Охранник для сына

Криденс Они занимаются любовью, едва добравшись до квартиры. И делают это так, как сегодня хочется сгорающему от страсти Криденсу. — Давай. Я хочу тебя прямо сейчас. — Выпутавшись из объятий Персиваля, Криденс не колеблясь разворачивается спиной и, наклонившись вперед, опирается руками на край стола в гостиной. — С ума сошел? Они оба — без одежды. А он, Криденс — в бесстыдно-соблазнительной позе. Но Персиваль не был бы Персивалем, если бы так легко повелся на это «прямо сейчас». — Что ж ты вытворяешь-то, малыш? Дьявол тебя задери, Криденс!.. Тебе же будет больно, — шепчет за спиной самый любимый на свете, постепенно приближающийся бархатный голос, усиливая и без того безумное возбуждение. — Я не хочу с дьяволом. Я хочу только с тобой. А больно мне не будет. Повернув голову для нового поцелуя, Криденс чувствует, как его начинает ощутимо потряхивать от напряжения. «Давай», — сами собой выдыхают губы, пока он еще больше наклоняется вперед, повинуясь нежной проникающей ласке Персиваля. К счастью нежничает тот недолго. Вскоре пальцы исчезают и Криденс расслабляется, позволяя склонившемуся к нему Персивалю полностью заполнить себя сразу и до конца. Персиваль. Безумие этот их танец. Безумие — поспешный уход из Переулка под ошарашенным взглядом Куинни, растерянным — Якоба и озадаченно-понимающим — сенатора Шоу, на чьей руке висит какая-то смутно знакомая блондинка. Безумие — горячая физическая близость. Безумие — любовь, которую они оба испытывают друг к другу. Любовь, которая окончательно сводит с ума не только стонущего и содрогающегося от наслаждения Криденса, но и его, Персиваля. — Не такая уж старая развалина, а, Криденс? Персиваль скрывает за привычной усмешкой то, что желанная разрядка так и не наступила. В конце концов, удовольствие Криденса, которого Персиваль опускает прямо на пол, — самое главное. — Какая еще развалина? — Криденс ойкает, чувствуя возбужденный член Персиваля, упирающийся ему прямо в бедро. — А ты разве нет?.. Я тебя обломал?.. Извини, я не нарочно… «Обойдусь, малыш», — хочет сказать Персиваль, но рука Криденса впервые за все время сама, без подсказки, накрывает его пах. И от движения неопытной ладони мир моментально рассыпается цветными яркими искрами — так, как раньше, наверное, не рассыпался никогда. Утром Персиваля будит звонок в дверь, за которой вполне ожидаемо обнаруживается Якоб Ковальски. — Перси, что происходит между тобой и Криденсом? — спрашивает Якоб, проходя в гостиную следом за Персивалем. — Я вчера видел ваш танец, — продолжая, волнуется толстяк. — Так вот, Перси, знаешь, что я тебе скажу? Это был не танец. Это было… — Безумие, — соглашается Персиваль. — И не ори так, Якоб. Криденса разбудишь. Криденс Утром Криденс просыпается под тихое журчание голосов в гостиной. Один, несомненно, принадлежит Персивалю. А вот второй тоже кажется знакомым… — Он несовершеннолетний, Перси. Хоть это ты понимаешь? — Но я люблю этого мальчика, — слышит Криденс, впопыхах натягивая пижамные штаны и майку. — Ох, Перси… — А этот мальчик тоже любит его, — произносит Криденс, как есть, босиком выходя в гостиную. Осмелел. Как же он осмелел. Но, возможно, все равно не стоит усаживаться на колени к Персивалю прямо в присутствии Якоба. Но Персиваль вроде совершенно не против, потому что мягко обнимает, обволакивая темным взглядом и прижимая ближе к себе. — Сумасшедшие, — вздыхает Якоб, качая головой. — Вы вообще понимаете, что натворили? Я даже не говорю о моральной стороне подобных отношений, но что скажет твой опекун, Криденс? — Он ничего не узнает, — заявляет Криденс, давя в душе ужас, который преследует его со вчерашнего вечера. Ведь в спутнице известного политика он неожиданно для себя признал… собственную сестру Частити. — Мы справимся, Якоб, — убеждает Персиваль, провожая торопящегося на работу Якоба. Справимся… Мы справимся… Быстро расставшись с немногочисленной одеждой, Криденс абсолютно обнаженным встречает Персиваля, позволяя обнять себя и снова утянуть на пол. Персиваль Они снова занимаются любовью. И снова на целый день остаются в тишине уютной синей квартиры. А вечером Персиваль находит на антресоли фотографическую камеру, купленную в лучшие времена и делает множество снимков. Криденс обнаженный… Криденс одетый... Они вместе… А еще через три дня один из этих снимков, где оба счастливо улыбаются в объектив, Персиваль вручает Криденсу, прощаясь с ним около дома Англичанина в Куинсе. — Завтра я заеду за тобой в школу, — тихо говорит Персиваль, пытаясь прогнать нехорошее предчувствие и образ Куинни, там, в Швейцарии, оплакивающей свою первую тайную любовь — темноволосого и темноглазого Алекса. Почему именно сейчас так напрягает, что Криденс не забрал новые, специально для него купленные Персивалем вещи, отделавшись расплывчатым: «Мне нельзя будет носить их там»? — Завтра я буду ждать тебя как обычно. Пылко поцеловав его, мальчик выскальзывает из машины, оставляя Персиваля наедине с дурным предчувствием и не менее отвратительными мыслями. Криденс Здесь царят холод, мрак и какая-то странная, почти на ощупь осязаемая, враждебная пустота. Но это только иллюзия. И Криденс запоздало понимает это, едва оказавшись в ненавистном доме. Собственном доме… — А вот и наша легкомысленная Джульетта вернулась, — усмехается Англичанин. И даже в обступившей их темноте Криденс читает в его холодных глазах приговор и себе, и своей первой любви. — Рубикон перейден, мальчик? Ну и как тебе этот Ромео, этот Персиваль? — елейным тоном спрашивает опекун, рывком толкая растерявшегося Криденса к стене. Персиваль Он долго курит, сидя в машине. Нужно ехать, но что-то словно удерживает… Дурные предчувствия, дурные мысли… Девица в мехах, которая стучит каблучками, неторопливо направляясь к дому… — Привет, крошка. Она ахает, едва Персиваль оказывается с ней, что называется, нос к носу. Ледяная блондинка, висевшая на руке сенатора Шоу. Невинный ангелочек, из-за которого его, Персиваля, когда-то выперли из полиции. Та самая… — Совсем с катушек слетел, коп? Я — Частити Гриндевальд. — А может, Частити Бэрбоун? — фыркает Персиваль, легко подталкивая ее к машине. — Садись, красотка. В гости поедешь. И, бога ради, не делай резких движений. — Правды хочешь, коп? — спрашивает она, странно сверкая глазами. Хотя нет ничего странного: по всему понятно, что Частити наркоманка со стажем, которая давно и прочно сидит на кокаине. — Я все тебе расскажу, если дашь сотню на дозу. — Лады, — покладисто соглашается Персиваль, заводя мотор.