***
На нашем аэродроме сооружена отдельная полоса для истребителей сопровождения и ПВО аэродрома, поскольку бетонная полоса не резиновая и её на всех не хватает.***
Наш аэродром подвергается воздушной атаке фашистов. Я впервые вижу «Фокке-вульф-190», немцы в этой атаке используют их в качестве штурмовиков. Завыла сирена воздушной тревоги, мы бросились бежать до щелей, но не успели. Здесь есть даже два нормальных бомбоубежища польской постройки. Около десяти самолётов зашли на низкой высоте, сбросили бомбы, отстрелялись и умчались. Огонь успела открыть одна восьмидесятипятимиллиметровая зенитная батарея и счетверённый «Максим». Счетверённые «Максимы» в прошлом году официально признали безнадёжно устаревшими, по факту это произошло на пару лет раньше. Как у нас шутят по этому поводу: «Заменят, когда закончится война». Говорят, что у нас на его замену ещё в сороковом году приняли на вооружение двадцатипятимиллиметровый автомат, их даже выпускают, но в гомеопатических количествах, их, естественно, катастрофически не хватает, поэтому приходится воевать тем, что есть. Итог: потеряны два «Бостона», пять Як-9д и один По-2. Есть повреждённые самолёты, которые отремонтируют. Две авиабомбы попали пустой ангар, который выделили бомбардировочному авиаполку, который скоро должен прибыть. Жертв нет, ангар выгорел, кирпичные стены по большей части устояли. Единственная потеря нашего авиаполка: погиб шофер «Виллиса» нашего полкана, автомобиль уничтожен. Да, на войне иногда даже в тылу не отсидишься. Полкан уже нашёл в этом магический символизм и считает, что это — судьба, его гибель в назидание нам всем. Не надо трусить, когда совершаешь боевой вылет. Не так давно нас пытались бомбить двухмоторные бомбардировщики, их встретили по полной программе. Комдив орёт на зенитчиков, мол проморгали авианалёт. Они тоже попали под раздачу: фашисты уничтожили два тридцатисемимиллиметровых автомата. Как выясняется, уничтожили не совсем. Один ствол, или, как выражаются артиллеристы, — тело орудия, цел. До этого сломался зенитный автомат, сорвало затвор, поэтому уцелевший ствол водружают на лафет того зенитного автомата. Вечером, через четыре часа, проходит ещё один авианалёт похожим составом с похожим результатом. Отсюда мораль: как обычно, боевой опыт нас учит тому, что он ничему не учит. После второго авианалёта Маруся по требованию полкана достаёт карты и начинает гадать: когда следующий налёт. Завтра рано утром? Пока точно не ясно? В этот налёт мы отсутствуем на аэродроме, летим охотиться на колонну снабжения, получается не очень успешно. Шесть самолётов уничтожили двадцать три грузовика, остальные свернули в поле. Фотографирование — дело жестокое для экипажа. Надо бы делать кюветы побольше, чтобы грузовики не могли съехать с дороги. Одиннадцать «Фокке-вульфов» атаковали аэродром, на котором не было ни одного бомбардировщика, кроме повреждённых. Мы подняли все истребители, которые могли летать. Моя жена пересидела авианалёт в бетонном бомбоубежище. Сначала на них накинулись истребители и сбили два самолёта. Их встретили шквальным огнём зенитчики и сбили три самолёта. Потом их снова атаковали истребители. Итого: немцы доломали четыре самолёта, разнесли здание, где были штабы двух авиаполков, навес, под которым паковали грузы для партизан, сбили пять истребителей в воздушном бою, сами потеряли все одиннадцать самолётов. Да, бардак у нас ещё тот… Главное: бетонная взлётно-посадочная полоса не пострадала. А вот только что построенную грунтовую полосу для истребителей немцы уничтожили. Срочно восстанавливают. Нам пришлют американскую металлическую полосу для «Бостонов», но это будет не завтра.***
Начинают восстанавливать аэродром. Как я понимаю, большую бетонную полосу в данный момент взять просто неоткуда, поэтому пляшут около неё, как могут. У меня есть антисоветские мысли по поводу строительства аэродромов в предвоенное время. Произвели много самолётов, а вот нормальными аэродромами не обеспечили. На аэродроме кипят строительные работы. В распоряжение нашей авиадивизии фактически отдана паровая лесопилка в двадцати километрах отсюда. По лесам бродят украинские националисты, которые препятствуют строительным работам, точнее доставке песка, щебня, кирпичей и досок. Дополнительно поставили трёхтонный электрический подъёмный кран на разгрузочной площадке железнодорожной ветки нашего аэродрома. Кран трофейный, брошен немцами при отступлении. Ремонтируют выгоревший ангар, сооружаются деревянные бараки. Привезли импортный радиолокатор, сделан в Великобритании. Скоро прибудут два истребительных авиаполка на «Эйркобрах». Их начальство уже прилетело к нам и стали рассматривать условия размещения. У нас на краю аэродрома есть пехотные казармы, всех поселят туда. Нас тоже уплотнят. Какое счастье, что это всё было захвачено в целости и сохранности. Даже местная электростанция и та цела.***
К нам пожаловала внезапная проверка в лице товарища в железнодорожной форме, прибывшего на паровозе прямо на наш аэродром. Вызвали караул для задержания немецкого шпиона и сообщили нашему полкану, который на данный момент был на боевом вылете, благо телефон на аэродроме организовали ещё поляки. В штабе была только девочка, служащая писарем. Новый командирский «Виллис» нам уже выслали, но он ещё в пути, поэтому наш полкан пользуется «Виллисом» соседнего авиаполка. Полканы между собой быстро договорились. Пока наряд топал своим ходом… Кое-кому достаточно высунуться в открытое окно и послать шофёра. Шофёр сумел объяснить, что немецкого шпиона арестовать всегда успеют, а если это товарищ ревизор от народного комиссариата путей сообщения, то надо встретить, как положено. Из ангаров примчался майор Волкогонов. Когда наряд достиг штаба нашего полка, его быстро послали обратно. Товарищ майор лучше знает, кто здесь немецкий шпион, а кто прибыл с проверкой. Железнодорожников интересует, как в самолёт с тремя членами экипажа влезло пять человек. Майор Волкогонов лично проводит экскурсию для проверяющего, знакомит с нашим экипажем. Прибывают замполит и комдив. После ужина в столовой с лётным составом ответственный товарищ отбывает на паровозе в Киев. Всё не так уж страшно. Ордена Ленина дают специально для стимулирования лётного состава, уж больно много мороки после работы путеразрушителя. Стрелкам ордена Ленина не положены, только пилоту и штурману, замполиту скорее всего дадут «Красное знамя», но его нельзя не наградить по очевидным политическим причинам. Говорят, что наблюдается, если так можно выразиться, инфляция государственных наград. За то, что в Гражданскую давали орден «Красного знамени», сейчас дают Героя Советского Союза. Перед войной специально учредили орден «попроще» — «Красную звезду», но его тоже могут давать со скрипом, а иногда устраивают массовые раздачи.***
Военфельдшер Семёныч разобрался с ранениями моего многострадального тела и требованиями к волшебной медицине, которые отличаются о требований к нормальным людям. Теперь я совершенно официально ношу три нашивки за тяжёлые ранения и четыре за лёгкие. Тяжелыми являются два ранения, после которых я оживлялся некромантом, и зимнее злоупотребление зельями. Командир нашего авиаполка капитан Воронов поговорил на эту тему с Семёнычем, который ссылается на инструкцию и секретный приказ по военно-санитарному управлению. Полкан прекрасно понимает: старший лейтенант медицинской службы Иванов занял глухую оборону за прочной стеной из справок, поэтому меняет гнев на милость и интересуется, что положено ему. Когда упал наш самолёт, он был сбит. Согласно какой-то бумажке он имеет право сослаться на неё, как получивший ранение в тот момент. Полкан по итогам проверки Семёныча цепляет одну нашивку за тяжёлое ранение и три за лёгкие, на зависть злопыхателям. Кроме того, он искупил свой проступок кровью. Приказано разъяснить это замполиту. Велит проверить и осчастливить нашивками весь лётный состав, естественно, соблюдая пресловутый Статут секретности, скрывающий существование волшебников. Сам Семёныч сумел не так давно переехать из казармы в индивидуальную комнатушку при ординаторской. После разбирательства с ранениями нашёл общий язык с полканом.