Месть Грин-де-Вальда

      Прошло три дня. Горожане во мне души не чаяли, звали в гости, спрашивали совета по поводу ведения своих дел. Я отвечал, как разумел, хоть и не всем желающим мог помочь. Определённо, моя звезда взошла, я стал знаменит и уважаем, как и хотел. Но эта идиллия нарушилась довольно скоро.       Бургомистр вызвал меня к себе, чтобы вручить обещанную награду. Ей оказались рекомендательные письма во многие земли и города Германии, это было просто прекрасным подарком. Но как только я положил свитки в карманы мантии, во входную дверь требовательно забарабанил незваный гость. То, что он был незваным, я понял по озадаченному выражению лица бургомистра: кроме меня он явно никого сегодня не ждал. — Кого там несёт? — крикнул он привратнику. — Его священство епископ Кобленцский! — ответил тот, дрожа от испуга.       Ругнувшись сквозь зубы, бургомистр велел открыть дверь. Да уж, церковь и впрямь сильна, раз её члены могут вламываться в чьи угодно дома и устанавливать свои порядки. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: попробуй не пустить, и тебя ждут кары небесные. То, что церковников люд уважал и боялся, я уяснил для себя с первых же дней в городе.       Епископ оказался сутулым, но полноватым человеком. У него наличествовали седые борода и бакенбарды, мясистый толстый нос, узкие серые глаза, толстые скулы и двойной подбородок. В руках епископ, облачённый в рясу, держал кадило и посох. Его голос оказался неожиданно громким, он начал с ходу кричать на бургомистра, даже не поздоровавшись: — Что за мракобесие творится в городе, вверенном в твои руки Господом, сын мой Альфред?! — Простите, я не понимаю, что вы имеете в виду, — пролепетал бургомистр. — Вот это! — прокричал епископ, показывая рукой на меня. — Колдун нарушает Божью волю и осмеливается спорить с самим Провидением! — Он спас город от страшной беды, — возразил бургомистр, — убил опасных тварей, могущих разносить жуткие болезни. — Это и была кара Божия за грехи горожан! — взбеленился епископ. — Напомнить тебе о них?!       Я не понимал, что имел в виду епископ. Возможно, речь шла о том, что было до моего приезда сюда, но я в любом случае не был склонен во всём видеть проявление высших сил: для этого я мыслил достаточно трезво. Но бургомистр неожиданно для меня побледнел и энергично замотал головой. Епископ торжествующе воскликнул: — Ах, попался, проклятый нечестивец! Бургомистр! Он подлежит церковному суду! Прикажи страже взять его!       Вот уж занесла нелёгкая… Не успел подняться, как вновь падаю. Понимая, что меня, скорее всего, обыщут, я заколдовал свою палочку, превратив её в ещё одну верёвку на поясе, с рекомендательными письмами я сделал то же самое. Я смог это сделать незаметно, так как епископ выглянул наружу, чтобы позвать стражу. Больше никаких волшебных предметов при мне не было. Конечно, я мог заколдовать епископа и бургомистра и выпутаться из довольно неудобного положения на месте, но у меня возникла идея получше.       Явившаяся городская стража скрутила меня и повела по улицам. Епископ шёл впереди и кричал обо мне всякие нелестности: о том, что я мошенник, еретик, проходимец и Мерлин знает кто ещё. Люди смотрели на меня со смесью страха и сочувствия и спешили поскорее отвернуться. Мне полегчало: видимо, народ от меня не отвернулся в одночасье, чего я небезосновательно опасался, памятуя о первом знакомстве с носителем духовного сана. Меня привели в городскую церковь, снаружи каменную, а изнутри сплошь деревянную, и заперли в подвале. Я подумал было поджечь здание, но вовремя опомнился и отказался от этой весьма глупой затеи: меня бы по-настоящему возненавидели и наверняка бы осудили на долгие годы тюрьмы или даже на смерть.       Продержали меня там на удивление недолго: всего лишь до полудня. Видимо, епископу, имени которого, кстати, я до сих пор не знал, не терпелось меня очернить и с позором покарать. Что ж, если предстоит диспут, я буду держаться до последнего. В отрочестве и юности меня учили закону божьему по лютеранским канонам, а в зрелости я не раз имел дело с лицами духовного сана, в основном католиками. Но это были мимолётные контакты, не имевшие продолжения, и лишь сейчас я сталкиваюсь с религиозной организацией по-настоящему. Меня это воодушевило. Чем это не способ заявить о себе ещё раз? Впрочем, радовался я этой возможности недолго, потому как понял, что церковники любые мои слова могут извратить и истолковать себе на пользу, да ещё и пустить обо мне всякие дурные слухи. Ладно уж, выйду против них, а там видно будет. Магией я для своей же безопасности решил временно пренебречь.       Стража, пришедшая без стука и голоса, вывела меня из подвала в зал. Там уже стояли разные представители церковной иерархии: сам епископ, пара простых священников, сухощавый остороносый старик в чёрной рясе и с большим крестом на груди, видимо, настоятель местного аббастства, и полноватый старик в белых одеждах — кто-то более высокопоставленный, судя по тому почтению, с которым на него глядели остальные. Все они взирали на меня со страхом и недоверием. Подняв руку, старик в белом начал говорить: — Ты ли тот самый колдун, именуемый Генрихом Грин-де-Вальдом?       Представители духовенства начали с того, чтобы убедиться, того ли человека схватили. Неплохо. По крайней мере, они не стали с ходу швыряться обвинениями, едва увидев меня. Хотя я видел это желание в глазах остальных церковников, человек в белом явно сдерживал их. Он же и вёл допрос. Голос допрашивающего был строг, но не чрезмерно жёсток и суров. Я не видел в своём поведении ничего предосудительного и не стал выдумывать чего-либо, это только вызывало бы лишние сложности, чего не надо ни мне, ни им. Я просто назвался, говоря совершенно спокойно: — Да, это я. Я Генрих Грин-де-Вальд. — Правда ли то, что ты занимаешься чародейством, и весьма успешно? — задал белоризец первый вопрос. — Да, — сообщил я. — Откуда ты к нам пришёл? — продолжил человек в белом. — Из пограничных областей с Франкским королевством, — ответил я в соответствии с «легендой». — Мой родной феод разорили франки, а сеньор не смог защитить свои владения, вот я и странствую теперь по всей стране. — По городу ходят слухи, что ты довольно сильный чародей, — вмешался настоятель аббатства, — отчего же ты не защитил своего господина и родной край, как то предписывает обычай вассальной службы?       Этот вопрос оказался довольно каверзным и едва не поставил меня в тупик. Действительно, почему? Мог же! Точнее, я бы так и поступил, если бы на самом деле родился тут и вырос. Но сказать им всю правду о себе я не был не в силах — мне бы не поверили и, чего доброго, приняли бы за сумасшедшего и засадили бы в темницу на хлеб и воду на всю оставшуюся жизнь, и плакала бы тогда моя миссия. Конечно, я сумел бы сбежать, но и тогда бы провалился — ссориться с местными нельзя было ни в коем случае. По крайней мере, в Германии. Я стал соображать, что бы ответить. Внутренний голос шептал: «Расшвыряй их по лавкам! Сотри им память! Ты же даже без палочки можешь разделать их аки слепых котят! Что тебе эти клоуны в рясах?»       Но я воздержался от этого соблазна. Конечно, я мог сделать так, чтобы они раз и навсегда оставили меня в покое и даже не помнили о произошедшем, но в то же время понимал, что мне тут жить и жить, пока неведомая сила, отправившая меня сюда, не сочтёт нужным вернуть меня назад. А ведь ещё необходимо жениться, основать свой собственный род. Легальный путь был только один — церковный брак, иначе моё супружество не признают ни простецы, ни сами волшебники, скорее всего. То, что местные чародеи существовали бок о бок с христианами, очевидно, было результатом компромисса, нелёгкого для обеих сторон. И образ жизни, схожий с жизнью простецов, наверняка был частью соглашения, иначе бы мои коллеги не прятались от публичности. Так что мир с церковью оказался необходим прежде всего мне самому, каким бы парадоксальным он мне ни казался.       Времени на раздумья — считанные мгновения, иначе бы церковники поняли, что я придумываю какую-нибудь ложь, и осудили бы меня. И я, хвала моей изворотливости, нашёл блестящий выход из положения: — В договоре, который я заключал с сеньором, были чётко прописаны мои обязанности. Я был семейным учителем, лекарем и писцом. Применять волшебство для боя или какого-либо иного насилия мне строжайше запретили, даже на господской охоте я довольствовался ролями лекаря и зрителя, ну ещё иногда зверей хищных заколдовывал, чтобы они не могли обнаружить охотников и напасть на них слишком рано. Защитить феод от вторжения я не смог именно по той причине, что мне не было разрешено воевать, а не по какой-то другой. Сеньор, умирая от полученных в бою ран, благодарил меня за верную службу и ругал себя за свою же непредусмотрительность.       Церковники стали совещаться, качая головами. Я не слышал речи, потому что мои оппоненты переговаривались шёпотом. Наконец, приняв какое-то решение, белоризец вновь обратился ко мне: — Что ж, колдун Генрих, твой ответ признан удовлетворительным. Вот мой следующий вопрос. Правда ли то, что ты помогал всем без разбору, и бедному, и богатому, не беря ни с кого денег? — Да, — чистосердечно признался я. — Деньги мне как волшебнику не нужны, ведь можно попросить оплату продуктами пропитания, которые есть почти у всех, а всего остального можно добиться с помощью колдовства. — Достойный ответ, — отозвался белоризец, его тон стал несколько мягче. — Это вполне соответствует христианским ценностям, ведь сам Иисус Христос говорил: «возлюби ближнего своего, как самого себя». Но тут мы подходим к самому главному. Правда ли то, что ты убил крыс, тараканов и пауков в подвале дома бургомистра Альфреда Бергена? — Да, ибо они несли в себе болезнетворную заразу, от которой могли захворать и умереть множество жителей этого славного города, — откровенно сообщил я. — Негодяй! Еретик! Нечестивец! Наглец! Бесстыдник! — закричали остальные попы. Я сразу понял, чем они были разгневаны. По верованию средневековых священников массовые несчастья, нападения врагов, природные катаклизмы и прочие беды являлись не чем иным, как проявлением гнева Господа, изливающегося на людей за их грехи, и такие случаи были не раз описаны в Ветхом Завете. По мнению нынешнего духовенства я помешал исполнению высшей воли, и судили меня именно за это. — Тишина! — прикрикнул на подчинённых человек в белом. — Я сам обличу его как судья, — добавил он уже тише, но не менее твёрдо.       Прочие церковники стихли и выжидательно уставились на меня и своего начальника. Я приготовился к долгому чтению нравоучений и морализаторству, но этого, к моему счастливому удивлению, не произошло. Вместо этого человек в белом спросил: — Знаешь ли ты, за что жителям Кобленца была уготована такая кара? — Нет, — признался я, — я приехал в город поздней весной, и никаких неприглядных событий с этого времени не произошло.       Попы стали вновь совещаться шёпотом, на этот раз я ждал несколько дольше и начал волноваться за свою участь. Белоризец, выслушав всех, сказал: — Что ж, и это ты показываешь правдиво. То, за что должны были понести наказание горожане, случилось зимой. Шла пограничная война с франками, они подступали к городу. Тогдашний бургомистр стал вести с ними переговоры о сдаче, а сами жители смалодушничали и отказались обеспечивать провиантом войска маркграфа. Город, к счастью и славе Божией, удалось отстоять, а бургомистра-изменника перехватили при попытке побега к франкам и казнили по приговору королевского суда. Вот за это Господь и приготовил кару, а ты ей помешал, колдун Генрих.       Я отнюдь не считал военную измену причиной предотвращённой эпидемии, скорее всего, виновницей возникновения заразы была обыкновенная антисанитария. Но я решил не злить церковников излишним рационализмом и возразил иначе: — Со зрелыми мужчинами всё более-менее понятно, это на их совести. Но чем провинились женщины, а тем более старики и дети?       Но сбить белоризца с толку мне не удалось. Он ответил на моё возражение без малейших раздумий и вполне логично для христианина: — Малодушием, колдун Генрих. Они знали о нападении франков, но не стали уговаривать своих мужчин помочь маркграфу.       Крыть конкретно с точки зрения морали было нечем. Конечно, возразить можно было и по-другому, но меня бы не поняли. Я уже почти смирился с тем, что меня осудят, но ситуация внезапно изменилась. В церковный зал ворвался мой знакомый книготорговец. Как он попал сюда именно сейчас, я догадывался: наверняка увидел с другой стороны улицы, как меня уводили, и всё понял. На лицах духовников отразились непонимание, удивление и гнев, но человек в белом строго сказал: — Если он хочет свидетельствовать о Генрихе Грин-де-Вальде, то пусть говорит. Сказано в Священном Писании: «с любовью обличай согрешившего ради спасения его».       Я обрадовался, поняв, что нежданному гостю разбирательства позволили говорить. Конечно, церковники установили свои правила для средневекового мира, но они сами пока соблюдали их, что не могло не внушать надежду. Книготорговец начал: — Во имя Отца, Сына и Святого Духа свидетельствую! — воскликнул он. — Свидетельствуй, сын мой Гуннар, — разрешил человек в белом. — Я свидетельствую о том, что чародей Генрих Грин-де-Вальд, которого вы судите здесь и сейчас, — порядочный и добродетельный человек, хоть и не наученный вере во Христа, — стал говорить владелец лавки. — Своим чародейством он не причинил зла ни единому человеку, пока жил в этом городе до сего дня, и даже наоборот, помогал всем людям, кто к нему обращался, пусть и с помощью колдовства. Своим отношением к ближнему он выказывает внутреннее духовное стремление к Господу, пусть и не знает Его. В человеческой истории немало примеров добродетельных язычников, например, греческие философы, лекари, римские военачальники и судьи. Чародей Генрих похож на этих людей, и если научить его закону божьему, то он не будет отличаться от образцовых христиан. Прошу вас, ваше высокопреосвященство, именем Господа Бога и Иисуса Христа помилуйте его. — Это всё общие слова. Знаешь ли ты, Гуннар, за что судят чародея Генриха? — строгим тоном возразил белоризец. — За то, что он убил крыс и прочих опасных тварей в подвале дома бургомистра, — ответил Гуннар, — и правильно сделал. Бургомистр раньше хранил там провиант на чёрный день, и хорошо ещё, что до визита чародея провизию удалось вынести в неприкосновенности. Она не заражена ничем опасным. — Так ты, Гуннар, считаешь содеянное Генрихом благом?! — рассерженно воскликнул епископ Кобленцский. — Конечно, отец епископ, — бодро отозвался Гуннар, ничуть не смутившись. — Он спас сотни людей, в том числе и вас, это полностью соответствует христианским ценностям. Иисус Христос спасал от голода тысячи с помощью маленьких кусочков хлеба и рыбы, исцелял больных и бесноватых. Ведь говорится же в Евангелии: «возлюби ближнего своего», и чародей Генрих показал своим поступком любовь к нам: нашему городу и его жителям. Так что я считаю, что этот суд несправедлив. — Но насланная болезнь — кара за грехи! — воскликнул настоятель аббатства, — и вы как умный человек, Гуннар, должны прекрасно помнить, за какие! — Я-то всё помню, отец настоятель, — упрямился книготорговец, — а вот вы, похоже, нет. Тогда же, зимой, снятый и заготовленный впрок урожай погиб, а купцы, планировавшие им торговать, разорились, и те, кто отказался помогать воинам маркграфа отражать нападение франков, получили сполна за свою трусость — голод, холод и презрение соотечественников. Это и была кара Господня, отец настоятель. А то, что предотвратил колдун Генрих — совершенно другое.       Я обрадовался: только уже потерял надежду на спасение, как пришла помощь, притом с совершенно неожиданной стороны. Книготорговец явно симпатизировал мне. Конечно, характеристика, которую он мне дал, не вполне соответствовала действительности, но так здесь, очевидно, было принято говорить при судебной защите. — Но всё же он чародей! — заметил белоризец. — Твоя речь, Гуннар, человеколюбива и идёт от чистого сердца, но наивна. — И что в этом такого? — ответил держатель книжной лавки. — В истории есть и примеры того, как люди творили знамения и чудеса, и это было попущением Всевышнего. Вспомните о Моисее, Валааме, пророках Израиля. И разве нельзя посмотреть на произошедшее с другой точки зрения? Возможно, что Бог попустил это деяние Генриха, чтобы показать, что и колдуны могут служить добру и благому делу. К тому же вы, клир, сами заключили с волшебниками соглашение, и чародей Генрих этого соглашения пока ни в чём не нарушил. Повторяю: он не заслужил осуждения. — Нет! — воскликнул епископ, поняв, что добыча в лице меня ускользает. — Он наглый нечестивец и заслуживает кары!       На его сторону встали почти все, кроме настоятеля аббатства, присоединившегося к человеку в белом. Между клириками начался жаркий спор. Гуннар попросил разрешения уйти, белоризец махнул рукой в знак согласия, и книготорговец, подмигнув мне напоследок, удалился. Я же не мог уйти, пока разбирательство не окончено, и сел на ближайшую лавку. Церковники, решая мою судьбу, сыпали цитатами из священных книг, приводили в качестве аргументов слова Гуннара и слухи из уст обывателей. Я сначала внутренне посмеивался, поняв, что и у церкви, казавшейся мне поначалу могущественной и монолитной, есть свои внутренние разногласия и проблемы, но затем порядком утомился, выслушивая перебранку. Но ни одна сторона не могла взять верх: с вопроса конкретно обо мне спор перешёл в область взаимоотношений церкви и волшебников вообще, и уже там у каждого спорщика нашлись свои «железобетонные» доводы. На саны и «стаж» служения уже не смотрели — проблема была настолько глобальной, что на неё не влияла никакая иерархия. Но диспут прервался совершенно неожиданно. В церковь, широко распахнув двери, вошёл высокий человек в рыцарских доспехах и в сопровождении городской стражи и оруженосца. Подняв забрало шлема, он взял у одного из сопровождающих рог и подул в него. Все клирики и я обернулись. Церковники поспешно поклонились вошедшим, а я на всякий случай встал с лавки. Владелец рога провозгласил: — Именем короля Оттона! Мы ищем человека по имени Генрих Грин-де-Вальд, его величество король Оттон требует сего человека к себе!       У меня учащённо забилось сердце. Вот это да! Подумать только! Мной заинтересовался сам король! Но с какой целью? Скрываться я не стал — когда ещё выпадет такая возможность! Сделав несколько шагов навстречу вестнику, я сказал: — Я и есть тот, кого вы ищете. Чем я могу быть полезен его величеству?       Разумеется, я не желал быть мальчишкой на побегушках у короля, но ответить подобным образом меня обязывали правила приличия. Но при этом я заволновался: кто знает, что меня ждёт? Милость или опала, а может быть, даже новый суд? — Ты едешь с нами! — категорично заявил гонец. — Конечно, только позвольте навести в моём доме порядок перед отъездом, — попросил я. — Этот человек под церковным судом! — запротестовал епископ Кобленцский. — Отец епископ, воля короля такова, что не дозволено ни малейшее промедление, — возразил гонец. — Разумеется, ты можешь навестить родной дом, но не задерживайся. С тобой пойдёт стража, — закончил он, вновь обратившись ко мне.       В присутствии стражников я вернулся домой, наскоро написал записку для сапожника и собрал свои пожитки в собственноручно изготовленную котомку. Заняло это всё, по моим ощущениям, не более пяти минут. Стража, ждавшая меня на улице, была вполне удовлетворена моей расторопностью, так как не подгоняла меня. Она проводила меня на главную площадь, где уже стояла повозка гонца, запряжённая парой жеребцов. Сам он был ещё и кучером. Разместившись, он и двое его спутников в кольчугах и при алебардах повезли меня к королю.       Путь до резиденции монарха занял около четырёх часов. Король Оттон I расположился в одном из замков в окрестностях Майнца. Это была настоящая средневековая крепость — с донжоном, стенами, башнями, амбразурами. Гонец подъехал ко рву и прокричал, подняв голову вверх: — Я исполнил волю короля! Пропустите нас в замок!       С противоположной стороны опустился мост, ворота крепости открылись. Повозка проехала во внутренний двор. Разумеется, никакой роскоши здесь не было, замок являлся прежде всего военным форпостом, а не резиденцией. Двор был занят хозяйственными постройками, стойлами для лошадей и стрельбищем для лучников. К повозке подбежал человек в телогрейке из медвежьей шерсти и что-то спросил у гонца. Слов я не разобрал, потому что один из жеребцов в этот момент заржал. Кивнув, гонец указал на меня, и обладатель телогрейки приказал мне следовать за ним. Он провёл меня в большой зал с длинным дубовым обеденным столом в центре. В его главе сидел черноволосый зрелый мужчина с длинным носом и карими глазами. Он был одет в фиолетовую накидку и жёлтую рубаху, украшенную серебристыми блёстками. Рядом с ним стоял одетый в разноцветное трико паж и держал кубок с каким-то напитком, вероятнее всего, вином. Вошедшие со мной люди поклонились ему до пояса, я догадался, что наконец увидел короля. В настоящее время монарх обедал, на деревянной тарелке лежал кусок мяса, приправленный сметаной и зеленью. Услышав шаги, король поднял голову от еды и произнёс: — А вот и тот, кого я желал видеть. Идите прочь, слуги, вы хорошо поработали.       Паж поставил кубок на стол и вышел, прочая прислуга тоже удалилась, король кивком головы и высокопарным жестом сделал знак приблизиться. Я подошёл ближе и чисто из вежливости произнёс: — Приятного аппетита, ваше величество. — Благодарю, подданный, — суховатым тоном ответил монарх. Я ничуточки не обиделся, понимая, что для венценосных особ такое отношение к окружающим является нормальным. В конце концов я жил в стране, принадлежащей этому человеку, и был обязан играть по его правилам. А может быть, с ним и подружиться удастся, насколько это возможно в моём случае. Из хороших отношений с королём можно извлечь весьма серьёзную выгоду, если как следует постараться, а именно это мне и нужно. От применения заклятий, воздействующих на разум, я сразу же отказался: чего доброго, у Оттона I помутится рассудок, а это будет немалая угроза для Германии в целом и моей задачи в частности, к тому же другие чародеи, а возможно и клирики, смогут разоблачить меня и мои стремления. Так что искренность и честность — самые лучшие стратегии поведения, тем более что никаких недобрых намерений у меня не было. — Присаживайтесь, — король указал на табурет под столом, который я не сразу заметил. Выдвинув его наружу и разместившись с таким расчётом, чтобы между мной и порфироносным собеседником оставалось свободное место, я приготовился слушать его. — Итак, вас зовут Генрих Грин-де-Вальд, и вы до сего дня живёте в Кобленце? — спросил король. — Да, ваше величество, так оно и есть, — подтвердил я. — Я наслышан о том, что произошло в городе, — сказал Оттон I, — то, что вы сделали, произвело на меня неизгладимое впечатление.       Я успокоился, отринув мрачные предчувствия. Король явно не сердился и не собирался подвергать меня наказанию. Это было очень хорошо. Но я не спешил выказывать свои эмоции и выразился иначе: — Это был мой долг перед жителями города, ведь они и мне дали немало хорошего — пропитание, крышу над головой и работу. — Вот, сразу видно порядочного человека, не рвущегося за славой и богатством, — монарх слегка приулыбнулся. К сожалению своему, он ошибался — слава мне была необходима как воздух, другое дело, что я умел хорошо скрывать свои истинные намерения и чувства. — Я считаю, что должен вас наградить, — продолжил он. — Наградить?! — изумлённо воскликнул я. Удивление было наигранным, я догадывался об истинном значении того, что совершил и о том, что может сказать Оттон I. Так он и поступил: — Вы не ослышались, Грин-де-Вальд. Вы заслужили награду от меня. Дело в том, что чума — страшный мор, загадку которого не в силах разгадать ни мои придворные лекари, ни лекари из сопредельных стран. Если бы вы не остановили жуткую заразу в зародыше, то страшно подумать, что случилось бы. Половина страны бы вымерла, не меньше. Вы спасли моё королевство. — Разрешите высказать одну просьбу, ваше величество, — попросил я. Моя наглость была рассчитана на то, что король, только что признав мои исключительные заслуги, сочтёт неудобным отказаться выслушать меня в ответ. Так оно и произошло: — Конечно, я вас слушаю, — отозвался Оттон I. — Разрешите стать вашим придворным чародеем, — озвучил я свою мечту, прямо «в лоб». Лучшего момента и пожелать было нельзя: я был на аудиенции, король только что назвал меня спасителем страны. Конечно, люди средневековья отличались от нынешних в худшую сторону: в уме, физической силе и многом другом, но у них было перед потомками бесспорное преимущество: понятия чести и добродетельности воспитывались с самого детства, по крайней мере, в обеспеченных семьях. На это я и поставил, высказав своё пожелание. В любых других обстоятельствах меня бы при таких словах немедля вышвырнули вон, запретив возвращаться, но тут Оттон I оказался в моральном тупике: человеку, совершившему подвиг, отказать нельзя. Король, задумавшись, поковырял вилкой мясо, съел ещё пару кусков и изрёк: — Да, чародей Грин-де-Вальд, вы вполне доказали, что достойны этого, и в представлении не нуждаетесь.       Внутренне я едва не подпрыгнул до потолка зала от радости, но внешне не подал вида, что чрезмерно веселюсь, а сдержанно ответил: — Благодарю, ваше величество. Что входит в мои обязанности и когда я смогу приступить к их исполнению?       На этот раз король думал дольше и во время размышлений окончательно доел своё блюдо. Отодвинув тарелку, он ответил: — Я сам буду давать вам знать, когда что-то понадобится. У меня уже есть придворные чародеи, но они занимаются довольно обыденными для них вещами: варят снадобья, предсказывают погоду и судьбу, заколдовывают предметы повседневного обихода и оружие, лечат раны и хвори. Я буду поручать вам особые задачи или те, с которыми не справятся прочие колдуны.       Я без малейших колебаний согласился. Во-первых, в разговоре с королём торг был совершенно неуместен, а во-вторых, предложенное положение имело очевидные плюсы. Меня бы не беспокоили по пустякам, а значит, я мог спокойно заняться своими исследованиями по поиску древних магических знаний, к тому же обещание давать только сложные поручения показывало высокую степень доверия. Король задал ещё один вопрос: — А как вышло, что я ни разу не слышал о вас раньше? Все волшебники страны у меня наперечёт, почти с каждым я знаком лично. — Я жил в приграничном феоде, — объяснил я и изложил свою «легенду». — Ах, вот оно что, вы беженец, — король кивнул. — Что ж, рано или поздно франкам придётся пожалеть о том, что они нанесли вам крепкую обиду и причинили урон моим пограничным областям. Что ж, предлагаю вам поселиться в этом замке, чувствуйте себя как дома.       Естественно, распряжаться тут так, будто здесь и вправду мой дом, мне бы ни за что на свете не позволили, по крайней мере, в присутствии самого Оттона I, это был оборот вежливости. Но я был рад и этому положению гостя и ещё одного слуги. Король, получив моё согласие и на это предложение, уточнил: — Когда вы будете готовы заселиться? — Хоть сейчас, ваше величество, — охотно сообщил я о своей немедленной готовности к переезду, — все мои личные вещи при мне и заколдованы для более удобной переноски.       Король ничуть не удивился этому — видимо, маги и простецы в средневековье и впрямь общались теснее, чем в моё время. Хлопнув в ладоши, король приказал явившемуся пажу: — Отведи моего гостя в жилую комнату на третьем этаже, в надвратной башне.       Поклонившись своему монарху и мне, юноша проводил меня в новое жилище. Там был сплошь камень, из всей обстановки наличествовал лишь тюфяк для сна. Это было совершенно нормально для действующей военной крепости, и я ничуть не удивился такому положению. Отдав мне ключ от комнаты, паж удалился. Я стал располагаться: настелил деревянный пол, превратил тюфяк в кровать, расставил по местам стол, стулья, шкафы и котёл. Всё это было вынесено из старого дома. Закончив заселение, я вновь углубился в книгу по бытовому колдовству и зельеварению. К королевской службе надлежало быть всецело подготовленным.