Повесь на шею мне ярлык

Кровь постепенно набегает с содранной кожи и ручейками струится между пальцев. Я сижу и тупо пялюсь на свою ноющую рану то сжимая, то разжимая кулак. Айзава-сэнсей на фоне что-то апатично втирает. Вообще, не следовало так делать, только крови прибавилось, теперь на ладони явно ощущалось липкое пятно. Морщусь и мельком кидаю взгляд в сторону фонаря. Делает вид, что ему нереально интересна тема классного часа. Ублюдок. Расстегиваю пуговицы на манжете и вытягиваю рукав моей новехонькой белоснежной рубашки. Жалко, зараза, а что делать? Надо же прекратить кровотечение, а то еще помру со скуки. – Инструктаж окончен, все понятно? – краем уха ловлю голос Айзавы. – У меня есть вопрос! – вскрикивает какая-то пискля, возможно даже та самая пуделиная сучка, но мне лень оборачиваться. – А если... – Задашь тому, кто захочет ответить, – прерывает Айзава и подпирает журналом сонную голову. Черт, да мы с ним точно поладим. Наш сэнсей в развалку шагает до двери и выходит. Почти по-английски, разве что дверь не прикрывает за собой. При этом во всех его движениях столько усталости, что кажется, ему иногда даже дышать больно. Класс переглянулся, видимо им показалось странным, что Айзава ушел ни с того ни с сего, и спустя секундную заминку хаотично задвигался. Все повскакивали с мест, поднялся гомон. Я решил побыть в стаде, знаете, иногда хочется ненадолго побыть в шкуре тупого барана, и тоже поднялся с места, пряча кровавый кулак в рукав пиджака. Вдруг лохматая голова Айзавы снова возникла в проеме. – Долго ждать? Чешите за мной на стадион. – Но у нас нет формы, да и потом, сдавать нормативы в первый же день это... – запричитала возмущенная Урарака и многие покивали ее словам. Ага, ясно. Ну да мне все понятно. Айзава шагнул через порог и прилип к стенке, вытащил из кармана олимпийки-гоповки ключи и поводил ими медленно туда сюда. На брелочном кольце забавно болталась золотая пучеглазо-красноглазая рыбка. Я невольно сравнил ее с Айзавой и ухмыльнулся. На многих его жест подействовал почти гипнотически. – Кто выйдет после меня, запру в классе. Масса, которая активно качала головой в такт брелку, ринулась к выходу, взвизгивая, толкаясь и обступая друг другу пятки. Немногие, кто проглядел или оказался устойчив к такому виду манипуляций, переглянулись и вышли спокойно следом. Идите, идите. Да, и ты Кацуки Бакуго, ступай, а я не тороплюсь. Выныриваю из класса последним и Айзава хлопает дверью за моей спиной так, что легкий ветерок долетает до затылка. – Классный брелок, сэнсей! Вам нравятся рыбки? Расстягиваю губы в улыбке и произношу как можно восторженней. Вообще подхалимство – не лучший способ, ну а с другой стороны, как? Нужно же сделать первый шаг, чтобы отладить контакты, так сказать. Точно, сигареты. – Вот, вы просили, – достаю пачку из кармана и протягиваю Айзаве. – Мгх, – только и слышится кряхтенье, и как ключ ловко вертится в замке. – Так откуда рыбка? Не унимаюсь, хоть сэнсей явно не настроен на беседу. Мне кажется, он впрочем-то никогда ни на что не бывает настроен. У меня забирают пачку и одним движением узких зрачков показывают, чтобы я катился колобком вслед за классом. – Не скажите, да? Это что, секрет? Иду в ногу с Айзавой, хоть это и не так просто как кажется, и вижу, как у него дергается правая бровь. Мне нафиг невперлось знать откуда у него эта рыбешка, я бы тысячу раз смог все разузнать, стоит только залезть в его голову. Но я намеренно игнорирую его мысли. Сейчас важен сам процесс, а не его результат. – Мне ее подарили, а теперь исчезни куда-нибудь, зеленый. Зеленый, зеленый, вот заладили! Ладно, ладно, я не обижаюсь. «Вылитый засранец Тошинори. И вовсе это рыбина на меня не похожа. Зачем я вообще ее храню? Пора бы давно выкинуть. Да. Пора бы». Все-таки слышу его мысли. Чисто случайно, правда. Все от того, что течение их переменилось: из вязкого и аморфного стало таким... эм, энергичным, что ли? – Ну, наверное, этот человек вас очень хорошо знал и обладал своеобразным чувством юмора, – бросаю так, между прочим, а сам уже бегу трусцой к классу. Айзава вскидывает на меня взгляд, который выражает что-то кроме заебанности жизнью, но увы я его не совсем понимаю. Слишком уж красные и мутные у него белки, да и я физиогномик никудышный сам по себе. «Выкину» Смешной. А сам крепче сжимает рыбеху в кулаке. Я нагнал остальных и поплелся в конце нестройной колонны. Перевязанную голову высокого Ииды хорошо видать, но подходить к нему не хотелось. Ведь где-то рядом должны крутиться Тсую и Очако, которая наверняка затаила на меня обиду. Да и потом, устал я от них. Я не вникал куда мы движемся, просто продолжал идти по инерции. Провожать нас должен Айзава, но он тоже плетется в конце, с таким видом, словно мы сами его на стадион тащим нормативы сдавать. Обстановка постепенно менялась, мы совершили пару поворотов, предприняли спуск по лестнице, и каким-то чудом покинули бесконечный коридор, очутились в большом спортивном зале. Колонна остановилась и расползлась, я тоже остановился. Спустя минуту вошел Айзава. Тихо звякнули ключи, и сутулый силуэт сэнсея провалился в дырку дверного проема. Из пыльной и темной каморки он ногой выпинал две большие коробки, друг за другом. На одной стояла, расщиперевщись, пометка М, на другой, более аккуратно – Ж. – Переоденетесь и дуйте на стадион, – пробубнил наш сэнсей, продолжая тревожить пыль в каморке. Никто не спешил двинуться к коробкам. Я оглянулся. Лица окружающих подкисли от брезгливого омерзения и превратились в рожи. Что они не знают пословицы дареному коню в зубы не смотрят? Хватаю обе коробки и поворачиваюсь к классу: – Так значит. Мальчики – налево, девочки – направо. Передаю нашу коробку показавшемуся Ииде, а девчачью всовываю Тсую. – Нам что передеваться в это? Ох, этот визгливый голосок! Аж зубы зудят. Пуделиная девица пронырливо сунулась длинной моськой в коробку и вытащила женский спортивный комбинезон, весьма неплохого качества, возможно, совсем и не тронутый до нас. Она демонстративно помахала им, как флагом над головой, и оскалилась, ожидая поддержки от окружения. Еще пару девчонок покривились и отошли от коробки. Урарака стояла понурая и не глядела на меня. Точно обиделась. – Да мне плевать, – пожимаю плечами и ухожу в сторону переодевалок. Остальные подтягиваются, скрепя сердце и зубы. Не знаю как, но нам удается собраться на стадионе. Мы обступаем Айзаву со всех сторон, и чем-то наш узкий кружок напоминает замшелую секту. Айзава оказывается в центре нашего хоровода, держит на синем планшеке листы с нормативами и настраивает таймер в телефоне, почти не шевелится. Ждем, когда он закончит, потому что ничего кроме и не остается. – Размялись? – ожил Айзава. Многие оторопело переглянулись. – Отлично, тогда приступим, – Айзава опустил мобильник в карман и развернул к нам планшет. – Вот, те двенадцать дисциплин, которые каждый из вас сдавал в конце года в школе. Все покивали головами, как умные. Один я вцепился глазами в листок. Так, что тут: 1. Бег 60м, 600м 2. Прыжки в длину с разбега 3. Прыжки в длину с места 4. Прыжки на скакалке 5. Метание мяча. Не успел я проглядеть весь список, как Айзава уже отвернул планшет, чуть ли не задев картонкой по моему носу, совсем не длинному, между прочим. – Но в школе вам запрещалось пользоваться способностями при сдаче, и вы, как лохи, потели вместе со всеми, – констатировал Айзава, и жутковатая ухмылка поползла по его лицу. Я сразу вздрогнул, тут и мысли не читай, понятно, что сейчас он: – Но ЮЭй, это вам не обычная шарашкина контора. Пользуйтесь силами, как вам захочется, я не буду ограничивать. Покажите все, на что вы способны! Школьники взъерепенились. Даже пуделиная морда, которая минуту назад не желала и пальчиком докоснуться до формы, забила в ладоши, задорно подпрыгивая на месте. Вот же шавка и есть шавка. Я даже не почувствовал восторга. Я-то слышу маленько наперед... – Тот, кто провалится по всем параметрам и ни разу не будет первым, вылетит из ЮЭй без права на пересдачу и, конечно, вашу странную аппеляцию, которую вы все так любите, – слова сэнсея пролетели по воздуху и каждого тюкнули в самое темечко. Один только я, да и Айзава, стояли и ухмылялись. Он, от наслаждения, а я, какой-то бледной, омертвелой улыбкой, от отчаяния. Все-таки все учителя, как ни глянь, гребанные педофилы. Им просто до смерти нравиться затрахивать учеников непосильной работой. – Но разве так можно, мы же не готовились! – вскрикнула Урарака. Пухлое лицо ее от страха, будто осунулось и мелко-мелко подрагивало. – Ты злодеям то же самое скажешь? – хищно гаркнул Айзава, даже не кашлянув перед этим. – Когда на тебя набросятся, ты что, будешь визжать, что не прочитала на сегодня параграф или прогуляла урок по самообороне? Мы здесь не в игрушки собрались играть, хотя... Тут Айзава оборвал фразу и зыркнул на меня. Весь класс проследил за его зрачками, и вот, на меня уставилось с два десятка растерянных глаз. Они хлопали ресницами, и я словно слышал шуршание их век. Голова наполнилась гулом, стало очень неприятно. Ясно. Мстит мне, черт лохматый. Я держу натиски чужого концентрированного и крепкого, как столетний бренди, внимания, стараясь не впасть в кому, а перед глазами во всю отплясывают буги-вуги фиолетово-черные искорки. Айзава перестает мучить, видимо видит, что меня колотит, как в припадке, и я еле держу колени прямыми, отводит взгляд. – Все быстро! На шестьдесят метров! Перепуганный класс катится к дорожке, перешептываясь и переругиваясь. Плетусь следом, успевая поразмышлять о не завидной судьбе своей. Выдворение из академии в первый же день, да? Мелькают строчки из списка. Бег? Не зачет, Иида, со своими моторами в икрах явно закроет все беговые. Прыжки? Тсую лягушка, всяко прыгнет лучше. Метание? Урарака вроде левитацией, или гравитацией управляет, не? Становлюсь в конец колонны и озираюсь, привстав на носки. Раз, два, три... Я – восемнадцатый по счету. Каковы шансы? А еще и этот Бакуго чокнутый, и Фонарь, что-нибудь этакое покажут. Что могу я? Дохлая сопля, с огромной силой, которую даже не ощущаю. Сейчас, если откинуть способность телепата, я – совершенно обычный. Беспричудный. Пустой. Да меня же растопчут и растолкут в порошок косточки! Пау! выстреливает воздух из духового ружья, и первый срывается с места. Вижу, только как дымиться резиновое покрытие дорожки. – Тенья, три секунды! Следующий! Пау! Пау! Пау! Пушка стреляла и стреляла, сотрясая небо своими воплями. Незаметно, но я подкрался к краю белой полосы. Чужой спины больше не было. Впереди бесконечной линией стилилась мягкая дорожка. Сердце застучало в горле, ладони вспотели. Переношу вес на правую ногу, чувствуя, как колено ходит ходуном. Пау! Выстрел словно бьет мне в спину, подскакиваю, и рву вперед грудью, гребу руками воздух, как утопающий. Мышцы деревенеют на полпути, а под ребром что-то лопается и разливается, во рту вязко и солено. Но кажется, будто время застыло. Настолько сильно молотят ноги, что встрянь я, как штырь сейчас, согнуло бы хребтину поперек отдачей. Несусь мимо Айзавы и начинаю тормозить. Кроссовки скулят, трутся об покрытие, коленки звенят от напряжения. Кое-как, спустя десяток метров, удается успокоить тело. – Мидория, десять секунд! Последний! Десять секунд. Десять! Это, получается, шесть метров в секунду, это сколько же?.. Мозги, считайте, пожалуйста. Это же двадцать с копейками километров в час! Ну, не так много, вообще-то. Подползаю к Айзаве, на большее не хватает силы, чтобы узнать свое место в "топе". – Айзава-сэнсей, на каком я месте? – хриплю, отплевывая вязкие слюни-сопли. – Я же сказал уже, – лениво отмахивается Айзава. Не понимаю, о чем он. – Простите, я, наверно, не услышал? – Последний ты, зеленый, – сказал и ухмыльнулся так, что у меня закололо в позвоночнике.

***

Когда же это все кончится? Насмотрелся до тошноты, как другие из кожи вон выпрыгивают, борясь за лучший результат, при этом особо и не напрягаясь. Достаточно щелчка пальцев, и вот уже Урарака делает килограммовый мяч невесомым. Она грациозно взмахивает гибкой ручкой и запускает снаряд в свободный полет. На счетчике Айзавы светится ебанная восьмерка вперевертку. Урарака радостно подпрыгивает, грудь Урараки подпрыгивает вместе с ней, и, кажется, тоже радуется успеху хозяйки. А я стою. Шея – вся в мыле, в иссохшей глотке барабанит сердце, дыхание царапает небо. Все что могло отказать, давно отказалось от меня. Ни рук, ни ног, ни пресса, ничего не чувствую. – Вот зараза! – пенится Бакуго. Конечно, его лучший результат в метании, только что побила какая-то Урарака. Я бы тоже пенился. Вот только у взрывной истерички уже три лучших результата, а у меня – ни одного. Из дисциплин остался только наклон вперед и проверка гибкости, и чую, что и там я буду скрести днище. Бесконечность, да? Блять, а я ведь и правда надеялся на метание. – Мидория! – кличет Айзава, и я вынужден тащиться к нему. Иида провожает странным взглядом. Это очкастое чудо подходило ко мне трижды, каждый раз вытверживая, как мантру, слова: "Мидория-сан, прошу меня простить за излишнее любопытство, но, могу ли я дерзнуть, и задать вам вопрос?" Он ни разу не дождался моего ответа, иначе бы я послал своего друга бить рекорды в беге к черту на куличики. Только сейчас допер, что фразы эти пустоцветы, формальности вежливой речи, но не обилие этих сорняков бесило, бесило: "Почему вы не пользуетесь силой? Я так хочу увидеть вашу способность в действии!" Представь, Иида, я тоже хочу. Протискиваюсь сквозь толпу к Айзаве. Тот без предупреждения кидает мне мячик. Ловлю. Хорошо, что не лицом. – Мидория, у тебя ни одного лучшего результата, – Айзава шуршит бумагами на планшете, класс тихонько гыкает. Бакуго рычит в голос: – Герой номер один! Становится мерзко. Сейчас бы надеть наушники и затянуть голову капюшоном, чтобы только нос торчал. Я уставился на мяч. Как раз правая рука у меня потрепанна, на костяшках засохли корки. Сжал черный снаряд, и раны мои боевые засаднили, открылись. Теплая кровь вновь заскользила меж пальцев. Я не заметил, как уронил голову и сгорбил спину, пока Айзава не гаркнул, заставив распрямиться: – Если сейчас не кинешь лучше Урараки, вылетишь из класса. – Но, сэнсей! Ее мяч, наверняка, уже крутится по орбите! – выкрикиваю и слышу, как голос дрожит. – А меня не канает, – плюет Айзава на мольбу в моем голосе, на дрожь в глазах и измученных мышцах, ухмыляется. Достает мобильник и широким взмахом руки, словно давал пощечину воздуху, указывает мне на место. Я иду. Но растянуть путь в десять шагов до въедливой белой полоски почти невозможно. – Готов? Киваю и задираю руку над головой. Алая капля падает на песок рядом. Кисть задушенно трепыхается. – Давай! Крик подстегивает. Я замахиваюсь во всю силу, чувствую, как руку от самой лопатки в момент прошибает током, вены набухают и гудят, кончики пальцев накаливаются до бела. Становится страшно. Что со мной? Откуда я знаю это ощущение? Точно! Тогда на экзамене. Я одурел, но помню: перед ударом рука отзывалась так же. Мои кости будто лопаются... я снова ломаю их?! Жмурюсь и выпускаю мяч. Взрыва нет. Меня обхватывает что-то узкое поперек груди и с силой волочит по песку. Открываю глаза. Во рту застыл вопль, когда я увидел перед собой краснецкие глаза Айзавы и его бешено развивающуюся шевелюру. – Ты что вытворяешь, а? – Я-а... – пролебезил и повернул голову, насколько это позволили стяжки бинта, назад. Мяч не пролетел и двадцати метров. – Я стер твою причуду! – кричит Айзава и больно рвет мне ухо. Я скулю и жмурюсь, не в силах даже шевельнуться. Бинты совсем спятили и плющами врезались в тело. – Еще не хватало лишиться руки! Думал, сработало на экзамене, и здесь покатит, а? Отвечай же! – Нет, я... – А я сразу был против тебя в моем классе! Айзава швырнул меня вперед и вывесил на бинтах болтаться, как тряпичную куклу перед всеми. Я не смотрел на лица. Мне было противно. Я не хотел увидеть ухмыляющегося Ииду, или Тсую, или Урараку, которую обидел. Черт, да даже издевка Бакуго уколола бы меня сейчас. Чувствую себя жалким червяком. – Что думаете? Нужны нам герои, которые ломают себе руки и не контролируют свою силу? нет.нет.нет. – Нет! – Правильно, дети. Даже если ты умудришься кого-то спасти, во что я не верю, то больше не сможешь быть полезен, и только прибавишь всем хлопот! На реальном побоище, где кровь льется, как вода, всем будет наплевать на тебя и твои раны! Айзава кидает меня обратно к белой линии. Умудряюсь приземлиться, не упав на задницу. – Еще одна попытка! Давай, кидай! В ладошке снова оказывается черный мячик. Его вес клонит руку к земле, я на силу держу его в трясущихся пальцах. Что мне делать? Как взять силу под контроль? В любом случае, нужно дышать. Ровняю дыхание и закрываю глаза. У меня есть шанс. Никто не будет меня торопить. Вглядываюсь в себя. Внутри темно, блуждаю по пустоте, напрягая глаза, но ничего не выходит. Нужно попасть к моему дереву. Там Нана, она подскажет. Нана! Нана! Покажись, мне нужна твоя помощь! Нана, отзовись же? Но вместо потока света, меня с головой укутывает покрывало синего тумана. Хочу открыть глаза, но веки, будто срослись между собой! Впереди проявляются уродливые картинки, которые я не хочу разглядывать. Ртутные стены. Резкие отсветы флюоресцентной лампочки. Холодно. Свет перекатывается по стенам и комнате. Воздух дребезжит. Он переполнен гулом и стенаниями. Сквозь звон видишь с трудом, как к креслу ремнями пристегнут человек. Черные ошейники на руках, ногах, туловище, шее и голове. Полностью обездвижен. Рядом столик. На нем блестят медицинские приборы. Перед выпученными глазами человека ставят бумагу. – Какое слово ты слышишь? Ты ничего не слышишь. Тебе больно и хочется заткнуть уши, но ты знаешь, что нельзя этого делать. Сжимаешь кулаки. Тебя мутит и шатает. Объемные звуки лезут внутрь через уши, ноздри, глаза и даже поры в коже. Голову раздувает. Мозги скатываются в серый ком ваты. – Какое? Ты удивляешься, как у тебя получается разобрать вопрос. На самом деле не получается, ты просто читаешь по губам. Но прикованный человек не может тебе помочь. Он уставился вспученными синеватыми глазами тебе в душу. Но тебе и без того больно, ты даже не чувствуешь собственного тела. Его разрывает звуковыми потоками. Эти потоки свирепее северного ветра, и дуют они со всех сторон света, прорезают, проходя насквозь. Словно оказался внутри гигантской трубы. – Я не знаю... – Ничего, ничего, попробуем еще раз. Черный человек черен с ног до головы. Только рука у него одета в белую перчатку. Ты смотришь на эту руку, и сердце твое стучит медленнее, с запозданием. Рука берет блестку со стола. Металл звенит, тихо-тихо, как хрусталь, но этот перезвон резью шагает по позвоночнику. Черный человек подходит к прикованному. Тот истошно орет и дергается. Но прикрученный тяжелыми болтами к полу стул даже не скрипнул о ледяной пол ножками. Черный человек закатывает рукав связанному человеку. Черная мясная рана, вместо кожи на предплечье. Ты еле держишься, впиваешься зубами в ладонь, только чтобы не затыкать уши. Нельзя. Белая рука ловко крутанула блестяшкой, срезав тоненький кусочек мяса, и, на этот раз, обнажив белесую кость. Прикованный человек взвыл зверем, забился головой об спинку стула. Он давно прокусил язык. Из переполненного рта расплескивается кровь. «Убейте! Убейте! Убейте!» Ты осознаешь, что случилось, только когда ладони зажимают уши. Нет. Ты не хотел! Нет! – Ты снова зажимаешь уши? Черный человек кинул кровавый нож в раковину, чтобы тот снова заблестел. С белоснежных кончиков пальцев капали рубиновые слезинки. Человек берет новую блестку со стола. Наклоняется к ступне прикованного человека. Ты не можешь зажмуриться. Треск. Челюсти щипцов сжимают желтоватый ноготь. Вопль. «Убей меня! Убей! Убей!» Ты хватаешь блестку, похожую на спицу, и втыкаешь ее прямо в синеватый глаз. Она входит легко, как в масло. Тебя останавливает спинка стула. – Вот что ты натворил? Черный человек не доволен. Он отбрасывает тебя в сторону, и вздыхает, щупая шею прикованного человека. Ты улыбаешься. Голова больше не гудит. Ты ничего не слышишь! Шум исчез! Ты выключил шум! – Ты должен был научиться контролировать свою телепатию, бестолковый. Звуки. Зажужжали, как рой жирных жуков. Они снова вползают в голову. Тысячи, сотни тысяч жуков чешут лапками под коркой черепа. Ты зажимаешь уши, но легче не становится. Ты падаешь на колени. И ревешь. На этом пленка обрывается. Нахожу себя сидящем на берегу острова под деревом. Нана вынимает кассету из треногого проектора и выкидывает ее в быструю речку. – Жуткое кино, не правда ли? – Нана! Я искал тебя! Подскакиваю и бегу к ней с распростертыми объятиями. Мне не хочется даже осыпать ее вопросами. Господи, никогда еще не немело так сердце от страха. – Эй, без рук! Нана испаряется и вырисовывается за моей спиной. Я, как придурок, ловлю руками воздух. – Не валяй дурака, а возвращайся. Все уже поседели ждавши, пока ты мяч кинешь, – как всегда строго отчитывает женщина, задрав вверх указательный палец. – Постой, я и хотел спросить! Я не знаю как. Как мне взять силу под контроль? – Ну ты и смешной, – хихикает Нана и машет на меня руками, как на убогого. – Ты не сможешь взять эту силу под контроль, она слишком громадная. – Но как же мне тогда... – Я все уже показала, но раз ты настолько тугой, – перебивает Нана, – дам еще одну подсказку. Готов? – Да. Ее глаза игриво сверкают. – На-уш-ни-ки. Открываю глаза и оказываюсь перед белой полосой. Мяч в руке. Наушники. Вспоминаю, как выговаривали ее мягкие губы слога. Наушники! И...эм, что?