Как я стала мушкетёром Его Величества

— Вы снова за старое? — вопреки ожиданиям девушки, мужчина отнюдь не был рад её словам и сейчас, оторвавшись от кружки, смотрел на неё. Пронзительно, желая выискать подтверждение своим внезапным мыслям: она изначально собиралась просить его об этом? Прибыла сюда не из дружеских побуждений, почему же только сейчас? После недолгой паузы он отверг эти предположения. Будь так, обратилась бы прямо к нему, слишком живым у неё на лице вышло удивление, даже для искусного актёра, коим та со своим детским румянцем не была. В таком случае, чем вызвана эта новая авантюра с переодеванием? Если в прошлом это было понятно, то теперь?.. — Вы желаете упрекнуть меня в желании помочь вам? — Чем именно, сударыня? Насколько я понимаю, вы только вернулись в Париж. Быть может, вы скрывались и долго отсутствовали не только здесь, но и во Франции, я не буду спрашивать вас об исчезновении, это вы должны объяснить не мне, — на сих словах Оливи побелела, принимая укор, — но вы и меня поймите… — Ваша подозрительность, мой друг, направлена отнюдь не на того, кого можно в чём-то подозревать… — попыталась ответить она, опустив взгляд, пристыженная его прошлыми словами. — Полагаете? — он вздёрнул брови и хмыкнул, вздыхая как-то тяжело, с печалью. Она ничуть не изменилась, насколько он успел заметить. По крайней мере, в отношении к нему. — Я ничего дурного не думаю. Если не во имя нашей прошлой дружбы, то во имя воспоминаний, с которыми связано получение вами это звания, вы должны понимать это. — Вы хорошо осведомлены… — чуть помолчав, он добавил: — Что же, пока я готов признать свои опасения излишними, сударыня. Но должен же я был отомстить вам за нанесённую рану, — он хмыкнул, вновь берясь за кружку, на что Оливи безразлично пожала плечами. Он свёл этот разговор на нет, и они продолжили дружеское застолье. Её прошение осталось без ответа. — Итак, что вы намерены делать далее? — Полагаю, что спать, — время давно перевалило за полночь, когда они закончили с поздним ужином, и прошло оно за историями бывалого военного, который видел немало сражений за время их разлуки, только, увы, ни одно из них не принесло ему былой славы. — Само собой, — гасконец подавил улыбку, замечая, что девушка поняла, о чём он, но предпочла помолчать. Что же, достойный ответ, — в таком случае я вас оставлю, а мне ещё предстоит выспаться на посту. — Полагаю, вы так говорите только потому, что будете нести дежурство у дверей его высокопреосвященства? — она улыбнулась, слыша его тихий смех. Разговор сейчас обязательно зайдет за деньги, поэтому ей лучше оградить его… — Я не стану стеснять вас, друг. Завтра отправлюсь, пожалуй, на свою прошлую квартиру, вы можете не волноваться об этом. — Я… — д’Артаньян несколько поморщился от прямоты девушки, замечая, что такое случилось с ним в последний раз, кажется, когда они в последний раз были все вместе… А с того момента прошло много лет, и много людей сменилось в его жизни, — Признателен вам за это. Но если я могу помочь… — Вы обидите мою гордость и заставите считать себя должником. Не нужно. Давайте возобновлять нашу дружбу, но не таким путем, — она протянула ему руку, пожимая его жилистую мозолистую ладонь, — поэтому добьюсь зачисления в вашу роту без вашей помощи. В ответ она вновь услышала чуть хриплый, весёлый смех своего друга, отвечая ему ласковой улыбкой. Помощи от него она не дождется, поэтому придется завтра что-то выдумывать. Она и так накопила долгов за время его ожидания… Наутро было решено, что вылазка на улицу принесёт намного больше плодов, нежели прожигание денег в долг за выпивкой и меланхолией, кои в её ситуации были губительной силой, способной превратить её нынешнюю жизнь почти в нищенскую, отягощённую изменениями эпохи. Не так она представляла своё новое путешествие. Впрочем, как ребёнку, ей везло. Может, повезёт и сейчас… На это рассчитывать не приходилось, конечно, но… Кто знает? Повезло же ей выжить в схватке с тем страшным человеком, и для чего? Чтобы сейчас сгнить в Парижских трущобах? Чёрта с два! Первым в голову пришло то место, с которого она начинала своё прошлое приключение. И она первым делом отправилась туда, желая найти ту лавку в её прежнем обличии и составе. Но, увы, то место давно сменило не только своё название, но и вовсе было арендовано под новенький дом, который уже несколько лет воздвигали рабочие, жалующиеся ей попеременно на нехватку еды, материалов и зарплаты. Никакой информации… Сердце болезненно сдавило, и оно, кажется, пропустило удар, когда глаза видели такую знакомую ранее дорогу и стены совсем другими, их беспомощно поглотило время и забрало в свою пучину, чтобы теперь тут на месте хлебного переулка стоял какой-то безобразный дом, построенный по нынешним испанским модам. И где теперь все эти люди? Они… Если бы не они, что было с ней сейчас? Живы ли они? Как сложились их судьбы и что случилось с этим местом, чтобы они продали свою пекарню? Она никогда более не узнает… В более подавленном состоянии она возвращалась в «Козочку», полагая, что хватит с неё на сегодня событий. Было довольно того, что ей придётся начинать всё с чистого листа. И пока лист этот был скомкан и бесконечно пуст, усеян её сомнениями и грустью от увиденного сегодня. Мысли путались, она не знала, что делать дальше. Взрослый, который сейчас чувствует себя почти ребёнком, в знакомом, но таком изменившимся мире. В её реальности она знала, что делать. Как оформлять работу, получить документы, куда обратиться за помощью, здесь же… Простое везение, доступное не каждому. И связи, коих она, за исключением лейтенанта мушкетёров и троих друзей, находящихся сейчас вдалеке, не имела. Печальная выходит история. И тогда, видимо, поддавшись желанию сердца, она не продумала свой путь здесь. Ну что же, что будет, то будет! Нужные события сами найдут её, если Господу это понадобится… И тогда Оливи была в чём-то права, ведь, выйдя сейчас на улицу, ведущую к Бастилии, — должны признать, она сделала это без какого-либо умысла, ноги сами вели её в это место, — застала интересную картину. Чёрная карета с занавешеными окнами, которую, как ей помнилось, использовали шпионы кардинала для доставки разного рода людей, была перевёрнута и лежала на земле посреди толпы. Здесь царил полный бардак. Люди кричали что-то, бросали камни в гвардейцев, видимо, сопровождавших эту самую карету. Горожане, которые осмелились пойти против кардинала… Что же, такое могло произойти только с приходом Мазарини… Но хотела бы она узнать, что здесь творится и при чём тут имя внебрачного ребёнка — Генрих… Олив побледнела, судорожно оглянувшись вокруг. Возможно ли! Она попала во время освобождения одного опального ныне, но очень влиятельного человека и, возможно, сможет увидеться с ним. Знать бы, куда унесла его толпа, ведь в зачинщике этого безобразия она не сомневалась. На чёрном атласе кареты стоял Планше. С сединой у висков и сморщенным, располневшим лицом. Слуга, который не забыл доброту ни одного из встреченным им двадцать лет назад господ. Подобрав юбки ужасно неудобного платья, которым она была обязана Мадлен, Оливи кинулась к углу улицы, ведущему, кажется, в более бедные районы. И, если ей не изменяет память, именно там она уже имела честь быть. Место, где собирались кардиналисты. Место, которое она помнила очень смутно, но должна была сейчас отыскать. Место… С дрожащими в волнении руками и горячей головой Олив не смогла совладать, поэтому очень скоро потеряла контроль над своим поведением, что привело к столкновению с высоким человеком, завёрнутым в чёрную мантию. — Прошу меня п-простить… — пролепетала она, ухватившись за лоб, который пострадал от удара. — Будьте осторожны, мадемуазель… — было ей учтивым ответом, и Олив вновь бросило в дрожь, но в этот раз она отличалась от той, что била её ранее. Могла ли её настигнуть такая удача?! Высокий крепкий стан, который ранее так напоминал ей отца, и твёрдый, но безусловно приятный голос, который хотелось слышать и неосознанно хотелось довериться. О, как раздражал он её тогда! И сколько же обидных прозвищ она придумала для него в голове, но никогда не смела озвучивать. Никогда. Боялась… Она не видела его лица, не могла рассмотреть шрам, но сразу узнала, хоть и видела его ранее совсем немного, и то считала врагом. И почему только её посетила навязчивая идея его догнать? Что она должна ему сказать? Почему не желает этой его смерти и нового заточения? Вероятно, всё это призраки прошлого. И во многом, она хотела заключить теперь сделку с тем, кто более походил для неё на роль командира. Отказавший ей д’Артаньян вынуждал к этому. Пока размышляла об этом, мужчина было поспешил уйти, если бы она не схватилась ладонью за его плащ. — Граф… Вы не помните меня? — человек остановился. — А я вас очень хорошо помню… И хочу примкнуть к вам. Здесь и сейчас. — Пойдёмте! — крепкая ладонь схватилась за её запястье и потянула в темноту малознакомых улиц, заставляя практически бежать за тем, кто превосходил её в росте на голову. Она ничуть не выросла с того момента. Разве что отрастила прекрасную чёрную косу, которую вот уже два года как мечтала срезать подчистую. Они свернули к опустевшему с того времени и совсем ветхому дому, и здесь, в тупике, где ранее разговаривавших скрывало развешенное на верёвках бельё, остановились. Оливи наконец смогла отдышаться, поскольку практически бежала за ним, мужчина же вновь подозрительно огляделся и взглянул на девушку, кажется, с удивлением. — Вы тоже скрываетесь? — Не… Нет. Я хотела найти вас. И нашла… Я рада… — Оливи улыбнулась, смотря на своё запястье, которое граф не выпустил до сих пор. — Вы занимались бесполезным делом. Я только вернулся из Бастилии. — Я знаю! — мужчина, кажется, напрягся. — Некогда ваши гвардейцы так упорно искали того, кому служили так рьяно… — Что вам толку от меня, когда… Его Высокопреосвященства нет с нами? — Рошфор наконец выпустил её ладонь и, вновь оглянувшись, снял капюшон, прислоняясь спиной к холодной каменной стене. Оливи смогла рассмотреть его лучше и тихо про себя, печально вздохнула. Его волосы покрыла седина, и они достигли едва ли не лопаток, но он всё ещё, казалось, так молод, как это было ранее. Ни одной морщины, за исключением, конечно, синяков под глазами, да бледности кожи. Лишь кое-где чёрные усы выдавали в нём того опасного шпиона. А шрам… Он и вовсе почти исчез. Если бы она запомнила его образ менее щепетильно, вероятно, и не узнала бы. Он остался таким же, но другим… Почти мёртвым. И это всколыхнуло в сердце девушки воспоминания об отце, а вместе с ними принесло лишь боль. — Вы умелый человек, правая рука великого кардинала. И вы решили примкнуть к Фронде… — на вопрос в глазах собеседника Оливи лишь продолжила, пожимая плечами: — Вам некуда больше идти, кроме как в совершенно противоположное от Мазарини место… Я должна поддерживать с вами связь. Несмотря ни на что. — Вы могли бы обратиться к д’Артаньяну с этой просьбой. Если, конечно… Вы сами не находитесь в таком же положении, как я. Вы пропали из нашего вида и объявились лишь сейчас. В такой момент, — Рошфор нахмурил брови. Всё это ему, видимо, не нравилось. И больше всего он не понимал причины их нынешнего соединения. Особенно, беря во внимание прошлое… — Я не желаю быть на стороне Мазарини. Я не поддерживаю и политики Бофора. Но вас мне хочется поддержать. К тому же, вы будете там не одни. — Как понять? — Некоторые из моих друзей примкнули к… Вам, — Оливи вздохнула. Если не примкнули ещё, то сделают это очень скоро. Отец… Он пойдёт на эту авантюру. И во многом из-за Арамиса, которого ей тоже стоило увидеть. — Вот так штука! — граф хмыкнул, подмечая, видимо, что-то для себя. — И чего вы хотите? — Дружбы с вами. Не бескорыстной, естественно, но дружбы, — Олив улыбнулась. — Я буду давать некоторые подробности из жизни кардинала. Естественно, те, что не будут вредить д’Артаньяну, — поспешно добавила девушка, на что Рошфор одобряюще кивнул. — Взамен? — Вы будете наблюдать за Атосом — вы ведь ещё помните это имя? — мне нужно знать, что этот человек в безопасности. Вопреки ожиданиям, Рошфор беззвучно рассмеялся. Она поняла это по блестящим глазам и насмешливой улыбке, которую ей даже сейчас прям-таки хотелось стереть с довольного лица. Но не со зла, а от того, что это было неприятно. — По рукам. Итак, я найду вас там, где буду искать д’Артаньяна? — Да, — Оливи пожала протянутую графом руку. — Но позвольте, раз уж теперь мы друзья, узнать: где вы скрывались эти годы? Я пытался расспросить леди Винтер, но она не стала раскрывать мне этой тайны. Так?.. — Для меня самой лучшей тюрьмой оказалась жизнь, дорогой друг… Порою она так несправедлива к нам. Вам ли не знать?