Как я стала мушкетёром Его Величества

Четверо друзей переглянулись и как-то неестественно потускнели на этих словах, будто дети, уличённые в обмане, столь тщательно скрываемом от родителей. И тут уж Оливи посетили недавние мысли о вынужденном молчании слуг, а теперь уж и их господ. Так вот где мышь зарыта, — думалось ей. И уж теперь она не отступит, покуда эти господа не расскажут ей всё. Пристально следя за лицами собравшихся, она замечала некую схожесть в эмоциях — друзья были удивлены столько же, сколько подавлены, но у каждого в силу его характера это проявилось по-своему. — Оливия, что последнее вы помните из того, что происходило с вами за эту неделю? — начал осторожно Арамис, предпочитая сейчас не поддерживать с ней зрительный контакт, устремляясь взглядом в окно. — Арамис, вы уверены? — Портос, голос которого стал удивительно глуше, шагнул в сторону друга. — Вы сами говорили, что она ещё не пришла в себя. — Это уже нет смысла скрывать. Если, конечно, то, что я услышал утром, было сказано вами, сударыня, осознанно… — аббат наконец повернулся к ней. Его взгляд заострился, и на непробиваемом теперь лице читалось требование изложить правду. Оливи на это судорожно сглотнула и краем глаза заметила, что д’Артаньян сейчас подошёл к отцу, поддерживая его за плечи, точно так же, как это было во сне… Она побледнела от осознания этого и тут же вздрогнула, услышав голос Атоса, смотрящего на неё с болью, плескавшейся в глубине синих глаз. — Друг мой, мы можем отложить это. Девочка ещё нездорова… — Если бы это было так, граф, то она не подняла бы этот вопрос, к тому же вы не знаете нашего утреннего разговора. Оливия? — Арамис не стал отступать, и уж она не собиралась ему уступать. — Я делилась этим с господином графом: последнее моё осознанное воспоминание — это момент падения и обрывочное мелькание не то дороги, не то лица лекаря. Арамис обернулся к Атосу и по его взгляду понял, что всё сказанное ею уже действительно имело место быть в их беседе. Но выяснить для себя причины утреннего разговора и иные догадки девушки он был намерен твёрдо, поэтому продолжил: — Хорошо. Но что касается вашего замечания… Вы точно помните или же знаете больше, нежели говорите сейчас нам. — Арамис… — Оставьте меня, граф. Я хочу разобраться. Здесь и сейчас. Вот оно! — мелькнуло в голове девушки. Неужто сон был реален настолько же, насколько колкими сейчас были речи её друга. Ведь не может быть, чтобы люди реагировали так остро из-за какого-нибудь пустяка, не может быть… Но рассказать им обо всё увиденном… Нет, нужно было подать это как-то иначе: — Это нельзя назвать воспоминаниями. Это был лишь кошмар, который мне снился перед тем, как я увидела вас прошлым днём. И в том кошмаре… Я умерл… Она сбилась, наткнувшись внезапно на ошарашенные взгляды трёх оставшихся друзей и ухмылку Арамиса, который, видимо, предугадывал их такую реакцию на её слова. Вот только аббат не предполагал, что девушка посчитает всё это сном. Хотя ему и самому в те мгновения хотелось, чтобы всё произошедшее тогда с ней было лишь кошмаром… — Что ещё вам снилось? — Шевалье, довольно! — голос графа, прозвучавший в комнате, заставил Оливи сейчас вздрогнуть и зажмуриться, столь страшной силы был этот приказ. Да, именно приказ. Не дружеская просьба, как это было ранее. Атос приказывал сейчас Арамису остановиться в своих расспросах и оставить и так перепуганного ребёнка в покое. А именно ребёнком, несмотря на нынешний возраст, он её и видел. Будто для графа она застыла перед глазами в виде того пятнадцатилетнего мальчишки, который носился за ним хвостом и плакал по любому пустяку, вечно неловко извиняясь перед ним. Впрочем, сейчас мало что изменилось. Она всё так же плачет, капризничает и неловко опускает взгляд, краснея, вот только теперь перед ним она, наконец, настоящая, и это граф не намерен был терять. Как и бередить свежие воспоминания, свои и в особенности её… Увидеть свою смерть, что может быть ужаснее… Что может быть ужаснее для него, чем потерять её и своих дорогих друзей?.. — Как вам будет угодно… — мужчина, не смотря на тщательно скрываемую досаду, повиновался и отступил, окончательно оставив девушку в недоумении. Это такую власть отец имеет над ними?.. Над будущим епископом, маршалом и просто гигантом! В её взгляде, адресованном отцу, теперь читалась не только благодарность вперемешку с испугом, но и детское неподдельное восхищение этим человеком. А касательно сна, как бы это не было поразительно — он был наяву. И от этого становилось по-настоящему не по себе. И вновь в который раз стыдно перед графом и друзьями. Сколько же они пережили… — Мы оставим кошмары в прошлом. И дадим возможность друзьям наконец попрощаться, Арамис… — отец, оставив молчаливого и, казалось, совсем притихшего д’Артаньяна, подошёл к Арамису и, примирительно взяв его под руку, увёл нахмуренного друга из комнаты, оставив друзей наедине. Наблюдая за этой картиной, Оливи невольно подавила в груди тяжёлый вздох и мысленно извинилась перед отцом, решив твёрдо, что, как только поправится, немедленно поговорит с ним. Обо всём. Эти секреты, недомолвки, направленные, казалось, на благо других, делали всегда лишь хуже, причем в обе стороны. Как и сейчас: она бросилась обвинять тех, кто хотел лишь оградить её от печального прошлого. В итоге подняла в сердцах любящих её людей лишь боль и недавние печальные воспоминания. Как же сложны человеческие чувства… — Ну что, Портос, вы хотели попрощаться? Давайте прощаться и поехали. Нам нужно прибыть к кардиналу, наш отпуск подходит к концу, — д’Артаньян, казавшийся теперь задумчивым, отошёл к окну, сменив тем самым Арамиса, но Портос не двинулся с места. Он помрачнел и был молчалив, что показывало в нём большие душевные метания. — Д’Артаньян… Кардинал… Что произошло после того?.. В общем, как вы оказались… Мы в Блуа? — желая как-то отвлечь друзей, Олив судорожно заговорила о тревожащей её теме, и, неплохо разгадав друга, оживила в нём негодования по поводу служения Мазарини. — Что произошло, спрашиваете? А вот что! Мы были побеждены этими двумя умельцами. Чёрт возьми, единственными людьми, которые могли нам помешать! — Но при Бофоре, кажется, ещё были люди… — заметила она вкрадчиво. — Что нам эта группа, да что там целый полк, когда они вдвоём стоят армии! Впрочем, вы прекрасно смогли вывести из строя Атоса, — лейтенант усмехнулся, повернувшись на носках к ней, с улыбкой наблюдая девичью бледность при упоминании той дуэли. — Но Арамис с Рошфором не дали нам форы, пришлось уж как-то смириться с поражением и ответствовать перед Мазарини. Впрочем, тот человек, которого, помните, я задавил по дороге? Мы что-то да выручили с этой передряги. Ну а уж от Мазарини мы явились к дому, где остановился Атос. Вы были в ужасном состоянии, — на этих словах д’Артаньян вновь помрачнел. — И… Мы не смогли оставить графа наедине со своей старой привычкой… — Боже… — только и смогла произнести девушка, но мушкетёр продолжил: — Нам дали отпуск и, пока Арамис занимался Фрондой, мы были рядом с вами. А уж после… Было принято решение отправиться в родовой замок графа, на что ушло порядком времени и возни с вами. Сегодня все мы имеем честь находиться в Берри. — Берри… В Ла Фере… — Олив оглянулась, будто впервые видела эту комнату. Родовой замок отца… Именно здесь они с мамой… — А… Что… Я?.. Что вы сказали кардиналу? — Удивительно, но правду. Что вы одной ногой в могиле, — д’Артаньян хмыкнул и вновь отвернулся от неё. За окном послышалась гроза. — А теперь… Что скажете? — Олив прикрыла глаза и задумалась на мгновение, стараясь осознать всё вышесказанное. Дуэли между ними не произошло из-за неё. Тем лучше… Но к чему нужно было тащить её так далеко? Лекари в провинции вряд ли лучше парижских. — Ну, я полагаю, нам следует принять то, что шевалье к делам не вернётся. Атос вам этого теперь не позволит, да и я не хочу. Что насчёт вас, Портос? — Я?.. Ну, я думаю, что вам здесь будет лучше, чем в Париже, — будущий барон несколько неловко почесал затылок, пройдясь по комнате. Видно было, что ему не хотелось оставлять компанию Оливии, но с графом ей действительно будет лучше. — Я… Понимаю… — Олив кивнула и, хоть приключений с этими людьми ныне она лишена, всё-таки они же прощаются не навсегда. И при желании, она и так сможет к ним присоединиться, если, конечно, отец позволит. — Ну что, Портос? Нам пора. — Уже? — удивилась девушка. — Уже?! Но ведь на улице собирается ливень… — Вы боитесь какого-то дождика? Помилуйте… — Я?! Нет! — Тогда мы отправляемся, — решительно закончил д’Артаньян и направился было к выходу, покуда не был окликнут девушкой. — Разве вы не обнимете меня, господин лейтенант? Гасконец замер прямо у двери, не успев коснуться ладонью дверной ручки. Кажется, он и не дышал, пока впрочем, воспользовавшийся раскрытыми объятиями девушки Портос, занял место на краю её кровати, прижав ту к груди. Необычайно нежно, должны заметить, что для могучих объятий гиганта было редкостью. Олив довольно фыркнула, заметив чаяния д’Артаньяна, и со вздохом уткнулась в грудь великана, вдыхая запах дуба и вина, исходящий от песочного цвета широкого камзола, расшитого золотой нитью. Мужчина любил богатство во всём, и даже его дорожной одежде теперь могли позавидовать многие мелкие дворяне, которые впрочем, кроме титула, были обделены не только богатством этого человека, и силой Геркулеса, а также большим и добрым сердцем… — Моя очередь! — Ба, вы ведь не хотели. — Неправда. Вы просто не заметили моего желания. Спрятанная от созерцания комнаты широкой спиной друга, она не сразу поняла, откуда идёт голос, хоть он и принадлежал д’Артаньяну. Но ведь это он не всерьез? Чтобы они, враги в борьбе за сердце графа, сейчас сердечно прощались друг с другом, возможно ли такое? Но впрочем, когда Портос с недовольным кряхтением отстранился, за долю секунды его сменили порывистые объятия лейтенанта, от которых она могла лишь удивлённо охнуть и выпученными глазами уставиться на посмеивающегося в усы Портоса, стоящего неподалеку. Должны заметить, что, несмотря на горячность и краткость этих объятий, которые предусмотрительно обошли её больное плечо, Оливи была поражена ими не меньше новости о том, где ей доводится находиться ныне, не зная, что в этой старой битве между ними ею давно была одержана безоговорочная победа. Но в силу характера и их забавного соперничества, вслух лейтенантом она не была признана. Да и в силу гордости, никогда не будет произнесена… — Д’Арт… — пришедшая в себя, она едва ли успела ответить на эти объятия, как они тут же были разорваны, а мужчина отвернулся к другу, заговорив серьезно: — Портос, вы нас задерживаете! — Я-то?! — Вы! Нам придётся гнать коней под дождём, учтите! Пойдёмте скорее! — Ну дела… — вздохнул гигант, направившись за скрывшимся за дверью порывом ветра д’Артаньяном. — Прощайте, Оливия! — До свидания, друг мой! — с тихим, более не контролируемым смехом произнесла она и, когда оба друга покинули её, рассмеялась в голос, откинувшись на подушки. До чего же странным вышло это её прощание с ними, до того оно было и тёплым. В самом деле, кто бы мог подумать, что столь ненавидящий её д’Артаньян… Но тем временем во внутреннем дворе послышались громкие звуки железных цепей, ржание лошадей и вновь с силой возрастающий гомон слуг. Видимо, д’Артаньян был серьезно настроен ехать именно сейчас, поэтому для них открывались ворота и, судя по некоторой заминке во дворе, прежде чем послышался стук копыт, друзья прощались друг с другом. Вскоре к ней вновь явилась служанка с подносом, предлагая совершить ранний завтрак по рекомендации лекаря. В этот раз, на удивление, она была разговорчивее и даже поделилась тем, что Его Сиятельство самолично проконтролировал все приготовления, касающиеся её. Оливи же на это лишь фыркнула, полагая такую заботу излишней, и от завтрака отказалась, не имея аппетита. Правда, разбавленное вино приняла, оценив, что, даже смешанное с водой, оно отличалось отличным вкусом. Отец знал толк в этом, и во многом к несчастью… За служанкой прибыл Гримо, который стал около её прикроватной тумбочки, где был оставлен поднос на случай, если девушка проголодается, в угрожающую позу вместе с ложкой. — Что? Граф послал тебя впихнуть мне суп насильно? — Оливи хмыкнула, отметив комичность этой стойки. Но в ответ получила лишь отрицательный кивок головой. Значит, о её отказе отцу ещё не доложили, и он пришёл самолично позаботиться об этом… — Хорошо… — вдруг заговорила она, но быстро протянутую ложку не приняла, решив, что просто так давиться бульоном не станет. — Но ты расскажешь мне кое-что, — Гримо выровнялся и вновь покачал головой. — Это не касается твоего господина, успокойся. Это касается меня, — слуга на это лишь неоднозначно пожал плечами, вызвав у неё печальный вздох. Надо ж было так его вышколить, что слово клещами не вытащить… Страшно представить, на что было бы способно войско вот таких вот преданных и молчаливых воинов, если бы их стал наставлять отец… — Ты помнишь, как тебя послали ко мне проверить дыхание? Гримо удивлённо замер на мгновение и после кивнул. Волнение в нём выдавала лишь небольшая дрожь в руках, которую Оливи заметила только благодаря удерживаемому ими предмету. — Так. Хорошо… А теперь можешь мне ответить: что ты обнаружил? — Смерть, — произнёс слуга глухо, на что она побледнела. Лучше бы она не интересовалась, а он и вовсе молчал, ибо выходит, что она чудом сейчас имеет возможность говорить с ним… — Ты уверен? — Зеркало проверил. Пульс. Три раза. Не было. — А потом? — Бог! Смилостивился, — Гримо перекрестился и вновь протянул ей ложку, которую на сей раз уже она приняла дрожащими руками. Черти что выходит… — Спасибо. Я… Я поем, но пока оставь меня. Мне нужно побыть одной. Слуга понимающе кивнул и удалился. Суп теперь, конечно, в горло не лез и вовсе. Жутко ли, узнать о том, что в тот день она действительно могла их покинуть… Вот так просто. Из-за своей же гордыни, такого невыносимого пустяка… Она бы утащила с собой Атоса в могилу, подобно Раулю в книге. А ведь некогда она столь осуждала этого персонажа за себялюбие. Вышло же, что она ничем не была лучше его… Борьба с едой проходила трудно. Половину она и вовсе пролила на поднос, поскольку тело, пораженное её мыслями, отказывалось слушаться. Ещё и раздался стук в дверь, который она теперь различала: прибыл граф. Отставив пищу, она попыталась скрыть своё волнение за улыбкой и пригласила в комнату мужчину. — Я вижу, вы уже завтракали… — Атос находился в дверях, но и оттуда мог видеть ребёнка, расплекавшего еду по постели. — И мы не вовремя… — Нет, всё в порядке… Боюсь, вы видели меня и в худшем состоянии… — Быть может. Но к вам прибыл друг, — задумчиво ответил граф, на что девушка удивлённо уставилась на него, немедленно получив в ответ мягкую улыбку. Хозяин замка отступил вглубь комнаты, и на его месте возник высокий человек, которого она узнала немедленно. — Джон?.. — перед ней стоял брат, и по совместительству худший враг её друзей — Мордаунт.