***
Окружающий мир плыл, и вместе с ним — плыла сама Гера. Причем совсем не фигурально. Вода камень точит, а уж если она делает это так активно… Девушка доверилась Судьбе, как делала всегда — и просто рухнула в образовавшуюся брешь, позволяя водовороту утянуть себя куда-то в глубины моря. Она даже подспудно радовалась этому — ей, столько времени пробывшей по ту сторону, солнечный свет причинял боль. Но это — столь малая плата за нежные объятия… Конечно, время суток определить было проблематично, а вечно затянутое тучами небо над крепостью не пропустило бы и луча, но мало ли. Между тем вокруг начало происходить нечто странное. Кто-то или что-то, ухватив за обрывок юбки, целеустремленно тащил ее куда-то. Да, вот такая сплошная неопределенность. Кстати, очень активно тащил, а учитывая, что брюнетка совсем не сопротивлялась, берега они достигли весьма быстро. И вот тогда-то волшебница открыла глаза и начала отфыркиваться от воды. Конечно, утонуть она не могла, но и приятного в этом было мало. Рядом совершенно аналогичным образом отфыркивался огромный, исполинский пес. Больше многих виденных ею оборотней — при желании, Гера легко бы уместилась у него на спине. Пес был красивый — мускулистый, поджарый, с острыми ушами и хищной мордой. А еще клыки — как про них можно забыть? Острые, примерно в палец длиной, слабо поблескивающие в свете луны. Перед ней стоял Вожак — именно так, с большой буквы. Чей — пока не понятно, но раз вытащил — зла не желает. — Привет, зайка, — девушка сперва даже не узнала свой голос — хриплый, осипший, отвыкший от разговоров. Впрочем, пес ее явно понял и недовольно уставился в ответ, мол, какой я тебе зайка, наглая ведьма? Гера рассмеялась, с интересом отмечая знакомые нотки. А она-то думала, почему у Беллы такой жуткий смех был! А у нее просто после Азкабана связки сели. — Не обижайся, я тебе благодарна. А что зайкой назвала — прости ведьме ее слабость. Люблю я животных. Вожак спокойно кивнул головой, принимая объяснение, и ткнулся головой куда-то в живот, едва не опрокидывая только поднявшуюся девушку на землю. — Некуда мне тебя вести, нет у меня дома пока что. Все что было — маленькому Сердцу отдала, ему нужнее. Защита там хороша, сама обновляла, не достанут его эти «светлые», — Гера не столько обращалась к псу, сколько рассуждала вслух. За столько лет разум истосковался по собеседнику. Интересно, за столько лет — это за сколько? — Впрочем… Вру, прости ведьму. Есть куда идти, там примут и искать не будут. Не знают ведь, что помирились, что звали к себе, что принять обещали. А если вдруг и поймут — разве ж найдут? Я прятала, хотела защитить от всего — родня, все же. Добраться только надобно. Пойдешь с ведьмой, Вожак? В ответ пес только фыркнул и снова подтолкнул ее в сторону леса.Часть 2
24 июля 2018 г. в 17:04
Волны захлестывали тюрьму, разбиваясь о мощные стены с мрачным грохотом, не предвещающим ничего хорошего. Такого шторма охранники не могли припомнить на своем веку, а ведь многие из них работали в Азкабане еще до Первой Магической войны. Впрочем, особого беспокойства они не испытывали — обычный шторм не мог причинить вреда магической тюрьме.
Обычный.
Как же Гера обожала это слово в исполнении магов! Вот хоть один бы почесался, проверил — а действительно ли море так бушует само по себе, или что-то тут не так. Но не-е-ет, погодная магия слишком сложная, и вообще уже много лет как не используется в Англии, так что быть такого не может!
У нее даже магии особо много на это не ушло: море рядом с Азкабаном редко было спокойным, поэтому потребовался даже не приказ — маленькая просьба, которую воды с удовольствием выполнили. Осмотрительней надо быть, господа волшебники, думать, над чем расположили тюрьму. Создатель-то замка располагал его согласно своим интересам.
А еще нужно быть любопытнее. Гораздо любопытнее! А то — что это такое? — даже не поинтересоваться, что за тонкий ручей выходит из крепости в море, и какая вода мешается с горькой солью. За столько веков черные воды Стикса пропитали камни насквозь, и само море возле острова было мертво. Или живо — с какой стороны посмотреть. Поэтому волны с такой легкостью выполнили ее просьбу — с чего бы им сопротивляться ребенку своего Господина?
И сейчас они мощно, жестко, непреклонно бьются в стены ее темницы, разрушая плетения и чары, стирая в песок вековые глыбы. Конечно, займет это не один день — но куда ей спешить? Время уже не важно для брюнетки. Главное — это цель. Выбраться. Куда угодно, просто — как можно дальше… Ведь ее Гармония, ее спокойствие, ее верность наконец-то покинула этот мир. Жемчужный призрак истаял, убедившись, что подруга теперь способна защитить себя, что знаний в ее голове достаточно — и Гера не стала ее удерживать. Это было бы бесчестно с ее стороны — ведь призраки, хоть и не мучились, как духи, призванные воскрешающим камнем, этому миру все же не принадлежали. Разве могла она эгоистично лишать Гермиону возможности переродиться?
Вообще-то могла, и Гермиона бы не обиделась, но Поттер позволила своему состраданию взять вверх над своими желаниями, возможно — в последний раз ради кого-то из этого мира.
Колыбельные и объятия Покровителя вымыли излишнее сострадание и милосердие. Только близкие, только родные, только самые дорогие — лишь ради них и ни для кого более. Никакого всеобщего блага, но и никакого чистого эгоцентризма. Хотя бы потому, что делать что-то только ради себя ни у одного из Певереллов не выйдет, и, даже если никого дорого сердцу среди живых не найдется, всегда будет Вечный Господин. А ради него, одной его тихой просьбы, они были готовы на все — без исключения.
И Гера — тоже. Потому что отказать робкому, мягкому голосу не получалось. И не особо хотелось, если честно. Смерть был на удивление… чистым созданием, и порой забывалось, что он такое.
Ему не была присуща злоба и зависть, высокомерие и тщеславие — все то, что уродует людей, превращая их в чудовищ. Не удивительно, впрочем — что могло бы вызвать такие эмоции у того, кто появился на заре времен и застанет их конец? Чему ему завидовать, на кого злиться, над кем властвовать? Ему, Вечному и бесконечно одинокому, были непонятны людские души, несмотря на то, что он видел их во всей их красоте и грязи.
Поэтому и Гера, и ее предшественники так любили исполнять просьбы — не приказы — Покровителя. Если есть что-то, что он хочет, что может вызвать у него радость и улыбку — это должно быть выполнено. Не потому, что такова просьба, но потому, что очень редко можно увидеть счастье в льдистых глазах. Ради самого близкого, бесценного, самого-самого любимого создания — разве не станешь стараться?
Сейчас девушка понимала, как глуп был Волдеморт, разбив душу на осколки. А еще — испытывала к нему презрение и холодный гнев. Не из-за смерти родителей, не из-за попыток убийства — а потому что это расстроило Покровителя. Каждая душа — бесценна, и нет ни одной похожей — все они разные и одинаково дорогие для Смерти. И то, что одна из них решила… уничтожить себя, стереть из реальности, лишь бы не оказаться в руках Вечного Господина… Это все равно, что любимый ребенок, которого ты растил с самой колыбели, заботливо и ласково, вдруг сказал, что ненавидит всем сердцем. Это… больно, горько, это выворачивает наизнанку, промораживает насквозь.
И Волдеморт посмел причинить такую боль самому прекрасному, самому доброму, самому незаменимому созданию в жизни Геры. О, как она жалела, осознав, что сотворил Темный Лорд, что отправила каждую его частицу в небытие! Он просто не заслуживал такой легкой участи!
Да и… какой он Темный Лорд? Разве посмел бы истинно Темный расстроить Вечного? Причинить ему страдания? Никогда и ни за что. Впрочем, и Светлый тоже…
Для Темного просто немыслимо — променять Вечность и объятия своей Леди на мнимое бессмертие. Да и многие из них были некромантами, так что… Пусть не все видели Господина Мертвых, пусть не все знали, как больно тому от разрушенной души — но поддержку, мягкую и незыблемую, ощущали все. Поэтому совсем не стремились пойти по «легкому» пути.
Тьма, живая и неделимая, эгоистичная и жадная… Как могла она позволить чему-то своему уйти? Как Темный, порочный и хладнокровный, мог расколоть залог своей Вечности на части?
Светлый же… Разве может истинно Светлый Лорд, воплощение милосердия, тепла и спокойствия причинить вред душе? Свет, сколь беспощаден не был бы к врагам, все равно щадил их душу. И даже уничтожая — исцелял. И искалечить что-то настолько сильно… Было просто против природы Светлого.
Теперь, зная так много, девушка не могла не смеяться над титулом Светлого мага Дамблдора. Не было в нем ни грана истинного Света. Ведь Свету не свойственно «ради всеобщего блага». Свет — ради всех. Не ради Блага. Просто — ради всех. Свет сжигает себя, освещает путь, рождает Сумерки наравне с Тьмой. Дамблдор не делал ничего просто так. Он не прощал, не исцелял. А ведь Светлый Лорд всегда готов простить и принять всем сердцем даже злейшего врага, пусть и после смерти последнего, очищая его душу.
Директор не понимал простую истину, делавшую Светлого истинно Светлым. Если хочешь сиять, словно Солнце, попробуй сперва словно Солнце гореть. Как много людей способно на это? Гореть, не сгорая? Для всех, без исключения? Дарить им тепло и свет, без остатка, без условий — просто потому, что так правильно?
Очень, очень немногие. Например, сама Гера — не могла. Гермиона — тоже. И ни один из знакомых Поттер людей — что магглов, что магов — не способны были на такую жертву.
Не было среди них кого-то настолько… чистого. Настолько… милосердного, понимающего, горящего.
За исключением Вечного Господина. Но Смерть был за гранью Света и Тьмы, и, разумеется, ему было свойственно и то, и другое.