***
Время в скачке проходило быстро, когда на пути встречались красоты природы Пикардии, но эта роскошь длилась недолго, слишком быстро одна картинка сменяла другую. И уже очень скоро, проехав дома знатных господ, они увидели открывающиеся виды на поля и бедные деревни, стоящие неподалёку, грязных и усталых от тяжёлой жизни людей. Это была другая дорога, они сократили расстояние по команде д’Артаньяна и ехали напрямик, минуя те места, которые проезжали ранее: живописные и цветущие, первые большие городки-вассалы северных провинций. Сама дорога наполняла их сердца беспокойством, будто подсказывая, что ждёт их там… в Блуа. В Нуази-ле-Сек они прибыли глубокой ночью, и встреча им предстояла такая же таинственная, скрытная и пугающая, какой была природа там — вблизи Парижа. Арамис. Его некогда нежная творческая натура была растоптана расчётливостью ума, подобно провожающему их ветру, она была непреклонна. Портос — другое дело. Всю дорогу их встречало солнце, которое вроде бы было редкостью в те дни, им попадались хорошие люди, их встречали безумно дорогие гостиницы и разговорчивые хозяева, способные за звон кардинальской монеты выдать всё, что стояло у них на душе. Сейчас… Природа, казалось, пребывала в тоске. На улице было тепло, ничто не преграждало им путь, но само окружение навевало неведомый трепет, будто предчувствуя неладное, подсказывая, что следует поторопиться. И д’Артаньян, который, в сущности, никогда не был суеверным, имея нехорошее предчувствие, как мы уже успели заметить выше, терзался душевными муками. Одно дело — Оливия, она женщина, а, как успел он убедиться в молодости, женское сердце очень быстро на появление и убиение высоких чувств. Другое дело Атос — история с графиней, открытая другу в ночь исчезновения Оливье, когда они напились… Открытие и того, что эта графиня была той англичанкой, а потому была как-то связана с девушкой, об этом он во время их первой с миледи встречи помнил отчётливо, наталкивало на нехорошие мысли. Граф де Ла Фер был убит преступницей, Атос был убит их общим другом… И кого он встретит теперь, оставалось большой загадкой. Но чтобы Атос сломался вот так просто из-за женщины?! Д’Артаньян не желал в это верить, хоть в его голове закрадывались нехорошие мысли, которые ранее были озвучены ею. Он прогонял их прочь и гнал коня в сторону Блуа. Что до Оливи, то она пыталась отвлечься от посещавших её страхов за разговором с Планше, пыталась так же разговорить и д’Артаньяна, но тот был так мрачен, что, подъехав к нему ближе, ей становилось не по себе, и она возвращалась к пустым разговорам о жизни и землях, которые они имели возможность видеть. Терзаемая мыслями о графе ещё оттуда, из той «другой» Франции, она прекратила размышлять о грядущем. Она просто устала… — Мы остановимся здесь, — на улице тем временем порядочно стемнело и достигнув вновь парижских стен, д’Артаньян скомандовал сделать привал в одной из ближайших пригородных гостиниц. Он не ужинал, отправился сразу в их комнату, вооруженный письмом, поступившим не так давно от кардинала. Д’Артаньян был вынужден держать с ним связь и потому поспешил сообщить о новом слуге Его Высокопреосвященства. Оливи же заказала внизу ужин, который была намерена поделить с Планше и дожидалась того в помещении, слуга был занят разбирательством с почтой. — Что ты копаешься? Херес господина будущего барона будет допит мной без тебя, — сказала она из-за стола довольно громко, прикладываясь к горлу бутылки губами. Напиток был крепким, добротным, ничуть не разбавленным, как это часто было замечено в её веке, поэтому хорошо стрелял в голову, помогал быстрее забыться сном. Но сон на голодный желудок не шёл, а Планше то и дело доказывал что-то другому слуге. Оливи на это лишь вздохнула и с бутылкой побрела к ним, желая услышать, на какие разговоры можно променять херес и ужин. — Конверт велено передать господину Атосу лично в руки! Оливи поперхнулась на этих словах, обрывая ругань слуг. — Этот болван утверждает, что господин Атос должен путешествовать вместе с мсье д’Артаньяном! А я говорю, что мы едем к нему, и с нами его никак быть не может! — Планше, красный от споров с упёртым почтальоном, подошёл к девушке, как бы прося, чтобы она рассудила их. — Кто послал второе письмо? — девушка нахмурила брови, скрестив руки на груди, отдав бутылку бедному Планше. — Он не назвался. Велел сказать, что это послание от «человека из Менга», большего не сказал… — В таком случае, я полагаю, что этот господин назвал меня Атосом. Это письмо адресовано мне. Оливи со вздохом дала серебряную монету почтовому и вернулась к столу, где ей было уже не до ужина. Рошфор неплохо пошутил, назвав это имя, но к чему это послание? Он что-то узнал? Узнал о нём? Руки девушки на миг дрогнули, она не смела распечатать конверт, лишь со страхом поглядывая на него. Любая информация от графа была ценна, но что именно он узнал? Не опередил ли он их, и не значит ли это, что отца уже нет в жи… Планше показательно положил на стол кинжал своего господина и исчез за столом с игральными костями, на что Оливи благодарно посмотрела ему вслед и раскрыла таки злосчастный конверт. Запах знакомых и в то же время давно забытых ею духов, пропитывающих толстую бумагу с вензелем, подтолкнул к мысли о том, что письмо имело отношение не к отцу, а… Над мелким красивым почерком, что она узнала, — им некогда были выведены буквы на единственной их с мамой семейной фотографии, — девушка нашла другой — широкий, острый, видимо, приписка принадлежала графу. «Надеюсь, эти строки смогут помочь вам прояснить ситуацию относительно человека, о котором вы меня просили. Ныне я не владею большими сведениями о нём, хотя имел возможность разговаривать о нашем деле с одним из ваших друзей. Ответного адреса вы не найдёте, но та, чьей руке принадлежит изложенное ниже, поможет нам связаться снова. С наилучшими пожеланиями…Р.»
Олив порывисто прижала к груди письмо, успев задеть взглядом лишь первые буквы, написанные матерью, но изложить всё то, что творилось тогда у неё на душе наверное не смогла бы. Матушка… Олив ни на миг не сомневалась в том, что её мама всё ещё жива. Она знала эту женщину так мало, но точно могла сказать, что на сей раз история с казнью не повторится, миледи приложила бы к этому все силы… Право, если бы Рошфор был сейчас здесь, она не нашла слова благодарности для того, кто связал её, пускай не с Атосом, но с мамой. С её мамой… И, кажется, она здесь, во Франции… А если так, то… Оливи оторвала от себя бумагу и начала жадно вчитываться в строки, аккуратно выведенные женской рукой. «Моё дорогое дитя, Я ни на миг не сомневалась в том, что ты сможешь отыскать лазейку и снова вернуться сюда, к нам. Сейчас ты, наверное, совсем уже взрослая, и нам так много всего нужно обсудить, что, я боюсь, это займет ни один день, проведённый вместе. У тебя множество вопросов ко мне, я более чем уверена, но прежде чем ты спросишь меня обо всём, я бы желала снова обнять тебя. Насколько мне известно, ты путешествуешь, и сам граф не знает точно, дойдет ли до тебя моё послание, но если ты читаешь это и если у тебя выдастся сводная минута, я была бы счастлива видеть тебя у себя, здесь, в Париже. Уже совсем скоро я должна отбыть обратно в Англию, поэтому не знаю, смогу ли повидать тебя. Но пока я в силах оставаться здесь, я буду ждать…Мама»
Девушка ощутила стыд и порывисто сжала письмо в руках, склонив над столом голову. Она столько думала об отце, она так рьяно занялась его поисками, но о матери… О той, кто сделал для неё даже больше, чем граф, она совсем позабыла. Но она! Она помнит о ней… Она знает, что Оливи вернулась… Она всё ещё не забыла её… Её мама… Кардинальное изменение маршрута не входило в их с д’Артаньяном план, но покуда миледи находилась в Париже, Олив следовало навестить её, о чём она по утру сообщила другу. — Вот уж не знал, что после того вечера в компании этой женщины вы так сдружились, — мужчина вёл себя хмуро и настороженно, было видно, что данная инициатива ему совершенно не нравилась. — Поэтому я и рассказала вам об этом. Я хотела услышать ваше мнение по этому поводу. Вы ведь не будете дожидаться меня здесь, не так ли? Оливи также была напряжена. Всю прошлую ночь она находилась здесь, внизу, и подозревала, что Планше расскажет своему господину о письме. Но решиться на какой-то отчаянный шаг не могла. Она равноценно разрывалась между желанием увидеть отца и мать. С первым её связывало всё это путешествие, но страх упорно останавливал её на выборе матери, перед которой теперь она ощущала неловкость, поскольку практически забыла о ней, предпочитая её графу, которому теперь, может, и вовсе нет до неё дела. Последняя мысль была истинно ложной, Оливи понимала это, но лукавый шепот подсознания совсем оборвать не могла. — Нет, у меня есть ещё два-три дня, не более. Но скажите лучше, как давно вы общаетесь с Рошфором, — Олив вздрогнула, ощутив на себе подозрительный, практически угрожающий взгляд. Ну конечно… Планше упомянул все детали… Обманщик! — Я с ним столько же, сколько и вы, и нас связывают исключительно взаимовыгодные отношения, — девушка почувствовала, как лейтенат напрягся, готовый едва ли не к драке с ней, в обвинении в предательстве. — Не угодно ли вам назвать их? — Прошу: я просила Рошфора о поиске любой информации, связанной с Атосом, ещё до того, как вы предложили мне поездку. — Взамен? — голос гасконца сел, он напряжённо следил за своей собеседницей, готовый поймать её на лжи. — Чтобы я находилась подле вас. — Положим, — кивнул он, принимая эти слова. То, что Рошфор хотел выведать информацию через неё — маловероятно, они давно заключили с ним мир и поклялись не мешать друг другу. Объективных поводов обвинять её нет, но почему ему так неспокойно на душе? Почему сама Оливия мечется сейчас по комнате, терзаясь чем-то? О чём ему неизвестно? — Если вы выбираете между поездкой в Блуа и желанием свидеться со старой знакомой, я бы советовал вам отдать предпочтение второму. — В самом деле? — Я уверен, что и мне, и вам будет лучше, если вы перенесёте эту встречу с ним на время…