***
Нам выдают "Бостон" старого образца, то есть со штурманской кабиной. Нам вешают в бомбоотсеки шестнадцать "соток", под крылья "два с полтиной", то есть по двести пятьдесят. Мол радуйтесь, что не по пятьсот. Мы в сумерках выруливаем на полосу и, судя по звуку, нас заправили отечественным бензином. "А что такого?" — скажут некоторые. Ну да, лететь относительно недалеко, моторы недавно перебрали. Взлетаем. Внизу всё белым бело и найти линию фронта не просто. А ещё ветры в этих краях в основном северо-западные, поэтому он дует нам в морду, а на высоте он будь здоров, мы идём навстречу ветру с полной загрузкой. Мы летим без стрелка, но вылет стрелком на кого-то запишут. Остаётся молиться, чтобы немцы почистили железную дорогу, тогда мы можем увидеть тонкую чёрную линию. А можем и не увидеть. Нифига не видно. Маруся молится о нахождении цели. Нам надо будет получить подтверждение от партизанской агентуры. Нам не везёт и мы возвращаемся. Посадка с полной бомбовой загрузкой — ещё тот аттракцион. Можно при этом самим взорваться, такие случае были. Но полоса бетонная и нутром чую, что всё будет хорошо. Бензин практически на ноле. Мой доклад принимает сам комдив. Сообщаю, что моторы работают с проблемами, сильный встречный ветер. Хмурится, велит заправить самолёт, через час второй вылет. Взлетаем через два с половиной часа. Опять ни хрена не видно. Маруся по внутренней связи требует не материться, она читает "Псалтырь", который дала мама. Наконец марусины молитвы услышаны, она замечает подозрительный огонёк. Ура, мы видим паровоз, периодически освещающий путь прожектором. Впереди четыре контрольных платформы, значит, это точно немчура. Попались, голубчики. Заходим и с двух тысяч футов валим шестнадцать "соток" на вражеский состав. Впереди состава открывают огонь в воздух из пулемётов, но трасса проходит в стороне. Есть точка зрения, что фугасно-зажигательные бомбы лучше чистых фугасок, потому что пожары от обычных фугасов могут быть слабые и их можно заметить разве что с По-2. У нас еще две бомбы под крыльями, которые надо бросать с отдельного захода, такова конструкция импровизированного бомбосбрасывателя, не предусмотренного заводом-изготовителем. Мы разворачиваемся и идём на второй заход, воздух прорезают две пулемётные трассы, Маруся кидает две бомбы. Набираем высоту и идём на аэродром. "Я скинула бомбы на зенитчиков, стрелявших по нам. Кажется, они нас слышали, но не видели. Будут знать, как стрелять по нам," — говорит мне младшая сестра. Нашей мечтой является вредноскоп — это устройство, позволяющее определять опасность. То есть если есть риск нарваться за сильное ПВО или где-то рядом блуждает ночной истребитель, но он подаст сигнал. А пока мы идём на высоте, потому что ветер сильнее. Бензин на исходе, а приводная радиостанция молчит. Начинает светать, мы опускаемся ниже облачности и Маруся седьмым чувством выводит нас на аэродром. Зенитчики не стреляют, самолёты похожи на наши штурмовики, садимся. К нам подъезжает "Виллис" с нашим офицером, командиром истребительного авиаполка. Мы сели недалеко от Мозыря рядом с линией фронта. Опознали "Бостон", поэтому не стреляли. Завтракаем вместе с пилотами Ла-5, обмениваемся байками. Здесь же на аэродроме стоят два штурмовых авиаполка на Ил-2, которые мы и заметили. После завтрака нас заправляют и мы летим на юг в Киев. Нас встречает майор Волкогонов, принимает доклад. Как только партизаны подтвердят уничтожение состава, нам засчитают боевой вылет и выплатят наградные за паровоз. Мы отправляемся отсыпаться. "Боевые сто грамм" нам не наливают, запретил военфельдшер Семёныч.***
Пока партизаны не подтвердили боевой вылет, мы, чтобы не бездельничали и морально не разлагались, должны слетать ещё раз. А ещё мы после госпиталя и отпуска, значит отдохнувшие. Мы вылетаем вечером и со стрелком двумя самолётами. Надеемся найти цель в сумерках, а ночью вернуться обратно. Встретим истребители — в облака. Авось не убьёмся. И правильно, что летим засветло. Нам попадается явная вражеская танковая часть. Выныриваем из облаков, скидываем бомбы с трёх тысяч футов и быстро валим отсюда, наш стрелок успевает сфотографировать. Нам вслед стреляют. Низкие облака прошивают трассы. Ближе к утру мы узнаём, что это не танки — это самоходки, но точно вражеские. Я пытаюсь возразить, то любая бронированная хрень на гусеницах, ползающая по земле — это танк. Но это не важно. В расположение воинской части мы попали, так что боевой вылет засчитан. Самоходки врага не пострадали. Партизаны по-прежнему молчат. Но, как нам сообщают, немцы расстреляли несколько подпольщиков. Мы летим в очередной налёт на железную дорогу. На этот раз без бомб на подкрыльевой подвеске, только с "сотками". Мы находим цель, бомбим, обратно выходим на наш аэродром около Чернигова. Посадка на "Бостоне" на грунтовый аэродром — занятие не для слабонервных, особенно если грязь. Но сейчас просто — есть смерзшийся грунт. Мы должны отправиться на юг, но начальство ждёт новостей от партизан. Мы летим в очередной ночной вылет с шестнадцатью "полтинниками" и двумя "четвертаками", по есть по четверти тонны. На нашем аэродроме закончились "сотки". Ищем цель. И снова ничего не видно. Внезапно раздаётся странный грохот, одно мгновение ужаса, кажется я поседел. Что это?! Я перекрестился. Странный треск, кажется самолёт разваливается. Маруся вроде в порядке. Сбрасывает бомбы и вовремя, снова этот странный дикий грохот. Очередное мгновение ужаса. Маруся вопит по внутренней связи, что она не сможет выпрыгнуть с парашютом. Моя новая мать мне этого не простит, умирать — так вместе. Идём на вынужденную посадку. Самолёт не слушается рулей. Точнее слушается, но работает только элерон левого крыла. Мы идем сквозь облачность вниз. Правый мотор не работает. Мы садимся на поле. Самолёт рикошетирует от снега и подскакивает, и так несколько раз. Во время очередного подскока перемахиваем через низкие деревья. В конце нашей приземления мы цепляем крылом и нас разворачивает. Вылезаю, самолёт медленно тонет. То, что нам казалось полем, на самом деле оказалось болотом. Маруся вылезает самостоятельно, она жива и здорова, а вот её парашют — нет. Обычно парашюты лежат долго и их никто не проверяет, а тут он подлетел и врезался в потолок, одновременно выбило остекление. Я освещаю самолёт при помощи огонька на волшебной палочке. Нам сильно повезло, "четвертаки" висят под крыльями, они не сбросились. Правое крыло пробито, кабина стрелка в хлам. Мы забираем неприкосновенный запас, мой парашют и перебираемся по левому крылу на вроде бы целый лёд. Наше предчувствие сработало верно — мы нарвались на ночной истребитель немцев. Грохот, — это он нас решетил из пушек. Если бы у нас был стрелок, то он не жилец. У самолёта оставаться бесполезно, он утонет в болоте. Говорят, из парашютного шёлка хорошие палатки. Проверим. Другого укрытия у нас нет. А может попытаться сделать иглу? Только как? Можно, конечно, что-то сообразить с сооружением этого шедевра эскимосского строительства. Помнится, в прошлой жизни сообщали об отелях изо льда. Только как сделать, чтобы крыша не обвалилась? Вокруг белое пространство, любой огонь может привлечь карателей. По закону подлости они заметят его раньше партизан. Маруся, как штурман, указывает направление, куда нам идти. Через пару часов после вынужденной посадки мы добредаем до края болота. Всё же часы у нас есть и работают. Начинается осинник, после блуждания по которому мы снова выходим на то болото, на которое мы сели. Если мои ботинки ещё как-то держатся сухими, то марусины сапоги полны снега и у неё мокрые ноги. За что нам это? Уходим в осинник, втихаря съедаем по банке сгущёнки. Неожиданно появляются какие-то люди. Их пятеро, нас двое, их винтовки за спиной. Я достаю "Наган", Маруся — ТТ. — Стой, руки вверх! — громко говорю я. — Мы партизаны. Товарищи лётчики, наш часовой заметил, как вы освещали самолёт. — А вы точно партизаны? — спрашивает Маруся. — Так точно. У нас здесь лагерь. — А вдруг мы немцы? — У вас самолёт со звёздами. Мы к самолёту на лыжах, потом по вашим следам. Неожиданно раздается треск сломавшейся ветки, моя сестра пару раз стреляет на звук. — Свои! — раздаётся крик. — Ладно, веди в лагерь, — говорю я. К счастью, Маруся ни в кого не попала. Мы идём в партизанскую базу. Полчаса блуждания между деревьями, иногда по пояс в снегу, и мы доходим до партизан. Типичная землянка, тесная и с низким потолком, хозяева любезно растопили печь. К утру в землянках холодно. Мы объясняем, что мы не в форме, — немцы лётчиков в плен не берут. До фронта всего полсотни вёрст, но там полно немецких патрулей — хрен проскочишь. Мы можем пожить у партизан. Хлеба, картошки и овощей у них хватит до июня. Они отправят вестового в штаб бригады, там есть рация.***
Партизаны не верят, что меня наградили медалью "Партизану отечественной войны" II степени. А в то, что я был окруженцем — поверили. А ещё на нас попали вши. То, что торчит из болота, постепенно разбирают на металлолом. При нас алюминиевые детали обшивки при помощи деревянного молотка и брёвнышка превращают в тарелки. Вечерами светит керосиновая лампа, заправленная авиабензином. А ещё им можно заправлять зажигалки, автомобильный для этого не подходит. Хочется закосплеить Йоду со звездолётом, но нельзя. Самолёт должен лежать в болоте. Удаётся снять одну двухсотпятидесятикилограммовую фугасную авиабомбу. Из неё уже выплавляют тротил.***
Через пару ночей около нас садятся два По-2 на лыжах, одним управляет наш комэск Крашенинников. Он, вроде, единственный, которого не послали в другой полк. Кто-то должен вести обычные бомбардировщики. Несмотря на затишье, они летают, как минимум, один раз в неделю. Всё, отдохнули и хватит. Одеваем лётные очки, укутываем лица и летим через линию фронта. Партизанам привезли триста килограмм боеприпасов. Мы сдаём По-2, нас сажают на три По-2 с колёсным шасси, и мы летим на наш аэродром в Киеве. То, что мы потеряли "Бостон", хрен с ним. Новый самолёт вчера пригнали из Москвы. А20Ж нового образца с двадцатимиллиметровыми пушками в носу. Опытный пилот ценнее самолёта, а американцы новый пришлют. Сейчас самолёт творчески дорабатывают. Подкрыльевые пилоны надо крепить без магии — на болтах, так надёжнее, и не нарушается кристаллическая решётка. Нам засчитывают боевые вылеты, которые подтверждаются партизанами. У нас прямое попадание в паровоз, со второго захода бомбы легли рядом с вооружённой мотодрезиной, она в ремонте, поэтому комдив решил засчитать как два боевых вылета. У нас той ночью было два вылета, один из которых боевой, а так будет два. Когда мы летали на вылет только с "сотками" и попали в станцию... Короче, мы попали не в саму станцию, промахнулись на триста метров. Пострадал подъездной путь к лесопилке, один вагон под списание, пять в ремонт. Мы при этом ухитрились положить две бомбы в барак железнодорожных рабочих, убито и ранено более двухсот человек, ещё одна бомба попала в караулку, погибло несколько полицаев. Рабочие из Польши, их никому не жалко, запишут, как солдат-железнодорожников. Ну и напоследок, бомба попала в частный дом, где жил партизанский информатор, а к нему под видом местных зашли два партизанских начальника. Между прочим, собрать информацию о наших подрывах. Всех убило. И что нам за это будет? Ничего не будет. Просто боевой вылет. В это время на станции был путеразрушитель. За его уничтожение обычно дают орден Ленина, но мы в него не попали. Если что, полученные у партизан вши при помощи магии выводятся за несколько минут. Комдив недавно проявил щедрость. Шесть "Бостонов" соседнего авиаполка возвращались с дневного вылета и оторвались от основной группы. Их догнала пара "Мессеров", они легко отбились. "Мессеры" в кого-то попали, но несильно. Всех стрелков осчастливили медалями "За боевые заслуги". Для пилотов и штурманов соседнего авиаполка провели массовую раздачу орденов "Красной звезды". Приказы о награждении подписаны, все ждут награды. Маруся совершенно неожиданно получила первую боевую награду. За спасение "клубка", то есть магического навигатора, ей вручили медаль "За боевые заслуги", а также выплатили премию в три тысячи рублей. Новый до войны стоил семьдесят. К этому прибавилось фотографирование со знаменем нашего авиаполка.