***
Дни в больнице тянулись медленно, как жвачка, но и им пришёл конец. Джувию, уставшую от разговоров с психотерапевтами и напичканную таблетками, выпустили из больницы под присмотр матери с уверениями, что Джувия будет посещать психолога столько, сколько ей понадобится. Из-за желания быть почаще с дочерью, следить за ней, миссис Локсар взяла отгул на несколько дней, что больно ударило по её кошельку. Джувия не выходила из своей комнаты, но дверь в неё всегда была открыта. Иногда мама приходила к ней и ложилась вместе с ней на кровать, слушая потрескивание сверчков за окном и надеясь, что сегодня Джувия расскажет ей истинную причину того ужасного поступка, но Джувия молчала, погружаясь в свои мысли. Обычно миссис Локсар уходила ни с чем, разочарованная и испуганная, но пыталась этого не показывать. Однажды Джувия расскажет ей всё, что творится на душе, какими красками играет боль, и как сильно счастье щекочет стопы, но не сегодня, да и вряд ли это случится завтра, может даже не на этой неделе или не в этом месяце, но обязательно в этой жизни. Психолог тоже не раскрывал важные аспекты, потому что пообещал Джувии, что всё это останется между ними, и ни одна буква не выскочит через эти двери. Без этого обещания Джувия не хотела и слова говорить. Встречались они раз в неделю на час. Шестьдесят минут, в которые Джувия рассказывает о том, что чувствовала за прошедшую неделю. Шестьдесят минут, в которые приходится прокручивать вновь и вновь все те события, приведшие к тому, что она сидит в потёртом кресле напротив бальзаковской дамы. Шестьдесят минут, в которые Джувия чувствует на себе упорный взгляд этой женщины, но этот взгляд не помогает, а лишь усугубляет положение. Шестьдесят минут, в которые хочется расплакаться, но слёз нет, как бы сильно горло не садило. Шестьдесят минут, которые не заставляют жить, хотя придуманы как раз для такого. Локсар не становилось легче: запястья чесались и временами ныли, привлекая к себе внимание хозяйки, словно хотели ей отомстить за ужасные шрамы; от таблеток, которые она заглатывала горстями, тошнило, поэтому потом приходилось ещё минут пять сидеть около унитаза. С каждым днём становилось всё хуже и хуже. Ощущение безнадёги и глубокой печали тупело, оставляя за собой дыру. Дыру, которую Гажил уже не сможет заделать. — Как ты чувствовала себя на этой неделе? — так звучал самый первый вопрос. — Как и прежде. — так звучал ответ на этот вопрос. — Видела ли ты что-нибудь, что могло тебя травмировать? — следом шёл второй вопрос. Джувия поёжилась, но это скрылось от взгляда психолога. Обычно ответом на этот вопрос было «Нет, не видела», но вчера, когда Джувия возвращалась с прогулки по окрестностям, она заметила знакомого ей человека, сидящего на тротуаре, несмотря на декабрь месяц. Снежинки медленно падали на землю, прокручиваясь вокруг себя сотни раз, цепляясь друг с другом или наоборот, отцеплялись, стремясь к независимому полёту. Снег, его было совсем чуть-чуть, и он был смешан с грязью, лежал на дороге, отражая редкие солнечные лучи. Дул ветер, не такой грозный для декабря, но и не слишком ласковый как ноябрьский. Человек сидел в расстегнутой куртке, вытянув длинные ноги на дорогу, совсем не переживая, что их могут переехать, и смотрел в чистое голубое небо, казавшееся бесконечным. Сердце Джувии пропустило несколько ударов, прежде чем она поняла, кто перед ней. Грей. Именно Грей сидел перед её дверью. Тот Грей, который уже почти месяц назад сказал, что любит другую девушку, а Джувия для него не больше чем друг. Тот Грей, который потом целовал её. Тот Грей, который признался, что это была большая ошибка. Теперь этот Грей сидел около её дома, смотря в небо и, что было самое удивительное, ловил снежинки ртом, пробуя их на вкус и пытаясь уловить привкус ванили. — Нет, не видела. — протараторила Джувия, смотря сквозь психолога. — Посещали ли тебя снова мысли о суициде? Всякий раз на этот вопрос следовал отрицательный ответ, несмотря на то, что Джувия обещала не врать. Каждый раз она засыпала с мыслью о том, что снотворное, которое принимает мама каждый вечер, стоит всё ещё на том же самом месте. Она видит его каждое утро, когда открывает дверцу зеркала, чтобы взять зубную щётку. Ничего не стоит пойти в ванную, открыть баночку и высыпать всё содержимое себе в рот, а затем уснуть вечным сном, но что-то каждый раз останавливало Джувию. Наверное, это была просьба матери жить. Локсар не ощущала радости от нового дня, её не радовала ни еда, ни сон, ни передачи, которые показывал старенький выпуклый телевизор, стоящий на кухне. На самом деле, девушку не радовала даже мысль о смерти. Она не будоражило сознание, не крутилась в голове по нескольку раз на дню. Когда голова соприкасалась с подушкой, Джувия лишь на секунду задумывалась как было бы хорошо, если бы она всё-таки умерла. Ничто не могло принести радости в её жизнь, кроме, может быть, Грея. Первая мысль, проскочившая в её голове, когда она увидела его, была о том, что внутри всё так поднялось и запорхало от одного беглого взгляда по его задумчивому лицу. Джувия была рада, по-настоящему рада, видеть его. Ей захотелось выбежать к нему, кинуться и упасть, не сдерживать слёзы и просто ощутить себя в его объятиях. Да, он выбрал другую, да, им никогда не быть вместе, но сейчас, в эту самую настоящую, чёрт возьми, минуту он сидит тут, около её дома и ждёт, ждёт её! Сознание помутнело, вмиг забылось всё плохое, остались лишь его смеющиеся глаза и тёплые разговоры по дороге домой, согревающие куда лучше куртки Гажила. И, возможно, Джувия бы выбежала из своего укрытия, — из-за угла соседнего дома — если бы не заныли запястья так, словно по ним ещё раз прошлись тонким лезвием. Перед глазами сначала всплыл букет белых орхидей, потом окровавленные руки и в заключение воображение нарисовало голубое небо, от которого отделяло больничное окно. Джувия еле удержалась на ногах. Хотелось почему-то закричать или взвыть от боли, но не получилось сделать ни того, ни другого. Девушка медленно сделала пару шагов назад, чтобы Грей точно её не увидел, и поймала себя, среди дня, на мысли, что очень бы хотела умереть. — Нет. — не задумываясь, проговорила Джувия. — Это замечательно. — без нотки радости проговорила женщина, делая пометки. — Ну, а как твоё общее состояние? Тебе становится лучше? Нет, нет, нет. — Думаю, да.***
— Ты идиотка! Самая большая идиотка! — кричал через дорогу брюнет, держа в руках чёрного кота. Девушка, которой он это кричал, не сразу поняла, что это ей, поэтому шла, не поворачиваясь. — Джувия, ты самая большая идиотка! Я таких ещё не видел! — парень понял, что невозможно докричаться, и на свой страх и риск пробежал через оживлённую дорогу, получив в свой адрес нецензурную брань и гудки автомобилей. — Локсар! — он схватил её за плечо. — Ой! — испугалась девушка, резко обернувшись и встретившись со злыми глазами друга. — Ой! — передразнил её Гажил. — Какого чёрта, Джувия? — вдруг ярость в его голосе сменилась на глубокую тоску. — Это не самое лучшее место для разговора, — сказал парень, обведя взглядом туда-сюда ходящих людей, — но я боюсь, что теперь могу не успеть. — Джувия потупила взгляд. — Ты идиотка. Просто идиотка. Жизнь обычно состоит из преград: какие-то выше, какие-то ниже — и ты серьёзно хочешь после каждой преграды резать вены? С таким подходом даже у кота не останется жизней. — Как ты узнал об этом? — тихо спросила Джувия. — Когда тебя не было в школе три дня, я решил узнать, что с тобой, и пришёл к тебе домой. Твоя мама рассказала всё. Это было странно, ведь она меня недолюбливает, — криво усмехнулся парень, — но тогда она даже заплакала, и мне пришлось её успокаивать. Я не хочу говорить насколько больно ты сделала маме своим поступком, но я хочу сказать, что мне тогда было безумно больно. — Г-гажил?.. — Джувия подняла на него свои глаза. — Ты знаешь, что я не из тех, кто будет плакать, но тогда мне стоило больших усилий сдержать слезы. Мне тогда показалось, что внутри меня всё лопнуло. Весь мой внутренний мир разошёлся по швам. Я почувствовал себя мальчишкой, который не смог уберечь то, что ему дорого. — Гажил говорил медленно. — Я не хочу заставить тебя чувствовать себя виноватой, ни в коем случае. Просто я хочу сказать, что ты нужна мне, что жизнь на одном соулмейте не заканчивается. Я понимаю, что с ним ты провела куда больше времени, чем со мной, и он тебя не унижал, но я правда нуждаюсь в тебе, ты самый удивительный человек в моей жизни. Ты как та роза, которую я купил: молодая, красивая и необычная. Я не хочу, чтобы жизнь тебя затоптала, чтобы ты умерла в свои семнадцать, и я готов сделать для этого всё. — Я… я… — Джувия пыталась что-то сказать, но нужные слова не находились. — Вокруг столько удивительного: начиная от неба у нас над головами, которое никогда не повторяется, заканчивая… заканчивая даже этим котом, который ненавидит переноски, и приходится таскать его на руках к ветеринару. — он выставил вперёд руки с чёрным котом, и Джувия впервые обратила на него внимание. — Ты действительно из-за какого-то придурка хочешь лишить себя этого, тех прекрасных моментов, которые ждут тебя впереди? Хочешь лишить себя лучей солнца, которые буду ещё ласкать тебя, или снежинок, которые будут таять на твоём языке? Действительно ли ты не хочешь больше видеть меня или свою маму? — Гажил смотрел без упрёка, в его взгляде лишь читался страх услышать ответы на свои вопросы. — Мой мир тогда окончательно рухнул. — сказала Джувия, смотря в ноги. — Я знала, что однажды увижу его снова — одного или нет — и думала, что готова к этому, но оказалось, что мне всё ещё больно. Каждому человеку уготована пара, а моя пара не хочет быть со мной. — губы задрожали, но слёз не было. — Неужели я такой плохой человек, что не заслуживаю счастья? — Нет, Джувия, нет, ты очень хороший человек, но не все это видят или приходят к этому очень долго. Однажды ты обязательно будешь счастлива. Я сделаю всё, что смогу, для этого. — парень опустил кота на землю и обнял Джувию. Девушка прижалась к груди Редфокса, ощущая, как она вздымается, и Джувии стало так легко. — Всё будет хорошо, подожди чуть-чуть, всё обязательно будет хорошо. — Гажил… прости меня, что я решила уйти из жизни, не познакомившись с твоим чудесным котом. — Локсар отстранилась и посмотрела на чёрного кота, величественно сидящего около ног хозяина. — Привет, малыш. — девушка присела на корточки и аккуратно протянула свою руку понюхать коту. Чёрный кот вдруг поднялся на все четыре ноги и, не спеша, подошёл к девушке. Джувия выдавила слабую улыбку и погладила его по мордочке, оттягивающим движением, как обычно гладят животных те, у кого их нет. Коту не совсем понравилось такое, и он подошёл впритык к ноге девушки и начал ластиться об неё нежно и аккуратно, словно показывал как правильно. Локсар стало щекотно, и она не сдержала настоящей улыбки. Гажил заметил это и тоже присел на корточки, наблюдая за котом, которые тёрся головой об ногу Джувии. Это слегка удивило Гажила, ведь его кот, грозный и своенравный, не любящий чужих людей, прямо на улице так ласкался об незнакомую девушку. Коты, в отличие от людей, умеют распознавать хорошее и плохое. Им неважно как одет человек, как говорит, что ест, коты зреют в душу, раскрывая всё самое таинственное в человеке. Не зря же этих пушистых четвероногих друзей причисляли к товарищам ведьм. Коты, пусть некоторые из них до ужаса ленивы, очень проницательны и редко когда ошибаются — Гажил был полностью уверен в этом, ведь Джувия единственный его друг, которого принял Пантер Лили. — Коты чувствуют людей, и, будь уверена, Пантер Лили в жизнь не подошёл бы к плохому человеку. — Гажил почесал кота за ушком. — Теперь ты с ним познакомилась, но, знаешь, давай ты уйдёшь из жизни, когда тебе будет далеко за восемьдесят? Не в семнадцать, Джувия, и не в двадцать, а в глубокой старости. Ты обещаешь мне? — Редфокс посмотрел на неё, затаив дыхание. Кот мурлыкал, теревшись об ногу девушки. Джувия посмотрела сначала на кота, потом на Гажила. — Если только ты мне поможешь в этом.***
Джувия шла, утыкаясь носом в ворот куртки Гажила, и глядела по сторонам. Она шла по главной улице города и любовалась красиво украшенным витринам. Снег в их городе шёл через раз, поэтому никто не ждал сугробов на Рождество или обжигающего ветра на Новый год, но в этом году природа, кажется, хотела удивить жителей города. Уже почти неделю шёл, не переставая, снег. Маленькие ажурные снежинки сцеплялись друг с другом и медленно оседали на землю, превращаясь в сугробы мокрого снега. Ветер, как галантный кавалер, кружил в танце тысячи маленьких снежинок, не давал им быстро закончить свою жизнь, вздымая почти около самой земли. Джувия была готова целую вечность наблюдать за быстрым, но при этом нежном, танцем воздуха и снега, но было ещё другое, что привлекало внимание куда больше — витрины. На главной улице продавцы каждой лавки постарались на славу: в магазине сладостей на витрине стоял пряничный домик, украшенный шоколадом и глазурью, а рядом с ним в обнимку стоял пряничный человек в костюме Санты со своей женой — Миссис Клаус; в магазине игрушек витрину украшали шесть кукол-балерин, а в середине стояла седьмая в красивом платье, смахивающим на оперение лебедя — это была инсценировка балета «Лебединое озеро»; в витрине магазина одежды танцевали вальс влюбленная пара — женщина в шикарном чёрном платье и мужчина в строгом костюме. Чувствовалась атмосфера приближающегося праздника, и на душе девушки было от этого легче. Жизнь входила в норму. Джувия отказалась ходить в школу до нового года, а её мама не стала спорить. Миссис Локсар обвивала пороги других школ, которые были лучше прежней, но ей везде отказывали из-за плохих оценок Джувии, лишь в одной, не такой престижной, но на уровень выше прошлой, школе сказали, что подумают. Миссис Локсар верила, что с нового года начнётся и новая жизнь, и пыталась вселить эту уверенность в саму Джувию. Девушка пыталась вернуться в прежнее русло жизни, но была одна проблема — она совсем не помнила свою жизнь до встречи с Греем. Мозг отказывался вспоминать, как она одна ходила по улицам, любуясь закатом, как она качалась на качелях, где ветер щекотал её волосами голую шею, возле… а где именно Джувия уже не вспомнит. Выглядело так, будто то появления Грея, она и не жила вовсе, даже не существовала. За семнадцать лет жизни Джувия прожила всего месяц, а потом опять канула в небытие. Да, небытие — именно то слово, которое полностью описывало теперешнюю жизнь девушки. Джувия куда-то ходила — не помнила куда, о чём-то говорила с Гажилом — ни одного слова не вспомнила, что-то смотрела с мамой за ужином — ни название глупого фильма, ни вкуса еды не вертелись на языке. В память врезались лишь разговоры с психологом и то только потому, что они были одинаковыми, словно та женщина — робот, запрограммированный повторять одно и то же. Гажил изо всех сил пытался показать девушке мир с новой стороны, не оставлял её ни на минуту одну: забирал с рук матери и отдавал в руки матери, а когда она была на ночной смене, сам сидел на кухне в доме Джувии, прислушиваясь к каждому шороху на втором этаже. Если бы Джувия могла выражать благодарность, то обязательно бы сказала Гажилу то, что крутилось в её голове каждый раз при виде него: «Зачем? Я отнимаю столько времени. Так обо мне никто не пёкся, я чувствую себя неудобно. Спасибо тебе большое за то, что ты делаешь для меня, что ты не оставляешь меня одну и что ты меня не обманул», в её голове крутилось ещё больше слов, но Джувия не могла связать воедино, довольствуясь тем, что уже имеет. Однако вслух она не произносила и половины, ограничиваясь одним «спасибо», потому что девушка знала, что эти слова прозвучат монотонно и, пусть Гажил всё поймёт, ей не хотелось благодарить именно так. Однажды девушка найдет в себе силы улыбнуться невымученной улыбкой и скажет ему всё, но пока Джувия не была готова к этому. Возможно, когда-нибудь она даже скажет ему, что полюбила бы его, если бы не отдала сердце другому. Поначалу Локсар пугала невозможность заплакать, даже когда внутри всё рвалось. Раньше заплакать не составляло труда, потому что девушка с детства была очень эмоциональна, а теперь слёз, да и не только их, не было совсем. Хотелось зарыдать навзрыд, видя замученное лицо матери или уставшую улыбку Гажила, но ни одной маленькой — самой маленькой — капельки не было. Хотелось закричать, когда перед глазами опять всплывал сидящей на тротуаре Грей, но вместо крика выходил лишь один хрип, который обычно издаёт умирающее животное. Иногда даже хотелось засмеяться, чисто и заливисто, как раньше, но смех, казалось, навсегда покинул девушку. Джувия была выжита и пуста теперь уже окончательно. Смотря на людей, идущей с ней по главное улице, она тихо завидовала: они могут горевать, тосковать, смеяться, ликовать — испытывать весь миллионный спектр эмоций, а она не может, потому что нечем больше. Люди чувствуют сердцем, а у неё вместо сердца огромная дыра, из которой тянет холодом и мёртвой тишиной. Локсар шла, смотря под ноги, когда красивые витрины закончились, а она зашла в более деловой район города. Резко в толпе кто-то налетел на неё, и она чуть не упала на холодную землю, но девушка, — по сапогам определила Локсар — идущая ей навстречу, успела поймать её, не дав соприкоснуться носом с грязным снегом. Джувия быстро встала и посмотрела на свою спасительницу. Слова благодарности, которые она хотела произнести, застряли в горле, а глаза смотрели в упор на знакомое лицо. Девушка тоже узнала Джувию и первым, что отобразилось на её лице, был испуг, словно она увидела приведение — впрочем, для неё оно так и было — испуг резко сменился на искреннюю радость, радость как у собаки, встретившую хозяина после долгой разлуки. Губы девушки задрожали, а на глазах появились слёзы. Она, не обращая внимания на ворчливых людей, прижала к себе Джувию так крепко, что Локсар стало немного больно. Её тело содрогалось от молчаливого рыдания, когда же Джувия не могла понять, что она чувствовала в себе: радость или досаду и злость. — Мы… мы думали, что ты… что ты умерла, — Люси зарыдала сильнее, прижимая к себе Локсар. — Ты жива, ты жива и здорова! Я так счастлива! — она отстранилась, чтобы посмотреть на Джувию, словно не была в этом уверена. — Прости меня, прости меня за всё! Мне так жаль за всё, что случилось! — девушка хотела встать на колени, но Локсар не дала ей этого и одним движение утянула в сторону от толпы. — Мы правда думали, что тебя уже нет… — эти слова давались с огромным трудом, но Люси почему-то повторяла их. — Вам не за что извиняться, Люси, всё хорошо. — если бы Джувия могла, то она бы была смущена таким поведением. — Я тут стою перед вами, вполне реальная и живая. — О боже, Джувия! — Люси опять притянула её к себе. — Грей попал в больницу, и там ему сказали, что от обычных слёз такого не происходит, по крайне мере, если тело чистое. Мы… — Хартфилия опять захотела это сказать, и её губы задрожали, но Джувия перебила её: — Я хотела умереть, но у меня не получилось. — слова сами вырвались. Люси вмиг перестала дышать, смотрела в упор на девушку, пытаясь понять то ли она услышала. — Я сожалею, что заставила вас волноваться. — Джувия… — прошептала Люси, не моргая. — Господи… господи… — она повторяла про себя это, потому что то ли не знала, что ответить, то ли просто не могла. — Люси? — аккуратно спросила Джувия, возвращая блондинку в реальную жизнь. — Меня… меня спасли и сейчас всё, — голос дрогнул, — хорошо. Не плачьте, подумайте о своём муже, который, наверное, сейчас на работе. — Он дома с ребёнком, — поджав губы, сказала Люси, силясь не заплакать вновь. — Грей… Грей ездил к тебе. — Тем более, незачем вашему сыну видеть как у отца появляются раны ни с того ни с сего. — Джувия натянуто улыбнулась, положив свою руку на плечо Люси. Слова о Грее она пропустила мимо ушей. — Почему? — Хартфилия подняла свои глаза на Локсар. — Почему за столько дней ни одного нового шрама у Грея? Ты же раньше часто плакала. — Я не могу больше плакать. У меня не осталось слёз. Видимо лимит исчерпан. — девушка пыталась придать этой беседе непринуждённость, чтобы затупить острую боль в той области, где раньше было сердце. — Боже… Джувия, прости меня, пожалуйста… — Я не понимаю за что вы извиняетесь. — с замешательством в голосе прервала Локсар. Люси вдруг потупила взгляд, а в уголках глаз снова появились блестящие слёзы. — Мне… знаешь, пора, надо домой уже. — уклончиво ответила Хартфилия, не смотря на девушку, снова прижала её к себе. — Прости меня. — Джувия не успела ничего ответить, как Люси помчалась домой, но она была уверена, что Хартфилия, идя домой, повторяла про себя эти два слова.***
Джувия вернулась домой, когда на часах было уже за двенадцать: город давным-давно погрузился во тьму, и улицу, по которой шла Джувия, освещал только один тусклый фонарь. Мамы ещё не было, а Гажила она попросила не приходить. Встреча с Люси оставила двоякое ощущение: с одной стороны приятно было увидеть её, пускай они не успели с ней подружиться, но Джувию так поразили те искренние слёзы радости оттого, что она жива; а с другой стороны, наверное, куда лучше было оставаться мёртвой для Грея. Люси обязательно расскажет ему о встрече и о том, что Джувия по глупости сказала. Грей, скорее всего, тут же решит приехать к ней, чтобы убедиться в правоте слов, но сама Джувия не готова говорить с ним — слишком больно даже видеть его. Не хочется слышать его голос, не хочется чувствовать его тепло. Хоть Джувия и перестала ощущать половину тех эмоций, которые ощущала прежне, она прекрасно знала, что с Греем начнёт чувствовать собственное сердце. Девушка прошла в ванную и включила воду. Захотелось смыть с себя сегодняшний день, наивно полагая, что вместе с грязью и пылью пропадут и воспоминания. Джувия тщательно тёрла себя губкой, стараясь не думать о Грее, но шрамы, растянувшиеся по животу и спине, и на левом боку причудливо почти соприкасались друг с другом, заставляли девушку вспомнить о тех событиях, которые навсегда отпечатались на её теле. Два раза Грей терял родных ему людей. Ни одним из них не была Джувия. Девушка провела рукой по шраму на животе, ощущая все его неровности. Грей лишь раз сказал, почему тогда плакал. Джувия не знала при каких обстоятельствах умер его отец, но знала ту боль, что он испытал тогда, а этого было достаточно. Маленькими ручейками вода стекала сначала по телу Локсар, затем по её ногам, а потом сливалась воедино и забирала с собой пыль и грязь, но оставляла воспоминания. Джувия наблюдала за этим и не заметила, что на её запястье появилась новая царапина, сантиметра, может быть, четыре, растянувшаяся вдоль шрама.