Deadly beauty

Глубокий вдох, и я открываю глаза. Сейчас я стою в округлой небольшой комнате с белоснежными стенами. Меня окружают семь картин, и каждая из них имеет свою личную историю. С того времени, как они приехали сюда, меня постоянно преследовало чувство тревожности, поэтому я не сразу решился зайти сюда. Но теперь, когда я абсолютно один, во мне наконец просыпается решимость. Я подхожу к первой. Красные розы протыкают кожу, из маленьких ран сочится кровь, но девушка с картины смотрит на меня с умиротворением. Она настолько реально выглядит, что кажется, будто сейчас сойдёт ко мне вниз и протянет кроваво–красный, очаровательно красивый бутон, что она сейчас сжимает у себя в руках и глубоко вдыхает его аромат. Но девушка всего лишь сидит на своём троне и созерцает, словно выше этого. Выше людей, выше красоты, выше пороков, выше самой жизни. Шипы обвивают её шею, в волосах виднеются маленькие красные цветочки, а у ног стелется алый ковёр из лепестков. Далее следует не менее красивая дама. С балкона, где распускается пламенная орхидея, она с улыбкой наблюдает за солнцем, которое оранжевым цветом переливается в её рыжих волосах. Её рука, обвитая сотнями маленьких таких же оранжевых цветочков, протянута вверх, к свету. Ветер разносит огненные лепестки по ветру, создавая впечатление осеннего пожара по всему городу. Девушка каждой клеточкой тела стремится к теплу. На третьей картине девушка словно парит над землёй: она смеётся и прыгает в жёлтом поле подсолнухов, а её платье, словно хрупкие крылья, развевается по ветру. Она лучезарна, как и сами жёлтые цветы, что обвивают её руки, голые ступни и прекрасные волнистые тёмные волосы. Она сама улыбка, она само счастье, она само золотое солнце. Четвёртая гуляет по загадочному изумрудному лесу. Она с любопытством смотрит на зелёную лилию, которая тянется к солнечным лучам — столь редкому явлению в дремучем лесу. В её глазах горит огонь жажды знаний, но в то же время она бережна к окружающему миру. Девушка не стремится срывать цветы для изучения, поэтому они сами тянутся к ней, пленяя зелёными длинными стеблями. Пятая стоит ко мне спиной, но, даже не видя её лица, я всё равно ощущаю какую-то внутреннюю силу. Девушка устремляет свой взгляд на идеально голубое небо, но её руки опущены. Она не тянется к возвышенному, потому что прекрасно понимает — всё пред ней сейчас равно. В своей тоненькой ручке она сжимает пучок гортензий, который точно само небо, а её платье цвета морской волны украшают маленькие незабудки. При взгляде на следующую картину меня бросает в дрожь: девушка погружена под воду без какой-либо возможности дышать — у неё во рту распускается огромная тёмно-синяя анемона. Я будто вижу саму смерть, но девушка спокойна и смотрит на меня своими мрачными, как толща воды, глазами. Руками она сдавливает собственное горло, будто бросая вызов жизни. Она непоколебима, холодна, но её душа всё так же способна растить в себе красоту. Последняя девушка завораживает больше всех: она выходит из цветочной арки и протягивает мне руку, приглашая в мир, где всё цветёт. Где все люди счастливы и не имеют пороков, где распускаются разноцветные бутоны роз, где можно парить, плавать и ходить одновременно. На месте её левого глаза цветёт обворожительная скабиоза, а в другой руке она сжимает фиолетовый букет и вся источает таинственность. Я и сам не замечаю, как невольно протягиваю к ней руку, норовя дотронуться до мягкого холста, но чей-то голос меня останавливает: — Прекрасна, не правда ли? Я резко одёргиваю руку и смотрю на незваного гостя. Мужчина с длинными волосами до плеч и в тёмном пальто улыбается мне: улыбается так же лучезарно, как та девушка с подсолнухами. — Они все так красивы. Только это выдавливаю из себя, не в силах найти подходящие слова. Я знаю, кто стоит передо мной. — Как думаешь, что объединяет все эти картины? — Красота? — не думая даю ответ и тут же прикусываю язык за свою торопливость. — Красота — слишком обширное понятие, как по мне. Если ты любишь, значит ты красив. Если ты искренне улыбаешься, значит ты красив. Если ты можешь воображать или с храбростью смотреть на свои страхи — это тоже красота. Красота — не физическое, а духовное. Если ты способен созидать, мечтать, любить, то какие бы раны ни уродовали твоё тело, ты всё равно будешь красивым. И я не могу оторвать взгляд от этого человека. Сейчас он и его творения стали для меня самым прекрасным во всём мире. Будто я и сам ощущаю себя таким, будто я тоже могу быть красивым. Наверное, этого мне не хватало? Красоты внутри. Настолько погрузившись в мысли, я совсем не замечаю, как мужчина уходит, оставляя меня наедине с самим собой. *** — Сет, — я открываю входную дверь. Мои руки дрожат — только полчаса назад я отмыл их от тёплой крови, — я убил человека. Он смотрит на меня с недоверием и непониманием. Видя мою дрожь, он обнимает меня. Как странно, что нынче андроиды кажутся мне такими тёплыми. Я обнимаю его в ответ, зарываясь носом в его плечо. Реальность уходит от меня. Я до сих пор не верю, что сделал это. Это был всплеск эмоций: в тот момент мои глаза будто застелила красная пелена гнева от вида того, насколько этот человек пуст внутри. Как можно быть таким, когда тебя окружает столько всего прекрасного? — Я просто хотел… — Всё в порядке, — его голос успокаивает, а рука гладит по голове. Словно я маленький ребёнок, которого обидели на улице, и пришёл поплакаться своей мамочке. Не люблю эти сантименты, но сейчас они необходимы. — Что вы сделали с трупом? — вдруг спрашивает у меня. — Оставил в лесу, в домике садовника. Сет, видимо, недоумевает от моих нелогичных действий, но я таким был практически всегда. И когда бросил университет на третьем курсе, и когда вернулся в Лон Пайн, и когда приютил девианта у себя дома. И, конечно же, когда убил человека. — Вам нужно сейчас собираться на работу. Я удостоверюсь, чтобы его никто не нашёл. Я киваю, и он отпускает меня. Дрожь почти ушла, но ощущение грязи по всему телу от алой пахучей жидкости всё ещё осталось. Глубоко внутри я понимаю, что моя жизнь больше никогда не будет прежней, поэтому надо с этим что-то делать. Я позволяю Сету взять эту грязную работу на себя, а сам принимаюсь собираться: рабочий день вот-вот уже должен начаться, а опаздывать не очень хочется. Лишь бы не сойти с ума. Лишь бы пережить этот день. Я совершил ужасный грех: лишил человека жизни. Могу ли я исправить это? Могу ли загладить свою вину пред этим потерянным в жизни мужчиной? Может быть… Сет, мне нужны цветы, чтобы я смог исправить это недоразумение, чтобы я сделал его… красивым. Вечером того же дня Сет приносит мне огромный зелёный букет. Цветы настолько красивы и разнообразны, что у меня сразу возникает закономерный вопрос: — Откуда ты их взял? — Не поверите, но пока вас не было дома, я съездил в соседний город. — Ты поехал в соседний город ради того, чтобы привезти эти цветы? — Я лишь выполнил ваше поручение. Сами понимаете, это довольно необычный цвет для растений, поэтому, чтобы не привлекать внимания, я решил закупиться вдали от Лон Пайна. В который раз я удивляюсь находчивости машины. Когда Сет впервые пришёл ко мне, я и подумать не мог, во что это выльется. Андроид, созданный помогать людям, сейчас стоит рядом со мной и смотрит на гниющий труп. Трудно даже представить его выражение лица, когда он впервые увидел, что я натворил. Тут он сказал сразу, что этого точно не ожидал от такого спокойного и уравновешенного человека, как я. А я и сам не ожидал от себя сего зверства: мужчина был ещё жив, когда его бросили здесь — об этом свидетельствуют его застывшая поза и отпечатки рук на деревянном полу маленького домика садовника. — Вы точно в порядке? Вы справитесь с этим? — учтиво спрашивает у меня Сет. Но сейчас я не могу однозначно ответить на этот вопрос. С одной стороны, мне стало легче оттого, что этот человек больше не будет портить мне каждое утро своим удручающим видом, но с другой — я до сих пор не могу поверить в реальность происходящего. Будто я смотрю на всё со стороны, словно кто-то другой сегодня хладнокровно зарезал живого человека, который всего лишь работал в парке и никого не трогал. Это так странно для меня, но за весь день я понял: назад пути нет. Если так случилось, то я доведу это дело до конца и сделаю так, как и планировал. Люди увидят красоту. Они увидят цветущую душу, которая есть у каждого, но если не давать ей подпитки, она будет гнить внутри, разлагая личность. Поэтому я делаю жёсткий разрез теми же садовыми ножницами и, пересиливая себя, опускаю руки внутрь огромной зияющей дыры. Кровь давно остыла, а тело начинает понемногу разлагаться. От него пахнет отходами жизнедеятельности, поэтому ещё сильнее мне приходится делать усилия, чтобы не дышать всем этим. Сет не стремится помогать. Если дома он воспринял эту ситуацию более или менее спокойно, то сейчас он лишь с ужасом наблюдает за происходящим. Он был создан помогать, а не издеваться, как это делаю сейчас я. Но во мне нет желания оправдаться. Если это не сон, то я приму свою сущность, которая была неведома мне вплоть до этого дня. Именно об этом я думал, когда вытаскивал внутренности или делал маленькие кривые разрезы на коже. Мне было отвратительно до той поры, пока я не приступил к делу. Сет освещает мне комнату и подаёт цветы: сначала маленькие, которые я, оттягивая кожу, бережно помещаю стеблями внутрь. Они выглядят так мило, и действительно складывается впечатление, что они произрастают прямо из холодного безжизненного тела. Постепенно я вливаюсь в процесс всё больше и больше. Жаль, что рот плохо открывается, приходится подпортить эстетический вид и разрезать его, чтобы поместить цветок внутрь. С каждой маленькой деталью, с каждым цветочком я всё сильнее уверяю себя, что делаю благое дело. И вот, поместив огромный букет внутрь, аккуратно тесня стеблями остатки внутренностей, я наконец встаю и смотрю на сделанную мной работу. — Что скажешь, Сет? — спрашиваю я, снимая тонкие резиновые перчатки, которые заранее взял из дома. Он до сих пор пребывает в ошеломлении, поэтому не сразу подбирает подходящие слова. Тихо сказав что-то о безумии и красоте, я больше не стал его пытать, напрашиваясь на восторженные комплименты. Я ведь и сам понимаю, что натворил. — В любом случае мне надо, чтобы ты помог перенести его на видное место. — Конечно. Сет быстро приходит в себя, когда я прошу его поднять тело. Всё-таки он всегда старается ради меня, за что я ему и благодарен. Он берёт его руками с такой лёгкостью, словно это не восьмидесятикилограммовый мужик, а пёрышко с крыла маленькой птички. — Оставь его вот здесь, — говорю я ему, сворачивая с тёмной, освещаемой тусклым светом дорожки. Мы решаем бросить его в траве, около главного пути, чтобы он сразу был виден и выделялся букетом среди зелёной подстриженной травы. Этим утром я выйду на пробежку вновь. *** — И сегодня у нас в гостях — Адам Гриди! — слащавый женский голос с отвратительно поддельными эмоциями вырывает меня из мыслей по пути на работу. — Безусловно, один из самых успешных пластических хирургов Америки и самый известный человек Лон Пайна вновь вернулся на родину после командировки! Расскажите, Адам, как прошло ваше возвращение? — Вообще-то я вернулся около двух недель назад, — этот приторный бас я узнаю из тысячи. — Я очень рад снова оказаться здесь в Лон Пайне, в месте, где я родился и получил все те знания, которые сейчас успешно применяю на практике в других странах. Адама я знаю хорошо. Даже слишком хорошо, чтобы сейчас с ненавистью слушать это наглое притворство. Я будто привык к тому, что этот человек таков, какой он есть. Но почему-то сейчас мне на ум приходит ужасная идея, связанная с ним. — Куда вы уезжали на этот раз, мистер Гриди? — Две недели я был в Великобритании. Скажу только одно — никакие мегаполисы не заменят мне эти родные места. Ты давно мечтал навсегда покинуть это место, переехав в какой-нибудь дорогой Лас-Вегас, где можно двадцать четыре на семь пить и веселиться. Только вот ты слишком жаден для того, чтобы сделать это. — Планируете покинуть нас в ближайшее время? — Не думаю. Сейчас в Лон Пайне происходит действительно грандиозное событие, которое разукрасит город новыми красками. Конечно же, я хочу видеть это своими глазами, так что, — он театрально выдерживает паузу, — вы знаете, где меня найти. Помните: каждый человек красив, но я лишь помогаю подчеркнуть эту красоту. Вот, кстати, вас я бы с радостью прооперировал, Джейн. Глупая наивная ведущая смеётся, совсем не понимая, что это был не комплимент, а лишь жажда нажиться. Я помню ту фразу будущего хирурга на третьем курсе медицинского: «Я найду изъян в любом человеке, но чтобы он соответствовал размерам его кошелька». Это было так давно, но эти слова слишком сильно врезались мне в подкорку мозга, заставляя сгорать изнутри при каждом упоминании Адама. Может, именно поэтому я решил уйти из университета: не выдержав дуэта двух отвратительных личностей — «лучшего» учителя и «самого перспективного» ученика. Сам не понимаю, как я попал в медицинский, да ещё и на такую серьёзную специальность. Я был умён, и родные видели во мне кого-то выдающегося: химика, хирурга, физика-ядерщика, но точно не того, кем я по итогу стал. Импульсивно бросив университет и переехав в другой город, я поступил на диаметрально противоположную специальность и постарался забыть о тех людях, что мешали мне жить. А потом я также импульсивно вернулся в Лон Пайн, отчего всё вновь пошло наперекосяк. Подъезжая к месту работы, я уже точно знал, чем займусь в ближайшие пару дней. — Хочешь попробовать? — Что? — Хочешь попробовать? Я тебе покажу, как правильно, — я протягиваю Сету скальпель, а он лишь с отторжением смотрит на него и отрицательно мотает головой. Он редко отказывал мне, но я всегда уважаю его выбор. Не было ни единого случая, где я бы заставлял его что-то делать или применял бы насилие. Всё-таки я считаю его живым. Только живое существо может противоречить самому себе, отрекаясь от меня и в то же время всегда оставаясь рядом. Срезав кожу и немного жира под ней, я принимаюсь за рёбра. С Сетом я встретился случайно. Какой бы бредовой ни была эта тема, но я действительно подобрал его с улицы. Я сразу понял, кто он такой, ведь у него на лице была та самая синяя кровь. Он смиренно сидел в парке на траве около озера, смотря на своё отражение в толще воды. В тот день как раз был выходной, и я спокойно гулял по витиеватым маленьким тропинкам, уходя всё дальше и дальше — туда, где заканчивались дорожки и не ступала нога человека. Как оказалось, он две недели просто сидел и смотрел в толщу воды, не зная, что ему делать. Из «Киберлайф» он сбежал около года назад, незадолго до того, как андроиды решили устроить революцию и благополучно проиграть её. Эта история потрясла всю страну, и наш город она тоже не обошла стороной. Пусть Лон Пайн даже более, чем просто старомодный городок, люди всё равно знали о существовании андроидов, просто не каждый имел возможность их приобрести. Они были только у самых богатых личностей, но после такого почти все были изъяты и уничтожены. И с того дня у меня появился друг. Именно друг, ведь он действительно кажется мне живее людей, что окружают меня. Сет любит наблюдать, читать, учиться, проявлять заботу и эмоции. Он любит быть человеком, хоть изначально ему не было дано этого права. — Расскажите об этом человеке. Почему вы так поступили с ним? — из мыслей меня вырывает голос Сета, что стоит по другую сторону операционного стола. — Адам Гриди… Я дал ему шанс, прислав приглашения на выставку. Я даже положил два билета на случай, если одному ему будет одиноко туда идти, но, — спиленные рёбра я небрежно бросаю прямо на пол. Мне хватит буквально двух нижних, чтобы открыть доступ к заветному органу, — он наплевал на мою попытку приобщить его к прекрасному и потому отдал эти билеты своему дорогому учителю и его жене. Женщина, кстати, довольно приятная особа. Она была вежлива и проявляла интерес весь вечер, что они были там. Я наблюдал за ними. Сет опускает глаза на всё ещё живое тело. Мужчина в отключке, поэтому я не вижу смысла как-то умерщвлять его прежде, чем достать сердце. Как бы жестоко это ни выглядело, но он ведь всё равно практически ничего не чувствует. — А если я сделаю что-то не так, вы тоже убьёте меня? Я дружелюбно улыбаюсь, но он не видит мою улыбку из-за хирургической маски на лице. — Нет, Сет. Я ничего тебе не сделаю. Сам подумай, ты уже несколько раз ослушивался меня, однако ты до сих пор жив-здоров и совсем не поломан. — Вы правы, сэр. — И ты можешь не звать меня так, Сет. Наконец, я острым именным скальпелем Адама отделяю сосуды сердца от системы. В этот миг слышится последний вдох, эхом раздающийся в стенах домашней операционной. Этот вдох вытесняет все те слова и воспоминания об этом человеке, что у меня хранились всё это время. Ненависть к нему вмиг улетучивается, и остаются только тишина и спокойствие. — Мне так удобнее, — честно признается он сразу после того, как я прихожу в себя и продолжаю работу. — Это очень необычно для девианта, знаешь ли. — Сет вновь подаёт мне цветы, в этот раз алые, как сама кровь, что сейчас практически повсюду. — Девиантность не мешает мне проявлять к вам уважение и любовь. — Ого, это можно расценивать как признание? — я весело смеюсь, стоя с окровавленными руками над второй жертвой. Смешно и жутко одновременно. — Вы давно знаете это. Я благодарен за то, что вы дали мне тепло и место, которое я с уверенностью могу назвать домом. На секунду я останавливаюсь, замирая с красным цветком в одной руке и с окровавленным скальпелем в другой. Сет смотрит на меня со всей своей искренностью, а я в растерянности стою и не знаю, что ему ответить. Я безумен. Я полностью поглощён кровью и цветами, холодом тела и теплом красоты, ужасом и восторгом. И он без каких-либо слов понимает, смотря в мои блестящие от азарта глаза. Остаток рассудка затуманивается, и я будто падаю в бездонную чёрную яму, полную безумия, крови, цветов и ужаса. Я падаю, Сет. Помоги мне. *** — Вы написали несправедливую статью по поводу выставки мистера Бэллигера. — И что? — девушка поднимает на меня скептический взгляд. Эмили Прайд — человек, который всегда писал правду. Но это осталось в прошлом, пока её не захватило желание быстрее продвинуться по карьерной лестнице. Да, она — мастер своего дела, но слишком уж высокомерно смотрит на остальных. И ведь поначалу я не замечал этого: она была честна, внимательна к деталям и грамотно излагала свои мысли для написания какой-либо статьи. Однако — стать одной из главных журналисток Лон Пайна ей так и не удалось, сколько бы статей про эти однотипные культурные мероприятия она ни писала. И в этот раз я понял, по какому пути пошла Эмили. И это совсем её не оправдывает. — Вы серьёзно не понимаете? Вы даже не посетили её, чтобы говорить о ней такое! Я прислал вам VIP-билеты, надеялся, что вы сможете взять интервью у мистера Бэллигера и оцените выставку по достоинству, но что же случилось? Вы проигнорировали мои попытки облегчить вам жизнь и вместо этого просто взяли и написали случайный набор негатива! И у меня уже не получается сдерживать себя. Мне плевать даже на удивлённые взгляды официантов и других посетителей кафе, несмотря уже и на саму Эмили, которая застыла на месте. — Значит так, — она закрывает ноутбук с явным раздражением и приближается ко мне, — Мне. Абсолютно. Плевать. И меня не интересует ваше мнение о моей статье: я уверена, она не нанесла урон репутации этого художника и музея. Туристы как приезжали, так и продолжают приезжать, чтобы поглазеть на эти рисунки! Так что вы ко мне пристали?! Внутри меня будто что-то перегорело. Я никогда не отличался особой ненавистью к людям или же злопамятностью, однако мне прямо сейчас хочется вцепиться в её раздражающее наглое лицо или изнутри разорвать её органы. Я не псих. Я просто хочу её убить. Так хочу, что она станет моей внеплановой жертвой, а мистеру Биффи придётся потерпеть. — Хорошо, — говорю я спокойным голосом спустя полминуты, хотя в мыслях я разделывал её по кускам уже около часа, — спасибо, что согласились встретиться. Прошу прощения за испорченный обед. — Ага, — она берёт в руку ноутбук и уходит, даже не заплатив за свой кофе. Официант, который лишь удивлённо смотрит ей вслед, так и не решается задержать её на выходе. Но ничего страшного. Я не против заплатить за последний кофе в её жизни. — Сет. — Он смотрит на меня своими горящими в сумраке спальни глазами. — Ты молодец, — я улыбаюсь и делаю надрез на бледной, ещё не остывшей коже. Уверенный глубокий разрез, куда потом можно будет вставить стебель маленького цветка, что украсит эту пустую оболочку. Она давно потеряла чистоту души. Поэтому Сет помог мне с её очищением, и, если бы не он, я бы никогда не смог провернуть весь свой план: взломать замок, позвонить ей и устроить дома засаду, а потом разблокировать ноутбук и отправить статью, чтобы её никто не вздумал искать именно сегодня вечером. — Вы… вы тоже, — он теряется, не зная, как реагировать на мою похвалу. Неужели все высокотехнологичные андроиды такие: слишком человечные для обычной машины и в то же время слишком неприспособленные для обычного человека? Сет стоит на коленях на полу, облокачиваясь грудью на мягкую кровать, где уже лежат прекрасные голубые цветы и их лепестки. Я же склоняюсь над телом по другую сторону, но краем глаза улавливаю, как внимательно он наблюдает за каждым моим движением. — Возьми, — я протягиваю ему скальпель. Сначала он вновь теряется, мотает головой, но спустя недолгое время всё-таки принимает инструмент в свои руки. — Оттяни её рукав вверх, чтобы было удобно. Он в точности повторяет мои слова. — Поставь скальпель ровно под небольшим углом и надави. Получается у него более чем неуверенно. Разрез выходит неглубоким и слегка кривым, но это не страшно, он ведь всего лишь учится. Я прошу вернуть скальпель и ещё раз показываю ему, как делать разрез. Даже при освещении одной только луны из окна спальни у меня получается довольно хорошо, и я с помощью пинцета медленно вставляю ещё один маленький цветочек под её кожу. Вновь передаю инструмент Сету. Его руки дрожат, когда он давит слишком сильно на скальпель, в результате чего перерезает сосуд. Крови выходит совсем немного, но приятного мало. — Ничего страшного. Попробуй ещё раз. Больше я не пытаюсь помешать процессу его обучения. Примерно зная, как андроиды себя ведут в стрессовых ситуациях, я уже представляю, каким бы цветом горел его диод, будь он у него вообще. Я молча наблюдаю, как Сет старается взять себя в руки и его состояние вскоре стабилизируется: он перестаёт дрожать, морщиться, как человек, и теперь не пытается всё время следить за моей реакцией. Он просто делает так, как чувствует, и мне нравится смотреть на это. Я псих? Не знаю. И никогда уже не узнаю этого, я уверен. Смотря на андроида напротив себя, я чувствую, как с каждым убийством во мне будто перемешивается вся палитра эмоций, чувств, красок. Нет чёрного, нет белого, нет даже серого: есть просто разноцветное полотно. Это трудно объяснить словами. Поэтому я стараюсь показать действиями. Я аккуратно забираю скальпель из рук Сета, который, кажется, вошёл во вкус. Его движения стали увереннее, но линии разрезов всё равно не такие ровные, как хотелось бы. Я продолжаю со своей стороны. В этот раз Сет наблюдает за мной немного иначе: словно маленький ребёнок смотрит, как взрослый объясняет ему алгебру. Это и интересно, и смешно одновременно, ведь внешне мы кажемся практически ровесниками. — Скажите, — он запинается и сильно нервничает, пытаясь сказать что-то. Я даже на миг замираю и, чтобы не смущать его ещё сильнее, стараюсь сосредоточиться на цветах, а он продолжает говорить: — Вам не страшно? — О чём ты? — спрашиваю, не поднимая глаз. Я прекрасно понимаю, что он имеет ввиду, но не спешу давать ответ. — Делать это. Вдруг вас поймают? — На этот случай у меня есть высокотехнологичный андроид, который скроет все улики перед тем, как мы покинем этот дом. — А если бы меня не было? Стали бы вы тогда убивать? Я смеюсь. Признаться честно, никогда не ожидал такого вопроса от Сета, который, кажется, уже пожалел о нашей встрече. То первое убийство привело меня к тому, что теперь нет смысла останавливаться, и я не знаю, совершил бы я его, не будь Сета рядом. Определённо мне было бы тяжелее справляться со всеми этими проблемами вроде взлома, чистки от улик и переноской тел, но кто знает, может, я нашёл бы иной способ избавиться от накопившегося гнева на этих людей. — Стал бы, — вру я, чтобы лишний раз не травмировать его и без того расшатанную систему, сломанную мной. Чувство вины, что чётко отображалось на его лице, сменяется искренним удивлением, хотя мне казалось, что именно этого ответа он ожидал. Я аккуратно ровняю цветы вокруг девушки: их так много и лицо её выглядит так умиротворённо, будто бы она всего лишь спит на цветочном одеяле. Сейчас, смотря на труп, я ничего не чувствую. Мне хорошо и спокойно: нет гнева, нет страха, нет раздражения или тревожности. — Вы в порядке? — Да, конечно. Нет, Сет, я давно не в порядке. Но теперь это уже не имеет значения. Людей не вернуть, так же, как и не вернуть мой потерянный разум. *** Даже сейчас мне более, чем отвратительно. Свалив на пол слой жира, я принимаюсь вырезать уже опустошённый желудок. Ужасное зрелище, а запах так ещё более мерзкий. Сет даже соглашается мне помочь в этом нелёгком деле, видя, как мои глаза краснеют, а спрятанное под хирургической маской лицо искривляется. Сдерживать рвотные позывы становится всё тяжелее. — Так это ваш бывший преподаватель? — он хладнокровно перерезает линию кишечника. В этот раз мы хорошо постарались, отскабливая жир и мясо, чтобы уместилось больше цветов. — Да уж. Тот ещё преподаватель был, — морщась, протягиваю я. — Особенно на пару с его любимым учеником, Адамом Гриди. Вообще, он бы умер раньше, если бы не Эмили, которая так сильно расстроила меня. Андроид замолкает и сосредотачивается на трупе, хоть и всё равно изредка перекидывается со мной взглядом. — Я знаю, что тебе интересна его история. Сет усмехается и кивает. — Мистер Гордон Биффи совсем не изменился с момента нашей последней встречи. В университете он был довольно неприятным человеком, так ещё и вне его оказался такой же свиньёй. — От злости я пинаю кусок его кишок — и тут же жалею об этом. — Адам же отдал ему свои билеты, помнишь? Так вот, когда я увидел его там со своей женой, я хотел подойти и поздороваться, но знаешь, что я услышал? Он, смотря на прекрасную картину, говорил о том, что лучше бы они посидели в каком-нибудь ресторане! Сет хмурится, смотря на то, как я медленно закипаю. — Во всяком случае, мне будет жалко его жену. Как она смогла терпеть такого узколобого человека? Женщина вроде красивая, умная, так ещё и вежливая. — Так вы поговорили с ними? — Мы немного повздорили, впрочем, как и обычно. Неудивительно, что когда я подошёл к ним, он едко усмехнулся и кинул фразу: «Вот остался бы в университете и сейчас не сидел бы в этой дыре». Это было грубо. Он всегда ненавидел меня. — За что? — Я любил спорить и заступаться за других. Я аккуратно приоткрываю его рот и проталкиваю внутрь толстый стебель подсолнечника. Идёт слишком туго, поэтому я без тени сомнений перерезаю ему глотку и проталкиваю стебель до самого конца. — Может, его просто надо было укоротить? — спрашивает Сет, наблюдая за моими действиями. — Это не тот случай, когда я хочу быть максимально аккуратным. Только такой большой цветок сможет скрыть его отвратительное жирное лицо, так что невелика потеря, если я сделаю ему парочку лишних надрезов. Вспоротое горло я прикрываю золотарником, маленькие цветки которого краснеют от моих кровавых рук. Заполнив огромную зияющую дыру в животе золотистым букетом, я смотрю на своё творение не с восхищением, а с неприкрытым отвращением. Из такого человека нельзя получить что-то красивое, никак. Невольно на ум приходят его колкие фразы, кинутые когда-то семь лет назад в мою сторону. Этот отвратительный взгляд тёмных глаз, когда он усмехался мне в лицо и говорил что-то о том, как бесполезны мои старания. А потом этот же жирный ублюдок в открытую флиртовал с молоденькими студентками, которые даже боялись и слово сказать. Единственный, кто был с ним в нормальных отношениях, — это Адам. Тот молодой амбициозный будущий хирург, который придерживался политики «помощь — за деньги». — Куда мы его повезём, сэр? — Туда, где ему и место, Сет. *** Вечер начинается с нежданного гостя. Кто-то настойчиво стучит в дверь, поэтому я прошу Сета удалиться на второй этаж, чтобы не привлекать лишнего внимания. За дверью меня ждёт неожиданный сюрприз: там стоит мой старый хороший друг — шериф города и по совместительству главный враг на данный момент. Он завсегдатай музея, но мы редко с ним видимся вне этого места. Впервые мы познакомились, когда вечером он зашёл в полупустой зал, где висели никому не нужные картины малоизвестных местных художников. Долгое время музей только на этом и жил — там выставлялись работы жителей Лон Пайна, но случались и большие выставки вроде той «Радуги жизни». Но Кристофер зашёл туда не потому, что там сейчас выставлялся кто-то более или менее знаменитый, и не потому, что его могла привлечь реклама: он просто хотел расслабиться после тяжёлого рабочего дня здесь, в маленькой галерее. — Я могу вам чем-то помочь? — спрашиваю у застывшего возле деревенского пейзажа человека. Он ответил лишь после двухсекундной паузы, засмотревшись на маленькие уютные домики вдалеке и на жёлтое поле. Я находил в этом красоту: в этой тёплой композиции, которую толком никто не видел. Люди в городе не сильно интересовались искусством. — Нет-нет, я просто… И шериф честно рассказал мне о том, что чувствует. О детстве в такой же небольшой деревушке, о давних мечтах стать поэтом или художником и, в конце концов, о его окончательном решении помогать людям. Сколько тоски я увидел в тех светлых глазах в тот день. С этого момента он частенько заглядывал в музей: порой он просто пересматривал старые картины, наслаждаясь ностальгией, которую они вызывали, а иногда и оценивал новые, которые появлялись довольно редко. А сейчас он стоит передо мной и вид его более чем настороженный. — Здравствуй, можно зайти? — Конечно, — я пропускаю его в дом. Это огромный риск, и я прекрасно понимаю, что полиция буквально наступает на хвост, но сейчас мне нужно быть непринуждённым. Сохраняй спокойствие. — Мне казалось, ты был здесь не один? — он осматривается по сторонам, и его взгляд падает на лестницу. Я не спешу перекрывать ему путь, но стараюсь как-то завязать разговор. — Что привело вас в столь поздний час, шериф? — мой голос ровный, но руки слегка подрагивают. Я завожу их за спину и молю Кристофера скорее уйти. Я искренне не хочу причинять ему вред. Он подходит ко мне, переводя всё своё внимание на мою персону, и я мысленно выдыхаю, что сейчас ему не потребуется подниматься на второй этаж. — Скажи мне, Винсент, — его взгляд давит, — мы можем откровенно поговорить? — Конечно, Кристофер. Я предлагаю ему присесть в гостиной, чтобы спокойно поговорить. Он частенько приходил в музей именно ко мне для того, чтобы обсудить день, новые картины или же просто успокоиться после особенно тяжёлого дня. В последние две недели практически каждый день для него был тяжёлым. — Ты знаешь, что сейчас происходит в городе? — он присаживается на маленький диванчик прямо с той стороны, где обычно сидит Сет. — Грандиозная выставка? — делаю безобидное выражение лица. — Ты знаешь, что я хочу слышать, — он говорит устало, почти обессилено, но в глазах видна решимость. — Если ты про убийства в Лон Пайне, то об этом знаю не только я. Общаясь с большим количеством людей, прекрасно понимаешь, что это не могло так просто остаться в тени. К тебе есть множество вопросов, и не только от меня. — Я понимаю, но и ты пойми меня. Я не хотел давать повод Живописцу гордиться собой и теми ужасами, что он сделал. — Живописцу? Так вы его называете? Кристофер кивает, показывая пальцами кавычки, и продолжает: — А как можно назвать человека, который так уродует тела людей? Думает, что можно утыкать их зеленью и это придаст им красоту? Они уродливы? Они чем-то отличаются? Он смотрит на меня ожидающе, будто я действительно могу ответить на его вопрос. Может, и могу, но не стану. Не сейчас. — Такие убийства мог совершить только конченный псих, — выплёвывает он колкую фразу, не дождавшись какой-либо реакции от меня. Крис сжимает кулаки и не может усидеть на месте. Он встаёт с дивана и начинает ходить по комнате, не то присматриваясь, не то просто стараясь унять свою злобу. Мы оба ходим по тонким лезвиям ножей друг друга. — Может, он действительно пытался что-то донести? — я спокоен и лишь дружески подкидываю ему идеи. И всё-таки как же тяжело сдерживаться. Кристофер делает поспешные выводы, говоря обо мне, и это не может не злить. Пока он застывает около книжного шкафа, я подхожу к нему. Он задумчиво проводит по корешку какой-то пыльной книги и почти вытаскивает её, но останавливается на полпути и поворачивается ко мне. — Есть предположения? — Я не детектив, чтобы… — А книжки такие читать любил, — он задвигает томик какого-то детективного романа обратно. — Может, вам стоит смотреть на то, что у них есть общего? Например, цветы? Близко. Очень близко и очень опасно, Кристофер. В сотый раз я молю, чтобы ты ушёл, потому что ни в коем случае не хочется убивать тебя. — Ты же понимаешь, что все эти цветы приводят именно к той самой выставке? Крис обходит меня и вновь возвращается к дивану. На маленьком стеклянном столике он замечает капельки воды — капельки от подготовленного букета, который Сет успел унести на второй этаж. — Я только сейчас понял, что это за запах… — Кристофер аккуратно дотрагивается до воды. — Скажи мне, бывают ли оранжевые орхидеи? Мой прокол. Мой большой прокол, за который я корю себя. — Я не знаю. Наверное, нет? — ответ выходит чересчур сухим и натянутым. — Ты лжёшь, Винсент, — громкий выдох, — ты каждый день видишь их на одной из картин, которые не дают тебе покоя. Я уверен, ты бы даже мог наизусть перечислить все те цветы, что нарисованы на всех семи холстах. И сегодняшние оранжевые ты уже для кого-то приготовил. Вечер понедельника же. Он осторожно берёт меня за запястья. — Пожалуйста, будь честен со мной. Человек, имеющий неполное образование хирурга, ежедневно выходящий на пробежки в парк и знакомый со всеми жертвами. Пожалуйста, скажи мне правду, Винсент. Я замираю на месте и молчу. Он смотрит на меня с надеждой, ожидая, когда я признаюсь. Но я просто молчу. — Ты хороший человек. Я знаю, что у тебя могли быть на то причины, но это неправильно, Винс. И мы оба знаем это. У тебя есть шанс признаться мне сейчас, и я обещаю, я помогу тебе. Я просто хочу помочь, разобраться, понимаешь? Дыхание перехватывает, когда на руках смыкаются железные кольца наручников. Я поднимаю удивлённый взгляд на него, но ничего из себя выдавить не получается. — Я не делал этого, — пытаюсь унять дрожь в голосе, но отчаяние сочится наружу, заставляя меня взмокнуть от прилива адреналина. Сердце бешено колотится, а ноги подкашиваются — всё это выглядит слишком убедительно, чтобы лишний раз доказать Кристоферу его правоту. — Пожалуйста, Крис… Крис грустно усмехается и отрицательно мотает головой. Больше бежать некуда. Это конец? Сет. Он сзади накидывает на Криса шарф и начинает душить. Тот отпускает меня и цепляется за ткань, перекрывающую дыхательные пути, но, поняв, что это безрезультатно, локтем бьёт Сета куда-то под дых. Ему не больно, но хватку он ослабляет, что даёт Кристоферу фору, и тот с силой толкает Сета на пол. Обернувшись на нападающего, он тихо в изумлении произносит: — К-Коннор? Сет быстро поднимается и делает рывок, впечатывая его в шкаф, откуда тут же летят вниз пару книжек. Крис бьёт лбом его в нос, а Сет замахивается и попадает ему куда-то в скулу. Синяя кровь смешивается с красной. Крис ногой отталкивает от себя Сета и вынимает пистолет. Тут моё оцепенение резко спадает, и я бросаюсь к нему. Он готовится нажать на курок, но я успеваю выбить у него оружие, давая Сету время быстро сократить расстояние между ними и нанести ещё удар. Сет продолжает бить, а я лишь беспомощно лежу на полу с пистолетом в руках и кричу, чтобы тот остановился. Не убивай. Он не наша жертва! Сет лишь на секунду отвлекается на меня, и Крис пробует отступить. Толчок на стеклянный столик — и он не выдерживает веса Сета. Кристофер наваливается на него сверху и бьёт что есть мочи, а пистолет в моих руках дрожит. Я прицеливаюсь ему в спину, но не решаюсь нажать на курок — он просто человек, который не должен сегодня умереть. И тут резкий удар. Сет хватает огромный осколок стекла и с размаху вонзает его в шею Кристофера. Время будто замирает. Крис в припадке хватается за шею: ему хочется кричать от боли, но вместо этого он издаёт лишь неприятные булькающие звуки. Кровь ручьём струится на его одежду, на Сета, на пол, окрашивая всё в красный цвет. Сет выбирается из-под умирающего Криса, а я только сейчас решаюсь подползти к нему, бросив оружие. Мои руки всё ещё сцеплены наручниками, но это не мешает мне перевернуть Кристофера лицом к себе и заглянуть в эти полные боли и страха глаза. Руки обжигает горячая кровь, он хватается то за меня, то за осколок в своей шее, но я не в силах ему чем-либо помочь. — Прости… Только это я и могу сказать, склоняясь над задыхающимся в немых криках Кристофером. — Я не хотел этого… Я не могу больше смотреть на его мучения. По его щекам стекают слёзы, а тело ломает судорогами невыносимой боли — и мне самому становится больно где-то внутри. Ты пытался понять меня. Я резко выдёргиваю осколок из его шеи, отчего из раны начинает фонтаном хлестать кровь на мою одежду. Трясущимися руками я стараюсь зажать рану, но всё безрезультатно, и Кристофер мучительно хрипит, плюя кровью. Через секунду слышится только резкий щелчок — звук ломающихся шейных позвонков и последний булькающий вдох. Руки дрожат, тело холодеет от этих глаз, которые в один миг перестали гореть ярким светом угасающей жизни. Я пытаюсь стереть слёзы с его лица, но вместо этого только оставляю алые разводы на нём. Пару минут я просто сижу, держа его голову у себя на коленях. Так не должно было случиться. Я не хотел убивать тебя. Я не хотел убивать человека, который каждый свой визит в музей удивлял меня всё больше: своей простотой, любовью к пейзажам и тягой к ностальгии. Я не хотел убивать тебя. Не хотел. Не хотел. Не хотел. Не хотел. Я не хотел. Задрав голову назад, я смотрю на полную луну, которая сейчас светит особенно ярко и озаряет задний двор. Устроившись поудобнее на маленькой скамейке, я курю и наблюдаю за тем, как сигаретный дым медленно поднимается вверх и вскоре растворяется. По коже до сих пор идёт холодок, но ещё хуже становится, когда дует прохладный ветер — это заставляет меня дрожать сильнее. Но домой возвращаться не хочется. Сзади слышится звук открывающейся двери, а затем тихие, еле различимые шаги. Сет замирает где-то позади меня и не спешит начинать разговор. Скорее всего, он винит себя за случившееся, но тут и так ясно, что во всём виноват только я сам. Я заигрался. Заигрался до такой степени, что оставил слишком много подсказок человеку, с которым мы хорошо общались. Кристофер был одним из немногих, кто скрашивал мои будни: редкие посетители не задерживались на одном месте и обходили все залы за считанные минуты. Да, сейчас выставка немного преобразилась, но ситуация не стала лучше. Теперь туда приходят приезжие толстосумы, чтобы поговорить с художником, а редкие странные туристы обращают внимание больше на инсталляции, а не на картины. Поэтому мне было жалко потерять шерифа. Шерифа, который из кожи вон лез, чтобы заботиться о своём городе и в то же время не забывал и о своей душе. Сет молча садится рядом. Сделав затяжку, я задерживаю на нём взгляд, но он всячески избегает зрительного контакта и просто отворачивается. — Ты не виноват. Ты спас меня, Сет. Не кори себя за это. Его карие глаза в свете луны кажутся оранжевыми — тот самый цвет, который сейчас украшает мёртвое тело шерифа. Несколько минут мы просто сидим молча. Сигарета в пальцах уже давно потухла, но я продолжаю сжимать её, смотря на полнолуние. — Почему он назвал меня этим именем? — вдруг спрашивает Сет, подвигаясь ближе. — В городе сейчас есть ещё один RK800. Он, вроде как, причастен к расследованию нашего дела. — Вот как… Задумчиво протягивает Сет, замолкая на пару минут. Его взгляд тоже устремляется на белую луну. — Я рад, что вы не курили столь долгое время, — тихо говорит Сет, не поднимая на меня глаз. Он старается меня поддержать, но всё равно неодобрительно косится на окурок. — Сет… — делаю паузу, — ты боишься моей смерти? — Я не понимаю, о чём вы, сэр. Я усмехаюсь, а он лишь смущённо скрывает лицо. — Конечно я боюсь потерять вас. Когда он поворачивается, его глаза блестят ярче самой луны: они будто освещают мне путь в кромешную тьму, где я заблудился среди своих собственных эмоций и чувств. Прости, Кристофер. Прости, Сет. Я всё испортил. *** — Сет? Вернувшись домой, я понимаю, что Сета нет. Сперва я ищу его на первом и втором этажах, крича его имя в пустые коридоры и комнаты дома, но никто не отзывается. На улице уже темно, к тому же совсем недавно начался дождь, а через пару минут гремит оглушающая гроза. Этот грохот раздаётся в стенах дома, и я не сразу решаюсь взять пальто и выскочить во двор. — Сет! Улицы пусты, дождь громко отбивает ритм по асфальту и оставляет круги на воде в быстро образовавшихся лужах. Одежда промокает за считанные секунды, доходя до тела и пробивая его на дрожь. Сета нигде нет, а от отчаяния и страха так и хочется закричать на всю улицу. Идти в грозу и темень не представляется возможным, поэтому я возвращаюсь в дом и жду. В груди что-то сжалось. Я часто подхожу к окнам, но там лишь льёт дождь, хлёстко стуча в окна, перебивая любые другие звуки. Я не смыкаю глаз, всё время смотря на дверь и тревожно расхаживая по гостиной. В конце концов, я закрываюсь в мастерской, в надежде излить свои переживания на холсте, но получается довольно скудно. Мозгом я понимаю, что с Сетом наверняка всё хорошо, ведь он одна из передовых моделей, но сердце стучит так быстро не просто так: мне действительно тревожно за неживое, как он сам любит повторять, существо. Обессиленно упав на грязный от краски стул, я пытаюсь собраться с мыслями, отгоняя всё то плохое, что сейчас приходит на ум. Через пару часов, когда луна уже высоко, а шум бури практически стих, я слышу из коридора странные звуки. Осторожно приоткрыв дверь, я вижу своего андроида: мокрого, перепуганного, всего в тириуме. В руках он держит огромное нечто, завёрнутое в одеяло, которое окрасилось в тёмно-синий цвет. Как только я вхожу, он медленно поворачивается ко мне, отрешённо заглядывая мне в душу стеклянными глазами. — Где ты был? — подхожу к нему, стараясь удержаться, чтобы не вцепиться в него руками. Он лишь молча проходит в гостиную и оставляет то, что он принёс, на столе, а сам поворачивается ко мне. — Простите, мне очень жаль, что я заставил волноваться вас, — его голос ровный, но он старается не смотреть мне в глаза. От бессилия и стресса я просто обнимаю его: он пахнет тириумом и дождём, и мне остаётся только уткнуться носом ему в плечо, сдерживая эмоции. — Мне показалось, что ты ушёл. Навсегда. Меня прижимают к себе ещё сильнее. Устало прикрыв глаза, мы так и стоим, не желая отойти друг от друга. — Как я мог вас бросить? — шепчет он. — Вы для меня весь мир. Сет мягко отстраняет меня, упираясь в плечи. Его карие глаза будто светятся во мраке. Я не нахожу ответа, поэтому пару минут он просто смотрит на меня. Не зная, ждёт он чего-либо или нет, я отвожу взгляд в сторону. — Вообще-то я сделал кое-что для вас, — он разворачивает одеяло. Тут у меня уже по-настоящему сжимается сердце. Сет. Там будто бы лежит сам Сет: без конечностей, переднего корпуса и одного глаза. Из пустой глазницы прорезается синий цветок, а по щеке стекает еле заметная слеза вперемешку с тириумом. Грудная клетка вскрыта, в ней видно «сердце» андроида, которое излучает тусклый голубой свет. Внутри тоже цветы, окружающие синтетические органы: маленькие незабудки обвивают тириумный насос и прочие внутренности. И везде синяя кровь. — Я знаю этого андроида. Той же модели… — переглянувшись с Сетом, я замечаю долю сожаления на его лице. — Ты сделал это для меня? Он кивает, поджимая губы. — Это как… смотреть на собственный труп? — Они абсолютно одинаковы: тот андроид-детектив и мой Сет. Те же тёмные волосы, те же карие глаза, овальное лицо, ровный нос и скулы — именно его я видел тогда вместе со старым детективом. — Это лучший подарок, Сет. Правда, лучший. — Вам нравится? — Он прекрасен. — Я с интересом рассматриваю «картину». — Будь я андроидом-девиантом, даже не знаю, смог бы я убить ту же модель, что и я сам. Это, правда, многого стоит. Андроид открывает один глаз и наверняка хочет что-то сказать, но не может: то ли из-за огромной анемоны во рту, то ли из-за других повреждений, которые нанёс ему Сет. Сколько же боли и отчаяния в этом измученном взгляде, и в то же время сколько красоты в этом великолепном синем букете! Он смотрит одним глазом в пустоту так, словно умрёт вот уже совсем скоро и его искусственное сердце потухнет навсегда. Сет осторожно дотрагивается до его шеи, и я тут же слышу какие-то хриплые, искажённые звуки андроида уже на последнем издыхании. — ХзHk, эТ0 тЬ1? — спрашивает он, испуганно озираясь невидящим глазом. — П0}|{алУйсТа, п0mогИ mнЕ. — Потерпи. Скоро всё закончится, — успокаиваю я его, дотрагиваясь до щеки, стирая слезу. Сердце почему-то разрывается. Красиво и страшно. Красиво смотреть на смерть и страшно смотреть в лицо андроида, который в точности как мой Сет. — Я х0чУ д0m0Й. Х0оЧу уВИdетЬ ХзнkА и Sуm0. Я перевожу глаза, полные сожаления, на Сета, который смотрит на него суровым взглядом. Кажется, ему совершенно плевать на муки своего собрата. Он тянется к сердцу RK800, мягко обхватывает его рукой и с силой тянет на себя. Андроид реагирует не сразу, но затем вскрикивает, широко распахивает глаз и отчаянно хрипит, открывая рот в немом крике. Кожа в некоторых местах уже давно сошла, обнажая белизну корпуса и те раны, что теперь не могут регенерировать. Это ужасающе-прекрасное зрелище. А потом я случайно натыкаюсь на полный боли взгляд Сета. Он сжимает в руках ещё тёплое, горящее синим светом сердце и всё никак не может отвести глаза от умирающего андроида. — Сет? — спрашиваю я, беря того за окровавленное запястье. — Ты в порядке? Он лишь молча мотает головой, не сдерживая дрожь. — Тебе страшно? Кивает и поджимает губы, словно те пересохли от волнения. Я перехватываю сердце у него из рук и перевожу всё внимание на «картину». Андроид задыхается и испуганно озирается по сторонам, не в силах удержать тот страх, что сейчас окутывает его. — Я не хочу умирать! Этот полный безысходности крик окончательно ломает меня. Я вставляю тириумный насос обратно до того, как он успевает полностью отключиться. — Почему? — спрашивает Сет, не поднимая глаз. — Я монстр, но не до такой степени. — Я лишь хотел искупить свой грех за невинную душу, — устало говорит Сет, закрывая андроида одеялом, — извиниться перед вами. — Ты не виновен, Сет. Если бы не я, этого всего бы не было, так что ты по-прежнему остаёшься красивым в моих глазах. Он крепко обнимает меня, как маленький напуганный ребёнок утыкается носом мне в плечо. Я чувствую, как его пальцы сжимают мою рубашку, слышу его тяжёлое дыхание и будто бы физически чувствую его эмоции. Этот андроид будто бы впивается в мой разум, сливаясь с ним, как если бы я был точно такой же машиной и наши мысли могли бы синхронизироваться. Мне ничего не остаётся, кроме как прижать его к себе в ответ и улыбаться: я нашёл того, кто мне был нужен всё это время. Через какое-то время я наконец нахожу в себе силы произнести это: — Сет, знаешь ли ты, что фиолетовый — мой любимый цвет? Сет отстраняется от меня, чтобы посмотреть в глаза. Без слов он будто вопрошает, что же я имею в виду, но моя улыбка говорит сама за себя. Я вижу, как к нему резко приходит осознание, но он так и не решается произнести это вслух. — Я не смогу, — только и говорит он, сжимая мои руки в своих. — Это единственный шанс очистить мою душу. Искупить тот грех, который я совершил много-много раз. Избавь меня от этого, сделай меня красивым, Сет. — Я не смогу убить… — Ты не убьёшь. Ты воплотишь мою мечту в реальность. — Он по-человечески дрожит, голос чуть ли не срывается, а руки цепко хватаются за меня, как за последний глоток воздуха. — Прошу тебя, Сет. Пожалуйста. — А что же будет со мной? Что я буду делать без вас? — Хочешь ли ты продолжить мой путь, Сет? Или продолжишь свой, забыв те ужасы, что тебе пришлось увидеть? В свете одной лишь настольной лампы его взгляд кажется ещё более печальным, а на щеках блестят следы от слёз. Это странно — видеть его в таком состоянии, близком к истерике. — Я сделаю, что вы скажете. — Нет, Сет. Я хочу, чтобы ты решил сам. Поверь, я ни в коем случае не стану судить тебя за твой выбор. Отвергнуть мою веру или меня самого — только тебе решать. Сделай то, что ты по-настоящему хочешь. Я приму тебя любого, ведь ты стал для меня всем. Будь счастлив и не дай никому сломить тебя. [O] Принять путь убийцы [X] Отвергнуть *** Я всегда был вынужден улыбаться. После смерти моей матери я больше никогда не плакал. Люди относились с опаской ко мне, когда я был приветлив с ними, и настораживались, когда я не раздумывая предлагал им помощь. Меня уважали за оптимизм и порой брали с меня пример: я был одним из тех, кто никогда не показывал свою слабость, защищал нуждающихся и помогал обделённым. Это была своеобразная ложь самому себе. Когда погиб самый дорогой мне человек, внутри будто что-то сломалось. Когда-то и я был счастливым. Помню те вечера, когда я лежал на коленях мамы и рассказывал о книге, которую недавно прочитал. Она улыбалась и гладила меня по голове, пока я заворожённо рассказывал об ином мире, взятом с жёлтых пыльных страниц. В такие моменты я чувствовал себя счастливым: камин, книга, тёплый плед и самый родной человек — всё это казалось таким обыденным, но от этого оно и было прекрасным. Но счастье не может быть вечным. Мать нашла мне нового «отца», чтобы прокормить нас обоих, так как сама же она получала катастрофически мало, зарабатывая на своих картинах. Прошло два года, и я всё потерял: тёплые вечера у камина, мечты о счастливом будущем, любящую мать, которая учила меня улыбаться несмотря ни на что. Мне было десять лет, когда это случилось. Я делал уроки в своей комнате на втором этаже, как вдруг услышал отборную ругань. Как и всегда, это был спор на повышенных тонах — отчим часто начинал злиться из-за какой-то мелочи, после чего его было невозможно остановить. Такие стычки происходили довольно часто, и я уже почти привык к ним, поэтому прикрыл дверь, чтобы не слушать этот отвратительный прокуренный голос. Поначалу я пытался вступаться за маму, но каждый раз она отправляла меня в свою комнату, не желая, чтобы я участвовал во всём этом. Но сегодня всё было по-другому, не так, как обычно. Их голоса резко затихли. Подойдя к двери, я затаил дыхание и прислушался, но так ничего и не услышал. Испугавшись, я вышел к лестнице и посмотрел оттуда вниз, перегибаясь через перила: в гостиной их не было, но откуда-то из кухни доносились странные шуршания и хрипы. Тихо спустившись, я увидел самое страшное зрелище в моей жизни: мама, которая заходилась в немом крике, лёжа на полу, и отчима, который сидел на ней и с яростью сжимал горло. Внутри что-то ёкнуло. Я хорошо помню, как схватил самый большой нож и с силой воткнул ему в спину. Он тут же ослабил хватку, а изо рта и носа хлынула кровь прямо на лицо моей перепуганной до смерти мамы. И тогда я нанёс ещё один удар. И ещё. И ещё. Я бил, пока были силы, а он уже ничего не мог сделать. Даже когда он свалился замертво, я не переставал наносить удары, и, только когда мама поднялась с пола, она оттащила меня от остывающего тела и обняла. На её шее остались синяки, а на лице расползались капли чужой крови. Мои руки дрожали, я рыдал и не мог остановиться, понимая, что натворил. Мы сидели на полу, прижавшись друг к другу. Она гладила меня по голове и говорила, что всё будет хорошо, но я чётко понимал, что с этого дня наша жизнь перевернётся вверх дном. — Я боялся, что он тебя… — Я знаю, дорогой. Прости меня. Прости, что тебе пришлось пережить это. Это всё только моя вина, — её голос был всё такой же ласковый и спокойный, как и всегда. Она сжимала меня в объятиях так крепко, словно я сейчас исчезну прямо у неё на глазах. — Я… убийца? — горячие слёзы смешивались с кровью на моём лице. — Нет, это моя вина, свет мой. Только моя, — её глаза поблекли. Она еле сдерживала эмоции, скрывая всю боль за этой притворной улыбкой. Зачем ты это делаешь, мама? — Что теперь со мной будет? — Ничего. С тобой не сделают ничего плохого, обещаю. Ты просто некоторое время поживёшь с моей сестрой, тётей Люси. Ты ведь помнишь её? Помнишь, как она приносила тебе книги? Я киваю. В горле стоит ком, который не даёт мне сказать хоть слово. В глубине души я понимал, что это может быть последний раз, когда я вижу свою маму. Время замедлилось. Целая минута казалась для меня вечностью, пока мы сидели с ней на полу, отчаянно хватаясь друг за друга. Я не мог её отпустить, а она не могла отпустить меня. Всхлипнув, мама мягко отстранила меня. Вмиг стало холодно, и я обнял себя окровавленными руками, пытаясь сдержать внутреннюю панику. В её глазах читалась решимость, и она через силу улыбнулась мне. В последний раз. — Иди наверх, — попросила мама, помогая мне встать. На ватных ногах я поднялся по лестнице, хватаясь за перила, оставляя на них кровавые следы. Тело будто пронизывали иголки, которые давали внутренний разряд, оглушали, ослепляли и обездвиживали одновременно. Уже поднявшись, я услышал: — Полиция? — её голос даже не дрогнул, в то время как я снова зашёлся истерикой. — Я убила человека. *** — Ты веришь в Рай? — Я лежу на бетонной подставке, где обычно располагались маленькие скульптуры, но сейчас там ничего нет. Выставка вместе с её автором покинула музей уже около недели назад, и теперь эта комната абсолютно пуста. — Я… — Сет нависает надо мной. В темноте мне тяжело разглядеть его лицо, но почему-то кажется, что он очень обеспокоен. — Не могу сказать. Я никогда не задумывался о религии. — Почему? — Оголённой спиной я чувствую холод бетона. — Если существует Рай, значит, есть и Бог, верно? Я киваю. Только я его не могу видеть, но у андроидов же отличное зрение в темноте. — Бог — тот, кто создал жизнь. Но меня, андроида, создал не кто-то свыше, а вы — люди. Получается, что вы мои боги и вы же мой рай, согласны? Я тихо смеюсь. В который раз я утверждаю, что для андроида он слишком милый, а для человека — слишком безгреховный. — В этом и правда что-то есть. Во мраке сверкает лезвие скальпеля. Я устремляю взгляд в потолок. Как бы я ни хотел казаться уверенным в своём решении, моё дыхание всё равно сбивается, а сердце начинает стучать быстрее. Оно будто становится больше и с силой бьётся в грудную клетку, перекрывая дыхание — вот как я чувствую страх. Мне страшно. Но другого пути нет. До моего обнажённого локтя дотрагивается что-то холодное: Сет аккуратно прощупывает вену и через секунду я уже чувствую тонкую иглу у себя под кожей. Через пару минут я засну и больше не проснусь. Он выполнит мою последнюю просьбу, а потом обретёт свободу. Я дал ему время принять решение, но пожелал не знать его ответа. Как только я умру, он выберет дорогу, по которой пойдёт, и пусть ему никто не будет указом. Перед глазами только картина: девушка, протягивающая мне руку и приглашающая в свой идеальный разноцветный мир. Мир, где нет насилия, боли, скорби, грусти и греховности. Я хочу верить, что именно туда я попаду после смерти, после того, как Сет сделает меня красивым. — Сет… — Да? — его голос расплывается в воздухе, звуки становятся еле уловимы. Ещё немного, и моё сердце остановится. — Я никогда не слышал, как ты зовёшь меня по имени. Перед глазами всё плывёт, и я медленно закрываю их. Пожалуйста, скажи это, чтобы я уж точно больше ни о чём не жалел. Я чувствую холодное прикосновение губ к своему лбу, а затем тихое: — Спокойной ночи, Винсент.