Когда человек знает исход, он морально готов к нему. Вернее, он должен быть морально готов. Когда ты знаешь, что в фильме умирает персонаж, его смерть, как бы сильно ты его не полюбил за полтора часа, переносится легче. Когда ты, беря в руки книгу о любви, знаешь, что над возлюбленными в конце не пропоют «Аллилуйя», ты свыкаешься с этой мыслью. Зная конец, люди лишают себя волнующего «а если». А если он останется жив, а если они будут вместе? Но порой это «а если» не уходит и находит множество оправданий той концовке, о которой ты уже знаешь. Они абсурдны, но ты до последнего веришь в это «а если». Джувия тоже верила в своё «а если», хотя конец был ясен с чуть ли не первой встречи с Греем, и он не был радужным, в нём не было даже маленькой яркой точки. Но Джувия упорно верила, что произойдёт чудо, что судьба, злодейка, но не настолько, что разбить сердце шестнадцатилетней школьницы, которую тут держат только мысли о соулмейте. Джувия была слишком хорошего мнения о ней.
Если в жизни, которую невозможно назвать жизнью, а самое точное ей описание — полоса препятствий, происходит что-то хорошее, сродни чуда, то не стоит думать, что кто-то выше сжалился. Дар — очередное препятствие, через которое человек должен пройти. Если он гордо перепрыгивает ловушку, то в его жизни может произойти что-то хорошее, но если он падает, раздирая колени, — дальше только хуже. Джувия упала с высоты небоскрёба, но вместо того, чтобы разбиться в лепёшку на сером асфальте, она в кровь разодрала свои ноги. Возможно, расшибиться — самый гуманный способ. Ведь теперь Джувии жить с мыслью, что Грей — совсем не её милый — каждый вечер обнимает другую, шепчет нежные слова на ухо другой, целует — так сладко и страстно — губы другой девушки. Девушки, которую он любит. Локсар даже не может ненавидеть Уртир, ведь она такая же жертва обстоятельств. Она действительно любит Грея, несмотря на всю несуразность их связи. Любит его, будто именно он ей предначертан. Любит его, как Джувия. Невозможно сильно.
Наверное, уйдя из кафе, Джувия совершила единственный правильный выбор в своей жизни. У них с Греем нет будущего. Он старше её на восемь лет. Грей уже взрослый мужчина, вставший на ноги и готовый завести семью, а Джувия пугливая школьница. Даже если бы Грей и выбрал её, то ему бы слишком быстро надоело с ней возиться. Если ему и понадобится ребёнок, то явно не в качестве девушки. Локсар это понимала, поэтому до последнего верила в правоту своего поступка. Сожалела она лишь о том, что ушла, не дав ему и слова сказать. Девушка просто знала, что ещё секунда — и всё будет испорчено. Да и к тому же все слова, которые разорвали её сердце на мелкие кусочки, были сказаны уже около офиса. А потом эти куски Грей неумело склеил своими поцелуями, чтобы снова всё разорвать. Но почему-то второй раз был ещё больнее. «А если», на которое так рассчитывала Джувия, не произошло, и все кусочки порванного сердца разлетелись с ветром, что сделало невозможным их хоть когда-нибудь скрепить воедино.
Боль растеклась по всему телу, вливаясь в кровь, становясь кровью. Не было ни одного участка тела, где тоненькой иголкой не пронизывала бы боль, втыкая так не спеша, наслаждаясь процессом. Джувия, которая много раз ощущала и физическую боль, и душевную, могла различать её виды, но эта боль не была похожа на то, что раньше приходилось чувствовать. Она была другой. Сердце болело по-настоящему, сжимаясь со скрипящим чувством, словно каждое сжатие — последнее. Джувия ждала, когда же придёт этому конец, но боль только начинала разгораться. Сердце с каждой секундой набирало обороты, словно издевалось. Каждый раз оно сжималось до точки, чтобы потом разжаться, ударяя по рёбрам. Всякий раз после этого глаза начинали щипать, но Джувия сосредоточилась, чтобы не плакать. Она и так дала себе волю, как только вышла из кафе. Теперь они с Греем больше никогда не встретятся, и залечить свои раны он не сможет, а значит, не следует больше плакать. Какое красивое лицо у парня без всех шрамов: за время их общения почти всё лицо стало чистым — кроме тонкого шрама над бровью; в каком-то месте руки очистились, а про тело Джувия не знала, но думала, что и там ситуация улучшилась. Её же шрам под грудью стал потихоньку блёкнуть, но он так и не смог до конца сойти, а тот новый перестал отдавать краснотой. Теперь эти шрамы — это единственное, что у неё осталось от Грея.
От одной мысли, что она больше никогда не увидит его лицо; его такие красивые тёмные глаза, заставившие поверить её, что и в темноте есть нечто прекрасное; его милую улыбку краем губ, самое прекрасное, что девушка видела в своей жизни; не услышит его заразительный хохот, когда она сделает что-то смешное; нравоучения, которые ей говорил Грей, когда Рей в очередной раз обижала девушку; слова поддержки, самые искренние и самые правильные, превращающие тучи в солнце, всё тело ныло, будто его выкручивали как тряпку. Всё это она больше не увидит и не услышит. Всё это останется для неё воспоминанием и образом, стоящим каждый раз перед глазами. Теперь они смогут встречаться в её снах, где она любима им и где всё именно так, как хочется Джувии, где не существует разницы в возрасте между ними, где нет Уртир, где нет всех этих проблем. Грей больше не её соулмейт, он её вечная любовь, которая закончится только тогда, когда Джувия наберётся смелости умереть.
Если бы можно было оставаться в своей комнате всю оставшуюся жизнь, Локсар непременно бы воспользовалась этим, но из-за нежелания посвящать маму в свои проблемы, Джувии приходилось делать вид, что её жизнь бьёт ключом, каждый новый день — открытие, удивительное и полезное. Из-за невнимательности миссис Локсар у Джувии получалось водить её за нос. Мама много времени проводила на работе, чтобы отделаться от кредиторов отца, которые названивали ей, угрожая расправой. Сам отец не приходил больше, даже возле дома не крутился как раньше. Это могло насторожить Джувию, но ей было плевать. Впервые она осознала, что в жизни её больше ничего не интересует. Если мама задерживалась на работе дольше обычного, в голову Джувии не лезли плохие мысли. Когда на кухне из старенького настенного телефона раздавались звонки, для Джувии они ровным счётом ничего не значили, хотя она знала, что по ту сторону трубки далеко не самые приветливые люди. Когда её живот урчал и скручивался от голода, Джувия ничего не предпринимала. Когда её мама, в редкие часы пребывания дома, звала её к себе, Джувия очень редко спускалась и, если спускалась, то выдерживала общество мамы всего пять минут.
В школе было точно также. Она сидела в кабинете каждую перемену и не обращала никакого внимания на ядовитые слова в её адрес. Безразличие стягивало всё: кожу, мимику, мысли. Джувия ни о чём не думала. Сил не оставалось даже думать о Грее, но каждая мысль о нём сопровождалась болью. Ничего больше её не интересовало. В голове был вакуум, не допускающий к себе ничего, как злая собака на цепи, боявшаяся людей за их жестокость. Джувия стала жить как робот: утром она с тяжестью открывала свои глаза; потом смотрела на потолок, выискивая в нём новые трещины и надеясь, что однажды потолок тоже устанет и обрушится на неё; затем она умывалась исключительно холодной водой; быстро ела, когда мысли о еде не вызывали рвотный рефлекс; шла в школу, где последующие пять часов сидела, пялясь в одно место и вместо разговоров слышала лишь шум, противное жужжание насекомых; приходила домой и лежала на кровати до тех пор, пока глазами сами не закрывались. Сны ей не снились. Как бы ей в первое время ни хотелось увидеть Грея во сне, он не снился. Поначалу Джувия расстраивалась, но спустя некоторое время она привыкла к тому, что кроме тьмы ей больше ничего не сможет присниться. Джувия свыклась со своей жизнью после разлуки с Греем навсегда. Только теперь эта жизнь стала более убогой.
Учитель рассказывал что-то монотонным голосом, часто зевая, не стесняясь класса. Джувия не смотрела на учителя, машинально крутя в руках карандаш. Она посмотрела в окно. На улице был уже ноябрь. Джувия не любила ноябрь и всю зиму в целом. У неё не было тёплой одежды, а та, что когда-то считалась зимней, не согревала. Особенно зимой отец очень часто навещал свою семью и жил с ними, говоря, что это и его дом. Джувия не могла находиться с ним в одном помещение дольше десяти минут, поэтому постоянно убегала и холодными ночами гуляла по улицам, надеясь встретить того, кто поймёт её и примет. К слову, она никого так и не нашла, но каждый раз, вдыхая холодный воздух до жжения в лёгких, верила, что обязательно встретит своего человека в этом большом и, к сожалению Джувии, жалком мире. Сможет ли теперь она надеяться на встречу с тем самым, если даже её соулмейт отвернулся и выбрал другую? Нет. Точно нет. И с этим Джувия постепенно свыкалась. Навряд ли этой зимой она выскочит из дома, как бы отец не донимал.
Солнце едва пригревало, словно ему было жалко своего тепла на каких-то людей, которые никогда по достоинству не оценят его труд. Дул злой ветер, срывающий листья со старых, некрасиво изогнутых, веток. Листья кружились в вихре, осознавая, что это их последний танец, после которого они упадут на землю и будут втоптаны в грязь. Они потеряют свой блеск и удивительную красоту, за которую их принято хвалить. Станут частью слякоти на дороге. Только спустя четыре месяца новые, совсем неокрепшие листья, покажут себя миру, который, как они думают, дорожит им. Они проживут счастливую жизнь, а потом умрут такими же никчёмными и грязными, как их предшественники. Джувию это удручало, но она понимала, что это жизненный цикл, противиться которому нельзя, который будет повторяться до тех пор, пока на земле не останется ни одного листика. Может и её неудачи — это жизненный цикл, существующий пока существует она? Может ей стоило себя тогда убить? Утопиться в ванной, чтобы мама нашла её синей с неестественно бледной кожей. Или наглотаться таблеток, упасть замертво в ванной и театрально выставить руку на холодной плитке. Такие мысли всё чаще и чаще посещали Джувию. Они становились навязчивыми, но девушка боролась. И, кажется, проигрывала.
От созерцания улицы девушку отвлёк звонок с урока. В классе тут же поднялась возня, и всего несколько человек, включая Джувию, сидели смирно в ожидании окончания суеты. Всего за три минуты класс опустел. Локсар встала со стула и медленно убрала тетрадку с ручкой в свою сумку, которую даже забыла постирать после того случая. Она тяжело вздохнула, когда мерзкий запах ударил в нос, но на лице не появилось ни одной складки. Оно было гладким, как камень, отшлифованный рекой. Едва слышно ступая, Локсар вышла из кабинета. Вокруг слонялись люди, но девушка их не видела: они были блеклым пятном. Рей вслед кинула ядовитую шутку, но Джувия её не услышала и прошла мимо, даже не взглянув на свою обидчицу. Больше слова этой мерзкой, зазнавшейся девицы её не волновали. Она потеряла контроль над Джувией, потому что контролировать было нечего. Джувия больше не была человеком, ведь теперь у неё не было сердца.
Такие изменения заметил Гажил. Хоть Джувия и была для него чужой, и её душевное состояние было последним делом, которое должно интересовать его, парень невольно следил за ней. Было непривычно видеть её такой. Обычно обидные слова вонзались в неё, как острые ножи, избавиться от которых было не так просто, а теперь они отскакивали от неё, не задевая даже миллиметр кожи. Раньше Джувия делала вид, что равнодушна ко всему, хотя сама рыдала навзрыд в туалете во время урока — красные глаза тому доказательство. Сейчас же ей даже не надо было делать вид. Да, одноклассники могут продолжать издеваться, могут даже затоптать её толпой, но навряд ли услышат от неё хоть один писк. Все раны рано или поздно затянутся, а синяки бесследно пропадут. Теперь-то Джувии плевать. Гажил знал это точно. Он видел, даже общался с такими людьми, которые перестали бороться и слепо шли на поводу жизни, в какие только богом забытые переулки она их не заводила. А ещё Гажил знал, как такие люди чаще всего заканчивают свою жизнь, и ему не очень хотелось, чтобы и Джувия последний раз вздохнула, стоя перед петлёй, или почувствовала свой пульс, прежде чем пройтись лезвием по тонким запястьям.
— Эй, Джувия! — он подбежал к ней, когда девушка отошла на приличное расстояние от школы. — Локсар! — девушка остановилась и повернулась к нему. — Ты… эм… ты не против, если я пройдусь с тобой?
— Зачем? Чтобы снова сфоткать и скинуть всему классу в каком убогом месте я живу? — если бы она могла, то сказала бы это со всей ненавистью. — Где-то до сих пор воняет тухлыми яйцами. — Гажил поежился, вспомнив, что, будучи «другом» Локсар, втайне от неё сфотографировал её дом и скинул всему классу, который потом закидал дом тухлыми яйцами и помидорами. Даже сам Редфокс метнул одно яйцо и попал в окно в комнате Джувии, разбив его тем самым.
— Чтобы ты знала, мне стыдно за это. Прости.
— А мне холодно. — повисло молчание. Они шли рядом, но никто не спешил начать беседу. Джувия не жаждала, хотя в другой раз обрадовалась до потери пульса, что Редфокс сам подошёл к ней. Гажилу же было просто стыдно: она помнила всё это, но всё равно тянулась к нему. Наверное таких людей называют настоящими друзьями. Или полными глупцами.
— Я никогда раньше этого не говорил, наверное, я бы и никогда не сказал, доучился бы спокойно оставшиеся полгода и свалил в другой город, но если есть возможность, то я хочу сказать: прости меня. Мне жаль, что я одурачил тебя и выдал все твои тайны этим мерзким людям. Я не знал, что они настолько мелочны и что они будут смеяться над тобой так долго. — он выговорил это с трудом, но Джувия чувствовала, что каждая буква пропитана искренним сожалением. — Ещё мне очень стыдно, что я так себя вел с тобой. Я думал, что ты так утеряешь любую надежду на возрождение нашего общения.
Джувия впервые встретила Гажила через два месяца начала первого года старшей школы. Он приехал из другого города и никого не знал, но из-за своего грозного вида и вспыльчивого характера сразу получил уважения у учеников. Парень особо-то и не хотел ни с кем общаться, но Джувия как-то сама попала в его поле зрения. Он был очень удивлён, что в таком месте, поросшем сорняками, росла удивительная роза. Она показалась ему неплохим и даже интересным человек, но не настолько, чтобы ради неё можно было лишиться такой завидной репутации как хулиган школы. Поначалу они общались, гуляли и стали самыми настоящими друзьями, а потом Гажилу поставили ультиматум: либо он вместе с такой удивительной розой подвергается насмешкам и унижениям, либо он прилюдно сам растаптывает эту розу ради своего спокойствия. Как известно, Редфокс выбрал второй вариант, желая проучиться три года старшей школы в тишине. Он раскрыл все тайны Джувии, о которых она ему рассказала, о её глупых — с его слов — мечтах о взаимной и чистой любви с соулмейтом, о взаимоотношениях в семье и о бедственном положении, за которое и так уже унижали ученики. Это порадовало публику, и Гажил стал негласным королём в школе, а Джувия ещё ниже упала. «Ты никогда не будешь достойна нормального общения» — с этих слов закончилась их недолгая дружба. Джувия, будучи самым добрым и всепрощающим человеком, верила, что однажды Гажил покается, и она примет его обратно, но когда это «однажды» пришло, он оказался ей совсем не нужен. Или, наоборот, он появился в самый подходящий момент?
— Я уже давно простила тебя. Да, впрочем, я никогда и не держала на тебя зла. Ты сделал так, как посчитал нужным. Ты хотел сделать свою жизнь лучше, — она вздрогнула, словно нащупала какой-то острый предмет, — и винить тебя в этом я не могу.
— Ты всегда такая добрая. Сложно же жить с такой ношей. — девушка никак не отреагировала, только отвернулась в другую сторону. Нужно было как-то спасать положение. — Вот даже вспомнить ту историю с котенком. Ты же помнишь её? — девушка едва качнула головой. — Он тогда так жалобно мяукал, и ты, как сейчас помню, — он посмеялся, — заставила залезать на мусорный бак, чтобы достать его, застрявшего в дыре в полу пожарной лестницы. Я его схватил, а он — чёртов! — как поцарапает мою руку. Помню, я тогда вскрикнул и напугал кота, и он прыгнул сначала мне на голову, а потом на землю. — Редфокс это рассказывал так живо, что давно забытые картины в сознании девушки рисовались опять. — Ты заставила его взять к себе, а я противился, мол, батя будет против. Ты так меня уговаривала, говорила, какой красивый кот будет. — он улыбался, прокручивая всё это у себя в голове.
— Ты его потом выбросил. Я слышала, ты это кому-то из своих друзей говорил. — Джувия закусила губу.
— Я наврал, чтобы не пошли никакие слухи. — сконфуженно произнёс брюнет. — Так вот, мой отец, ну ты знаешь какой он суровой, — парень, не задумываясь, провёл рукой по щеке, — полюбил его. Да и, честно, ты была права: кот красивый. Хочешь фотки покажу? — Джувия слегка оживилась от такой информации и кивнула головой. Парень быстро достал свой телефон и нашёл в галерее парочку фотографий красивого чёрного кота с властным взглядом. — Мы иногда думаем, что это не наш дом, а его. — Редфокс засмеялся и заблокировал телефон.
— А как ты его назвал? — едва-едва улыбаясь, спросила Джувия.
— Пантер Лили. — гордо произнёс Гажил, состроив такое лицо, будто спас ребёнка из пожара, а не назвала имя своего кота. Джувия улыбнулась чуть шире. — Что? Звучит очень даже. По-генеральски!
— Это имя ему очень подходит. — Локсар согласилась. — Передавай Пантер Лили от меня большой-большой привет.
— Если хочешь, можешь сама его увидеть. — предложил Гажил, а потом понял, что это предложение звучало в реальности не так хорошо. — Или, знаешь, я могу вытащить его из дома, в парк там какой-нибудь, иногда я его выгуливаю. — тут же нашёлся Гажил, заметив смятение у Джувии.
— Я буду рада познакомиться с ним.
— Обращайся к нему на «ваше величество». — засмеялся Гажил, и Джувия не смогла удержать в себе хохот, просачивающийся как солнечные лучи через решетчатую дверь. Она смеялась, и тогда Гажил подумал, что хотя бы раз в жизни сделал что-то правильное.
***
Поначалу в школе они всё ещё ходили раздельно, но Гажил уже, не стесняясь никого, громко и радостно здоровался с Джувией. Локсар кротко отвечала ему и улыбалась. В первый день, когда Гажил так сделал, это испугало Джувию и обрадовало одновременно: её приходу в этих стенах ещё никто не был так рад. Такое приветствие становилось своеобразным ритуалом, с которого начинался каждый день. Спустя какое-то время Джувия стала есть вместе с Гажилом, и никто не смел посмеяться над её обедом. Но в основном в школе они мало общались, ведь у Редфокса были и свои друзья, поэтому Джувии становилось неловко, когда Джет и Дрой весь день сновались вдвоем, кидая на неё не самые добрые взгляды. Такие же — если не хуже — взгляды кидала и Рей, упиваясь ненавистью, когда видела Гажила и Джувию вдвоём. Это не была ревность, ведь ревность возникает на почве любви, это было чувство, обычно присущее маленькому ребёнку, когда кто-то другой получал то, на что рассчитывал этот ребёнок. Рей с каждым разом ненавидела Джувию всё больше и больше, придумывала самые отвратительные шутки, толкала в школьных коридорах, стараясь сделать так, чтобы Локсар обязательно упала. Избить девушку она не решалась, по двум причинам: первая — ей становилось страшно, когда она вспоминала, чем обернулось это всё в прошлый раз; вторая — подруги, какими бы собачками для девушки не были, не позволяли ей этого совершить.
Джувия за почти неделю стала чувствовать себя лучше. О Грее она не думала и радовалась тому, что теперь у неё появился друг. Иногда, конечно, душа ныла, вспоминая о парне, но это не пробивало на слёзы. Теперь Джувию вообще мало что пробивало на слёзы. Несмотря на сближение с Гажилом, она всё ещё чувствовала пустоту внутри себя. Эта пустота не росла, что радовало девушку, она была неподвижна, но грозилась однажды стать больше. Общение с Гажилом, скорее всего, сдерживало её. Редфокс за неделю не мог наверстать упущенное за три года, но парень очень старался. Джувия, правда, относилась к нему настороженно и ничего лишнего не говорила, но с каждым часом, проведённым с ним, проникалась к парню и верила в искренность его слов. Гажил каждый день звал девушку гулять, показывал самые разные районы их города, о которых мало кто знал. Отдал ей свою куртку навсегда, когда Джувия вышла в старом пальто, не согревающем даже в ноябре, когда ветер не так суров. Локсар сначала не хотела принимать куртку, но настойчивость Гажила взяла вверх. В куртке, которая была на пару размеров больше, было необычайно тепло. Также Гажил пообещал починить окно в её комнате, когда той только будет удобно. Может, потеря Грея — это цена за настоящего друга?
В одних из дней, когда Рей вышла совсем из себя, потому что Редфокс провёл весь день с Джувией, не обращая ни на кого внимание, и масло в огонь подлило ещё то, что её шутки перестали поддерживать, она решила устроить большой концерт в столовой. В кафетерии было довольно тихо. Джувия поедала свои бутерброды — еду в столовой она не покупала из-за цены. Гажил же залипал в телефон, в пол-уха слушая увлекательную историю Джета и Дроя (они уже свыклись с мыслью, что теперь сидят за одним столом с Джувией). В целом, всё было как обычно, если не считать пустующий столик, за которым постоянно обедала Рей со своими подругами. Неожиданно для всех в столовую ворвалась сама королева и, гордо окинув всех своим презрительным взглядом, залезла на скамейку их стола, который стоял почти посередине столовой. Все удивлённо уставились на неё. Девушка быстро нашла Джувию глазами и хищно улыбнулась.
— Все же помнят, что у Джувии был парень? Или это громкое заявление, Джувия? — Локсар тут же прекратила есть и, возможно, дышать. — Ведь он вовсе не твой парень. Представляете, у него есть невеста, и Джувия знала о ней. Такое бесстыдство! — театрально вздохнула Рей, словно сама она была девушкой высоких моральных ценностей. — Мы-то шутили, что Локсар шлюха, а она реально ею оказалась! Как тебе только не было стыдно? Взрослый, почти женатый! — сделала акцент на слове «женатый». — Даже для меня это слишком. — тонким голосом, будто такое поведение оскорбило её, протягивала слова девушка.
— Мы… мы с ним не… — залепетала Джувия, краснея от стыда.
— Ты не обязана отчитываться перед этой сукой. — грубо выплюнул Гажил, смотря на Рей в упор. — Эта сука тебе просто завидует, Джувия. Завидует, что твоим соулмейтом оказался нормальный мужчина, а не сводный брат торч, который принимает чаще, чем бывает дома, ведь так, Рей? Мои друзья говорили, что он ползает на коленях ради очередной дозы. Хотел даже отсосать. — кто-то в столовой свистнул. — Вот это действительно бесстыдство. — пыл Рей поубавился. Гажил встал из стола. — Если кто-то тронет Джувию или скажет ей что-то обидное, будет иметь дело со мной. Я шутить не умею, так, на будущее.
— Забыл, как лил говно на неё вместе с нами? Решил открыть для неё зонтик? Так по-героически и так лицемерно! Стало жалко девочку? — девушка надула губ, состроив несчастное лицо. — А ты знал, что жалость — отвратительное чувство?
— Не отвратительнее тебя. — прервал её Гажил. — Я бы рассказал тебе, как пришёл к выводу, что тогда совершил ошибку, но кто ты такая, чтобы я тратил на тебя хотя бы секунду своего драгоценного времени? Ты никто, признай. Ты выйдешь из этой школы и станешь никем. Во взрослой жизни никому не нужны королевы, а ты не станешь прислуживать. Если ты доживешь до встречи выпускников, то я похлопаю тебе, но если в криминальной сводке новостей услышу, что тебя убили, то даже бровью не поведу. Ты никто, и жизнь твоя будет куда более никчёмной, чем жизнь Джувии. Пойми это и заткнись наконец.
— Это ты никто и будешь никем. Меня все любят и уважают, а тебя боятся. Не самая лучшая репутация, согласен? — Рей дрожала то ли от волнения, то ли от испуга. — Таких, как ты, полно. Бритоголовых с наколками и в оранжевой робе.
— А не моя ли репутация тебя так тянула ко мне? — ехидно улыбнулся Гажил, загоняя Рей в угол. — Взглянула бы ты на меня, будь я обычным парнем? Нет. Если я никто, то почему ты так тянулась ко мне? Не знаешь? — девушка молчала. — А я знаю. Ты пытаешься ухватиться за всё, что принесёт тебе популярность. Я же никогда не хотел быть популярным, я не хотел даже, чтобы меня боялись, мне абсолютно плевать на это. Но ты, но ты всегда пыталась заполучить власть в школе. Думаешь, тебя любят? Тебя просто ненавидят, но сделать ничего не могут, поэтому поддакивают тебе. — Рей оглянулась, ища поддержки, но все в столовой молчали. — Хочешь, чтобы тебя любили? Так покажи за что. Хочешь, чтобы тебя считали королевой? Так сделай хоть что-нибудь, чтобы тебя зауважали. Тебя просто не за что любить и уважать. Ты никто. Назвать себя королевой может каждый дурак.
— Я первая королева в этой школе. Почему же до меня тут не было никого? Почему я лидер? — нервы девушки были на пределе, но она пыталась этого не показывать.
— Да потому что, — Редфокс улыбнулся, — мало, кто захочет быть королевой убогости.
Эти слова отдались в головах каждого сидящего ученика. Гажил победил.
***
— Слушай, не пойми меня неправильно, но… он правда почти женат? — вдруг спросил Редфокс, когда они прогуливались по улице. Джувия резко остановилась и посмотрела на парня. — Твой соулмейт.
— Я поняла. — она опустила глаза и, краснея, стыдливо произнесла: — Да, у него есть невеста. Но мы не спали! — вся красная Локсар подняла свою голову и посмотрела на парня. — Честно! — она затрясла руками.
— Да хоть спали — меня не особо это волнует. — одобряюще улыбнулся Гажил. — Вы с ним разошлись как раз из-за невесты? — настороженно поинтересовался он спустя пару секунд.
— Разошлись? — Джувия повторила это слово, пробуя на вкус. — Ну, получается так. Он сказал, что никто не вправе решать за него и что он любит её, а я… а я нравлюсь ему как человек. — горько улыбнулась Джувия, смотря пустым взглядом вдаль.
— Ну и мудак. — изрек Гажил, сплюнув.
— Нет! Ты не знаешь его! — запротестовала Локсар.
— И что? Я не могу назвать его мудаком? — Редфокс остановился и изогнул бровь.
— Именно! Он хороший! — Джувия по-детски сжала ладони в кулаки. Гажила умилили её сердито сдвинутые брови.
— Хороший мудак. Так лучше? — засмеялся парень, но Джувия не разделила его смеха. — Ладно-ладно, прости. — в знак мира он поднял ладони. — Кстати, твой отец приходил после того случая в школе?
— Я его не видела. Может и приходил, когда меня дома не было. А что?
— Помнишь, ходили слухи, что твоего отца избили? — он неловко потёр свой затылок. Джувия внимательно уставила на друга — теперь она могла называть его другом. — Я его избил и сказал, чтобы он больше не отравлял твою жизнь. Я подумал, что ты должна знать это.
— Обычно за такое благодарят? — протянула девушка, обдумывая сказанное.
— Ну, вообще да. — парень улыбнулся. — Но ты можешь промолчать. — между ними повисло молчание. — Джувия, я пошутил. Скажи что-нибудь. — испуганно проговорил парень и посмотрел туда, куда смотрела девушка.
Её взор пал на маленький милый цветочный магазин. Он стоял посередине бульвара. Его окружали огромные вазы с цветами. Чуть ближе к двери стояли ровно, как солдаты, белые лилии, благоухая на всю дорогу. Рядом с ними чуть меньше размером пристроился антуриум, привлекая внимание своими алыми лепестками. По другую сторону двери стояли величественные пионы, раскинувшие свои бутоны. Перед ними, словно их детки, были маленькие астры, тянущиеся к угасающему солнцу. Чуть дальше от двери в ряд стояло несколько ваз с розами самых разных цветов: розовые, как щеки юный девы, красные, как губы роковой дамы, белые, как свадебное платье. Джувия, смотря на это великолепие, вдруг осознала, что ей никто и никогда не дарил цветы. Ни на дни рождения, ни на какие-либо другие праздники она не получила ни одной розочки, ни одного одуванчика. В голове промелькнула мысль: а Грей дарил Уртир цветы? Джувия закусила губу и подумала, что, наверное, у Грея изумительный вкус, и его букеты самые лучшие. Глаза защипало, но Локсар быстро взяла себя в руки.
— Хочешь цветок? — ласково спросил Редфокс.
— Нет. Что ты? — неуклюже улыбнулась Джувия, отведя взгляд от цветочного магазина.
— Какой? — решительно спросил парень.
— Нет. Не надо. Правда. — Локсар встала напротив него, будто её маленькое тело могло загородить цветочный магазин.
— Розы так розы. — он одним движением аккуратно отодвинул девушку и направился к дверям.
Джувия смотрела на дверь в пол-оборота, пока Гажил не зашёл в неё. Как только парень туда зашёл, оттуда вышел другой человек. Джувия поверить не могла, что здесь встретила именно его. Их город не был мегаполисом, но это была не единственная достойная лавка с цветами. По всему городу их столько, сколько тараканов на кухне девушки, но почему-то он выбрал именно эту, хотя его путь с работы домой не лежал через неё. Это издевательство судьбы или, наоборот, шанс исправить сделанную ошибку? Не мог же Грей появиться тут просто так. Не мог же? Джувия быстро отвернулась и накинула огромный капюшон куртки Гажила, чтобы он не заметил её. Фуллбастер стоял прямо за её спиной, смотря что-то в телефоне и держа одной рукой шикарный букет из орхидей и ещё каких-то цветов — Джувия не успела рассмотреть. Всё-таки девушка была права: у него изумительный вкус. Подул ветер, и весь манящий аромат цветов коснулся носа девушки, заставляя ту содрогнуться от нахлынувшей боли.
Недолго думая, Джувия рванула со своего места в сторону дома. Она никогда не была глупой, поэтому сразу поняла, что эти цветы для Уртир, с которой парень планирует помириться или хотя бы показать свою любовь к ней. Девушка так долго готовила себя, что однажды она снова увидит Грея счастливым с Уртир, — специально или случайно — и должна быть готова к этому. Её не должны больше терзать мысли, начинающиеся с «а если». Грей тогда дал понять всё, поставил все точки над «i». Почему до сих пор в её груди таилась тайная, неизвестная даже ей, надежда, похожая на птенчика, одинокого и слабого? На птенчика, которого нашли жестокие подростки и оторвали ему крылья, оставив умирать, оставив без надежды в последний раз взлететь над землей и ощутить встречный ветер. Сердце, прекратившееся сжиматься с такой яростью, сжалось в этот раз настолько больно, что оказавшись дома, Джувия закричала до боли в горле. Из глаз потекли слёзы, заслонявшие всё, но девушке необязательно было видеть: она всё помнила.
Одним рывком она поднялась в ванную, со всей силы хлопнула по выключателю, и лампочка ворчливо зажужжала, освещая комнату. Локсар подлетела к шкафчику, не взглянув в зеркало на себя даже на секунду. На верхней полке лежало острое лезвие, которое уже однажды выручило девушку. Она схватила его, уколовшись пальцем об острый край, и сжала в руке, не замечая, что тонкое лезвие больно вонзилось в кожу. Это слегка отрезвило девушку. Джувия захлопнула шкафчик и уставилась на своё отражение. Она себе не нравилась. Она была отвратительна. Такая девушка недостойна одуванчика, а об ослепительных белых орхидеях в букете Грея не стоило и говорить. Из глаз текли слёзы. Они скатывались по белоснежной щеке и некоторые, щекоча, продолжали свой путь по шеи, а некоторые падали и разбивались. Сами глаза были ужасными. Ужасные синие глаза. Пустые, глупые, безжизненные. В них нельзя утонуть, в них можно только разбиться насмерть. Джувия разжала лезвие и взяла его дрожащими пальцами. Задыхаясь и дрожа, она рассматривала свои выступающие венки. Вспомнила, как Грей трогал тогда её руки, шепча ей, что они очаровательны. Локсар ещё раз вздрогнула и, набравшись решимости, провела лезвием, сначала слегка, а потом надавливая, по запястью. Она разрезала не только вены, но и чувства, которые с каждой секундой покидали её; разрезала боль, которая утихла в те секунды, когда лезвие резало.
Резало вдоль.
