Одуванчик, нежно заправленный за его ухо

      – Я ждал тебя. – Ёнхён буднично улыбнулся. Вонпиль уловил слабый запах ванили и улыбнулся в ответ. Но тут же Ёнхён почесал затылок. – Почему-то это уже вошло в привычку.       «Думать о тебе – вот что вошло в привычку», – подумал Вонпиль. Он заворожено проследил за рукой Ёнхёна. Она медленно пронеслась над самой его ладонью… и легла на закрытый блокнот.       – Сегодня ты снова играешь роль моего слушателя? Еще не надоело?       – Разве такое может надоесть? – сморозил очередную глупость Вонпиль, но уже не так об этом волновался, ведь знал, что Ёнхён ответит ему улыбкой в который раз. А главное – он верил, что эта улыбка искренняя.       – Пытался написать о море. Что-то дернуло меня вчера. Я сорвался вечером и пошел к берегу, тогда солнце только садилось. Людей почти не было. Это не передать – меня словно захлестнуло, я стал чиркать, чиркать до боли в пальцах. И вот что вышло, – он показал Вонпилю исписанные грязные страницы, поверх которых черной ручкой красиво были выведены слова. – В этот раз я написал о любви. Давно такого не было. – Ёнхён как-то неоднозначно посмотрел на Вонпиля исподлобья.       – То есть, сравнил любовь с морем?       – Именно. Прочесть? – Он доверчиво, с надеждой посмотрел в глаза Вонпиля. Разве не понятно, что тот ни за что не откажет? Разве ему не видно, как дрожит взгляд Вонпиля, когда тот прочитывает вновь одно из своих стихотворений или рассказывает о том, как его захватывает вдохновение? Вонпиль бы хотел позлиться из-за недалекости нового друга, но вот проблема – злиться он на него ну никак не может.       Ёнхён медленно раскрыл розовые губы. Вонпиль облизнул свои собственные. Слова петлями вылетали из его уст, и Вонпиль начал ощущать, как плавает под закатным небом, как вода закрадывается ему в уши, как хлещет его мягко по вискам, как он с головой окунается в нее и не может насытиться. Как его что-то подхватывает из глубин моря, и он не сопротивляется. Его ласкают и несут куда-то – он не вырывается. Он ощущал, как его обвивают крепкие руки за талию, как он гладит влажные темные волосы, заправляет их за ухо, чуть не роняя ютившийся там одуванчик, как его раскрытый рот дышит в чужой, в сантиметре от него. Как его нежно уносят в забытье и все так же ласкают, словно боясь навредить, сломать, его обнимают, прижимают к своему горячему телу, пахнущему ванилью, его крадут ночью, возвращают только в обед и не хотят отпускать. «Давай поплаваем еще немного. Я так скучал». «Я думал о тебе всю ночь. Тогда я написал стихотворение. Послушаешь?..»       Вонпиль задыхается и сильно краснеет. Автоматически закрывает лицо ладонями и бегает глазами по полю.       – Вонпиль? Все в порядке?       Ёнхён удивленно и даже как будто испуганно придвигается к Вонпилю. Тот лишь отодвигается. Он хочет, чтобы тот не видел его. Он хочет спрятать свое лицо у него в груди.       – Аллергия? Воспоминания? Я что-то не так сделал?       «Ты все сделал не так, – почти ревел про себя Вонпиль. – Ты влюбил меня в себя, черт возьми!»       – Господи, да что с тобой?!       Ёнхён замирает. По щеке Вонпиля тянется влажная полоса. Он недоуменно хлопает глазами и не знает, как быть. Вонпиль хочет встать, но боится, что запнется и упадет, выставив себя глупым. Он не хочет, чтобы Ёнхён думал о нем плохо. Что угодно, только не плохо…       – Вонпиль.       Вонпиль перестает ощущать власть над своим телом, когда его руки силой убирают с лица. Ёнхён хмурится и не замечает, что блокнот упал, и теперь его листы болезненно мнутся на цветочном пледе.       – Вонпиль, что случилось?       Вонпиль уже не плачет и не дрожит так сильно, как это начиналось. Но он не может смотреть в глаза Ёнхёну и думает только об одном: «Не смотри на меня. Не смотри на меня…»       – Скажи мне. Прошу, скажи мне.       Кажется, еще немного, и Вонпиль сдастся. Он не может слышать этот сладкий голос, что словно струится, завлекает его, кутает как в одеяло, баюкает. Не может видеть эти губы, мягкие, слегка потрескавшиеся, эти плечи, широкие, надежные. Эти сияющие глаза. Он тонет в море. В любви. В желтом облаке из одуванчиков и терпком запахе ванили. Вонпиль не может дышать и думает только об одном: «Обними меня. Обними меня…»       Он вздрагивает. Непонимающе смотрит перед собой и видит, как Ёнхён облегченно улыбается, заправляя волосы вместе с одуванчиком за ухо Вонпиля. Легкие Вонпиля переполняются запахом надежды и ванили.       – Наконец-то посмотрел на меня. Давно я так не пугался.       По щеке Вонпиля проходится шершавый большой палец. Горячий. Влажная дорожка стирается с его лица, и Ёнхён тихо смеется себе под нос.       – Так смотришь, будто я приведение какое-то.       Вонпиль не отвечает. Он не понимает, может ли сердце переместиться в виски, потому что в голове его отчетливо раздается стук. Ёнхён может его услышать. Вонпиля тянет за ниточки вперед, словно к магниту, но он сопротивляется. Время застревает в волосах. Время теряется. Вонпиль знает, что должен что-то сказать, но что – не знает совершенно. Открывает губы, но снова сминает их. Не замечает вовремя, что большая ладонь Ёнхёна легла на его шею, а улыбка уже не освещает его лицо.       – Так что случилось? – почти шепотом произнес Ёнхён, наклоняя слегка голову набок.       – Я… не знаю… наверно, из-за стихотворения… не знаю…       – Тебе не понравилось?       Вонпиль застывает. Застывает взглядом на глазах Ёнхёна. Они не моргают. Легкие наполняются до предела, но они будто никак не могут вдохнуть полностью. Вонпиль снова замечает, что все звуки исчезают. Только один звук остается – дыхание Ёнхёна и его собственное. Еще секунда, и Вонпиль накинется на добычу и съест ее. Он готов показать клыки. Готов утонуть. Готов…       – Вовсе не…       Слова тонут в чужих губах. Вонпиля ошарашивает током, прижимает к себе волна, душит тепло. Ёнхён нападает, но так же нежно, на нижнюю губу Вонпиля, и Вонпиль не может собраться с мыслями. Так этого и не сделав, он пытается хотя бы подстроиться под темп. Быстро, иногда задерживаясь, трепетно лаская, Ёнхён прижимал все сильнее. Вонпиль забыл, что он считал себя хищником. Вонпиль жертва, та самая жертва, которая отдает себя на съедение. Мазохист, думает Вонпиль, и полнейший дурак.       Он прижимается губами к губам Ёнхёна. Его обнимают за шею, потом за плечи, за талию, и Вонпилю приходится упереться ладонями в широкую грудь. Ему жарко, у него горит лицо и кружится голова так, словно его вот-вот стошнит. Он не знает, насколько он красный, но уверен, что этой краски хватит, чтобы окрасить тысячу бесцветных маков.       Ёнхён оставляет неизгладимый влажный след на его верхней губе и медленно отстраняется. Вонпиль тут же закрывает лицо ладонями, как только к нему возвращается сознание, и Ёнхён пододвигается вновь.       – Вонпиль? Тебе снова нехорошо?       – Конечно, нехорошо… – выдыхает он с трудом. На голову его легла большая рука.       – Знаешь, – начал Ёнхён как бы между прочим, – я ведь, кажется, из-за тебя написал это стихотворение.       – Кажется? – переспросил Вонпиль, пытаясь одновременно не задохнуться от смысла сказанного Ёнхёном.       – Ага, кажется. – Он закрыл ежедневник и упал на цветочный плед. На лице его играла счастливая, какая-то слишком счастливая улыбка. – Кажется, влюбился.