***
Спасаю девичью честь своей новоявленной младшей сестры Маруси после её первого боевого вылета. Она была штурманом, пилотом был полкан. Ей по традиции на общих основаниях после боевого вылета наливают пресловутые «боевые сто грамм». Много ли надо девушке весом сорок три килограмма в её возрасте, которая практически не закусывает? Её моментально развезло, поведение стало развязным. Как говорят в народе: «Пьяная девка пизде не хозяйка». Это то, чего я до ужаса боялась в прошлой жизни. Пришлось отвести в её землянку и усыпить заклинанием. Все смотрят на это безобразие спокойно: ведь кому, как не старшему брату, заниматься её моральным обликом? Она должна быть девушкой приличной. Проспалась, задумалась о своём поведении. Антипохмелина у нас нет, получила дозу «Сна без сновидений» и отправилась спать дальше. Когда она проснулась трезвой, я предложил задуматься о своём поведении. А то отправят беременную домой. А может и не отправят. Некоторые остаются с детьми в полку на прежних должностях, относятся к ним хорошо. А в тылу жизнь хуже. Она много думает. Марусин пилот в это время время слетал в боевой вылет с моим штурманом Лёхой Мышкиным. Лёха просит сменить ему пилота. А то я лечу, как попало, а виноват он. Может дать мне в штурманы мою сестру? Тем не менее Маруся совершает ещё два боевых вылета на ночные бомбёжки. А я совершаю один вылет вместе с Лёхой на аэродром с грузом «полтинников», то есть пятидесятикилограммовых фугасных авиабомб, и мы снова промахиваемся мимо зениток и «флакфирлингов», зато, если верить фотографиям, сделанным стрелком, попадаем в «стратегический объект Эм-Жо», что вызывает дружный ржач всего полка. Но мы ещё уничтожаем два «лапотника», так зовут пикирующий бомбардировщик «Юнкерс-87», и аэродромный заправщик. Боевой вылет нам засчитывают. После уничтожения двух «лапотников» мне становится легче, я считаю свой «Дуглас», разбитый на аэродроме прямым попаданием авиабомбы, отмщённым. Маруся отказывается от выпивки после полёта, это допускается. Ходит за мной, как хвостик, а меня это напрягает, ведь я на самом деле попаданка. А она пока невинная дева, кто же её спасёт? При этом её никто не домогается, ведь она не просто невинная дева, а невинная дева с табельным ТТ, может пристрелить охальника. Я совершаю боевой вылет вместе с Марусей, бомбили уже другой аэродром. Случилось чудо: мы с высоты восемь тысяч футов, если верить приборам, положили «полтинники» прямо на аэродромные «Флакфирлинги». Прилетаем, сдаём самолёт, его сразу заправляют, вооружают и в очередной вылет с другим экипажем. Итоги: после первого захода фашисты потеряли два счетверённых зенитных автомата, в один из них прямое попадание. Расчёты обоих автоматов — не жильцы после такого. Жертвой второго захода стал земляной капонир двух стопятимиллиметровых зениток, которые вышли из строя, а вот спаренный зенитный пулемёт винтовочного калибра МГ-34 ещё довоенной конструкции, стоявший в том же капонире, потерян явно безвозвратно. После нашего удара в атаку пошли штурмовики. Командир полка улыбнулся, посмотрев фотки. Ведь можем же. И это с его точки зрения зависит от отношений внутри экипажа. Заодно распорядился выделить из собственных запасов бутыль армянского вина и наливать только Марусе после каждого боевого вылета по пятьдесят грамм, пока не кончится бутыль.***
К нам пригоняют из Москвы новые самолёты: три А-20 старого образца и три нового: А-20Ж. Новые длиннее, мощнее вооружены и медленнее, моторы то большому счёту старые, новые патрубки не в счёт, а ещё они без штурманской кабины, в носу стоят четыре двадцатимиллиметровых пушки. Новые самолёты предназначались для флота для уничтожения мелких судёнышек и топмачтового бомбометания, то есть зашел сбоку и бомбу в борт, но сухопутный театр военных действий для нашей страны предпочтительней, поэтому их просто перераспределили в пользу сухопутной авиации. Поступают рацпредложения по переделке самолётов, что нередко практикуется у нас в частях. Самолёт был на Московском авиазаводе, ему заменили задний нижний пулемёт Браунинга винтовочного калибра на крупнокалиберный конструкции всё того же Браунинга, что объясняется упрощением снабжения боеприпасами, бомбодержатели теперь отечественного образца, не надо дорабатывать авиабомбы при помощи волшебной палочки или пользоваться переходниками. У нас есть творческая переделка задней верхней турели, когда она превращается в «спарку», стояла на моём старом самолёте, её переставили на новый. Штурман-бомбардир в модернизированном самолёте находится в кабине стрелка, что очень нравится нашему полкану, ведь на цель теперь наводит лётчик, поэтому штурман только кидает бомбы на цель, когда велено. Есть идеи снять вооружение в носу, застеклить и сделать штурманскую кабину старого образца. Или посадить штурмана за спиной пилота. Однако у нас есть пилот, который против переделок, ему больше не нравится ограниченный боекомплект двадцатимиллиметровых курсовых пушек, всего по шестьдесят выстрелов на ствол, чем новая компоновка. Мне тоже нравится идея стрельбы из пушек, но штурману лучше быть впереди. Совершенно неожиданно наш полкан говорит, что он верил в меня, я оправдал его ожидание. Что он имел ввиду? Наконец всем объявляют: есть трое желающих летать на самолётах нового образца, их как раз три, так что переделывать не будут. Два «Бостона» старого образца, ранее воевавших в нашем полку, отправляются в дивизионные авиаремонтные мастерские на замену изношенных моторов и плановый ремонт, как только добьют моторесурс. Из заменят три только что прибывших «Бостона» старого образца. Полкан лично займётся переделкой моего «Бостона» в тренировочный. А пока отдыхаем, сам полкан и ещё один пилот отправляются на боевое задание. Подходящего задания нет, но связываются со штабом нашей авиадивизии, полкан лично говорит с начштаба по телефону, к нам вылетает По-2 с заданием и начштаба, который хочет глянуть на новые самолёты. Командир нашего авиаполка объявляет о новом составе экипажей. Количество стрелков благодаря недавнему пополнению выросло с четырех до девяти. Да, стрелков нам не хватает, но в плохую погоду они не очень то и нужны. Они самая несчастная часть лётного состава в нашем авиаполку. Наши пилоты возвращаются с боевого вылета. Говорят, что классно, но маловат боекомплект. Это практически не лечится, разве что поставить ШВАКи, батарея из шести пушек в носу с боекомплектом по триста выстрелов на ствол — мечта маньяка, но будут проблемы с развесовкой. Наступает ночь, мы с Марусей на «Бостоне» старого образца летим вырабатывать моторесурс двигателей, заодно ведём полк «Бостонов», укомплектованный нормальными людьми. Интересно, когда в Виннице организуют светомаскировку? Кидаем САБы, девятнадцать бомбардировщиков валят бомбы на станцию. На обратном пути после восхода солнца нас встречают Ла-5, через короткое время появляются «мессеры». «Мессер» по умолчанию, то есть без цифр, — это «Мессершмитт-109». Бомбардировщики сбиваются в кучу, а у нашего экипажа, минуточку, ночной вылет без стрелка. Остаётся просто лететь вперед навстречу восходящему Солнцу… Зайдут в хвост и собьют. Немцы сковывают наши истребители, которые лезут в драку, и атакуют бомбардировщики. Причем «мессеров» меньше, чем наших истребителей. Мимо проносится огненная трасса, а я в только слышу в наушниках переговорного устройства, как Маруся повторяет «Отче наш». Ситуация потрясающе абсурдна с некоторых точек зрения. Мы подходим к нашему аэродрому: один бомбардировщик пошёл на вынужденную, ещё из одного выбросились с парашютами. Мы пока летим. Немцы сбили наших пять истребителей, сами потеряли четыре, из них два сбиты бомбардировщиками. Докладываю полкану о посадке. Он, не дожидаясь моего ответа, говорит, как так получилось. Мы вылетели с задержкой по не зависящим от нас обстоятельствам, у нас ради экономии слишком сильно разбавили американский бензин отечественным, поэтому летели медленнее, чем надо. Мы прилетели на два часа десять минут позже. Будут сделаны оргвыводы. Выпиваем «боевые сто грамм», в случае Маруси пятьдесят грамм вина, и идём спать. Мою младшую сестру трясёт, у неё мандраж. С ней в землянке живёт пять человек: три оружейницы, телефонистка из штаба нашего полка и механик, если что механика зовут Таней, она предпочитает именовать свою должность в мужском роде.***
Меня будят: приехали артисты. Сооружена деревянная сцена. Сначала идут пропагандистские речи о преимуществах советского строя, которые вызываю у меня скептицизм, в прошлой жизни моя бабушка любила вспоминать семидесятые и восьмидесятые без прикрас. Следом выступает певец, поющий военные марши, выступление цирковых акробатов, далее чтение стихов, завершается выступлением певицы, поющей романсы под аккомпанемент аккордеона, напоследок митинг, с которого я тихо сваливаю. Всё на уровне чуть выше деревенской самодеятельности. Мероприятие на сегодня не закончено, у нас комсомольское собрание. Здесь надо понимать, что некомсомольцев в лётное училище не брали, даже волшебников, поэтому у нас аншлаг. На более унылом мероприятии мне бывать ещё не доводилось, даже в партизанском отряде было веселее. Партия, Ленин, Сталин, положение на фронтах, я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заснуть на ответственном мероприятии. Всегда голосую за. Почему нам после этого не наливают «боевые сто грамм»? И не дают молоко за вредность? Надо бы...***
Ночью мне не спится, обычно в это время ночные вылеты. Но на моё счастье вчера вечером приехала телега полевой почты, мне пришли письма от отца, деда, отдельное письмо от двоюродной сестры Тани, военфельдшера Семёныча, что приводит меня в восторг, Маргариты Самойловой и Валентина Гарина. Иду в столовую, там можно выпить чаю в свободное от приёма пищи время и написать письма. Дед спрашивает, как дела. Пишет за него Таня. Как мне воюется, как живётся, как Маруся? Пишу короткое письмо. Таня пишет о своих делах, пошла работать на завод, окончила семилетку, просит прислать мою фотографию у самолёта лично ей. Отец пишет в своём патриотичном тоне, напоминает, чтобы я по ходу войны писал письма и присматривал за младшей сестрой. Пишу короткие письма старшей сестре, матери и отцу. Думаю, что делать с Таней, как бы её интерес не пошёл в неправильную сторону. Она же кровная родственница. Военфельдшер Семёныч интересуется, как дела. Их недавно освободили от немецко-фашистских оккупантов, ждёт распределения в воинскую часть. Награждён отпуском в Ростове-на-Дону, но отказался. Мою любимую Машу послали, так послали, причём, судя по выражению, в жуткую дыру на Запад. Практически штрафбат. С орденами и медалями прокатили, здесь всё по-прежнему. Как бы не в Польшу. Естественно, не одну. Пишу, как дела, занудствую. У меня был воздушный бой, но в мой бомбардировщик не попали. Писать о том, что мы огребли от немецких истребителей, исключительно по дурости наших, нельзя — это пораженчество. Валентин Гарин пишет мне от имени партизан всего нашего отряда, по крайней мере от тех, кто помнит меня. Остальная часть письма отрезана и стоит штамп "Проверено военной цензурой". Пишу, что я в авиации, всё по прежнему, бьём немецко-фашистских оккупантов. Кормят хорошо, особенно после военного училища. В довершение всего со мной здесь младшая сестра, она тоже на воинской службе. Список всего, что запрещено писать в письмах, не упомнишь. Обратный адрес: номер воинской части, номер роты, имя фамилия. Маргарита Самойлова пишет ни о чём. Живут потихоньку, на новом месте жизнь скромнее, поскольку партизан становится всё больше, а еды всё меньше. Зато у них много картошки, ржи и овощей, а также забьют в предверии зимы скотину, так что с голоду не помрут. За июль-август ей дали орден "Красной звезды" и медали "За отвагу" и "Партизану Отечественной войны" II степени. Ответ напишу потом. Совершенно неожиданно появляется Маруся, которая хочет знать, что именно я пишу родне. Вдруг они узнают, что она недавно напилась и вела себя неприлично. Однако её старшая сестра в этот возрасте вовсю вела личную жизнь, не скрываясь. Успокаиваю и даю прочитать. Она интересуется, кто такая Маргарита Самойлова. Объясняю, что партизанка, с которой мы общались. Нет, она беременна не от меня. Маруся тоже строчит письма, причём простыни. Особенно Тане. О том, что я сильно изменился в партизанском отряде, она уже писала, причём всем родственникам. Сочла, что война сильно меняет людей.***
Рано утром меня будят. Пора на вылет на новейшем чуде заморской техники, доработанной нашим полканом и техниками. Итак: между фюзеляжем и мотогондолами установлены два самодельных бомбодержателя, где висят две "пятисотки", по одной с каждой стороны. В "Бостоне" два бомбоотсека, в каждый можно подвесить по восемь "соток", но это предел. На большие дальности так лучше не летать, потому что в плохую погоду выше расход топлива, необходимо предусмотреть возможность маневрирования в бою на полной скорости, поэтому боевой радиус действия — это практическая дальность, делённая на три, в плохую погоду — на четыре. И это если заправлять чистым американским бензином. На максимальную дальность полную бомбовую загрузку могут не брать, особенно на самолётах с изношенными моторами. У нас появляются соображения в виде фактического наличия тех или иных авиабомб на складе в текущий момент, вместимость фюзеляжа и прочее. Моряки говорят, что при некоторых условиях в бомбоотсек "Бостона" входит торпеда. Полкан подумывает о подвешивании "полуторки", то есть ФАБ-1500, не исключено, что для этого потребуется снять люки бомбоотсеков. Объединить бомбоотсеки нельзя, поскольку это среднеплан и в перегородке несущие элементы, к которым крепятся крылья. Передняя половина первого бомбоотсека переделана в кабину штурмана, площадь остекления увеличена. Значит, можно нести только двенадцать "соток", но это компенсируется двумя внешними узлами подвески. В передний бомбоотсек повесили четыре "сотки", в задний восемь "полтинников". Самолёт заправляют чистым американским бензином, то есть без примеси отечественного. Заменена задняя верхняя пулемётная турель, наложены чары герметизации. Да, гермокабины здесь нет, а дует будь здоров. У меня установлена опциональная кинокамера, дополняющая фотопулемёт. Стрелок занимает своё место, в кабину пилота залезают полкан, Маруся и, в конце, — я. Полкан сидит на маленькой сидушке в самом конце кабины, я спереди, Маруся позади меня, то есть в середине. Ширина фюзеляжа не позволяет поставить два места рядом. Я в предрассветной мгле выруливаю на полосу и взлетаю. Наша цель — железнодорожный мост около небольшого поселка. ПВО — будь здоров, по данным аэрофотосьёмки четыре автомата калибром тридцать семь миллиметров, три "флакфирлинга" и шесть одноствольных французских двадцатипятимилиметровых автоматов, в двухстах метрах в стороне четыре зенитки "восемь-восемь" образца восемнадцатого года, которые от штурмовиков защищают шесть "Эрликонов". Видать, немецких зенитчиков где-то приложили, наш аэродром защищает батарея из трёх тридцатисемимиллиметровых автоматов при штате четыре штуки, — один был уничтожен "лапотником" ещё в прошлом году. Новый так и не прислали. Рано утром местные жители и живущие около моста солдаты начинают топить свои печки и буржуйки. Всё в дыму, а если учесть то, что утро холодное, к этому добавляется то ли смог, то ли туман. И жгут они не нормальные дрова, а что придётся. Подлетая к аэродрому, мы видим идущий состав. Мы делаем несколько кругов над полем на низкой высоте, ожидая паровоз. Повисший над мостом смог, по замыслу полкана, затруднит стрельбу вражеских зенитчиков, не говоря уже о том, что у них скоро завтрак. Когда паровоз подходит к мосту, я чувствую себя джедаем из "Звёздных войн". Комполка говорит, что умом понять невозможно, можно только почувствовать момент, когда паровоз окажется на мосту и отвлечет на себя внимание охраны. Задача штурмана понять, когда надо сбросить бомбы. Любые размышления на эту тему чреваты гибелью. Надо просто атаковать. Мы несемся на полной скорости прямо над землёй, мост не видно из-за печного дыма, но столб дыма из паровозной трубы показывает направление, замечаю, что полкан что-то шепчет Марусе. После сброса "пятисоток" самолёт делает горку, но я прижимаю самолёт к земле и ухожу на минимальной высоте. Маруся пихает меня в плечо. Набираем высоту, разворачиваемся, сбрасываю газ, — надо сфотографировать результат. Делаем круг и облетаем цель, вражеская зенитная батарея вяло стреляет по нам. Полкан сначала рассматривает в подзорную трубу, потом отдаёт её Марусе, достаёт американский фотоаппарат "Кодак", цепляет длинный объектив, от взмаха волшебной палочки исчезает боковое стекло, и фотографирует мост с разных сторон. Мы в него попали. Стекло после фотографирования оказывается на месте. Ищем следующую цель, едут три грузовика, это не очень интересно. Летим дальше. Кажется, это немецкие артиллеристы, лошади тащат орудия, мы их подловили на марше. Полкан напоминает мне про кинокамеру. Память предыдущего владельца тела выдаёт налёты немцев на колонну окруженцев и беженцев, а память прошлой жизни картину "Фашист пролетел". Захожу на низкой высоте со стороны солнца, включаю камеру и из четырех пушек и двух крупнокалиберных пулемётов открываю огонь. Сразу изо всех стволов. "Смешались в кучу кони, люди" ©. Выключаю кинокамеру. Захожу на второй круг, но полкан велит лететь над немцами. Маша сбрасывает "сотки" и "полтинники" из бомбоотсеков, стрелок стреляет по немцам из нижней установки. Снаряды закончились, но у меня есть патроны к двум крупнокалиберным "Браунингам". Снова включаю кинокамеру захожу на второй круг, ведя огонь из пулемётов. На этом всё, можно возвращаться. Выключаю кинокамеру и набираю высоту, стрелок фотографирует немцев. Снова возвращаюсь с боевого вылета навстречу восходящему Солнцу. Возвращаемся на аэродром. Оказывается, полкан успокаивал нервничающую Марусю, когда шептал ей на ухо. Зачем психовать? У неё целая четверть секунды, чтобы сбросить "пятисотки" по невидимой цели. Вердикт: одна бомба угодила в боковую ферму моста, другая в пролёт, паровоз, скорее всего, уничтожен. Прогоним немецких оккупантов — рассмотрят поподробнее. Полкан обычно снимает на цветную лендлизовскую фотоплёнку. Печать фотографий займёт больше времени. Под раздачу попал дивизион стопятимиллиметровых гаубиц на конной тяге. Киноплёнка проявляется. Кинокамера скоростная — снимает со скоростью сто двадцать кадров в секунду вместо обычных двадцати четырёх. Завтра покажут перед кинофильмом. Да, к нам иногда приезжает кинопередвижка, но советские немые фильмы меня не торкают. Они, вроде, даже озвучены, но показ кино этот самый звук не поддерживает. Я воспользовался случаем и поинтересовался: до этого меня награждали фотографированием и фотографированием со знаменем части. Родственники просят фотографию у самолёта. Полкан фотографирует нас с Марусей, стоящих на крыле у кабины. Потом делают кадр с комполка и стрелком Витей Сергеевым. Начальство решило проявить милость — ему нравится новый "Бостон". Всех награждают цветным фотографированием у самолётов. Напрямую отправить нельзя, фото с самолётом могут сосчитать раскрытием военной тайны, а все письма из волшебных военных частей в обязательном порядке проверяют на чары. Делают пять одинаковых квадратных фотографий меня с младшей сестрой, на задней стороне появляется штамп "Проверено военной цензурой", Маруся пишет на задней стороне, кому фото, прилагает письмо, потом полкан поражает заклинанием стопку фотографий волшебной палочкой, она превращается в лист тетрадки в линеечку, я пишу короткое письмо своей старшей сестре. Отправят через соседний полк. Когда кровная родственница моего тела получит письмо, оно превратится в фотографии и настоящее письмо.***
К нам прибывает самолёт из Москвы — "Дуглас" С-47 в сопровождении четырёх истребителей, битком набитый пассажирами. Это американский прототип нашего Ли-2. Полкан отправил телеграмму, что "Бостон" А-20Ж доработан, стал гораздо лучше. Там несколько инженеров из НИИ ВВС, офицеры, непонятно на какой должности, лётчик-испытатель и два американца в сопровождении переводчика в форме НКВД, работающие на "Дуглас". Тщательно "обнюхивают" самолёт. Рассматривают все переделки, включая верхнюю пулемётную турель, фотографируют, записывают. Американцы расспрашивает меня, спрашивают, как дела, какие впечатления от "Бостонов" старого и нового образца. Жалуюсь на проблемы с подвеской авиабомб большого калибра и маленький боекомплект к пушкам. Всё тщательно записывают и обещают, что скоро пойдут в серию самолёты с четырьмя подкрыльевыми держателями для пятисотфунтовых авиабомб и новой задней турелью с двумя пулемётами и электроприводом. Предлагаю повысить калибр пушек до одного дюйма. Говорят, что и так есть проблемы с прочностью. Потом рассматривают на солнце кадры нашего короткого фильма и забирают его с собой в Москву. Марусе велено говорить, что ей восемнадцать, на самом деле скоро шестнадцать. Просит заменить водку, выдаваемую после боевых вылетов, на вино, желательно некреплёное, а то от водки ей плохо, а выпить хочется. Записывают.***
До решительного штурма Киева несколько дней. Это, чисто теоретически, совершенно секретно, но чисто практически все об этом знают. Перед напряжёнными боями нам дают несколько дней отдыха, а после завершения операции нас отправят на плановый отдых в санаторий. Полкан подписал представление к орденам за вылеты. Оказывается, младшая сестра Маруся оформила на отца денежный аттестат. Деньги пойдут на восстановление после войны. Ему обещали выдать комнату или участок земли. Лучше участок земли, а там, как нибудь, отстроимся. Перед самым вылетом к нам на По-2 прибывает военфельдшер Семёныч. Точнее, старший лейтенант медицинской службы Иванов. Давно обещали прислать фельдшера, но не было кадров. Семеныч, хоть и полный лишенец, но понимает порядок использования зелий, а также прекрасно разбирается в лечении простудных и желудочных заболеваний у нормальных людей. Распределение крайне немногочисленного свободного квалифицированного медперсонала — очень большая проблема в волшебных частях. Семеныча хотели получить восемь частей, но он сумел попасть сюда. Ему скучно, хочется человеческого общения с подобными себе, то есть попаданцами из женщин в мужчин. Подробности потом, он должен познакомиться с медперсоналом авиадивизии и встать на довольствие. Неожиданно знакомлюсь с Львом Вронским, бывшим графом. Он занимается топографической разведкой. Их зачарованные самолёты временно будут летать с нашего аэродрома и проводить картографическую съёмку правобережной Украины. Кормчтся в нашей столовой. Винницкую и Житомирскую области отсняли довольно давно, ещё во время Курской битвы, сейчас будет снимать западнее. Командир нашего авиаполка считает, что это посложнее авианалётов.