Охранник для сына

Криденс — Меня зовут Джоуи. Джоуи Смит. А тебя? — Александр. Александр Грейвс, — зачем-то лжет Криденс. Холод, стылый холод пробирает сейчас до костей. Вторгается в душу, вымораживая сжимающееся от боли и обиды сердце — даже тепло старого обшарпанного салона совершенно не спасает. И пальто. И высокие ботинки-гряземесы. И шарф. — Тебя что, девчонка бросила, Алекс? — на секунду оторвав взгляд от дороги, участливо спрашивает мистер Смит. — Почему девчонка? — Аа. — В свете фар Смит как-то странно то ли ухмыляется, то ли вздыхает, пряча за усмешкой что-то еще. — Ты, значит, из этих. Которые с мужиками… Никогда бы не подумал. Хотя…  Нет, ты не дрейфь, парень, я же не осуждаю! Просто мне непонятно… — Почему? Это плохо? Забыв про слезы и обиду, Криденс заинтересовано поднимает голову. Как-то не думал он об этом в таком ключе… А что, если… — Странно как-то. Непривычно. — Смит спокойно пожимает плечами. — Так куда тебя отвезти, Алекс? …если Персиваль просто не из этих? Которые с мужиками… Вроде как сам обмолвился когда-то, что однажды уже был женат. Может, потому и оттолкнул Криденса? Но… — На Пятьдесят седьмую улицу. — Решение приходит внезапно. Там не будут искать. Искать… Не льсти себе. Кому и зачем ты нужен, такой убогий и глупый, вечная мишень для насмешек собственных одноклассников? — Знаете, где это? …но тело не может врать! Не могут врать объятия, не могут врать ответные поцелуи. Взгляд — теплый, мягкий, наполненный нежностью, но в тоже самое время жаркий, страстный, жаждущий. Может, он, Криденс, и глупый, но точно, абсолютно точно знает — кое-кто, кого Криденс ненавидит всем сердцем, постарался! — как выглядит с трудом сдерживаемое мужское желание. — Конечно, Алекс. Съехав с моста, Смит разворачивает грузовик. Вскоре старая, трясущаяся на поворотах колымага замирает перед красивым кирпичным домом с уютными квартирами, джазовой музыкой из радиол, семейными ужинами и ковровой дорожкой до самых верхних этажей. — Не бери в голову, парень, — советует Смит, прощаясь. — Топиться он придумал — тоже еще!.. Глянь на себя — какой симпатичный. Вернется к тебя твой касатик (хотя лучше бы ты все-таки обзавелся девчонкой!). Ну, Алекс, бывай! Прогрохотав, грузовик растворяется в дождливой зимней хмари. Оставшись с домом наедине, Криденс медленно оседает на верхнюю ступеньку знакомого подъезда, пряча лицо в подтянутых к груди коленях, больше всего на свете мечтая сейчас замерзнуть и умереть. Персиваль Холод, стылый холод пробирает сейчас до костей. Вторгается в душу, вымораживая сжимающееся от тревоги за мальчика сердце — даже тепло шикарного салона совершенно не спасает. И пальто. И высокие ботинки-гряземесы. И новый белоснежный шелковый шарф. — Криденс… Бог мой!.. Он сразу замечает скрючившуюся на ступенях знакомую тонкую фигурку и сразу, заглушив мотор, бросается к мальчику. — Малыш, что я наделал? Что натворил? — ужасается Персиваль, осторожно поднимая юношу на руки. В первом рассветном полутумане тот кажется ледяным и почти прозрачным, да и дышит словно через раз. — Криденс. — Мысли путаются. Сколько он просидел здесь на этих долбанных ступеньках? Час? Два? Больше?.. — Прошу тебя, ответь мне, малыш! — Мистер Грейвс, — еле шепчет Криденс, вздрагивая от холода. Но оттаивает. Медленно, но верно оттаивает на руках несущего его в квартиру Персиваля. Жмется, неосознанно приникает к груди в поисках тепла и защиты. — Потерпи, малыш. Опустив Криденса на собственную кровать и быстро скинув пальто, Персиваль возвращается и, не сомневаясь, первым делом поспешно сдирает с него насквозь промокшие тряпки. Теперь — спирт… Или что еще там у него осталось в загашнике?.. — Мистер Грейвс, что с молодым человеком? Он ранен? Квартирная хозяйка, привлеченная возней в коридоре, замирает на пороге и с тревогой смотрит на потерявшего сознание, абсолютно обнаженного, бледного до синевы Криденса и склонившегося над ним, осторожными движениями растирающего его остатками виски Персиваля. — Слава богу, нет. Просто замерз, — отвечает тот, ни на мгновение не прерывая своего занятия. Юное тело теплеет под его ладонями, отзывается, вздрагивает, постепенно возвращаюсь к жизни. Ресницы тоже вздрагивают и вдруг распахиваются. — Мистер Грейвс, — снова шепчет Криденс, задыхаясь, прямо в душу глядя своими глубокими черными глазами. — Пойду заварю вам чай и приготовлю ванну, — добрая женщина улыбается, не задавая лишних вопросов, ответы на которые не знает и сам отбросивший в сторону пропахшее спиртным полотенце и обнимающий Криденса Персиваль. Криденс Он никогда даже не думал, какими по-настоящему теплыми могут быть мужские объятия, когда они желанны обоим. Какими сладкими и сводящими с ума — поцелуи: в губы, в щеки, в мокрый висок и снова в губы… — Мистер Грейвс, — шелестит Криденс меж поцелуями. — Не нужно. Если вам неприятно… — Персиваль, Криденс. Персиваль, — с явным облегчением отзывается тот, кутая его в одеяло. — И давай ты больше не будешь дурить, сбегать и… решать за меня. — Хорошо. — Стараясь не упускать из вида потрепавшего его по волосам и поднявшегося на ноги Персиваля, Криденс переворачивается на живот. — А?.. Тело снова обнажается, но это совершенно не смущает. Скорее наоборот: Криденс ясно чувствует теплое волнение в груди. И еще — желание. То самое… — А все остальное потом — когда ты пропаришься в ванне, выпьешь чаю, и как следует выспишься, малыш. Да и я тоже. — Персиваль смеется и вдруг без зазрения совести хлопает его по обнаженной ягодице. — Ладно, — Криденс ойкает, но тоже улыбается, уже не пряча блестящие от счастья глаза. При подобном раскладе он согласен и на ванну и на чай. И на эту кратковременную отсрочку. А пока что покорно кутается в одеяло и свободно раскидывается на кровати снова присевшего рядом с ним Персиваля...