Магия магии рознь

      Каждый раз, наблюдая за движениями Гарри, Локи чувствовал шелест всё разрастающегося океана раздражения.       Ломаными, рублеными, хлестко-размашистыми, будто она не колдовала, а выписывала вензеля. Ставила грубые подписи-приказы, подводя черту под чьей-то жизнью.       Как плетью рассекая воздух… раз! и человека нет. Лишь кукольно-обреченно упавшая на грудь голова марионетки, а волшебница лишь призвала в руки книгу.       Раз! И ошарашенно-непонимающий взгляд скудных на эмоции глаз обжигает её — кажущиеся на черной мешковине практически белоснежными — пальцы и тонкую, издевательски ровную, ветку. Чертов обычный кусок древесины, легким движением которого эта смертная вновь и вновь сотрясает, походя роняя к своим ногам основы его почти вечной жизни. — Ты слишком много думаешь, — отстранено, словно в пустоту роняет Гарри, смотря на алое, будто артериальная кровь, небо. — Завтра будет холодно, — тут же добавляет она, очередным РАЗ накидывая на свою неизменную хламиду аляповатый плед. — Как ты это делаешь? — зубы почти не скрипят, когда Локи, наконец, решается вытолкнуть из себя вопрос. Давно созревший до размера нарыва интерес почти физически бьет острыми гранями своей «правильности» по остаткам его полубожественной гордости. — Ты резок в суждениях, но… в магии почему-то не уверен до самого последнего мгновения, — девушка усаживается в мягкое кресло, взмахом свободной кисти побуждая его подойти ближе.       Она медленно, будто рисуясь, выводит длинные и путанные магические контуры, давая Силе, магии, растечься, соскользнуть с округлого кончика Палочки, зависнуть в пространстве пушистой линией.       Бог лжи следит за тягучими, непривычными, знакомо-незнакомыми движениями, делающими Гарри не Ей, а… Им!       Локи почти захлебывается от язвительной злости, когда видит в каждом движении человеческой волшебницы-простушки, никчемной бабочки-однодневки из чуждого, стылого мира, себя. — На диво хорошо обезьянничаешь, — уже не тая сарказма и плеща чуть накопившейся силой и злостью, почти рычит йотун. — Смотри, — она будто не слышит его. Усердно водит палочкой, не отрывая глаз от диковато-заковыристых художеств. Лохматых, как и вся ее творимая волошба. — Будто комок ниток, — фыркает в сторону, стараясь поддеть. Вот только Поттер довольно кивает, тут же принимаясь сдувать упавшую на нос длинную прядь. — Верно. Но сам рисунок… — уже более привычным для себя движением она отрывает палочку от зависшего в воздухе витого узора. — Это ты. В три резких взмаха рядом яростно-красной, будто звенящей от напряжения, нитью она выписывает другой узор. — А это я. Сравни.       Асгардский маг неуверенно, будто сомневаясь в себе, делает пару шагов вперед, щурит темно-зеленые, глубокие, как чаща Запретного, ему не знакомого леса, глаза, всматриваясь в узор. А после громко сглатывает. — Одно и то же…       Голос хрипит и не слушается, вторя гулкой пустоте в голове. Но рисунок — вот он, прямо перед носом, как немой укор его магической несостоятельности. — Ты сомневаешься, — снова повторяет Гарри, поднимая на него травяные, бездонные от заполнивших их теней глаза, почти мертвые, но без единой отвлеченной мысли. — Кружево и отсутствие Силы выдает тебя, — она небрежно закидывает палочку за ухо, переведя взгляд на замысловато-разросшийся тонкий, как паутинка, едва видимый узор. Истинно повторяющий творения Бога обмана. — Много действий, а магии почти нет. Как итог — лишь фантом… Без намерения и решимости, Локи… Это лишь красивая столовая салфетка, которая никого не защитит и ни на кого не нападет.       Асгардец прикрывает глаза, срываясь на пересчет вдохов-выдохов. Глубоких.       Людей вроде это успокаивает. Как и движение, поэтому Бог делает два порывистых шага вперед, а потом — более размеренно, — назад. — А ты… — начинает он, но в итоге, не найдя слов для язвительных слов нападения, а может и защиты, лишь унизительно тыкает пальцем в её кроваво-рубленное убожество. Нить неровная, резкая и в то же время провисает, идет петлей, будто в нелепой небрежности. — А у меня свитер, — Гарри впервые за разговор чуть улыбается, обхватывая руками свои острые плечи, укрытые пледом. — Теплый, громадно-лохматый, оберегающий, потому что такие нити трудно порвать или перерезать, только натянуть. Длины и силы им хватит. Чтобы не сорваться, не лопнуть в нужный мне момент…       Локи едва заметно, будто против воли, кивает. Потому что где-то очень глубоко в душе понимает и принимает истинность её слов.       В голове вновь и вновь, как склянки с испорченными его рукой зельями, бьются и рассыпаются на куски убеждения и воспоминания о собственном обучении, о каждом дне… решительного заблуждения. Именно этот момент выбирает чертовка-Поттер, чтобы накрыть его плечи тяжелым, тянущим к полу, таким неподходяще-алым свитером грубой, неумелой вязки. — В первый раз всегда трудно. Спрашивать, пробовать, ошибаться. Решаться тоже трудно. Но это правильно… — её губы почти не движутся, но Локи почему-то слышит.       Видит кроваво-алое небо в большое панорамное окно, чувствует согревающую — будто заледеневшее от чужого откровения — тело колкость спиной и предплечьями и мысленно делает отчаянный шаг вперед.       Оставляя кружевные, пафосные салфетки и шали за спиной, Локи решается.