Как я стала мушкетёром Его Величества

Случись бы это вновь, какой день выбрала судьба для свершения своего замысла? Наверняка это было бы ранее утро в начале мая, когда воздух наполнен свежестью и приятным холодом, после которого в обед непременно наступит жара, заставляющая снимать с плеч ветровки и сетовать на неудачный выбор одежды. Пугающе низкие для нашего лета цифры на термометре утром и привычные — днём. Утром понедельника в метро царит настоящий хаос! Люди, как муравьи, куда-то спешат, несутся, кричат и стараются набиться в вагон поплотнее. Впрочем, зайдя вовнутрь транспорта, они становятся уже отнюдь не насекомыми, а скорее рыбой, плотно уложенной в консерве. И так, выделяя специфический запах и масло, едут на работу. А по прибытию же, теряют чешую, чтобы снова надеть её вечером, когда приходится возвращаться обратно. Изо дня в день, из раза в раз, с перерывом на лето и зимние праздники, люди спешат куда-то, забывая при этом просто жить. С возрастом Оливия всё яснее понимала это и сама, не замечая того, оказывалась пленницей современного мира, где почему-то стало так невыносимо шумно и душно с появлением в её жизни иных воспоминаний. Время там текло намного медленнее, люди не гнались за мнимыми надеждами, были — насколько мог судить наивный ребёнок, — чуточку добрее. Они жили и не были ведомы разбитыми ожиданиям, они были проще… И от этого счастливее. Впрочем, она начала постепенно забывать об этом, убеждая себя всё чаще, что всё происходящее было лишь сном. Хотя и не отрицала, что видеть игру воспалённого воображения до конца дней предпочла бы больше, нежели существовать в современности. Прошло уже десять лет с того момента, когда она проснулась… К справедливости говоря, шрамы от двух разрядов электричества на её спине имелись, подтверждая, что всё ссылаемое на выдумку отнюдь не было ею. К тому же старофранцузский она после сна не забыла, да и фехтование было для неё не новым занятием, но… Кто поверит в подобное?! Наверняка лишь ребёнок. Так она рассудила, проснувшись в больнице, и решила, что доверять свою тайну не станет никому. Она умрёт вместе с ней, если понадобится. И всё-таки… После пробуждения девочка ещё долго возвращалась к обычной жизни, тайно веря, что молнии вновь смогут сотворить для неё чудо. Но увы, сколько бы она не гуляла под дождём, сколько бы не стояла под ливнем, в итоге получала лишь насморк и разбитые надежды. Теперь она уже и не вспомнит об этом. Довольно прошло времени с тех пор, когда она умела мечтать. Кажется, где-то лет десять с лишним. Теперь она не ребёнок более, не воспитанница сиротского приюта. Она стала тем, кто стремился к защите людских прав и справедливости. Проще говоря — реализовалась в правовой сфере и получила диплом юриста с отличием, посвящая всё своё свободное время работе и детям. Своё одиночество и тяжёлые мысли, закрываясь в себе, она выражала в спорте, предпочитая выпустить пар физически, нежели срываться во время судебных дел на ответчика, чью вину ей требовалось доказать. Так и вышло, что во время своих занятий познакомилась с прекрасным молодым человеком, мастером спорта по фехтованию, который привлёк её к обучению детей, мечтающих достичь высот в этом деле. И дни делились теперь на рабочие, когда требовалось прилагать немалые усилия в делах своих истцов, и выходные, в которые Олив могла отдохнуть душой в компании замечательных малышей и надоедливого друга, ставшего для неё не то опорой, не то занозой, как эти отношения называть, она ещё не определилась. Жизнь — самая обыкновенная. Серая, скучная… Разбавляемая лишь иногда яркими красками. Это надоедало, но изменить что-то она была не в силах. Причиной этому была её педантичность или нежелание менять что-то к лучшему? Нет, скорее… В этом времени она чувствовала себя могилой, раскинувшейся посреди прекрасного сада. И это удручало. Хуже того — сердцем, понимая, чего она жаждет от жизни, впадала в тоску и долговременное опустошение. Ей не вернуть те воспоминания, ей не подвластны такие изменения мироздания — мозги твердили именно это! А душа… Она до сих пор жила в XVII веке рядом с отцом и матерью, коих любила Олив безмерно. Теперь с позиции взрослого понимая многие их поступки, она наконец простила, и оттого было ещё больнее. Какова глупость! Эти детские заблуждения и обиды были недостойны её, и всё-таки уже ничего нельзя было исправить. — Заседание в девять? — получив нужные документы у помощника, девушка вновь открыла изученное до дыр дело и мысленно себя успокоила. Она прекрасно знает содержание этих строк, поскольку иск подготовила лично, но до конца в исходе сегодняшнего суда не была уверена, слишком запутанными были документы ответчика. — Да, но от второй стороны пока нет вестей. Если всё так и продолжится, мы снова отложимся, — со вздохом ответила помощник судьи, ставя на документе печати. — Чем дольше они будут тянуть резину, тем больше поправок я внесу, — Оливи тяжело вздохнула, услышав тихий смешок девушки. — Не повезло же им! В зале ожидания тем временем было практически пусто, а по телевизору шла какая-то утренняя передача, после которой последовал прогноз погоды — передали информацию о переменной облачности и возможных осадках после обеда. — Надеюсь мы освободимся раньше, — блондинка тяжело вздохнула, заверяя последние документы. — Не хотелось бы выбираться отсюда в ливень. А вас, наверное, Анатолий Игоревич подвезёт? Намёк на пристальное внимание к её персоне судьи Оливи восприняла совершенно спокойно и пожала в ответ плечами. Заводить какие-либо отношения с женатым мужчиной она не собиралась. Да и вообще, их внимание ей было абсолютно безразлично. Нынешние представители сильного пола не вызывали у девушки интереса. Впрочем, ей было с кем сравнивать. Но зависть других женщин немножко даже льстила и подняла настроение с утра. — Я бы советовала вам занять моё место в его машине. Впрочем, вам это нужнее… — улыбнувшись, она забрала бумаги и села на диван у окна, предпочитая наблюдение за людьми более бестолковому проведению досуга в телефоне, чем нынче были заняты поголовно все. Скорее бы, думалось ей, вернуться домой и уснуть на пару часиков, а вечером приготовить что-нибудь из западной кухни и с бутылкой вина провалиться в чтение до наступления ночи. А завтра… Завтра придётся ехать в офис и разбираться с бумагами, а вечером… Всё то же самое. Скучно же она живёт, но иначе уже было никак. Такова привычка. Прошло, как ей казалось, несколько десятков минут. Вот недавно приехал её клиент, и после недолгого разговора она углубилась в себя, а когда очнулась, на дворе уже вовсю был ливень. — Если опять не явятся, я проведу рассмотрение и вынесу приговор без них! — звонкий голос судьи вывел Оливи из рассуждений. Из этих слов было ясно, что сегодня она полностью свободна, но в четверг ей придётся подвигать работу, чтобы явиться в суд вновь. Что же, она рассчитывала на такое развитие событий. Предложение подвезти до дома от судьи, конечно, поступило, но в этом прошении ему было отказано, девушка ссылалась на неотложные дела и покинула здание суда первой, выбежав под дождь, будто восхищённый водой ребёнок. На автобусной станции, которая вела к метро, людей практически не было, поэтому промокшая до нитки девушка побежала туда. Сняла туфли, в которых стоять теперь было невозможно, и прилипший к телу пиджак. Вновь детская выходка, недостойная девушки её возраста! Но, что важнее, честь и доброе имя своё она сохранила незапятнанным, что бы ни говорили о ней злые языки. И пускай сейчас выглядит она неподобающе, зато чувствует себя счастливой и свободной. Дождь — ненавистная ей погода. Любимый в детстве за возможность мечтать и слышать мерное стекание воды по стёклам, противный же ныне за отнятую в порыве природного гнева жизнь, где она впервые чувствовала себя счастливой… — Как же ошибался ты, мой друг, рассказывая мне о бескорыстной милости Бога… — прошептала Олив, опираясь спиной на одну из металлических опор для поддержки навеса. — Каково же милосердие, когда оно кратковременно?.. В момент, когда эти слова слетели с тонких холодных губ, вдали послышался гром, и совсем рядом сверкнул разряд молнии. — Чем же ты ответишь на моё невежество? — она усмехнулась, наблюдая за новой небесной вспышкой. — И умру ли, если снова встречусь с электричеством? Пускай так, нежели вновь переживать всё это… Неожиданно этот грустный монолог прервал телефонный звонок, поступивший от Марии Сергеевны, как её теперь называла Оливи за работу лучшей подруги в школе учительницей русского языка. Машка была ей единственным напоминанием, оставшимся от их родного приюта, и связующим звеном с другими его выпускниками, воспитателями. — Абонент временно недоступен, — мокрыми руками разблокировав экран, — что являлось очень нелегким делом, — она ответила на звонок подруги. — Иди ты! — Куда? — Ко мне в гости! — в трубку закричали фирменным учительским строгим голосом, от которого на лице девушки всегда появлялась улыбка. — Могла бы и дальше отправить… — она засмеялась. — Зачем? — Наташка сейчас дома одна, увидишься хоть с крестницей перед её каникулами, а то вечно ты в работе, нет времени даже со мной встретиться! Не то что себе нормального парня найти! — Если ты продолжишь, Наташа дома будет сидеть одна, — упрёки подруги были прерваны холодным тоном, который на ту, к слову, совершенно не действовал, чего нельзя было сказать о других — страшащихся его. — Тебя на работе задержали? — Да. Максим в командировке, а это чудовище… Нет ну ты только представь! Им поделку в пятницу задали, так у нас половину балкона в фиолетовые блёстки покрасило с Наташкой впридачу. Мы все выходные эту отличницу отмывали! Оливи начала смеяться под недовольное ворчание своей подруги детства. Ничего не оставалось, кроме как оставить свои планы на вечер и поехать домой к непоседливому ребёнку — маленькой копии подруги, с которой было пройдено немало. Впрочем, такой расклад её тоже устраивал, всё лучше, чем сидеть в пустой квартире и смотреть неотрывно в окно под звук кухонных часов. Наташа была дома и с радостью приняла крёстную, первым делом показывая свою работу, признанную лучшей в классе. От каштановой головы до спичечных ног маленькая весенняя композиция была полностью покрашена блёстками, как, впрочем, и балконная дверь с выходящими на проспект окнами. — Я полотенца сейчас принесу! Подожди! И чай! Ты будешь чай? Папа из Индии привёз со слоником, мама заказывала… — Спасибо, милая… — девочка была поцелована в рыжую макушку и после с улыбкой убежала в ванную, срывать с сушилки недавно постиранные мамой полотенца. Тем временем девушка осталась предоставленной самой себе и, сидя в гостиной, смогла рассмотреть знакомую квартиру. Это жильё, как и многие воспитанники, Маша получила после поступления в университет. Квартира была маленькой, однокомнатной, зато своей и находилась недалеко от центра… Столько всего было в ней. От счастливых свадебных и семейных фотографиях на стенах, медалей её подруги, полученных на соревнованиях по спортивной гимнастике, первых рисунков Наташи в серванте до всяческих интересных сувениров, привезённых супругом её подруги из дальних поездок. Нашлась и ещё одна знакомая ей вещь. Металлический круглый амулет, который был найден Машей во дворе их приюта. Много же легенд было тогда ими придумано, и в скольких играх он побывал, меняя роль от проклятого сокровища пиратов до волшебного оружия магов, и всё-таки та история заставила Машу спрятать эту вещь и убрать с глаз Олив навсегда, чтобы подобного больше не приключилось. — А! Мама рассказывала, как эта штуковина тебя током шандарахнула! Мне его брать она не разрешает! А папа и вовсе говорит, что знаки на нём нехорошие написаны, да мама хранит, говорит: память, — девочка забежала в комнату с полотенцем и убежала на кухню, оставив Оливи одну в недоумении. — Значит, знаки… Жалко, Максим уехал… — «амулет» этот был по себе ничем не примечательной железкой, на которой действительно еле виделись какие-то символы, списываемые детьми на царапины. Его она держала в тот момент в руках… Быть может, виновата в её перемещениях отнюдь не молния, а эта безделушка? А если так, то теперь её ей захотелось как следует изучить, чтобы найти ответы на вопросы и, возможно… Вернуться? Нет, это уже было за гранью фантастики.