На войне как на войне

             Меня вызываю в комендатуру и сообщают, что в моём личном деле есть очень чёрное пятно. Дело в том, что вернулся из плена мой старший брат Лев, на которого пришла похоронка. Он жив, был ранен, попал в плен, где пробыл до сорок пятого года, и что плохо, при освобождении, он не имел характерного истощения. Это автоматически делает его подозреваемого в службе в Русской освободительной армии бывшего генерала Власова, может быть был хильфсвиллигером, то есть добровольным помощником, это те, кто служил в немецкой пехоте на тыловых должностях, может быть был карателем. Утверждает, что был в концлагере в небольшом городке, пленные использовались на хозяйственных работах у местного населения, кормили лучше, чем обычно, более того, он был на «полставки», то есть половину рабочего времени работал на себя, что улучшало его довольствие. Его допрашивали, но в итоге отпустили. Это французская зона оккупации, допросить немцев проблематично, местный архив был утерян во время налёта союзной авиации. Магические средства допроса не применялись.              Отпрашиваюсь у начальства и еду мотоцикле в Ахтубинск, что зря, мотоциклист из меня плохой, но поезда в ближайшее время не будет. И что я так мчусь? Я же вообще в этой семье на самом деле лишний.       Брата назвали в честь видного коммуниста и героя гражданской войны Льва Троцкого, но потом были проблемы. Не давайте детям имена в честь здравствующих коммунистических политиков: сегодня герой — завтра враг народа. Если в честь товарища Сталина… Даже честь товарища Сталина, — потом разоблачат культ личности. Я это знаю на правах попаданки.              Сначала встречаюсь с Шурой, она не уверена в ранении. Мать провела диагностику и следов раны не нашла. Возможно, соврал, чтобы разжалобить чекистов.       Оказывается, когда я был в отпуске в прошлом году, мать втихаря меня диагностировала. Она удивилась, как я до сих пор жив. Следы тяжёлых ранений, много восстанавливающих чар, следы использования некромагии, кража чужой магии и жизненных сил, неправильно использованные зелья, соучастие в тёмных ритуалах и многое другое. Не тело, а сплошная проблема. И на душе это должно сказаться. Есть поверье: если украсть магию или жизненные силы у опытной в личной жизни женщины, то со временем станешь геем-пассивом. Меня это не радует, хотя в прошлой жизни читала и писала слеш-фанфики.              Летом началась демобилизация, сначала старшие возраста, потом имеющие высшее и среднее специальное образование. Мой брат провёл время в фильтрационном лагере, к тому времени, как его отпустили, вышел приказ всех освобождённых пленных, подлежащих демобилизации, отправлять по домам. И его, как имеющего среднее-специальное образование, с отправили работать на Сталинградскую железную дорогу, откуда его мобилизовали. Ему частично обрадовались, поскольку есть очень много вакантных рабочих мест, а он квалифицированный специалист, а вот то, что попал в плен — это очень плохо. Значит: практически враг народа, так всем внушали до войны. Живёт в общежитии в комнате на двадцать пять коек. Из одежды и обуви только то, в чём приехал из фильтрационного лагеря.       Думал, что приступит к ремонту паровозов, но кто же доверит столь ответственное дело бывшему пленному? Поэтому он сейчас разнорабочий с минимальной тарифной ставкой. Все сожалеют, что нельзя выгнать с волчьим билетом.       

***

             Мой брат сидит за столом, понурив голову. Сажусь рядом и начинаю непростой разговор.        — Здравствуй. Не ожидал тебя увидеть живым. — Здравствуй, коли не шутишь. — Как ты попал в плен? — сразу перехожу к делу. — Попал в окружение при Киеве в сорок первом. Нас там было очень много, готовились оборонять, но немцы устроили котёл. Пытался выйти к своим, но наша колонна попала в немецкую засаду. Оружия не было, но ты лётчик, тебе не понять. — Почему не понять? — Летаешь себе, а мы топаем.       Да, я в курсе, что он служил в железнодорожных войсках. Не думаю, что воевал на бронепоезде. — Я в сорок первом также пытался выйти к своим. Но нас остановили и приказали задержать немцев. Несогласных расстреляли перед строем. Из оружия у меня только «Наган», которым много не навоюешь. Если нет оружия, то это твои проблемы. Главное — оказать сопротивление. — И что ты сделал? — Был бой, отстрелял барабан, и то не полностью, отошли в лес. Нас хотели расстрелять, как трусов, но мы первыми пристрелили этих трусов и идиотов. — Они сами в бой не пошли? — Нет, в бой не шли, только расстреливали. После этого я и ещё несколько окруженцев решили выходить к своим лесными дорогами и тропами, но заплутали. Пришлось зимовать в немецком тылу, так я стал партизаном. — Только в Киеве некуда деваться, — возразил Лёва. — Кругом поля. — Есть на север, как перейдёшь Припять, так леса и болота. Это недалеко, несколько дней пёхом. — Нам велели прорываться к своим, кто отстаёт от колонны, тот дезертир. А как ты остался без самолёта? Почему не улетел? — Я тоже это слышал. Меня должны были два раза расстрелять за трусость, но не успели. Разжаловали в рядовые, но не успели или забыли вписать в военный билет. К аэродрому подошли немцы, начальство бежало на самолёте на последних каплях бензина, а я забрал револьвер и военный билет в штабе. Мы отошли в лес за десять минут до появления немецких мотоциклистов. Потом присоединился к окруженцам, — как-то мне неудобно выдавать себя за предыдущего владельца этого тела, но приходится. — Именно там пытались заставить воевать с «Наганом» против немецкой пехоты. — Боя не было? — Когда оставили аэродром или когда с ополченцами? — И тогда и тогда. У немцев танки были? — На аэродроме короткий. У нас два десятка старых винтовок для хождения в караул и сколько-то «Наганов». У них пулемёты. Постреляли из винтовок, от них шквал пуль. Половину наших они положили, кого-то потеряли. Воевать тогда мы не умели. Вместе с окруженцами всё было плохо, у нас почти не было патронов, против нас была пехота. С танками я не воевал. Так что в сорок первом тебе просто не повезло, вот в дальнейшем — не уверен.       Сидит, молчит. — И не молчи так, — говорю я. — Если бы у нас не было школьника, знавшего азы некромантии, то я бы с тобой так не разговаривал. Он меня дважды оживлял. Но, как выяснилось, магия не всесильна, оживлял он далеко не всех. Было жалко терять боевых товарищей. — То есть тебе сильно повезло? — Несколько раз. Потом мне пришлось вернуться в авиацию, приказ товарища Сталина. Всё, кто имеет отношение к авиации, должны вернуться. Там мне очень повезло с полканом и комдивом. Они не отдавали идиотских приказов. Я видел, как за несколько дней полностью «стачивалась» штурмовая авиадивизия с подготовленным резервом… — вздыхаю. — Только потому, что кому-то приспичило уничтожить красивую цель, на самом деле, по большому счёту, никому не нужную. Но за сомнение в мудрости руководства — расстрел. Наш полкан действительно был отцом-командиром для нашего авиаполка. И он понимал в тактике и не давал начальству указывать, как именно выполнять боевую задачу. — Это как? — Они любили написать: в такое-то время взлететь, в там-то пересечь линию фронта, там-то в такое время отбомбиться по этой цели. Полкан и комдив прекрасно понимали простую вещь: второй налёт на эту же цель может закончиться плохо. Штабные считали: результат хороший, а ну быстро повторили. При этом часто несли большие потери. Немцы ж не идиоты, быстро устраняли недостатки. — Понятно. Ты меня не осуждаешь? — Знаешь, в жизни бывают разные события. Даже самые храбрые могут попасть в плен. Как я понимаю, на счёт ранения ты соврал. — Пришлось приукрасить на допросе. Есть шрам. Мать поняла, что ран не было. — Это я к чему клоню. Осуждать я тебя не хочу, но как мне говорили: «Иногда надо просто честно выполнить свой долг». Как я понимаю, ты этого не сделал. Что делать с тобой, решит отец, когда вернётся из навигации. Брат ты мне или не брат? Если честно, я этого не знаю. Если ты был власовцем или карателем, это одно, если подавал снаряды к немецким зениткам на западе Германии — это плохо, но не так плохо, как быть предателем. Можешь ли ты исправиться, я не знаю. У нас был Дима Плюшкин, который говорил: «Предательство не просто искупается кровью, оно смывается только кровью врагов». — Это полностью отличаются от того, что нам говорили комиссары. — Полкан как-то сказал, что если у Эллочки-людоедочки было тридцать слов, то у некоторых политработников только три: трибунал, штрафбат и расстрелять на месте. Ты наверное не читал эту книгу. — Слышал. И то верно. — И не говори, что все комиссары такие. Командир нашей партизанской роты начинал войну старшим батальонным комиссаром. — За что его разжаловали? — перебивает меня брат. — Не разжаловали. У нас была диверсионная волшебная рота, но это тайна. — Это же почти полковник. — Подполковник. В Гражданскую получил орден «Боевого красного знамени». — Ого. Орденоносец. — Сейчас этот орден не так котируется, но тогда это, всё равно что «Герой советского союза» сейчас. Он в сорок пятом получил "героя", как командир партизанского отряда. Матёрый человечище. Лично нас водил в атаку. Был хорошим командиром. И замполит авиационного полка, где служил я, начал войну в звании батальонного комиссара, закончил полковником. Тоже хороший человек. Служба просто у него такая, политическая. Очень много для нас сделал, хотя и не всё, что мог. А в соседнем полку был замполит, который не давал государственные награды раскулаченным. И наградные деньги пустил на облигации. Комдив за нецелевое использование средств отдал под трибунал, там его оправдали и отправили в другой полк, — надо бы не палиться с терминами из будущего про расходы. — Мать сказала, что вы накопили денег. — Есть такое дело. Может построим дом в Сталинграде. Сейчас у нас служебное жильё. — Дали комнату? — Избу. — Это хорошо. Мне уже сказали, что я ближайшие сто лет жилья не дождусь. — Всё решит отец. Если позволит, будешь жить на нашем участке, но прописан при койкоместе. — Ладно, будем ждать отца, — говорит Лёва.       

***

             У меня произошёл короткий разговор с Шурой и матерью. Я сказал, что если Лёва был власовцем или карателем, это полностью меняет дело. Если работал на железной дороге, то хрен с ним. Добыть бы зелье, развязывающее язык...              После этого отвёз мать на мотоцикле в её госпиталь и отправился на место службы. После возвращения мне сделали втык, что не взял По-2 и не слетал на аэродром во Владимировке. Подбросил бы мать на самолёте, только садиться надо не на дорогу, а на поле рядом. Одно, обычно, ровнее. А как же использование социалистического имущества в личных целях? Как я понимаю, как только развенчают культ личности товарища Сталина, принцип "Ты здесь хозяин, а не гость, тащи с завода каждый гвоздь!" станет массовым.       Мой брат сел на буксир до Сталинграда.              Сообщил жене: я, конечно, понимаю, что для неё что муж, что деверь, но так как прошлое моего старшего брата весьма сомнительно, любую связь я сочту за измену. Если бы он ушёл в партизаны, это одно. А так, совсем другое.       Она это понимает. Как говорил кто-то из комиссаров: "Сегодня изменил жене — завтра Родине."       

***

             Как я понимаю, Льву сейчас очень тяжело. Его назначили на чёрную работу, ему припомнили троцкисткое имя, никаких вещей у него нет, премий ему не светит, нагружают сверхурочными, скоро будет проверка. Койко-место не жильё. Разве что пойти в примаки к какой-нибудь вдове или единственной дочери, мужики нынче в большом дефиците.       Короче: участь его достаточно печальна. Хотя, если вспомнить сорок первый год, память бывшего владельца тела, что говорили другие. Вины его в попадании в плен нет. В храбрости командира нашего авиаполка майора Воронова никто не сомневался, хотя сам с точки зрения некоторых проявил трусость и не полез в бой с немцами. То, что перед этим фашисты наваляли стрелковой дивизии — не оправдание, особенно с точки зрения штабных и членов трибунала, которые держались подальше от линии фронта.       

***

             Таня предлагает навестить майора Волкогонова, который по факту стал инженером-технологом. Надо просто вылететь субботней ночью на мётлах, погостить день и вечером, как стемнеет, обратно.       Мётлы есть в комендатуре. Она уже переписывалась на эту тему с его походно-полевой женой. Ладно, слетаем.              Моя жена вместе с другими женщинами раскинула карты, и они пришли к дружному выводу: как только полигон заработает, а он заработает в сорок седьмом, яйца и молоко будут в дефиците. Начальство подумало на эту тему и пришло к выводу: скотину взять просто неоткуда, поэтому с молоком будет напряжёнка. А курятник? Несколько солдат и стройматериалы, и всё, курятник готов. Птица постепенно осваивается, утром нас будят петухи.       Можно, конечно, придраться, что нельзя так использовать солдат, но курятник не наш, он казённый, хотя птица наша. Но если курятник отнимут, петухи и куры, как я понимаю, моментально станут государственными.              Заодно начальство поняло, что им нужна своя лесопилка в военном городке. Как обычно, всех пригонят, строить некому, а досок не напасёшься. Поэтому надо пилить доски заранее и складывать на просушку.              В целом напрашивается вывод: сам о себе не позаботишься — никто не позаботится, разве что непосредственный начальник или тот, кто напрямую ответственный за это дело. Делёжка фондов и работа снабженцем — не для всех. От начальника комендатуры зависит очень много. Он по своим каналам просит привезти из Европы саженцы деревьев.       Да, наш полкан о таком виде трофеев, как деревья и семена, не подумал. Интересно, можно ли исправить ситуацию? Пишу ему письмо на предмет содействия. Может что подскажет? Или скажет к кому обратиться?       

***

             Товарищи чекисты со всей серьёзностью отнеслись к краже колхозных коней и овец. Как я понимаю, воры влипли по полной программе. Кроме того они требуют от нас найти других преступников на полигоне. Им сказали, что кто-то пасёт небольшое стадо овец. Видели в каком-то месте.       Да, видели, но по-русски они не понимают, понять что-то невозможно.       Итог: действительно нашлось сто пятьдесят девять колхозных овец, которые оказались в частной собственности. Товарищи чекисты заставили говорить по-русски. Колхозный счетовод, зампредседателя и бригадир пустили часть приплода налево. Как говорят: пустили бы на мясо, никто бы не догадался, но с мясом бывают свои сложности. Рынки проверяют. Некоторые попадаются.