***
Командир авиаполка вместе с ещё одним пилотом потопил канонерскую лодку врага. После освобождения Николаева это подтвердила спасательна служба флота. Канонерская лодка представляла себя десантную баржу, вооружённую парой стопятимиллиметровых гаубиц и обвешанную танковой противопульной бронёй. Мы подозреваемся в потоплении такой же канонерской лодки и небольшого румынского речного теплохода, кто-то попал «пятисоткой» между этими корытами и им близким взрывом продырявило борта. Оккупанты начали драпать из Николаева и поднимать суда не стали. Пароход уже подняли и после ремонта передадут Днепровскому пароходству, канонерку тоже поднимут и, может быть, если ремонт признают целесообразным, зачислят в состав флота и будущей Дунайской флотилии шхерным монитором. Или разберут на металлолом. Этой ночью с «пятисотками» летали всего четыре самолёта. Было темно, летали без стрелков, бомбили по случайным огонькам и приметам, и понять, кто, конкретно, куда и в кого попал, невозможно. Засчитали боевой вылет, и то хорошо. Я пропустил эпичный бой. Восемь «Бостонов» нового образца летали на ночную бомбёжку, возвращались на рассвете. Боекомплект к пушкам и пулемётам не израсходован, но, естественно, он есть при вылете. Их встретили истребители сопровождения и все пошли на свой аэродром. Потом видят, — немцы летят. «Лапотники» в сопровождении «Мессеров». Наши «Яки» сковали боем часть немецких истребителей, «Бостоны» атаковали «Лапотников», те сбросили бомбы и бегом отсюда. Завалили пять пикировщиков и один истребитель. Надо сказать, «Лапотник» — практически незащищённая машина, которую может завалить даже «Як» с его слабеньким вооружением. От точного залпа из всех носовых стволов «Бостона» он разваливается. Ил-2 покрепче будет, хотя обстрел «Бостона» он тоже вряд ли выдержит. У нашего штурмовика логичная схема бронезащиты: ружейно-пулемётный огонь с земли выдерживает, в большинстве случаев хватает. «Эрликон» — с трудом, только покажите мне самолёт, который держит обстрел из «Эрликонов»? Это Ил-2, — если ему повезёт. Наши истребители сбили три вражеских ценой трёх своих. Я во время этого боя был на аэродроме. На моём счету появился второй сбитый самолёт. Во время предрассветной бомбёжки я оторвался от коллектива, то есть эскадрильи. Солнце уже встаёт, поутру над нашими войсками, наступающими на юг, появилась «Рама». Самолёт очень подлый: как не атакуй, он всё время повернут пулемётом, но он слабенький. Мнение о том, что из пулемёта можно попасть за километр — исключительно оптимистично, да и у меня прицел получше. Фашист уклоняется от атаки, открыл огонь, но мы на атаках вражеских колонн собаку съели, а боевой опыт не пропьёшь, особенно если не пить даже «боевые сто грамм». Подошёл в упор и дал залп из всех носовых пушек. Один боковой киль «Рамы» просто отвалился, никто с парашютами не прыгал. Победу подтвердили сухопутные войска, обнаружив сбитый самолёт. Весь экипаж «Рамы» погиб от огня пушек моего «Бостона». Меня поздравляли со сбитой «Рамой», мол не каждый истребитель собьёт, а я… Меня спросили, что я чувствую с такой равнодушной мордой. Пришло честно признаться: как будто это очередной грузовик, уничтоженный при штурмовке колонны. Ничего особенного, надо подойти поближе, точно взять прицел и бить изо всех стволов. Народ понимающе кивает.***
Скоро год, как я в новом теле. Можно сделать определённые выводы. Надо сказать, предыдущий владелец тела пару раз впал в панику, а было из-за чего. Его обвинили в трусости и собирались отдать под трибунал. Повод? Девять боевых вылетов и всего два боя. Не сбил ни одного самолёта. Явный трус. Ну и воевать в пехоте не хотелось, а командир эскадрильи обещал отправить в пехоту, даже У-2 не доверят. А ещё комэск сорвал сержантские лычки. Только отправить в пехоту не смогли, а начальство потом удрало на самолёте на последних каплях авиабензина. Потом он был в числе застреливших чекиста, который вместе с товарищами расстреливал тех, кто не рвался в бой. Надо, сказать, кто прав, кто виноват, сказать сложно. Потом пристал к окруженцам, когда вступили в бой с немцами, они вынуждены были отступить в лес, а у нас очень быстро закончились патроны, а за ними гнался командир полка с криками: «Куда, расстреляю», и даже кого-то в горячке застрелил. Поэтому он решил пересидеть в немецком тылу. Он надеялся, что рано или поздно немцев погонят, всё может забыться, свидетели погибнуть, а пока надо прятаться. Что он и сделал. Кое-как пережил зиму сорок первого-сорок второго года, не высовываясь за пределы деревеньки без большой надобности, а потом наступила весна. Общаться с родственниками не хотел, вдруг вычислят и расстреляют. Сейчас, будь он в своём теле, он бы ушёл в Белоруссию. У него были такие мысли, уйти даже без ведома Комиссара, но боялся спалиться и быть казнённым за дезертирство. Некоторые догадывались, но демонстрировали некоторый пофигизм или неприязнь. У меня таких мыслей не было, поэтому сильно не боялся. Я, вроде бы, не в розыске, мне лишних вопросов не задают. Собеседование со смершевцем прошёл успешно. Окруженец, ушёл в партизаны, награждён орденом «Красной звезды» и многочисленными медалями, потом приказом верховного главнокомандующего вернулся на «Большую землю». Разжалование в рядовые не было вписано в военный билет, поэтому подозрений не было. Когда я сказал командиру нашего авиаполка, что воевал так себе, он отмахнулся: мол, в сорок первом никто воевать не умел. Когда я как-то раз при виде «Мессеров» психанул и рванул в облако, меня формально не осудили: мы уже отбомбились, я пилот бомбардировщика, а не истребителя, мне можно отрываться от преследования, спасая казённое имущество. Имею полное право, главное — не дрейфить во время атаки. Когда мы во время первых боевых вылетов попадали куда угодно, но не в цель, на это великодушно закрывали глаза. Я потом узнал, что до ста боевых вылетов претензии по точности бомбометания предъявлять по большому счёту бесполезно, — не хватает боевого опыта. Только до ста боевых вылетов ещё дожить надо. Да и сейчас: попал в распоряжение воинской части, — боевой вылет засчитан, по крайней мере в нашем авиаполку так. Излишняя строгость может быть вредна. А если промазал, так промазал, авиабомбы — расходный материал. Я не один воюю, надо дать возможность другим отличиться. Да, в сорок первом относились по-другому, но сейчас многое изменилось. Коммунистический угар резко спал, до июня сорок первого все истинно верили, что Красная армия непобедима и при необходимости погонит немцев до Атлантики, но всё оказалось не так. Сейчас моё отношение к целям изменилось: попасть в круг диаметром двадцать метров — раз плюнуть. «Пятисотка» при столь близком взрыве уничтожает практически любую цель, которая нам может встретиться. Может «Тигр» выдержит, да и то не факт. Кроме того «Тигр» — очень редкий зверь, на фронте практически не встречается, хоть заноси в «Красную книгу». Немецкие танкисты в основном воюют на «трёшках», «четвёрках» и самоходках, есть немного «Пантер». «Пантеры» на земле встречаются столь же часто, как истребитель «Фокке-вульф» в воздухе, я пока их ни разу не видел. Все об этом прекрасно знают. С появлением боевого опыта я стал воевать гораздо лучше. Маруся тоже изменилась. Это касается не только пилотов и штурманов: Таня Николашина по звуку мотора легко определяет его состояние и то, чем заправлен самолёт.***
Война превращается в обыденность. Боевой вылет — как поездка на работу в прошлой жизни. Совершенно неожиданно мы получаем сообщение о взятии Одессы, которую взяли во время ночного штурма при помощи партизан. Опять дивизия просочилась в тыл? Или хотя бы полк. Могли пройти катакомбами. Полк получает приказ на передислокацию в Одессу, в столице одноимённого военного округа ещё в мирное время был военный аэродром с бетонной полосой, которая уцелела при штурме города. Самолётам нашего полка велено передислоцироваться под Ровно, а ещё желательно затовариться в Одессе румынским вином. А я ничего не знаю про румынские вина. Молдавские и болгарские в прошлой жизни пить приходилось, а румынские — нет. Но, в принципе, оно должно быть. Из румынской кухни мне известна только мамалыга.***
Мы прилетаем в Одессу и гуляем по городу. В порту пока не кипит жизнь, его разминируют. Суда пристают к причальной стенке какого-то завода, оттуда везут грузовиками на аэродром. Всё слишком не так, как казалось. Вино в Одессе есть, но чекисты не дремлют. Пьянствовать можно только втихаря. Мы превращаем металлом в полезный инструмент и меняем его на выпивку. Она есть, но ещё не оприходована. Нанимаем грузовик, бывший румынский, и восемь бочек вина уезжают на аэродром. Я их сменял на пятьдесят лопат, которые трансфигурировал из брошенного немецкого миномёта. Вот он, опыт жизни у партизан. На дворе апрель, надо копать огороды, черенки сделают сами. Народ у нас добрый, общаемся с пехотой и артиллеристами, которые временно квартируют в Одессе, меняются мелочевкой не глядя. У них имеются мелкие трофеи в больших количествах. Особенно у артиллеристов, они имеют возможность возить своё барахло. Куда можно спрятать алкоголь на аэродроме? Если с ведома командира авиаполка, то в бомбоотсек. Никто не найдёт. Естественно, на нас уже настучали куда следует, но самолёт уже готов к перегону под Ровно. Вечером все пять самолётов нашего авиаполка отправляются в путь. Мой самолёт всё же досматривают, но ничего не находят. Бочка вина — не фунт изюма. Кстати, его я наменял три килограмма. Мы спокойно летим на наш аэродром. К счастью, вражеские истребители нам не встречаются.***
На домашнем аэродроме авторитетная комиссия во главе с комдивом тщательно «обнюхивает» бочки, дегустирует. В трёх бочках Мерло, красное полусухое, в двух Тамянка, белое полусладкое, в одной Шардоне, белое сухое, ещё в двух красное полусладкое неустановленного сорта. Ещё есть двадцатилитровая канистра с виноградной водкой типа чачи. По крайней мере все так считают. На вкус самая обычная чача, только румынская. В компенсацию за мои изыскания и приобретение вина мне выдали пятьдесят тысяч рублей. Ого… Меня и Марусю награждают за первый испытательный вылет на «Бостоне» нового образца, когда мы разбомбили мост. Дали орден Славы III степени, стрелку тоже перепало. Рассматривали представления несколько месяцев. Ордена прислали неделю назад, ждали нашего возвращения. Ещё несколько лётчиков, прилетевших с нами, получили государственные награды. Мне дали звание старшины. Полкан обещает организовать разрешение на фотографирование импортным фотоаппаратом для меня и Маруси.