В туманной мгле

      За ней никто не гнался: все прочие вопросы вытеснила радость воссоединения семьи. Но Кэллия выбегала из чужого дома, будто спасалась от пожара. Все её чувства пребывали в смятении. С тех пор, как Алверик дал ей огонёк, Кэллия привыкла считать себя неуязвимой. Теперь же он подвёл её дважды. Воспоминание о мгновении, когда силы вдруг покинули её, пугало. Но куда страшнее оказалось осознание, что на неё подействовали чары.       «А вдруг дело именно в этом доме?» — мелькнула мысль, но быстро забылась.       Когда Кэллия появилась у окна в своей спальне, сердце всё ещё билось слишком громко и часто. В Амирисе сгущались сумерки, зажигались огни. Она вернулась домой после долгого дня, но на самом деле прошло куда больше времени. Тяжело приходило осознание, что прошёл месяц и наступила календарная осень. Кэллия, задёрнув тяжёлые шторы, упала на покрывало, но даже усталость не смогла вытеснить беспокойные мысли.       Появление в Тэринии не разубедило её, что дорога туда теперь закрыта. Кэллия просто чувствовала себя не в праве возвращаться на укрытые тенью земли. Даже если ситуация с принцессой прояснится и разрешится наилучшим образом. Случившееся с Нарой одновременно тревожило и злило её. Она не понимала ни причин, ни итогов.       Как получилось, что она вернулась в тот же дом, на крышу которого приземлилась передохнуть? Со статуей, изменившей свой размер, напавшей на них и телепортировавшей. Почему она трусливо сбежала? Ведь чародейка Белисия могла бы рассказать о статуях у фонтана, как поведала она о многом другом.       Испугалась едва знакомого лица? Карн, оказавшийся сыном Белисии, хотел с ней поговорить. Он знал лишь то, что она собиралась поглядеть на призрачную усадьбу, а потом увидел со своей матерью, которую не видел… Сколько же? Его маленькая сестрёнка, похоже, и вовсе не узнала мать, так что года три, не меньше. Он не мог знать, что она похитила принцессу, ведь так? «Он мог видеть то, что видела статуя», — возразила сама себе Кэллия.       Тогда она тем более упустила возможность узнать, почему оживший камень телепортировал их. Мелькнула мысль, что дом таким образом позвал свою хозяйку. Но Кэллия погнала прочь такую глупость. Белисию показал ей Калестей!       «Калестей привёл меня к Белисии не просто потому, что обнаружил застрявшую непонятно где чародейку! Наверняка он быстро нашёл дом, а дальше…»       Но что, если кто-то воспользовался обличием Калестея, а она не смогла распознать подмену? — Калестарис Звездочёт, ты не спишь? — спросила она.       «Я вообще-то занят, — ответил он. — А ты отдыхай. Послезавтра поговорим».       Такой ответ Кэллию совсем не устроил. «Послезавтра» Калестея в её понимании не наступало никогда. Её злило, что она сначала не могла расспросить королеву, а теперь — разговорить Калестея. Да ещё этот мелкий кивирис снова бежал от неё, как будто она может причинить какой-то вред.       — Ты ведь знал о Белисии? — не сдавалась она. — А о статуе?       «Поговори об этом с отцом!»       — При чём здесь он? — негодовала она. — Или ты о своём? Калестей больше не отвечал. Но всё же польза в обращении была: она поняла, что подозрения напрасны.       «Почему я такая жалкая?» — уткнувшись лицом в подушку, думала она.       Проснулась она на рассвете, но долго лежала, тупо глядя в потолок. Вчера, безусловно, закончился очередной этап её жизни. Но перемены, которых она так боялась, ещё не наступили. На какое-то мгновение она подумала, что преувеличивает масштаб проблемы, но потом вспоминала, что натворила.       Чуть позже она зашла в мастерскую и, кинув взгляд на сложенных в коробку бисерных рыб и птиц, подумала, что ей повезло не задержаться на годы. И хорошо, что она прибралась перед уходом! Впрочем, отсутствие пыли объяснялось и новым обитателем — ползущему по стеклу лимонно-жёлтому чистильщику в виде улитки.       Подойдя к окну, она убедилась, что никаких надписей-подсказок на чистильщике нет. Зато заметила на подоконнике пошедший волнами конверт. Но, вопреки предположению, в конверте оказалась красочная открытка с весенними цветами. В ней причудливо-декоративным, но очень разборчивым почерком её приглашали на свадьбу. Кэллия застыла, будто громом поражённая. Она вспомнила, что Тиала говорила о скорой свадьбе Ганелавеуса и Тевилин, но не думала, что её захотят там видеть. А теперь… какой сегодня день? Осталось ли ещё время?       «Если осталось», — пробормотала Кэллия и тут заметила на пустынной улице Алверика.       «С возвращением!» — поприветствовал он, встретившись с ней взглядом.       — Будешь осуждать? — спросила она совсем тихо, вынуждая его тем самым читать по губам.       «Я рад, что с тобой всё в порядке, — ответил Алверик безмолвно. — Но хотя проклятие пока тебя не тронуло, оно витает рядом…»       Кэллия хотела узнать и о проклятии, и о том, что случилось в Тэринии и остальном мире за то время, которое она пропустила. И какой сегодня день.       — Я хотела спросить… Крылья тебя когда-нибудь подводили?       «Не больше, чем руки или ноги».       — Но это же совсем другое! — всплеснула руками она. — Разве это не договорённость с «огнём»?!       «Огонь» стал твоей частью. Может, ты и считаешь, что он сделал тебя другим человеком, но я этого не вижу».       — Я совсем не изменилась?       Стало очень обидно, что все эти годы прошли впустую. Но… это правда! А ведь Кэллии казалось, что она очень изменилась со времени смерти матери. Что она перестала играть в самостоятельность и стала ответственной, взрослой… Научилась быть спокойнее. Да, оставались вещи, которые не проходили с годами, но осознание оказалось болезненным: со стороны выходило, что все её усилия не видны.       «Тебя подвели крылья? — продолжил он. — Возможно, ты сама сомневалась, что поступаешь правильно, и это отразилось на состоянии организма».       Кэллия отошла от окна и села за стол, положив голову на руки. Это походило на правду, но когда Кэллия смогла спокойно её принять и отодвинула шторы, Страж уже исчез, а во дворе играли дети.       — Алверик! — позвала она и даже смогла различить колебания золотых Нитей вокруг. Она попробовала коснуться их, и ей это удалось. Жёсткие, словно проволока, и даже прохладные, будто металл. Вот только резкая боль не дала порадоваться достижению. Какая-то доля секунды, и вновь виден лишь тот свет, что несут солнечные лучи.       Но Нити обожгли её! Или порезали? Указательный и средний пальцы покраснели, и Кэллия бросилась на кухню, подставляя их под холодную струю. Но жжение только нарастало.       «Кэллия, что случилась?» — спросил Алверик, так как, позвав его, она больше ничего не произнесла. Вода слегка искажала видимое, но на последних фалангах пальцев отпечаталась золотая черта, будто часть Нити так и осталась на её руке. И это очень напоминало маленький кусок паутинных татуировок Стражей.       — Алверик, — вновь тихо обратилась к нему Кэллия. — Почему золотые Нити меня обожгли?       «Погоди! — удивился он. — Ты чувствуешь боль?»       — Да! — воскликнула она. — А не должна? И что, это огонь неправильный или я?!       «Не ставь вопрос таким образом!»       — А каким образом его ставить?       «Нет ничего необычного, что твой огонь отличается от моего. Но не стоит приписывать ему свойства отдельной враждебной сущности».       — Откуда тебе знать, что было на уме у Луффелло, когда он вручил огонёк твоему брату?       «Так вот оно что! — рассмеялся он. — Я уверен, что в его действиях не было злого умысла».       — Как ты можешь быть в этом уверен?       «Время, Кэллия, оно всё расставило по своим местам».       — А если для него ничего не значит это наше время?       «Расскажи мне о своих подозрениях», — после короткого молчания мягко попросил он.

***

      День выдался тёплым и солнечным, но по-осеннему свежим. Ветер шелестел редкой жёлтой листвой. Отец, весь серый, разве что из-под куртки выглядывал тёмно-зелёный воротник, сидел на крыльце и вязал красный носок. Заметив Кэллию, он поднял голову и улыбнулся, отложив работу. А она, быстрым шагом приблизившись, опережая его, тут же спросила:       — Тебя приглашали на свадьбу?       — Да, — ответил Бризарис, и улыбка его померкла. — Получил вчера приглашение.       — Только вчера? — удивилась Кэллия. — Мой конверт явно лежал дольше…       — Мне могли прислать приглашение и завтра, но похоже, что действительно ждут. — Его губы на миг тронула невесёлая улыбка. — Завтра, — ответил он на невысказанный вопрос. — И раз ты уже вернулась, придётся идти! Надо проверить, не съела ли ещё мои чёрные мантии мегамоль…       — По-твоему, это забавно? — Кэллия рассердилась его попытке отшутиться, она боялась встречи с бывшими родственниками.       Он пожал плечами, будто его ничуть не беспокоило отношение окружающих. Или просто не чувствовал вины.       — Думаешь, они будут рады? — нахмурилась Кэллия.       — Конечно, они будут тебе рады, — заверил её отец. — Хотя и придётся выслушать их мнение по поводу похищения принцессы…       — А ты что на это скажешь?       — Не сомневаюсь, что у тебя были веские причины.       — И всё? — разочаровалась Кэллия. — Меня королева убить пыталась, знаешь ли…       — Я знал, что она чернокнижница. Но неужели ремесло повредило её разум?       — После того, что случилось с её дочерью, это не удивительно! — зачем-то решила оправдать Альдеру Кэллия.       — А что с ней произошло? — на этот раз он не улыбался.       — Я не знаю, она так и не сказала… — Кэллия наконец села рядом. — Мне казалось, что она мертва, но королева утверждала, что она жива… Я не знаю!       Бризарис кивнул, промолчав.       — Меня нашёл Калестей… — продолжила Кэллия. — Ей помогли? Ты знаешь?       — Нет, не знаю, — ответил он. — Но, в любом случае, в ближайшие годы она будет жива и здорова.       — Спасибо, — фыркнула Кэллия такому утешению. — Надеюсь, сбудется.       — Было бы, чему сбываться… Тебе стоит подготовиться к завтрашнему дню.       Уже завтра! Кэллия вздрогнула и поняла, что она вполне могла бы пропустить это событие. Она приготовилась к такому варианту, но не к тому, что у нее вовсе не останется времени.       — А что мы им подарим? — испуганно прошептала она.       — Да зачем тебе я? — отмахнулся отец. — У тебя наверняка остались какие-нибудь птички или цветочки из бисера.       — Я раньше каждый год такое дарила на весенний праздник, всем уже надоело!       — Мне не надоело, — заметил он. — А они могли и отдохнуть за пять лет. Кэллия вздохнула, но, отвернувшись, улыбнулась. А потом сообразила.       — Ты собираешься подарить им носки?       — Тапочки, — поправил дочь Бризарис. — Подошвы я уже вырезал.       — Может, я их украшу? — предложила она. — Не птичками… Листочками, например?       — Если хочешь, — Бризарис улыбнулся.       Кэллия вспомнила, что у неё всё ещё лежат без дела золотые дубовые листочки, которые она купила на ярмарке у хрантийского ювелира. После она очень переживала, что отдала за них почти все имевшиеся тогда деньги, но применить так и не сможет. Но уместно ли украшать тапочки золотом?       — Лучше сделай из них серьги, — посоветовал отец, когда Кэллия поделилась с ним своими сомнениями. — У тебя ведь есть заготовки?       Она кивнула. Сфинксы часто покупали у неё серьги, так что застёжки она у себя найти могла. Но золотые и серебряные изделия брали в других.       — Тогда лучше обратиться к ювелиру, — пробормотала Кэллия. — Я совсем не готова… Бризарис вздохнул и, отложив вязание, пригласил дочь в дом.       — Тенриши, у меня есть деньги? — спросил Бризарис с порога. Сфинкс, кинув на карна удивлённый взгляд, спрыгнул с полки, перекинувшись из кошачьей формы в человеческую.       — К-конечно, — ответил он, в растерянности поглядывая на Кэллию. — Мы с Веоной ведь не за еду вам служим.       — Мне? — пришла очередь изумляться Бризарису. — Я думал, вы исполняете капризы королевского двора…       — Вот видите! Нам приходится изощряться, чтобы всем угодить! Кэллия улыбнулась.       — Мне посочувствовать вашему тяжкому труду? — продолжил Бризарис. — Ива, сколько примерно тебе нужно?

***

      Выбирая украшения, Кэллия придерживалась первоначальной задумки: это должны быть листья. Вот только от серёг она отказалась почти сразу. Кулоны она по какой-то причине даже не стала рассматривать. А вот браслеты выбирала долго. В конце концов, она осталась довольна парными украшениями. Даже если их не будут носить, они казались вполне достойным подарком.       Отца не оказалось ни на крыльце, ни в доме. Погода, проредившая листву в Амирисе ещё летом, куда менее жестоко обошлась с розами, но Кэллия, поднявшись в небо, всё же увидела его бегущим по лесной тропинке. Тот снял куртку, зато за спиной висела бурая кожаная сумка.       Приземлившись перед отцом, она вынудила его остановиться и перевести дыхание.       — Как тебе? — спросила Кэллия, вынимая браслеты из шёлкового изумрудного мешочка.       Переплетение золота и серебра напоминало ей вьющиеся вокруг ветви лианы. Отец прищурился, пытаясь рассмотреть получше.       — А где же листья? — не мог не спросить он.       — Мне такой больше понравился! — заявила Кэллия.       Не получив явного одобрения, она слегка огорчилась.       — Сегодня я получил ещё одно письмо, — сообщил Бризарис. — Эвлериус очень просил прийти до обеда. Так что нужно всё успеть до заката.       — Там что-то случилось? — тут же забеспокоилась она, тут же перестав дуться.       — Он не написал, что именно произошло, — он покачал головой. — Но вроде не в самом городе…       Несмотря на то, что сообщение оставалось туманным, Кэллия воспрянула духом.       То, что Кралларейве общаются с её отцом, девушку очень радовало. Ему оставили жизнь и свободу. Однако больше не могло существовать между ними ни дружбы, ни доверия. А раз Эвлериус решил воспользоваться случаем и обратиться к Бризарису, значит, вопрос перевешивал в его глазах оскорбление их семьи. Но сама Кэллия на их месте скорее всего даже смотреть бы на него не смогла. Она хорошо помнила растерянность на лице Риллины. Должно быть, для старшей богини узнать, что какая-то часть воспоминаний — наведённые образы, катастрофа не меньшая, чем самоубийство дочери…       Если бы боль утраты не шла вместе с разочарованием, ощущалась бы она легче? Или скорбь по младшей богине Лимирисе затмила обида? А сколько найдётся тех, кто на самом деле дорожил её матерью? Особенно когда пришло осознание, что Лимириса оказалась никем для этой семьи. Отзывались о ней тепло, но это ведь при Кэллии, её дочери.       — Всё будет в порядке, — сказал Бризарис, заметив её понурый вид.       Перед глазами Кэллии возникли образы, которые показала ей Риллина. Она сморгнула слёзы.       — Я с тобой! — тут же заявила Кэллия, подумав, что лучше прицепиться хвостиком, чем почувствовать одиночество посреди толпы.       — Хорошо, — одобрил Бризарис. — Возможно, твоя помощь не будет лишней.       Найдя в себе силы, она тихо спросила:       — Кем она была? — и, видя его непонимание, решилась озвучить то, о чём страшилась даже думать. — Каким чудовищем?       Бризарис опешил. Негодование смешалась с виной, порождённой недомолвками. Взяв себя в руки, он ответил:       — Никаким, — и, видя в глазах дочери недоверие, добавил: — Я просто её придумал.       Повисло молчание.       Слова отца не принесли успокоения. Кэллия поняла нежелание матери делиться своими страхами, а что было правдой, не имело особого значения. Что она осознала своими настоящими первыми воспоминаниями? Серебристые тени в бушующих волнах. Щупальца тумана, ломающие мачты и борта. Крики гибнущих в пучине людей.       Собравшись с силами и мыслями, Кэллия воскликнула:       — А она считала себя тем чудовищем!       На лице Бризариса отразился ужас. Он откинулся на стену, сполз по ней на землю и схватился за голову.       — Я не и представить не мог, — Кэллия едва могла разобрать его сдавленный шёпот. — Почему она не сказала? Почему я не догадался?       Она вдруг увидела его слёзы. Растерявшись, Кэллия попятилась назад и кинулась в лес. Пусть снизу листва на деревьях не казалась гуще, чем виделась с высоты, но оставалась куда красочней, чем её остатки в городе. Кэллия остановилась у тонкого молодого деревца с красными листьями и, обернувшись, увидела Эя.       — Ты подслушивал? — спросила она азэна.       — Я не хотел, — тихо ответил он. — Вам стоило зайти в дом…       — Да какая разница теперь! — закричала она, пнув опавшие листья, и уже более спокойно спросила: — Ты что-то хотел сказать?       — Я… — Эй растерялся. То, что он услышал о Лимирисе, не укладывалось у него в голове. — Я не знаю…       — Просто живи, — буркнула Кэллия. — Тебе, как и мне, повезло не столкнуться с подменой воспоминаний!       — Правда? — в его вопросе слышалась надежда, вот только подарить уверенность Кэллия не могла даже себе.       — Да откуда я знаю?! — выкрикнула она в отчаянии.       — Прости, — подавив желание отступить назад, он спросил: — Тебе нужна моя помощь?       Кэллия слегка растерялась, но всё же решила взять с него обещание:       — Не рассказывай никому!       — Я и не собирался! — возмутился Эй. — Это не так важно, кем она была! Поющая Волнам вывела меня из того жуткого Облачного города, за что я ей безмерно благодарен.       В смешанных чувствах Кэллия не смогла вымолвить ни слова и просто кивнула, после чего медленно пошла вперёд. Эй не стал больше ни о чём спрашивать, он и сам хотел побыть в одиночестве и всё обдумать.       Когда она вернулась в особняк, солнце уже клонилось к западным горам, но покраснеть ещё не успело. Но отца дома не оказалось. Ни Веона, ни Тенриши ничего не знали. Лишь предположили, что он отправился на пробежку, или же просто бродит по лесу или файскому городу. Кэллия поняла, что они даже не видели, когда он ушёл.       Вдруг краски перед глазами Кэллии померкли, и возникла совсем другая картина: брусчатка, низко стелющийся туман и пенные брызги фонтана. Над облаками возвышались серые прямоугольники домов и белый дворец, закрывающий вид на море. Она не могла не узнать Облачный город.       Кэллия оказалась посреди пустой площади и подошла к большому фонтану, в который маги и Хранители когда-то опускали белые камни. Удивительно, но они всё ещё были там — лежали на дне, излучая слабое серебристое сияние.       В её видении отец остановился у белой стены восьмигранной башни без окон и дверей, незнакомой, в отличие от всего остального. Она словно соткалась из тумана прямо перед ним на краю площади.       Подойдя к этому странному маяку и встав так же, как отец в видении, она увидела, как из белой стены почти на уровне головы проступил рельеф. Он изменил свою структуру, превратившись в зеркальную маску.       У Кэллии не возникло вопросов. Она протянула руку и осторожно коснулась ледяного металла. Зеркальная поверхность запотела, а затем маска вдвинулась в утратившую материальность стену. Появившийся перед ней проём вёл в темноту, но стоило пересечь черту, как глаза стали различать тонкие серебристые ступени, идущие по спирали вдоль стены, и барельефы на ней. Над полом выступало морское дно, но чем выше, тем более близкие к поверхности обитатели изображались.       В центре зала находился узкий цилиндр высотой по пояс Кэллии, над которым сияли синие огни, многократно отражаясь в золоте и серебре знакомых ювелирных изделий. Она немного удивилась, увидев среди всех этих драгоценностей маленького осьминога, которого она когда-то сплела своими руками.       Бризарис стоял перед постаментом спиной ко входу, не повернув головы, когда Кэллия встала рядом. Будь его глаза закрыты, она бы заподозрила, что он уснул стоя. Но взгляд отца утонул в отблесках синих огней на серебряных украшениях.       «Ты всё равно была настоящей, я знаю», — думала она, закрыв глаза. Кэллия не забыла, что им пора отправляться в Азенор, но не собиралась торопить его. Она сама блуждала в воспоминаниях и уже неосуществимых грёзах. Они долго молчали, и потому голос отца раздался неожиданно.       — Знаешь, в тот вечер я не был опечален, — признался он, встретившись с дочерью взглядом. — Я был уязвлён… Когда скорбели о ней, я не чувствовал ничего, кроме гнева.       Для Кэллии его слова не стали откровением, и она сумела взять себя в руки. И всё же это оказалось больно.       — А теперь скорбишь? — холодно спросила она.       — Теперь я, по крайней мере, могу понять, что ею двигало… — не поворачивая головы, признался он.       — Я бы хотела вернуться в тот день и провести его с ней…       — Со знаниями сегодняшнего дня? — тихо спросил отец.       — Да, — прошептала Кэллия. — Ведь тогда я не смогла ни о чём догадаться. А почему ты не рассказал ей обо всём? Она ведь любила тебя и смогла бы принять правду.       — Я до сих пор считаю, что было бы лучше, если бы она не догадалась, — вздохнул он. — Тогда она не чувствовала бы одиночество, когда…       Кэллия не могла это больше слушать. Разозлившись, она поспешила к глухой стене, на которой должен был появиться выход.       — Нам пора! — бросила она резче, чем собиралась.