Как я стала мушкетёром Его Величества

      Ну вот и всё, пришёл её конец. Такая нелепая смерть не входила в планы Олив, более того, эти приключения были вообще незапланированными и вынужденными. Ей чётко дали понять, что произойдёт в случае отказа. И вот — она вынуждена парировать выпады сразу четырёх противников, для которых эта драка выглядит, скорее, как игра с мышонком. Их-то четверо, да и фехтовальщик из неё так себе…       Вообще нечестно! Четверо здоровых мужчин, которые набили руку в боях, теснят маленького ребёнка. Как дрался с ними д’Артаньян, тоже тот ещё вопрос! Он, хоть и выше её, да и сильнее вовсе, но всё же четверо противников… Впрочем, ему простительно. Он главный герой. А силы Оливи на исходе… Она едва-едва успевает защищать грудь, потому что голень и предплечье уже задеты. — Вам не надоело, сударь? — Сдавайтесь и умрите наконец! — Конечно, милостивые государи, — съязвила она, отступая к стене, чувствуя уже спиной холод и сырость, которыми в том времени отдавали все здания. — Но только после вас! — Сумасшедший! — Щенок! — Оливье! — о, этот бас Оливи узнает из тысячи. Действительно, Портос настолько громок, что порой задаёшься вопросом, как уши Мушкетона остались целыми до конца книги?       Но это невозможно! Она, верно, бредит, видя перед смертью троих из её друзей, Арамиса, наверное, к ней на небеса не пустили бы по причине нарушения церковного целибата, ибо других объяснений их появления ночью в этом квартале она не видит. Фор-Левек не очень-то близко.       На мгновение поединок был прерван, гвардейцы пытались определить, не к их ли беззащитной жертве спешат двое из знаменитой мушкетёрской тройки и гасконец, замеченный в недавней дуэли? И всё-таки они не ошибались. Спешили именно к ним, причём с обнажёнными шпагами. — С вашей стороны, господа, крайне постыдно нападать на одного четверым, — Атос подошёл к Оливье, защищая грудь младшего товарища своей шпагой. — А вы не имеете права вмешиваться в драку посреди оной! — А что же с эдиктами? — уже смеясь, произнёс д’Артаньян, развеселённый опешившим лицом Оливи, которая замерла в углу, как загнанный заяц, которому вдруг пришли на помощь. — Гвардейцы господина кардинала нарушают эдикты, составленные кардиналом по его указке! — В дуэль вступают только мушкетёры, а мы задерживаем политического преступника! — возразили на смешок гасконца. — Тогда вам придётся задержать четверых! — отвечал Атос, качая головой. Что же до Портоса, который в этот раз молчал, не вмешиваясь со своей руганью в разговор между мушкетёрами и гвардейцами, то это молчание было обусловлено лишь словами Атоса о плохом воздействии на юношу его ругательств и огромном желании придушить гвардейцев, ему и так уже довольно пришлось сдерживаться и потирать кулаки, которые так и просились оставить след на физиономиях людей в красных плащах. — Тогда продолжим это дело! — наконец выкрикнул он, сметая ударом одного из гвардейцев с ног.       Пыл других поутих, но это не помешало вновь завязаться драке, правда, уже без участия Оливье, которого аккуратно отстранили и оставили в углу, занявшись тремя оставшимися противниками.       Оливи смотрела на эту сцену с широко открытыми глазами, так повеселившими выбравшегося на волю гасконца. Как, какими правдами и неправдами они вытащили его из темницы, она не знала, но тот факт, что по божьей указке или таинственному провидению её друзья оказались рядом в минуту опасности, заставил её краснеть и лишь благодарно смотреть в сторону троих человек, борющихся за её жизнь. А ведь она могла умереть… Здесь смерть — вполне привычное следствие драки.       Не прошло и получаса, как эта драка была окончена победой троицы друзей. Другого исхода и быть не могло. Противник Атоса лежал бездыханно, истекая кровью, шпага пронзила ему сердце, Портос же поразил своего противника в правую руку, заставив его и противника д’Артаньяна с раной в груди спасаться бегством с поля боя. — Зачем вы его убили? — тихо спросила Оливи, не решаясь поднять взгляд на Атоса. Она вообще притихла и замерла, только сейчас ощутив ноющую боль в ноге и сильную слабость в теле. Плохо… Но, слава Господу, она жива. — Я отплатил за вашу кровь, — голос ровный, бездушный. Он сердится, но не гневается, видимо, выпустив злость на своего противника. — Вы ранены? — этот вопрос был лишним, на ноге проступила кровь, обагрив синие штаны Оливье. — Царапина… Но вы освободили д’Артаньяна! — А вы впутались в какую-то интригу, — заметил в свою очередь освобождённый. — А сами! — возразила Оливи, качая головой. — Мне в силу происхождения позволительно! Но вы можете идти? — услышав уже и в голосе д’Артаньяна тревогу, Оливи сдалась. — Боюсь, что нет, — её голос прозвучал слабо, она судорожно схватилась за камни стены, подняв наконец глаза на своих друзей. — Тогда я его понесу, — объявил Портос. — А Гримо обработает рану, — в свою очередь произнёс Атос, поддерживая друга под руку, помогая подняться.       Его недовольство вмиг исчезло, когда дело приняло подобный поворот. Мальчик вновь поступает противоречиво, вновь заставляет его злиться и недоумевать от своих поступков. Действительно, какого чёрта он должен волноваться за этого глупого ребёнка, с другой же стороны, что-то в этом честном, но запуганном взгляде так ему знакомо, что он невольно вновь принимает решение заботиться о нём, как делал бы это старший товарищ. И мальчик не противится тому, совсем наоборот. Что же касается этого его поступка, то он объяснит ему свои действия позже. Сейчас более важна рана.       Насколько он мог судить, рана была не смертельной, но всё же очень неприятной, юноша потерял много крови и совершенно обессилел. Бедный, но глупый ребёнок! — Тогда я буду осуждать Оливье и поведаю ему о нашем приключении! — заявил гасконец, с другой стороны подхватывая Оливье, прежде, чем Портос подхватил его и перекинул через плечо. — Осторожнее! Портос! — воскликнул граф недовольно, на что великан лишь пожал плечами. — Куда его? — Ко мне. — Вы не возражаете, Оливье? — спросил Портос, на что получил лишь обессиленный вздох: — Нет…

***

      Сознание девушки долго находилось в каком-то вязком тумане забвения, она не могла понять, где она и с кем, что происходит вокруг и кто все эти люди, что так назойливо шумят. Наконец, в какой-то момент её настиг обморок и позже пренеприятнейшее пробуждение от резкого запаха, ударившего в нос. Но, что самое примечательное, за это время, она смогла увидеть короткие отрывки не то снов, не то видений… Всё сейчас путалось в голове, что это было? Но размышления очень быстро были прерваны не менее резким раскатистым басом. — Вы наконец очнулись! — Портос, вы способны поднимать мертвых из их могил, — и насмешливый тон с лёгким акцентом был узнан, а за ним последовал тенор: — Д’Артаньян, вы, как католик, должны чтить законы божьи и Его волю, а также не осквернять мою обитель ересью и суеверием! — Клянусь, ваша келья осквернена вовсе не мной, милый друг! — Полно, — ко всем прочим звукам добавился баритон. Такой строгий, но одновременно мягкий и знакомый голос. — Оливье, как вы себя чувствуете?       Оливи приоткрыла глаза, увидев сидящего на кровати Атоса, немедленно ощутив его ладонь на своём плече, не пойми от чего тут же смутившись, заметив в глазах наставника беспокойство и нотку строгости. Правда совсем неощутимую, больше беспокойство. Вдруг стало так стыдно за свой недавний поступок и за причинённые неудобства, что румянец и не думал сходить, правда, уже Оливи поспешила его спрятать, закрыв лицо ладонью. — Б-благодарю, мне лучше… — Ещё бы, вас осмотрел мой знакомый мэтр, причин для беспокойства нет, — услышав вновь голос Арамиса, Оливи обернулась, увидев его в компании других двух друзей, которые не упустили случая воспользоваться услугами Базена и некоторыми сбережениями вина набожного друга, вино это, вероятно, было припасено на случай очередной ссылки герцогини.       Только сейчас, оглянувшись, Олив поняла, что находится отнюдь не в доме на улице Феру, а в квартире на улице Вожирар, где уже была сегодня, правда, не смогла как следует осмотреть это помещение в темноте. Стало быть, Арамис уже вернулся и затащил друзей к себе, ещё и мэтра вызвал… Надо полагать, так он собирается отплатить ей за оказанную услугу? Если это так, то его помощь очень кстати, ибо Гримо, может, и обработал бы рану, но стал бы умалчивать о том, что, раздев господина де Гроссо, внезапно обнаружил на его месте госпожу? Может, и стал бы, но помощь Арамиса тоже не помешала.       Келья, как назвал это место д’Артаньян, была очень просторным и в месте с ним изящным местом. Здесь было светло, но уюта в доме Оливи не чувствовала, не то книги по богословию и распятие, висящие в углу, заставили её так оценить обитель, не то сам хозяин не вызывал в ней доверия и потому квартира его казалась Олив весьма печальным и бездушным местом. Не то что на улице Феру… Уж конечно не то. — Благодарю, — повторила она, попытавшись сесть на кровати, что сделать никак не удалось. Ногу пронзила режущая боль, и Оливи упала на подушки с тихим тяжёлым вздохом. — Вам стоит оставаться в постели, — заметил Атос, качнув головой на новое безрассудство мальчишки.       Неужели это его первая рана? Или это он так копирует его «подвиги»? В любом случае, юношу было жалко, пускай ранение было привычным делом среди военных, а уж тем более дуэлянтов, коих среди тех же военных было много, даже среди преданных слуг короля. Что же до Атоса, то он был не на шутку обеспокоен состоянием мальца, когда тот, едва оказавшись на руках Портоса, потерял сознание, а вместе с этим продолжал терять кровь. Рана была наскоро перевязана там же, на поле брани, но было ясно теперь, что Гримо тут не обойдёшься, нужен был лекарь. И Арамис, подозрительно удачно нашедший друзей, предложил свои услуги.       Но теперь граф бы предельно холоден и спокоен. Угроза миновала, а потому он принял свой постоянный облик и, побранив мальчика взглядом, отошёл к друзьям и вину, позже заботливо предложенному раненому.       На этом долгая ночь подошла к концу. И, пока мушкетёры отмечали удачное спасение двух своих товарищей, где-то на улочках Парижа скрылась тёмная фигура в чёрном плаще, под которым на миг в лунном свете блеснули подвески.

***

      Так как припасов у Арамиса было сравнительно мало, то ли благодаря Базену, заботившемся о святых помыслах хозяина, то ли благодаря самому горе-аббату, который недавно пребывал в унынии из-за ссылки возлюбленной белошвейки, но друзья разошлись по домам сравнительно быстро, приняв решение оставить Оливье на время у Арамиса. Хотя рана была не смертельной, но больной снова мог истечь кровью, поэтому, к счастью, возиться с ним лишний раз не стали.       Друзья покинули дом уже на рассвете, где с их уходом были погашены большая часть свечей, лишь камин, возле которого устроился в кресле Арамис, да свеча у кровати Оливи освещали помещение, пребывающее в мертвом спокойствии. Даже черт Базен спал как убитый в углу, обнимая молитвенник. — Сударыня, вам не кажется, что нам двоим стоит объясниться сейчас… — Арамис прервал тишину, выпрямившись в кресле. — …или после мы поубиваем друг друга, чтобы никто не выдал наших тайн, — горько ответила Олив, на что её собеседник тихо рассмеялся. — Я не стану драться с вами, хочу лишь понять, зачем столь юному и прелестному созданию понадобились казармы и военная служба! — Я вот тоже имею к вам вопросы о церковном целибате и надобности будущему священнику навыков владения шпагой! — съязвила Олив, ожидая вспышки гнева, но её не последовало. Арамис изобразил на лице крайнюю печаль. — Я влюблён, и чёрт возьми, как Атос прав и циничен одновременно в своих словах о горечи любви. — Вы искренни? — Вполне. — Тогда и я не стану с вами спорить… Я затеяла всю эту передрягу лишь ради одного человека. Зовите это любовью, глупостью, безрассудством, как хотите! Но всё это никак не связано между собой. — Вы говорите об Атосе? — собеседник оживился, поднялся с кресла, пройдясь по комнате, словно размышляя над чем-то своим. — Это глупо, мадемуазель! Вы ведь знаете… — Мне не нужна та любовь, о которой говорите вы, которую желаете получить от нашей с вами подруги. Я лишь хочу быть рядом с этим человеком, хочу чувствовать себя свободной, живой… А брак с нелюбимым не назовёшь счастливой жизнью. — Я вас не понимаю! — И не нужно. Достаточно того, чтобы вы хранили эту тайну и стали наконец мне другом! — Я уже ваш друг! — Играть роль друга, чтобы добиться расположения нужных людей и быть другом на самом деле — разные вещи. Связи кратковременны, а дружба вечна. Поразмыслите над этим на досуге и последуйте примеру своего слуги. — Хочу заметить, кровать здесь только одна! — Какая жалость, вам придётся спать на полу! — смеясь, Олив погасила свечу и откинулась на подушки с хитрой улыбкой, может быть, ей удастся изменить не только события, но и ещё кое-кого… Как славно было бы, будь оно так!