Охранник для сына

Персиваль — Ты должен все мне рассказывать, малыш. Тем более — такое, — говорит Персиваль, ласково поглаживая разлохмаченные темные прядки. Этот странный, не похожий на другие вечер в постепенно погружающейся в ночь квартире они с Криденсом проводят, устроившись одетыми поверх покрывала на еще не разобранной кровати. В те, другие, они либо вместе гуляют по Нью-Йорку, либо вместе ужинают, либо вдруг оказываются обнаженными в гостиной на диване, или — здесь же, в этой самой кровати. Причем, не только с подначки или по вине Персиваля. Сам не понимая этого, но Криденс соблазняет. Тем, как ест. Как смотрит. Как улыбается. Как прикасается — отчаянно стесняясь, но с явным желанием. — Доведешь меня когда-нибудь, — предупреждает Персиваль. Невинный взмах длинных ресниц. Хитрая улыбка. — До чего? — До всего, — отвечает Персиваль, привычным (за совместно проведенную неделю привычным уже) движением укладывая радостно ойкающего Криденса на лопатки. Удивительно, но у них в самом деле что-то, да получается. И не только в моменты физической близости. Тем более что сегодня обоим не до близости. Во всяком случае, не только до нее. — А твой опекун? Неужели никогда не защищал тебя? — спрашивает Персиваль, которому в порыве сегодняшней откровенности Криденс неожиданно рассказывает о методах воспитания достопочтенной миссис Бэрбоун. — Он… Когда они поженились, она больше никогда меня не била. Криденс запинается, как запинается всякий раз, когда речь заходит об Англичанине. И снова, как и в остальных случаях, Персиваль предпочитает не расспрашивать точно мгновенно прячущегося в невидимую, но привычную раковину мальчика. — Опять расстроил я тебя, малыш, — констатирует Персиваль, поднимаясь. — Не грусти. Хочешь, сходим куда-нибудь? — Куда? — Куда скажешь. — Я бы хотел, — теперь запинка выходит у Криденса спокойной и немного мечтательной, — …послушать мисс Куинни. — Только-то? — удивляется Персиваль. — Значит, сегодня пойдем ужинать в Переулок. Одевайся. Криденс Одевайся… Пока Персиваль бреется в ванной, Криденс надолго застывает перед распахнутым шкафом. Раньше у него не было столько одежды. И потому проблема выбора раньше никогда не стояла. — Ну что ты, малыш? О чем задумался? — смуглые руки вдруг обнимают так нежно и бережно, будто он, Криденс, по меньшей мере из хрусталя. А память меж тем услужливо подбрасывает смущающую картинку-воспоминание: он сам в новеньком, ладном костюме «от Финуччи» и откровенно любующийся им Персиваль. — Не знаешь, что надеть? Если не уверен, останови свой выбор на черном. Никогда не ошибешься. — Правда? — Криденс поворачивает голову к вернувшемуся из ванной и обнимающему его со спины Персивалю. Тогда, неделю назад, примерка закончилась настоящим вторым разом. И тогда, неделю назад, Криденс понял, что пускай и невольно, но Персиваль его обманул. — Правда. Благоухающий одеколоном и бриллиантином* Персиваль склоняется ближе, улыбаясь своей неподражаемой улыбкой и заставляя Криденса вспоминать, как ему тогда было хорошо. Как и в третий раз. И в четвертый… — Эй, Криденс. Если будешь продолжать и дальше смотреть на меня так, то… — То?.. — То снова останемся дома, — хлопнув его по ягодице, Персиваль отходит в сторону. И Криденсу ничего не остается, кроме как со вздохом оставить желанные мечтания и облачиться для выхода. Персиваль В последние дни Нью-Йорк неожиданно радует хорошей дневной погодой и теплыми долгими вечерами. Над Манхэттеном — россыпь неоновых огней, среди которых подмигивает и призывно сияет небольшая, но довольно приметная вывеска Переулка. — Мисс Куинни сегодня выступает? — Получив согласный кивок от дежурящего за железной дверью громилы, Персиваль пропускает Криденса вперед и сам заходит внутрь следом за ним. Здесь, внутри, тоже все сияет веселием и огнями. На столах — изыски гастрономии, настоящие цветы, свечи и запретная выпивка, а меж столов вовсю танцуют и обжимаются пары, в одной из которых разом опешивший Персиваль без труда узнает самозабвенно целующихся Куинни и Якоба. — Перси, милый, какими судьбами? Вот ведь засранка! Хоть бы смутилась. Хоть бы для вида. Ну хотя бы самую капельку!.. Но нет: стоит напротив в роскошном, бело-серебристом в пол платье, улыбается и сияет глазами почище всех вместе взятых огней и реклам. — Перси, ты не подумай чего. — А вот Якоб, наоборот, смущается довольно сильно. Но все равно прибавляет: — У нас все серьезно. Я сделал Куинни предложение… — И я его приняла, — заканчивает сияющая счастьем засранка и неожиданно бросается Персивалю на шею. — Удушишь, — Персиваль смеется весело и благодушно, потому что в самом деле рад и за обнимающую его свояченицу, и за растерянно топчущегося друга. — А стоило бы. — Опустив руки, она мгновенно сжимает их в кулаки. — Почему не сказал ни мне, ни Якобу, что был ранен и едва не преставился? Какого чёрта промолчал при нашей последней встрече? И какого дьявола опять полез под пули?.. — Он защищал меня. Криденс За эту неделю они пару раз ужинают не дома, в уютной квартире, а в настоящих ресторанах. Но в первый раз это столь полюбившийся Криденсу маленький ресторан на берегу, а во второй — добропорядочная иудейская забегаловка с претензией на ресторан. Потому он слегка теряется, оказавшись в вечернем, наполненным джазом, светом и разодетыми посетителями Переулке. И вдвойне благодарен Персивалю за выбор подходящего случаю костюма. Сам Персиваль выглядит более чем хорошо. Да что там: в своем прекрасно сидящем синем костюме он выглядит просто идеально. И все это идеально совершенное мужское великолепие принадлежит не кому-нибудь, а ему, Криденсу. — Он защищал меня. Желая прикрыть любимого мужчину от несправедливых нападок, Криденс выходит вперед и останавливается перед удивленной Куинни. — Криденс? — Та еще больше распахивает без того огромные глаза. — Ты такой шикарный в этом костюме. Просто потрясающе… Я тебя совершенно не узнала. — Посади нас уже куда-нибудь, Куинни, — просит Персиваль, бросая неприязненные взгляды на снующих вокруг них подвыпивших посетителей. — А потом продолжим нашу беседу, если она так сильно тебя увлекает. Заодно и на Криденса полюбуешься… «Было бы на что любоваться», — с грустью думает Криденс, топая вдоль зеркальной стены за остальной компанией. Зеркало вспыхивает, отражая серебристую Куинни, сильную смуглоту Персиваля, пыжащегося от гордости Якоба и молодого темноволосого красавца в черном костюме, в котором Криденс нежданно-негаданно признает вдруг… себя. Персиваль Разумеется, их усаживают не куда-нибудь, а за лучший столик прямо у сцены. Перебросившись парой фраз с собирающейся покинуть их Куинни: «Откуда узнала?..» — «Мальчишки Англичанина без конца обсуждают, как ты застрелил тех макаронников…» и кивнув официанту, Персиваль улыбается притихшему Криденсу. Если уж кто и любуется мальчиком, то это он сам. Впрочем, в своем любовании он не одинок: с десяток не только женских глаз устремляется к стройной фигуре его юного спутника, стоит им всем вместе расположиться за столом. На таком фоне стремление Англичанина не сильно заморачиваться одеждой Криденса выглядит очень даже логичным и вполне оправданным. — Она поет просто божественно! — восхищается Якоб, слушая мягкое мурлыкание Куинни, пока Персиваль с трудом давит порыв расчленить сидящего за соседним столиком престарелого педераста, который слишком пылко смотрит на его Криденса. Вскоре румяная и оживленная, попутно принимающая комплименты девушка возвращается вместе с шампанским, принесенным предупредительным официантом. — Хочешь потанцевать? — спрашивает Персиваль, когда беснующийся джаз-бэнд покидает сцену и зал в один момент наполняют страстные звуки танго. — Пригласи Куинни, — продолжает Персиваль, кивком головы указывая на милующуюся парочку. — Якоб не станет ревновать. — Нет, — блестящие глаза Криденса обращаются к его лицу. — Я не хочу с Куинни. Я хочу с тобой. Криденс Криденс смелеет, впечатленный окружающим антуражем, осознанием собственной привлекательности и ледяным, пенящимся в его бокале шампанским. И конечно же доступной близостью любимого мужчины. Все-таки они с Персивалем на редкость красивая пара. — Я хочу с тобой, — произносит Криденс уверенно. — Что?.. Танго — это мужской танец. Раньше его танцевали только мужчины. Или боишься? — Мужской, — соглашается принявший подначку и поднимающийся Персиваль. — А боюсь я того, — в его глазах вспыхивают бесконечно соблазнительные и насмешливые искры, — …как бы ты сам не забоялся… малыш. — Еще чего. Я, между прочим, отлично танцую. Нас этому учат в школе, — с притворной обидой бурчит Криденс, выбираясь из-за стола за Персивалем. Кажется, зал притихает сразу, едва они вдвоем выходят в круг света, образовавшийся около сцены. Выходят — и замирают, глядя друг другу прямо в глаза. — Видишь ли, Криденс, — говорит Персиваль, плавно обходя и останавливаясь за его спиной, — в мужском танго, как и в мужском союзе, самое главное — не позволить никому вести себя. — Я запомню, — чувствуя ладонь Персиваля на своей талии, Криденс резко разворачивается, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Не позволить никому вести себя… Но то, что легко с прыщавым одноклассником, который танцует гораздо хуже Криденса, оказывается почти невыполнимым с уверенным в себе мужчиной. Первое движение — и их бедра смыкаются, рука Персиваля еще крепче сжимает его талию и… Криденс полностью отпускает себя. Персиваль Никому не позволить вести себя… Глупость невообразимая этот их танец на виду у всех посетителей Переулка. Но это все искры, вспыхивающие между ним и Криденсом. Те самые искры, которые тот не может не чувствовать. Чувствует. И потому они теперь двигаются так гармонично и слаженно, близко соединяя бедра, руки и взгляды под горячий и будоражащий ритм. И, наверное, ни он, ни Криденс не знают, как долго продолжается это взаимное танцевальное безумие, потому что музыка как-то сразу обрывается и, продолжая обнимать друг друга, они оказывается прямо перед… коррумпированным сенатором Шоу, на чьей руке висит какая-то белобрысая девица. — Знаешь другой выход? — дождавшись растерянного кивка, Персиваль в последний раз сжимает стройную мальчишескую талию. — Иди на улицу и жди меня у машины.