Как я стала мушкетёром Его Величества

Сердце её забилось быстрее во многом из-за болезненных воспоминаний, накрывших девушку так же неожиданно, каким был этот визит. Человек с утончёнными чертами лица, бледной кожей и длинными волосами, какие вошли в моду во время правления Людовика. Его поступь, манеры, голос… Она разом вспомнила всё это, на мгновение ужаснувшись, что время не тронуло его ни на миг. Перед ней стояла та самая тень, отзвуки передвижения которой она слышала в собственных шагах на протяжении всего её былого путешествия. Шевалье Диеро… — Вы… Это вы? — Оливи отступила на шаг и замерла в настороженной позе, подобно загнанному в ловушку кролику, не ждавшему прихода хищника так скоро. Её голос и руки дрожали… — Полагаю, что я. По крайней мере, с утра я ещё был мною, но теперь… Даже не знаю, я ли это или не я… — мужчина говорил вполне серьезно, но действия его, направленные на проверку наличия на плечах головы, конечно, были шутливыми. — Как это… — Вы выросли, мадемуазель, — он усмехнулся и шагнул ей навстречу, прерывая череду вопросов, ныне нежелательных. — Я рад, что не убил вас тогда. Почувствовав грозящую ей опасность, Олив наконец вернула себе остатки рассудка и, преодолев собственный страх, облегчённо выдохнула, убеждаясь, что его присутствие в номере не было видением. В конечном итоге, страх будет ей только помехой во время опасности. Что правда, в подобной ситуации было тяжело сохранить холодный рассудок… Реальность, разбавленная элементами мистики… Право, будто она до сих пор находится в приключенческой книге, и события романа не отпускали её все эти годы, только лишь… — Вы не за этим пришли ко мне. Убить… Вы говорите об этом так просто. Будто сейчас это возможно, — девушка вздохнула и в подтверждение своих слов покачала головой, приняв наконец холодный, отрешённый вид. — Проходите, я бы хотела поговорить с вами. Или хотя бы выслушать, если вы предоставите мне такую возможность, — она отошла от мужчины, закрывая за ним дверь и указывая на стол, за которым сидела прежде, пробуя вино, имеющееся в отеле. — Вы очень учтивы, но это лишнее, — произнёс он, соглашаясь на предложение и садясь на место рядом с неоконченной бутылкой. — Девушка вашего возраста начинает утро с бокала вина… Очень по-французски, мадемуазель. — Вином это назвать невозможно — виноградный сок, разбавленный спиртом, — она спокойно опустилась напротив, услышав в ответ смех своего гостя, невольно вызвавший у неё мурашки, прибежавшие по спине, от которых бросило в холод. — Право! Я редко слышу столь лестные комментарии в адрес своей продукции! — Значит, сударь, вам лгут очень часто. Мужчина фривольно откинулся на спинку стула и по-хозяйски налил себе вино в бокал, из которого недавно пила она, будто имел на это полное право. Оливи же в этот момент постепенно отмечала ту невежественность, с которой он ведёт себя. Будто старается её подчеркнуть. Впрочем, если вспомнить былое, они были врагами. И в какой-то момент она действительно должна была умереть от его руки. Следовательно, пришёл он сюда отнюдь не с намерением прояснить ситуацию, а с определенной целью. И… Скорее всего, цель эта хранилась сейчас в нагрудном кармане её рубашки. Он, к несчастью, прекрасно осведомлен, о каком деле должна была идти с ним речь при официальной встрече. Об этому было указано в множественных письмах, отправляемых сотрудниками музея. Там же были указаны контактные данные, поэтому найти её не составляло труда. А дождаться отсутствия её друга — лишь вопрос времени. Столь просчитанный поступок… Впрочем, вина лежит и на ней. Но могла ли она представить, что этот человек всё ещё жив?..  — Порою люди предпочитают ложь правде, — заговорил он, пробуя вино, — и нет ничего слаще липкой и сладкой лжи. Иное дело — правда. Она подобна мелкому стеклу в любимом салате… На это Олив лишь хмыкнула. Вот о чём он завёл разговор… — Что же, находятся люди, которое любят употреблять стекло на завтрак. — И вы одна из них, не так ли? — Быть может, мне бы сейчас очень хотелось отведать вашего салата, более чем столь мерзкое и липкое вино, что вы сейчас позволяете себе пить, — она попыталась изобразить на лице улыбку, но это у неё всегда выходило плохо, поэтому фальшивость гримасы сразу отмечал собеседник. Играть в учтивость… у неё никогда это не выходило. — Извольте, — мужчина отставил бокал и сел на стуле, закинув ногу на ногу и откинув назад голову. — У вас имеется безделушка, принадлежащая некогда мне. Она самая не так давно, — он усмехнулся, — около двадцати лет назад была украдена у меня одной женщиной. Весьма и весьма прекрасной женщиной, желавшей изменить свою печальную судьбу. И желание её было столь искренним, что она оставила мою вещь своему отродью, — на этих словах он оскалился и вновь сел ровно, напоминая сейчас хищника, готовящегося к прыжку. — Я пытался добыть у неё сие, но женщину эту всегда окружали мужчины, множество болванов! Впрочем, как и её дочь. Оливи замерла в одном положении и застыла в этой позе, грозясь своей бледностью напомнить статую страдальца. Она не ожидала откровенности, полагая, что этот человек будет юлить с ней до последнего, но… Она приятно была удивлена, и вместе с тем её настигло понимание — он знает, как пользоваться этой штуковиной. И ей во что бы то ни стало следует добиться у него ответа. — И вы, конечно, когда-то тоже очутились среди этих болванов… Интересная выходит ситуация! — она проговорила это, не задумываясь, и уж никак не ожидала, что за её неосторожностью последует вспышка гнева. Шевалье, почувствовав укор и насмешку, немедленно сменил своё напускное уважение к собеседнику, поднимаясь на ноги. С его губ сорвались ругательства, которые мы с лучшими помыслами не станем открывать читателю, дабы не смутить его. Да и Оливи многие из них перевести просто бы не сумела, впрочем, отдалённо понимая их смысл. Такое поведение девушка уже восприняла весьма настороженно и внезапно вновь поймала себя на внутренней дрожи. Её поступок был весьма и весьма опрометчив. — Сударыня, — его лицо побелело, это было прекрасно заметно сейчас, поскольку мужчина подошёл к ней вплотную, скрещивая руки на груди. Ситуация обстояла сложная. Она одна в закрытом помещении с незнакомым мужчиной, желающим отобрать у неё единственную надежду на возвращение. Впрочем, ещё не сбежала она от него только потому, что желала узнать информацию. Право, такая дурость была свойственна лишь характеру д’Артаньяна, но тот был очень хитёр и выкручивался даже из виселичной петли довольно ловко, да её отцу, не знающему страха благодаря немыслимому хладнокровию. — Вы вернёте мне украденное немедленно, не то я отберу его у вас самостоятельно. Мне порядком надоели эти игры, мадемуазель, — он потянул к ней руки. — Не стоит, — девушка резко поднялась, уловив движение этого человека, и опрокинула стул, служащий сейчас для него пустяковым препятствием… — Я готова сама вам отдать эту вещь, если вы ответите мне. — Замечательно! В таком случае!.. — мужчина протянул ладонь, попутно доставая из нагрудного кармана нечто похожее на стилет. Руки девушки мелко задрожали, её медленно охватывал приступ паники, вызывающий на лице смертельную бледность. Его слова не были пустой угрозой?! — Если вы от меня избавитесь, вам придётся перенести огромную бумажную волокиту и арест за убийство гражданина другой страны, — голос Олив дрогнул, она в отступила на шаг назад, стараясь ближе двигаться в направлении двери. — Ошибаетесь. С «этим» мне не нужно будет скрываться здесь, — он торжествующе хмыкнул и сделал ответный рывок вперёд, сокращая расстояние между ними, — Впрочем, мне не придётся убивать вас, если вы окажетесь столь же хороши, как ваша мать, — его голос звучал издевательски, но эти слова, смысл которых Оливи уловила не сразу, на миг остановили его. Он пристально наблюдал за реакцией девушки. Генерирующий в панике пути отступления мозг отказывал обрабатывать поступающую в него извне информацию, но смысл сказанного всё-таки дошёл до неё спустя несколько мгновений ступора. Щёки Олив покраснели вместе с тем, как её охватило возмущение и праведный удушающий гнев, открывающийся стучанием крови в висках, огромным пожаром в груди. Мерзавец! И он посмел некогда вытворить нечто с её матерью? На что же она пошла ради того, чтобы спастись… На какие ещё зверства способно это самодовольное ничтожество?! Она медленно вдохнула воздух полной грудью и быстро выдохнула его. Трезвость мысли вернулась к ней почти мгновенно вместе с лёгким звоном метала на её груди. Она может воспользоваться этой ситуацией в угоду своим интересам, не так ли?.. Лишь немного подыграть, преступив свою гордость и отвращение. Лишь на мгновение… А после… Своей новой жизни она предпочтет самостоятельно вонзить его стилет в сердце. Тошнотворное притворство в данной ситуации было необходимостью, но даже такие убеждения не отменяли того факта, что ей придётся поступить подобным образом. Испытать то, через что приходилось не один раз проходить её матери только для того, чтобы выжить. Чтобы однажды дать жизнь ей… — Я… Пускай будет по-вашему, — она силилась улыбнуться и дрожащими руками потянулась к пуговицам своей рубашки, при этом старайся держаться в сознании. Ненависть к себе в тот момент превысила отвращение и страх перед этим мужчиной, она никогда не отмоется от подобного… — Умница, — мужчина улыбнулся и приблизился к ней, беспечно отбрасывая кинжал в сторону, — я помогу тебе… — Только… — прошептала она, ощущая его дыхание на своём лице, что вызывало приступы тошноты, покрываемые болью от прокусывания до крови собственных губ. — Скажи, как ты им пользуешься?.. Меня распирает любопытство… Я… Я ведь попала в прошлое совершенно случайно. — Всё просто, — проговорил он между поцелуями в шею, от которых у неё темнело в глазах. Попутно девушка вспоминала все выученные за время знакомства с Арамисом молитвы, умоляя Бога прекратить её страдания и ускорить его ответ. — Одно перемещение — одна жизнь. И в этом ты мне поможешь, — в его руках блеснул упущенный из зоны видения девушки кинжал, который немедленно вонзился в стену рядом с её головой и попал бы, вероятно, ей в череп, если бы не вовремя среагировавшее тело, получившее большую дозу адреналина недавно. Бороться с мужчиной, несмотря на её навыки и умения, полученные в настоящих боях в детстве и в тренировочных ныне, было попросту невозможно для девушки, уступающей ему в силе вдвое или втрое. Это был её конец… Одураченная и глупая, она так просто закончит свою жизнь сейчас?.. — Ты сама выбрала свой путь! — прошипел шевалье, успев тем не менее перехватить девушку за руки и вновь прижать её к стене, навалившись весом своего тела, чтобы та не сумела двинуться, пока свободная рука пыталась вытащить кинжал. — Помогите! — не в силах что-либо сделать ещё, она что есть мочи закричала, надеясь теперь хотя бы на работников отеля или случай, не позволивший бы ей умереть столь мерзкой смертью. — Помо… — её рот заткнула какая-то тряпка, и в это время Оливи со всей силы извернулась, стараясь сбить удар противника и защитить таким образом жизненно важные органы. Ей отчасти это удалось, удар пришёлся в живот. Резкая боль заставила воспалённый разум затуманиться как раз в то самое мгновение, когда она отчего-то услышала выстрел. Только вот… Был ли он действительностью или фантомным звуком умирающего, она не могла никак понять, сосредоточившись сейчас на ране и болевом шоке, охватившем её. А дальше… Воспоминания состояли из обрывков не то сна, не то реальности, смешанных между собой в перерывах на цветные пятна и темноту, мелькающую перед глазами так же переменно. Вся эта какофония звуков, голосов, изображений, казалось, пыталась свести её с ума в перерывах между резкой и ноющей болью, на которой сознание было сосредоточено в большей части. В какой-то момент… Это прекратилось. Желанная тишина настала и темнота посетила её, забирая вместе с муками разума физическую боль. А что же было потом? Вероятно, тягостное пробуждение в месте, почудившимся ей сном. Вначале к ней медленно вернулся слух, и в отдаленных отзвуках неясной огромной массы голосов она почему-то сразу же узнала французскую речь. Причём это был не современный язык, она могла сказать это точно, припоминая, что подобные эпитеты в нынешним французском давно заменены на более современные формы, взятые в большинстве из других языков. Да и множество диалектов, будто люди, общающиеся где-то поблизости, прибыли из разных уголков Франции. Это замечание уже насторожило её, вместе с тем, что, по ощущениям, она лежала далеко не на своём ортопедическом матрасе, а скорее на какой-то деревянной двери, снятой с петель. Причём бельё… Тяжёлое, льняное. Оно давно вышло из привычного обихода. Эти замечания, впрочем, объяснила увиденная ею обстановка комнаты. Маленькое помещение, напоминающее скорее подвал, с наличием в нём кровати и тяжёлого дубового стола, напоминало больше декорации к фильму или выставочные части музея. Вероятно, Максим решил так над ней пошутить?.. Впрочем, разве её бы отпустили с больницы. Да ещё и в этой старомодной длинной рубашке?.. Всё увиденное ею находило лишь одно объяснение, в которое, впрочем, девушка не желала верить, полагая, что всё ещё спит. До тех пор, пока рана, перевязанная старыми тряпками, не заныла с такой силой, что ей невольно пришлось застонать, сжимая руками покрывало, коим она была укрыта. Неужели… Но возможно ли? Как же это, чёрт возьми, понимать?! — А, — судорожные рассуждения девушки, тем не менее, были прерваны появлением хорошенькой женщины средних лет, одетой достаточно просто. Кажется, она мещанка… — Вы уже очнулись! — Где… Где я? — В «Козочке», сударыня.