***
С удивлением узнаю, что винтовка или автомат каждому солдату не обязательны. А зачем им это? Я тихо офигеваю от таких заявлений. Узнаю обоснование этих, на первый взгляд, еретических идей. Во время очередной японо-китайской войны, начавшейся в тридцать седьмом году, китайцы нередко успешно воевали против японцев при помощи традиционной китайской сабли мяодао, она же просто дао, похожей на тесак-переросток. Обычно проходила ночная атака на вражеские окопы, где начиналась ожесточённая рукопашная. Как известно, у японцев очень тяжелый штык-нож, похожий на европейские сапёрные штык-ножи, но из плохой стали. Драться в рукопашную с винтовкой с этим штыком несподручно. Штык, с некоторых точек зрения, должен быть лёгким. Сами по себе японцы меньше китайцев, у них длинные винтовки с тяжёлыми штыками… кто сказал алебарда? И японцев атакуют китайцы с мечами, выкованными из рельс. Рельсы в Китае в основном привозные, английские, на качество английской рельсовой стали не жаловались. И в ночной рукопашной схватке ещё непонятно, кто кого: китайцы с саблями или японцы с винтовками с примкнутыми штыками? Непонятно, что будет с американцами, у которых «Гаранды», «Маслёнки» и «Томмиганы». Китайцы обучены метанию гранат. Подразумевается, что они кидают гранаты и в рукопашную. Предполагают использовать ППШ, но их на всех не хватает, и, главное, у ППШ нет штыка. С точки зрения китайцев это большой минус. А вот наш карабин образца сорок четвёртого года им нравится. Очень слабым местом всех европейских армий является неумение владеть холодным оружием. Этому почти не учат: всего несколько штыковых приёмов. Штыковая дуэль на плацу безнадёжно далека от рукопашной жаркой схватки в окопах. В качестве холодного оружия нередко встречаются японские солдатские и офицерские мечи. Они, как и положено самурайским мечам, изогнуты, поэтому у наших к ним прилипла кличка «Сабля». Поскольку без меча здесь совсем беспонтово, обзавёлся японским мечом «Сингунто» образца девяносто четвёртого года, по нашему летоисчислению это тысяча девятьсот тридцать четвёртый. Носить солдатскую саблю мне нельзя, это противоречит корейским понятиям о субординации.***
У нас наступил ноябрь, мы постепенно тренируем солдат. Надо сказать, что американцы постепенно втянулись в эту войну. На градуснике плюс пять, нас кормят овощами, рисом, свининой и курятиной. Довольствие неплохое. Я успел смотаться в Харбин, где мне поставили ряд задач по партизанским действиям в тылу врага. И наблюдению за этими действиями. Обратно возвращаюсь на вооружённой землеотвозной шаланде. Бронекатеров у американцев нет, мелкосидящая посудина спокойно плывёт по шхерам. Низкооборотный дизель пыхтит, и мы не спеша двигаемся к цели. На вооружении нашего судна пять тридцатисемимиллиметровых автоматов, везём более четырёхсот тонн груза. По меркам партизан это очень много. На палубе триста с лишним «китайских добровольцев». Иногда в небе появляются американские самолёты, но внимания на нас не обращают. Но, говорят, был случай атаки, отбились. В открытом море есть американские эсминцы, но на мелководье они не суются. Надо сказать, что американцы со своими союзниками умудрились повторить все ошибки немцев при оккупации Советского Союза в сорок первом году. Более того, ошибок у них больше, поскольку немцы гораздо тщательней искали окруженцев. Южные корейцы расстреливают направо и налево. Количество расстрелянных коммунистов и сочувствующих на порядок превосходит количество убитых в боях. Как я понимаю, это норма для гражданской войны.***
Наконец мы переходим в наступление и атакуем южнокорейский пехотный батальон. Следующими под раздачу попадают австралийцы, колонна грузовиков. Пленный офицер интересуются: откуда в их тылу танки? Как откуда, остались при отступлении. Но это наш способ, корейцы и китайцы должны воевать по-другому.***
Наконец наступает время первой атаки на вражеские укрепления. В три часа ночи мы выдвигаемся на исходные позиции. Американские часовые курят в окопах, пулемёты ждут своего часа, на небе ни облачка. Наш отряд тихо приближается ко врагу… Я достаю свой верный «Браунинг». Можно, конечно, достать самурайский меч, но не хочется. Предполагаю, что тринадцати патронов мне хватит. На всякий случай есть два запасных магазина и сорок патронов россыпью. И две гранаты, то есть РГ-42. Корейцы вооружены винтовками, бамбуковыми копьями, японскими мечами и гранатами. Бамбуковое копьё имеет обоюдоострый наконечник, длина два-два с половиной метра, и очень лёгкое. Естественно, часовой обнаруживает нас, окликает. Окликает ещё раз, вскидывает винтовку… Раздаётся свисток, нестройный залп по курящим часовым. Корейцы с криками бегут в атаку. Быстро преодолевают два ряда колючей проволоки, перекусывая её ножницами… Американские пулемёты открывают огонь. В нашу сторону, в пятидесяти шагах от меня, бьёт пулемёт. Вижу два вспышки. Падаю, и вовремя. Два взрыва гранат отправляют на тот свет расчёт пулемёта, я с криком «Ура!» вместе орущими что-то своё корейцами врываюсь в окоп. Стреляю в американцев, неожиданно чувствую острую боль в боку…***
Прихожу в себя с лазарете. Оказывается, в горячке боя один из корейцев, узрев типично европейскую морду, пырнул штыком. До него потом дошло, что это товарищ советский военный советник. Рана не сильная, через месяц-другой вернусь в строй. У меня есть с собой маленький флакончик с колдовским зельем для лечения таких ран. Виновник арестован и ждёт трибунала. Если я хочу, то его казнят без трибунала. Через два часа я на ногах, «гомеопатия» при необходимости творит чудеса. Покарать его как-то надо, поэтому предлагаю не расстреливать, а дать гранаты, и вперёд в первых рядах искупать вину. Кореец благодарит меня, бросается в ноги и целует сапоги. Мне это не нравится, я его прерываю и даю три наряда вне очереди. Бегом работать. Он пятится, кланяясь. Интересно, это корейцы сами такие или набрались от японцев во время оккупации? Несмотря на то, что зелье сработало быстро, у меня ещё пару дней болел бок. Как и следовало ожидать, американцев мы победили, взяв богатые трофеи и восемнадцать пленных. После этого мы отступили, а ранним утром позиции перепахала американская артиллерия. Боевой дух после этого боя возрос многократно.***
Памятуя, что боевой опыт нас учит прежде всего тому, что выводы делаются не сразу, хотя на войне учатся быстро, мы решили повторить. Нас ждёт колючая проволока, от трёх до пяти рядов, враг патрулирует караулами из трёх человек. Нам везёт. Как сообщили шпионы из местных, вечером прибыла почта, янки обсуждают новости из дома. Бдительность, при этом, естественно, падает.***
Атакуем ползком через пять рядов колючей проволоки. Почему так? Да потому, что здесь враг, по всей видимости, наиболее расслабился. По крайней мере мне так кажется. Комбат-кореец склоняется на мою сторону. Нас обнаруживают, но мы уже начали резать пятый ряд. Мы врываемся в окопы, начинается рукопашная… Стреляю, кидаю гранату, кого-то бью. Наконец американцы отступает, а по нам сбоку внезапно начинает бить пулемёт. Пули свистят мимо, в кого-то попадает. И столь же внезапно замолкает. Я с ещё с одним корейцем бросаемся и убиваем пулемётчика. Я наношу несколько ударов. До меня доходит, что в руке у меня бамбуковое копьё, которое я подобрал. Пистолет в кобуре, самурайской саблей я так и не воспользовался. Начинается миномётный обстрел окопов. Американцы, по всей видимости, попытаются отбить. Срочно прячемся в яму. Оказывается, у меня есть полный запасной магазин. Срочно перезаряжаю свой «Браунинг». Так, у нас убитый пулемётчик, в темноте мало, что, видно, оказывается, что это автоматчик с «Томмиганом». И тут до меня доходит простая, но гениальная мысль: тридцатизарядный, а тем более двадцатизарядный магазин к «Томмигану» придумали враги народа. Это оружие одной очереди, из которого нельзя вести огонь на подавление. Этот американец израсходовал магазин, если ли у него ещё патроны — непонятно. Будь у него стопатронный магазин, мне бы, скорее всего, пиздец. Следущая мысль том, что порой понять, что реально происходит на войне, очень проблематично. Мне казалось, что по нам открыл огонь нормальный ручной пулемёт вроде М-42 или МГ-34, из ДП стреляют короткими очередями, из станкачей совсем по-другому стреляют, по крайней мере у нас, а это оказался автоматчик. А рукопашка — это вообще непонятно. Все дерутся, кто кого и как… Здесь даже с поллитрой не разобраться. Откуда у меня это копьё? По некоторым приметам опознали, владелец этой вундервафли получил винтовочную пулю в живот в упор, даже следы пороховых газов остались. Похороним в братской могиле. Американцы пытаются контратаковать, но очень вяло. Изучаем трофеи. Пулемёты, все образца девятнадцатого года разных версий, самозарядные винтовки «Гаранд», «Томмиганы», карабины под промежуточный патрон, пистолеты и револьверы. Наконец-то я вижу «Кольт» производства одноимённой фирмы. А то всё производства «Ремингтон». Мой «Браунинг» потребляет парабеллумовские патроны, с которыми в данный момент не густо. Поэтому изымаю «Кольт» сорок пятого калибра в свою пользу. Мы хотели разжиться автоматическими винтовками «Браунинга», но у этих конкретных американцев их не оказалось. «Маслёнок» у них тоже нет. Что меня поражает, так это беспонтовость американских армейских револьверов, которыми вооружают вспомогательные части. Помнится, в прошлой жизни мне доводилось видеть в фильме револьвер «Кольт», кажется «Кингкобра», это я понимаю вещь. Патроны «Магнум». А это скучный «Смит-вессон» тридцать восьмого калибра с откидывающимся вбок барабаном. Это только в книгах и кино у главных героев крутое оружие, а в реальной жизни солдатам приходится вооружаться чем-то простым.***
После двух побед меня срочно вызывают в штаб. После стандартного доклада меня вызывают на разговор: — Советник Егоров по вашему приказу прибыл! — докладываю я. — Товарищ Егоров, вы не на военной службе, меньше формальностей. — Так точно. — Как вы думаете, зачем мы вас вызвали? — Для доклада. — О нескольких боях? Это несерьёзно. — Есть тайный замысел проводимой операции? — Да. Сейчас началась секретная операция «Зерг-раш». Вам что-нибудь говорит это название? — Вы попаданец? — интересуюсь я. — Почему вы так решили? — Странное название для операции. — Нет, но я знаком с попаданцем, который осчастливил нас этим термином. Достаточно бестолковый молодой человек, любящий играть на вычислительных машинах. Глупо жил и глупо умер. Сейчас жив, но мозги набекрень. Даже в этом есть плюс, мы стали пересматривать тактические приёмы. Вы лично знакомы с попаданцами? — Я сам попаданка, — кажется, мне надо сейчас в этом признаться. — Попала в тело партизана после волшебного ритуала. — Насколько мне известно, вы боевой лётчик. — Предыдущий владелец тела стал окруженцем. Самолёт пришлось оставить, на аэродроме закончился авиабензин. Подался в партизаны. — И как это, из женщины в мужчину? — Сначала было не до этого, постоянные мелкие стычки с немцами, потом, неожиданно для себя, привык. — Ясно. — Я стараюсь это лишний раз не афишировать. Родители моего тела и другие родственники об этом не знают. Изменения в характере списали на войну. — Понимаю. Вам необходимо принести несколько серьёзных магических клятв, чтобы узнать о вашей роли в секретной операции. — Так точно.***
Итак, от меня требуется принести несколько обетов, провести тёмный колдовской ритуал, чтобы я никому ничего не разболтал, даже начальству и партийному руководству, даже если это сам товарищ Сталин. Наконец, когда меня связали клятвами по рукам и ногам, переходят к делу. Точнее: всё будет завтра, а пока отдыхать. На следующий день иду на доклад. — Товарищ Егоров, как нам известно, вы у нас попаданка. — Да, — так, интересно, а зачем про это спросили? — Нас больше всего сейчас интересует ваш жизненный опыт из будущего и опыт партизанской войны. Ваше увлечение всякими девичьими психологическими, как вы выражались, штучками. Итак, перейду ближе к делу. С одной стороны, вы служите в авиации, с другой стороны, вас послали в Корею. Нас интересует ваш успех в бою с американцами. Точнее, его воспроизводимость. Кроме того, нам надо понять, кто прорывается к своим, кто уходит в партизаны, кто занимает круговую оборону и оказывается в котле. Но, главное: наделать коротких бамбуковых копий с железными наконечниками можно быстро и много. У нас нет понимания того, как эта толпа может порвать современную пехоту с автоматическим оружием, но это происходит в бою. Вы этого добились. Мы приблизительно понимаем, что забор может остановить такую пехоту. Но мы понимаем, что атака гренадёр с противотанковыми некумулятивными гранатами развалит забор. Наша задача — решить проблему подготовки пехоты. — И потом мы будем атаковать американцев с бамбуковыми копьями? — Нет, мы можем атаковать американцев, когда у каждого СКС со штыком, пулемётчики с РПД и гранатомётчики в качестве огневой поддержки. Технический прогресс не стоит на месте, передвигаться можно будет не пешком, а бронетранспортёрах с автомобильными агрегатами или мобилизованных грузовиках. Появилось понимание, что времена миллионных армий безвозвратно ушли в прошлое, но это понимание противоречит курсу партии. Две мировые войны показали неэффективность призывной системы, не говоря уже о затратности. Опыт Великой отечественной, Империалистической, Гражданской и других войн показали высокую эффективность тактики просачивания. Усиленный взвод взвод может взять высоту там, где ранее клали целый батальон и поддержке артдивизиона. Гранатомёты, миномёты и вертолёты открыли новые возможности для тактики просачивания. Но сейчас нас, прежде всего, интересует атака большими массами пехоты. У нас есть подозрение, что нас ждут мирные десятилетия, которые будут сопровождаться деколонизацией. — Атака негров с копьями на солдат «Иностранного легиона»? — И динамитными гранатами и бомбами. Динамит вполне официально используется для взрывных работ. Граната представляет из себя динамитную шашку с осколочной рубашкой из обрезка железной трубы, необходимо поджечь бикфордов шнур. Динамитная бомба снаряжена несколькими килограммами динамита и предназначена для разрушения укреплений. — Про динамитные бомбы я, приблизительно, понимаю. Можно нам выделить несколько штук? — Мы вам выделим тротиловые шашки, дальше сами подумаете. — Хорошо. — А пока попытайтесь своими словами описать, что происходило. Можно в письменном виде, можно на магнитофон, есть думосброс. — Так точно. — Вопросы есть? — У меня сейчас очень мало магических сил. Это может потребоваться? — Я понимаю, что вы хотите снова полноценно колдовать, но с этим пока есть большие сложности. Вы, наверное, помните, товарища Плюшкина, который вас оживил? — Так точно, помню. — Когда от него и ещё ряда тёмных магов потребовали дать колдовские силы, они отказали. Аргумент предельно прост: в годы Гражданской войны и репрессий появилось около двух миллионов мучеников и исповедников. Это не считая раскулаченных, которые умерли от голода. К этому добавляются те, кто просто спас свою душу. С их точки зрения это очень серьёзный брак в работе. Поэтому ни о какой речи о передачи колдовских способностей большевикам не идёт. Погублено много тел, а их интересуют души. Я сам хочу колдовать. Товарищ Плюшкин после встречи подошёл ко мне и спросил: «Если вы хотите колдовать, то это не проблема. Один вопрос, зачем вам магия». Я попытался что-то ответить, а он сказал, что вопрос в том, зачем это мне. Не партии, Родине или кому-то ещё. Лично мне. Ответ, что быть жить лучше, не принимается. Сказал: «Даю подсказку: правильного ответа, как дважды два равно четыре, не существует. И ответ должен быть очень коротким». Сказал, что я могу подумать. — Странно всё это. — Полностью согласен. Ещё вопросы есть? — Вопросов нет. — Можете идти. Странный разговор. Всё коротко и по существу. Надо подумать и принять меры. Надо сказать, такими клятвами меня ещё не опутывали. Здесь есть комната с катушечным магнитофоном. Начинаю составлять доклад.***
Как мне удалось узнать, Франция сильно проштрафилась в годы Империалистической войны. Некоторым наиболее одиозным и невменяемым русофобам, например Луи Рено, это стоило жизни. Месье Рено решил, что ему очень должны. Не даром один из наших дипломатов говорил: «Дайте мне двух жандармов, и я сокращу долг царской России вдвое». В сорок четвёртом французов поставили перед выбором: либо они оказываются в числе жертв немецко-фашисткой агрессии вместе с Польшей, Грецией, Югославией, Бельгией, Данией и прочими, либо оказывается в числе победителей, естественно не просто так. А там обвинение в сотрудничестве с оккупантами, казнь и конфискация «заводов, газет, пароходов». Если не произойдёт чуда, то Францию, как великую колониальную, культурную и научную державу можно смело списывать в архив. Чёрная работа по списанию французов на свалку истории ляжет на жителей их колоний. Если что, это не моё мнение. Я помню поездку в прошлой жизни на море в Испанию с двухдневной остановкой в Париже. Меня в отеле сразу предупредили, что после девяти вечера по городу лучше не гулять. Где-то в восемь увеличивалось количество африканской и арабской молодёжи на улицах, а в десять уже почти не было прохожих. Интересно, это объективный исторический процесс или французам «помогли»? А Италии повезло с тем, что она решила рассчитаться по непоставленному и оплаченному в годы Империалистической войны, а также по импорту продовольствия и керосина из России в ходе иностранной интервенции в годы Гражданской войны. Белые не успели полностью получить оплату, остаток собирались вернуть советской России. С деньгами у итальянцев тогда было плохо и они предложили рассчитаться натурой: у нас заработал завод АМО, сейчас завод имени Сталина, делавший итальянские полуторки. Италия — формально союзница Германии, но широкие народные массы про это быстро забудут.***
Возвращаюсь обратно. Американцы стремительно прорываются на юг. Как хохмят некоторые: «Решительное наступление в обратную сторону». Практически сразу попадаю в засаду. Не в том смысле, что я влип, а в смысле срочной организации засады. Американцы обходят по просёлочной дороге, мы чуть ли не бегом перекрываем дорогу. СУ-76 прячутся за сараями, что непросто, ведь сверху летают американцы. Наконец появляется американская колонна, неспешно катящаяся по просёлку. Даже без разведки. Впереди танки «Чаффи», несколько полугусеничных бронетранспортёров М3, далее сотня грузовиков. В конце должны быть бронетранспортёры. Мы закладываем два фугаса из невзорвавшейся американской пятисотфунтовой фугасной авиабомбы. Просверлили дырку в боку, присобачили электрозапал, который нашёлся у сапёров, прикомандированных к танкистам. Мне хочется лично взорвать вражеский танк. Наш окоп имеет глубину около метра при длине метров пять. Почему так мало? Да просто больше отрыть не успели. Как выяснилось, на подготовку у нас около часа. А пока перекур, пока начали копать… Ничего, впереди бой, мозги должны встать на место. Я и ещё три сапёра занимаем место в этом окопе. Два практически одновременных взрыва выводят первый и четвёртый танки во вражеской колонне. Начинают стрелять самоходки, сорокопятки и наша пехота. Что сложнее всего, нас меньше, чем американцев, но мы в засаде. Я сажусь и приваливаюсь к стенке окопа. Дальше без нас. Корейские сапёры молча смотрят на меня, один достаёт американскую сигарету и они пускают её по кругу… Неожиданно прекращается треск пулемётов и стрельба из сорокопяток. Скоротечный бой закончился. К нам подбегает наш военный советник-танкист, за ним четверо санитаров с парой носилок. — Отходим! Американцы спешились и сейчас пойдут в атаку. У них там ещё рота лёгких танков. Подорвать танки! — орёт наш советник на жутком корейском. — У меня появилась фотоплёнка, надо сфотографировать, — отвечаю на русском. — Давай! — Становитесь к танкам. Пехота спешно отступает в сторону, не забывая взять трофеи. Итого шесть подбитых «Чаффи», фотографирую общим планом, потом по отдельности. Фотографируюсь на танке, подорвавшемся на «моём» фугасе. Снимаю корейцев. Наши самоходки на фоне подбитых танков и бронетранспортёров. Слышен звук вражеских моторов. Мы садимся «на броню» и срочно уезжаем. Вроде отступили, успели. У самоходчиков осталось всего четыре «Голозадых Фердинанда», в начале боёв их было одиннадцать, из них восемь доставлены пароходами в числе прочих предметов снабжения. Пять самоходок уничтожены американской артиллерией, две сломались или повреждены близкими разрывами авиабомб. Одна из самоходок уже была в ремонте. У другой в лобовом листе рубки дыра: попал снаряд из безоткатки, но мехвод проявил героизм и раздавил вражескую пушку. Если до сегодняшнего дня три самоходки несли снятые с подбитых бронетранспортёров трофейные американские пулемёты, то сейчас ставят на оставшуюся самоходку.***
Отправляю фотоплёнку на проявку в штаб, скоро отправлю с нарочным вместе с очередным докладом. Вспоминаются прошлая жизнь и фотографии себя напротив зеркала, которые выкладывали в интернет. А тут то же самое, только в качестве фотоаппарата трофейная немецкая «Лейка». И тогда были отдельные экстремалы, хотевшие сделать кадр покрасивее. А у меня есть подозрение, что скоро будут письма в стиле «Пишу из горящего танка». У меня проснулась совесть, это не добру. Пишу письма родне, благо сейчас нет дефицита бумаги. Коротко, в стиле «У меня всё хорошо». Интересно, а можно ли отправить трофеи? Пишу служебную записку на эту тему в штаб. Да, я знаю, что брать трофеи не положено. Жаба — самый страшный зверь, задушила больше всего народа.