сейчас умиротворение и тепло. Шарф пахнет Персивалем — его мужской силой, его ласковыми подначками и доброй заботой. Словно это не шарф, а сам Персиваль его обнимает — столь нежно и бережно, что Криденс больше не мучается стыдом и не испытывает страха. — Вам в самом деле очень идет новый костюм, мистер Грейвс, — зачарованно глядя на телохранителя, неожиданно для самого себя шепчет Криденс. И тут же прибавляет, с прямодушной наивностью полностью раскрывая карты: — Вы в нем такой красивый. — Снова врешь, — с облегчением смеется Персиваль, ловко разворачивая кадиллак перед ненавистным Криденсу величественным домом. — С чего это я, пускай и в новом костюме, стал красивым для юноши вроде тебя? — в темных глазах мелькает какое-то неясное подозрение. Но по счастью, оно сразу угасает, стоит им двоим выбраться наружу. — Ладно, малыш, — деловито говорит Персиваль, в ночной тишине занимая место рядом с Криденсом. — Теперь держись поближе и не отходи от меня ни на шаг. Персиваль — С чего это я, пускай и в новом костюме, стал красивым для юноши вроде тебя? — со смехом интересуется Персиваль, разглядывая заплаканного парнишку в зеркало заднего вида. Тот даже не представляет, насколько мил сейчас. Всегда приглаженные волосы взъерошены и торчат надо лбом забавными темными прядками, скулы порозовели, мокрые ресницы дрожат, не скрывая наивно-восхищенного, точно мерцающего особенным светом взгляда. Так. Стоп. Такой взгляд Персиваль уже видел; еще бы вспомнить, где и в связи с чем он его замечал. Впрочем, покинув кадиллак, Персиваль разом забывает и о трогательно дрожащих ресницах, и о странных взглядах. Как же глупо было приехать сюда, не получив сигнала от Англичанина. Даже глупее, чем простудить покорно ожидавшего его на ступенях школы мальчика. — Ладно, малыш. Теперь держись поближе и не отходи от меня ни на шаг, — говорит Персиваль, всем своим обострившимся нюхом бывшего полицейского ощущая повисшую в воздухе угрозу. Несмотря на попойки (к великому облегчению, оставшиеся в недавнем прошлом), тело до сих пор отлично натренированно и потому безошибочно реагирует на ночную тишину, взорванную автоматной очередью, стоило им сделать несколько шагов в сторону уводящей к дому садовой дорожке. Кто-то, затаившись, терпеливо ждал ночных гостей. И этот кто-то — рядом. — Спокойно, малыш, — обхватив испуганно ахнувшего Криденса за пояс, Персиваль валится вместе с ним на землю, чувствуя, как левое плечо неожиданно отзывается острой пронизывающей болью. Но не время и не место думать об этом, даже если в него попали. Теперь — револьвер и повернуться, приподнявшись на локте, стреляя безошибочно и без промаха. Еще раз. И еще. Пока автоматная очередь наконец-то не смолкает. — У вас кровь, мистер Грейвс, — шепчет Криденс, зачем-то трогая простреленное плечо. А между тем сознание медленно уплывает, и он уже не может поручиться, что холодные, липкие от крови пальцы в самом деле мягко, с юношеским трепетом гладят его по щеке. Зато на грани жизни и смерти он вдруг вспоминает, где видел этот особенный свет, подмеченный им сегодня во взгляде Криденса. Все просто: так смотрят на сладкоголосую Куинни все мужские особи от пяти до пятидесяти. Да, они смотрят именно так. Криденс — У вас кровь, мистер Грейвс, — исступленно шепчет Криденс, размазывая липкую влагу по щеке потерявшего сознание Персиваля. Он до того напуган и угнетен, что совершенно не слышит топота ног по садовой дорожке. А топот все ближе и ближе, он приближается, и вскоре Криденс видит человека, которого, наверное, никогда не перестанет бояться. — Какого дьявола вас сюда принесло? — ругается тот, одним рывком выдергивая Криденса из-под бездыханного телохранителя. — Что молчишь? Не ранен?.. Ну и слава богу. А этот пижон тоже хорош! — Лакированным носком ботинка Англичанин презрительно подцепляет обездвиженного Персиваля, и в душе Криденса все разом переворачивается. — Знал ведь, не мог не знать, что здесь может быть опасно. Но нет — все равно зачем-то приволок тебя сюда. — Он все-таки застрелил этого макаронника. Вот ведь засранец! — восторгается неизменный Абернети, шустро выныривая из темноты — И как только попал? Темно же. — Это я попросил мистера Грейвса отвезти меня домой, — Криденс впервые в жизни устремляется кому-то на выручку. Удивительное ощущение, полностью вытесняющее любые сомнения и страхи. — Я один виноват в случившемся. Но я не думал, что дома может быть так опасно. — Мальчик хотел домой, к Папочке? — Теперь — кивнуть с робкой покорностью. И не важно, что подумает обративший к нему мгновенно вспыхнувшие глаза Англичанин. Главное, чтобы он помог Персивалю, и, хвала создателю, тот вроде бы собирается это сделать. — Тащи Грейвса в дом и вызывай врача, — приказывает Англичанин обиженно поджавшему губы Абернети. — Он хотел защитить моего мальчика. Что значит — не жилец?.. Порассуждай мне еще. Сказано — тащи. Значит — тащи. — Здоровенный гад, — ворчит Абернети, волоча все еще бездыханного Персиваля по садовой дорожке. Криденс не хочет думать, что пятна крови, которые остаются на ней и видны даже в ночной темноте, принадлежат Персивалю. Если бы он не был таким грязным и таким испорченным, он бы от всей души помолился, чтобы тот остался в живых.