Как я стала мушкетёром Его Величества

      Воздух в небольшом и, казалось, необжитом помещении стал затхлым, в комнате становилось особенно душно, вероятно, причиной тому была накалившаяся до предела атмосфера. Здесь обсуждали планы, которые могли привести не только на плаху, они могли лишить чести двух девушек, или, вернее, выразиться — двух преступниц, готовых на отчаянный шаг для освобождения дорогих сердцу людей. В общем-то, ничего необычного для того времени в этом помещении не происходило. Оливи даже припомнились недавние события: как она с людьми, попавшими сейчас в беду, точно так же обсуждала неугодный и рискованный план. Вот только так страшно тогда ей не было. Всё-таки компания четверых благородных (насколько она могла судить) мужчин дарила некоторое успокоение.       Слишком сумбурной выдалась эта встреча, чересчур сомнительным и хлипким был план, придуманный на горячую голову. Дыхание в груди спирало от одной лишь мысли о том, что план может провалиться, и эти страхи подобно жужжащему рою заполняли сознание. А что будет дальше? Погибель? Олив эта выходка могла стоить лишь свободы, для герцогини же она стоила всего. И… это удивляло. Прежде всего Олив не ожидала, что Шеврез будет сопутствовать ей в этой проделке. Надеялась, но не ожидала. И действия её подруги воспринимались детской наивностью как любовь, а чем это было на самом деле, остаётся лишь догадываться.       Покинув помещение, окутанное тайной и мраком, Оливи ощутила облегчение и смогла наконец вдохнуть полной грудью. Ночная прохлада и свежесть необычайно бодрят порядком уставшее сознание. Темнота улиц, тусклый свет в некоторых окнах, резкие звуки сверчков и редкое появление светлячков… Эта ночь более подходила для романтической прогулки вместе с любимым человеком и тайной нежной встречи у реки, нежели для интриг и подвигов. Она часто задумывалась об этом. Как красив Париж… Как он восхитительно таинственен и романтичен ночью, как величествен днём! Это город любви. Это город заговоров, политических преступлений и безумств. Этот город грозится свести её с ума в ближайшее время. Если до сих пор этого не сделал.       Оторвавшись от холодной стены какого-то каменного здания, Олив побрела к мерзкой таверне, названия которой уже и не помнила — настолько утомила её эта встреча с герцогиней. И там же у входа был замечен обеспокоенный слуга, который не сходил с места всё это время, до сих пор дожидаясь госпожу. И она была благодарна ему за этот поступок. — Вы нашли то, что искали? — произнёс Жан тихо, следуя за девушкой, которая сейчас резво направлялась в сторону тех мест, что порядочные горожане обходят стороной. — Нашла. — И что теперь? — А теперь я сяду в тюрьму, — Оливи произнесла это не задумываясь, достаточно спокойно и холодно, будто это было самым обыкновенным делом, назначенным, к примеру, на понедельник, но по непредвиденным обстоятельсвам перенесённое на сегодняшнюю ночь.       От такого заявления слуга вначале замер и резко затормозил, с поднятыми бровями и достаточно смешной, но не уродливой гримасой, смотря в спину своей хозяйки. Но та не придала этому замедлению никакого значения и продолжала идти в сторону крепости, окончательно сбив с толку юношу. Девушку ему пришлось догонять и даже поравняться с ней, чтобы увидеть бледное лицо, на котором, кроме усталости, он, конечно, ничего не нашёл, потому и предпочёл продолжить следование за ней в полном молчании. Это была не шутка. Ни тени улыбки не было. И при таких обстоятельствах его и без того странная госпожа приобрела вид умалишенной, но прекрасно скрывающейся на публике особы. Иного объяснения всему этому он не находил.       Что до Оливи, то в какой-то мере, она уже была сумасшедшей, для людей этого времени так точно, поскольку ни одна уважающая себя дама, планирующая в будущем удачно выйти замуж, не стала бы надевать на себя гвардейский плащ и носиться собачонкой за четырьмя мужчинами. Вернее, в таком наряде и выдавая себя за мужчину, в остальном же милых влюблённых особ у её друзей порядком хватало. Возможно, тому виной её корни, ведь редко у кого матушка оказывается шпионкой с клеймом на плече, и, хоть Оливи не увидела этого самого клейма, но в его наличии была уверена. А, быть может, она слишком привязалась к друзьям, потому и совершает сейчас безумства, свойственные им же… Чёткого ответа у неё не было, зато смелости — хоть отбавляй. — Итак, — девушка остановилась неподалёку от крепости, в месте, закрытом от наблюдательных постов густыми зарослями деревьев, окружавших дорогу, ведущую к Бастилии, и оглянулась. — Сейчас сюда подъедет карета… — Вы спятили? — наконец подал голос слуга. — Полагаю, ты должен был это заметить, увидев меня впервые, и после в этом наряде! — Вы правы… — А теперь молчи. Тебе придётся подыграть мне, — на этих словах Олив сняла ножны со шпагой и принялась небрежно отрывать пуговицы от своего камзола, рыча на них и чертыхаясь, словно бывалый военный. Бархат никак не поддавался её натиску. — Раздевайся! — Что? — Раздевайся, говорю! Моя одежда никак не походит на ту, что носит д’Артаньян. Чёрт бы побрал Шеврез с её любовью к кружевам и парче! — на этих словах камзол полетел в кусты, и девушка нетерпеливо взглянула на слугу. — Мне тебе помочь? — Я-я… сам…       Жан смущенно отвернулся, завидев свою хозяйку в тонкой бархатной рубашке, и принялся быстро снимать свой колет, опустив голову и предпочитая разглядывать траву, нежели поднимать глаза на госпожу. Этот маскарад казался ему издевательством над ним и насмешкой над честью девушки, но спорить сейчас с неё было бесполезно, ещё схватится за свои пистолеты, которые, к слову, тоже были откинуты в траву. — Неужели… вы не могли найти другого места! — Тише, — шепотом заявила она и на светлую голову слуги пришёлся удар кружевным воротником. — У нас нет на это времени!       К моменту прибытия людей герцогини Оливи была в полной боевой готовности. Потёртый колет на два размера больше, цветом, сильно отличающимся от её штанов, потёртая шляпа с надломившимся пером и сломанная пополам шпага сочетались с остатками роскоши былого костюма, а именно: тонкой расшитой на плечах рубашкой и золотыми пуговицами, кое-где пришитыми к самому колету. Нужно отдать за это должную награду Жану, который смог примотать эти самые пуговицы к своему скромному одеянию и натянуть на себя явно маленький для него камзол.       Такой вид выдавал в ней скорее не обедневшего дворянина, прибывшего из глуши, а оборванца, пытающегося придать своему виду напускное богатство, такое было свойственно мещанам. Но прийти в дорогом, хотя и потёртом временем костюме она тоже не могла, поскольку это выдало бы в ней связь с деньгами в прошлом, а у гасконцев вот уже четверть века денег особо не было. Сия одежда не слишком похожа на ту, в которой приехал её друг, зато широкополая шляпа скроет её лицо хоть в какой-то мере.       Вид этих двух вызвал резкий взрыв хохота у разодетых в кардинальские мундиры пяти человек и сидящего на козлах возницы, прибывшего чуть позже вместе с чёрной каретой, на окнах которой Олив приметила криво приделанные решётки. — Где вы это всё раздобыли? — девушка подняла брови, удерживая за руку слугу, готового в любой момент дать дёру от этих людей и стоящей неподалёку Бастилии. — От стычек мушкетёров и гвардейцев часто остаются трупы. Господам эти самые плащи уже не к чему. А карета самая обыкновенная, вы сейчас убедитесь в этом, — вперёд вышел высокий человек в котором Оливи признала монаха из Слепого плотника, только на этот раз он был одет по-военному, и в сильных руках, держащих шпагу, узнавался дворянин…       «Да сколько у Мари любовников?!» — мимолётно пронеслось у неё в голове. Возможность так уверенно держаться за эфес давалась лишь людям, что-то да сведущим в фехтовании. Но и молитвенник в руках держал этот человек уверенно. Похоже, у её подруги тяга к святым лицам… И сейчас, неожиданно всплывший эпизод из второй книги Дюма, где речь шла также о священнике, вогнал девушку в краску. — Ладно-ладно, — она чуть опустила голову, — главное, чтобы убедительно было. Бумага? — За такой короткий срок нам не удалось подделать документ. — Что же в таком случае делать? — Посадить вас туда всегда успеют и без печати, а вот отдадут ли нам вашего друга — тот ещё вопрос! Его привёз граф, значит, мне придётся похлопотать за его освобождение. — Надеюсь, нам поможет Господь, — Оливи улыбнулась и обернулась к слуге. — Жан, ты утром пойдёшь к Тревилю. Скажешь, что Монсеньор — великий и добрейшей души человек, помиловал д’Артаньяна вчера ночью, и он уже переплывает Ла-Манш. Наполовину, если сегодня у нас всё удастся, это будет правдой, — непроизвольно она сжала широкую ладонь Жана, криво улыбнувшись и так перепуганному юноше, выдавая тем самым своё волнение. — Теперь иди. И жди моего возвращения, — на миг ошалелый слуга был обнят ею и отпущен.       Впереди ждало самое сложное — освобождение.       Тяжёлый вздох вырвался из груди обеспокоенной дальнейшим исходом дела девушки, когда она села в карету и услышала топот лошадей сопровождающего её конвоя. Без сомнения, план Арамиса, который она взяла на вооружение для этой операции, был беспроигрышным. Правда, имелось несколько существенных отличий — Безмо в данный момент занимает какой-то малый пост в гвардии, а действующий смотритель Бастилии не куплен ими; и она не является близнецом д’Артаньяна, на помощь к которому должна прийти. Есть и плюсы: д’Артаньян не брат нынешнего короля, но стерегут его не менее строго, поскольку Бастилия сейчас — пункт для хранения врагов народа или, вернее, врагов Ришелье.       В общем, приятного мало. К тому же, она может прийти на выручку только к гасконскому юноше, другим её друзьям придётся ждать прибытия Тревиля и милости короля. Впрочем, будем надеяться на лучшее, ведь не будет же Его Высокопреосвященство держать ненавистных ему, но угодных королю людей за решёткой вечно.       А ведь у Арамиса хрупкое здоровье, он некогда жаловался на непереносимость подвальной сырости. Портос, наверное, пришёл в ярость, а удерживать за решёткой такого гиганта непросто, к тому же он явно заскучает без общения. Больше волновал Атос, Оливи боялась, как бы он не впал в меланхолию в тюремной камере, где нет громкого смеха друзей или хотя бы покорности Гримо. Он погрузится в мысли, а это до добра не доводит. А ведь это её вина…       Размышления девушки прервались посторонними звуками извне. Карета подъехала к стенам Бастилии, и у охраны завязался разговор, в ходе которого потребовали пропуск и попросили доложить о пленнике. Ответов, правда, Олив не сумела расслышать, но вскоре зазвенели железные заставы, и карета тронулась, а этот миг девушка провела в тихом испуге.       Они остановились вновь, на этот раз довольно резко, и дверь отворилась. Двое людей в гвардейской форме вытолкнули её и тут же, подхватив под руки, потащили к освещенному входу в крепость. Всё это произошло слишком быстро, она не успела даже рассмотреть двор с середины, да и освещён он был плохо, только красные плащи повсюду да высокие каменные стены шириною в кулак. Девушка попыталась сопротивляться, но её вновь грубо сжали и впихнули в новый дверной проём. Кажется это была приёмная коменданта. — …мальчишка сбежал, пока мы арестовывали слуг. Одного взяли по ошибке, приняв за него. Пришёл приказ выпустить и… — Я могу увидеть бумагу? — Нет, мы не стали тревожить Монсеньора в такое время, особенно учитывая ухудшения его состояния не без помощи этого щенка! — Почему прибыли вы, а не граф? — Он занят одной английской гостьей. Завтра, если вы имеете сомнения насчёт меня, обратитесь к графу, он прибудет и подтвердит.       Комендант колебался, но, с другой стороны, он чётко понимал, что сейчас может вызвать гнев кардинала, отпустив этого пленника и оставив другого. Были причины сомневаться в словах прибывших, но что если всё сказанное правда? Получается, он будет отвечать головой. — Вот что, господа, камеры у меня найдутся, но выпускать другого пленника без бумаги я не могу.       Внутри у Оливи всё похолодело, она обречённо уставилась на своих союзников и в страхе замерла, бледнея. Значит это конец? И чего она добилась?.. Своего же заключения?! — Видите ли, — монах подошёл к коменданту, заговорив тише. — У нас есть некоторые соображения насчёт слуги, мы должны перевести его в Фор-Левек, а этого, — он повысил голос. — Этого предателя вы посадите немедленно!       Что сказано единожды, повторять вновь не приходится, и Оливи была вновь грубо вытолкнута из приёмной, её повели по узким каменным коридорам, вызывающим в ней лишь страх и прежнее беспокойство. Выпустят ли д’Артаньяна? И каков будет её исход? Остаётся лишь догадываться…