***
В один из дней начавшейся осени, когда хозяйство было уже более-менее налажено, я получил письмо от короля Оттона I. Вскрыв его с волнительно бьющимся сердцем, я прочёл текст. То, о чём я узнал, перевернуло все мои планы с ног на голову. «Друг мой Генрих! Вне всякого сомнения, я очень доволен тем, что вы для меня делаете. Вы укрепляете границы и наводите порядок, как это надлежит делать верноподданному управляющему. Те меры, которые вы ввели на вверенной вам от меня земле, мне очень понравились, и я подумываю сделать так же по всему королевству. Вижу, что не ошибся в своём доверии к вам, и оно с лихвою оправдалось. Я, со своей стороны, много воевал с мятежными маркграфами и даже с ослушавшимся меня двоюродным братом Беренгаром. Конечно, было бы очень хорошо, если бы вы тогда находились рядом со мною, но я помнил, что поручил вам не менее важное дело — охрану тыла в виде границ с франкской стороны, потому не в обиде вовсе, а напротив, в признательности к вам пребываю. Пишу я вам вот для чего: несомненно, нашими общими стараниями страна окрепла. Пора решительно заявить о себе на весь божий мир. Так как я веду свой род от германских вождей, роднившихся с римскими цезарями, и в моей стране проживает больше всего добрых христиан, совершенно благоразумно будет во всеуслышание объявить о том, что мы возьмём христиан под свою руку и возложим на себя почётное и душеспасительное бремя восстановления величия Рима в новом облике, уже не языческом и диком, а целомудренном и благословенном. А что же Папа Римский, спросите вы? А то, что, к нашему сожалению, Папа Иоанн XII, прости Господи его, грешного, развратен до омерзения, сребролюбив и пристрастен к богохульству и идолопоклонству. Не буду утомлять вас длинным перечислением его грехов, о них вы можете узнать от любого архиепископа, бывавшего в Риме, но лишь скажу, что человек, рукополагающий в саны за взятки, играющий в кости, блудящий с монахинями и служанками недостоин называться пастырем народов. Как мне докладывают торговцы, паломники, путешественники и рыцари, побывавшие там недавно, Папу откровенно поносят на улицах и площадях, сочиняют про него непристойные стишки и песенки, рисуют на него карикатурные и срамные картинки. Вдобавок от этих же людей мне известно, что некие священники готовят заговор о том, чтобы созвать клир и низложить Папу. Конечно, бунт против законной власти — дело богопротивное, и я не могу одобрить его, но коль эта власть сама себя унижает, то бунтовщиков можно понять. Оттого, что авторитет папской власти через этого безбожного Папу угас, необходимо взять дело в свои руки как можно скорее, иначе в Риме и во всей Италии скоро начнётся хаос. И в таком нелёгком деле, как наведение порядка в соседней стране и утверждение новой власти взамен опустившейся, мне очень нужна ваша помощь, мой друг Генрих. Вы показали мне мудрость, силу и твёрдость духа, а эти качества бесценны и незаменимы что в военном походе, что при политическом противостоянии. Потому я и обращаюсь именно к вам, что во всей Германии не найти такого верного и в то же время умного и искреннего помощника, как вы. Я часто вспоминаю ту осаду и то, как вы разогнали франков, и всякий раз прихожу к мысли, что вам любые трудности нипочём. Значит, и с усмирением понтифика-греховодника мы непременно справимся. Есть и ещё одна причина указать Папе на его истинное место. Церковь в последнее время уж очень нагло лезет в мои дела. Если мои собственные священники чувствуют мою руку и не забывают обо мне, то италийские напыщенны, высокомерны, излишне любопытны и постоянно суют нос не в своё дело, прикрываясь покровительством Папы. Недавно трое из них воспротивились рукоположению епископа, потому что это сделал мой архиепископ, а не их Папа, и отлучили того епископа от церкви. К тому же они требуют много денег и почестей, совершенно забывая, что находятся не у себя в Италии. Но разве это не моя страна и не мой народ? Думаю, вы согласитесь со мной в этом, мой друг Генрих. Так что я, исходя из всего вышеописанного, с нетерпением жду вас у себя в ставке, чтобы подробнее переговорить с вами обо всём этом и выступить в поход. Со мною четыре тысячи человек, из них рыцарей и солдат около тысячи. Мой военный лагерь находится на южных опушках Тевтобургского леса. До встречи, мой друг Генрих». Прочтя письмо, я стал мерить шагами трапезный зал, где посол короля вручил мне конверт. Сам посланник, видя мою задумчивость, отступил в сторону и стал терпеливо ждать, понимая, что важные решения за пару мгновений не принимаются. Конечно, я был во многом согласен с королём, и я совершенно не собирался возражать ему в чём-либо. Но меня смущали несколько обстоятельств, и это была отнюдь не борьба короля с родственниками и вассалами, в конце концов, в Средние века подобные конфликты были обычным делом. Причина моей задумчивости состояла в другом. Во-первых, я не знал, на кого оставить Хильду. Во-вторых, я вспоминал, при каких обстоятельствах Германия стала империей. То, что монарх выискивает предлоги присвоить себе верховную власть в Европе, меня не смутило, ведь я в своё время действовал точно так же, смешивая правду с ложью и недоговорками. А реальная сила для этого у него и вправду имелась, а для того, кто ей обладает, нет нужды искать причину для её демонстрации, можно её и придумать, что и сделал Оттон I. Некоторая доля правды в претензиях монарха на императорскую власть на самом деле была, и этим его претензии оказались сильны. Участвовать ли во всём этом мне — вот в чём вопрос. Интуиция шептала, что надо соглашаться. Приблизительно прикинув даты, я понял, что именно в эти годы моя родина впервые стала единым государством, к тому же одним из сильнейших после античного Рима. К тому же я понимал, что будет, если я откажусь — потеряю шанс прославиться ещё больше и доверие короля, будущего императора. Вернув конверт послу, я сообщил ему, что иду собираться, и приказал подождать у ворот. Затем я поднялся в свою комнату. Хильда грызла яблоко, раздобытое в замковом саду, и читала трактат по зельеварению. Услышав шаги, она оторвалась от чтения и улыбнулась мне. Вздохнув, я сказал жене: — Хильда, мы временно расстаёмся. Я уезжаю в поход на два-три месяца. — А что это за поход? — полюбопытствовала девочка. — Путешествие в Рим, — объяснил я. — Король Оттон пригласил меня с собой. — Ух ты! — она захлопала в ладоши. — Там, должно быть, будет много интересного для вас, мастер Геллерт! — Безусловно, — я кивнул. — Но взять тебя с собой я не смогу. Там может быть весьма опасно. Это не лёгкая прогулка по саду, и монарху неспроста понадобилась моя помощь. Конечно, на самом деле я мог обеспечить безопасность Хильды где угодно, но мне внушали опасения обвинения короля в адрес Папы. Если они окажутся правдивыми, то всё то, что я увижу в Риме, может крайне навредить психике моей юной супруги, а уж этого никак допустить нельзя. Но с кем же оставить девочку? Доверить её было некому… вроде бы. Но меня тут же посетила одна интересная идея. Пройдя в зал, где встречался с прочими чародеями, я вновь созвал их. Когда они предстали передо мной (слава Мерлину, уже в более аккуратном виде, чем раньше), я сказал: — В моей комнате живёт девочка по имени Хильда. Повелеваю вам относиться к ней трепетно. Учите её всему, что знаете, следите, чтобы она была одета, умыта, накормлена и гуляла каждый день. Я запрещаю вам её обижать, настраивать против меня, подвергать опасным опытам, а в особенности прикасаться к ней и смотреть на неё с вожделением! Волшебники затопали ногами и презрительно закричали: — Мы что, няньки?! — Мы не нанимались в надомную прислугу! — Ваша же девица, вы и смотрите за ней! — Свалился на нашу голову откуда-то, да ещё за детьми глядеть приказывает! Это не стало для меня неожиданностью, потому что я не доверял своим подчинённым. Приблизительно такой реакции я от них и ожидал. Но моя идея состояла не в том, чтобы переругиваться с новыми слугами и попусту терять время. Вскинув палочку и сделав ей кругообразный пасс с таким расчётом, чтобы она хотя бы на мгновение указала на каждого мага, я воздел её вверх. Прочие бросились врассыпную, думая, что я их сейчас буду убивать. Но мой замысел был хитрее и коварнее. Я провозгласил, пока никто не успел покинуть зал: — Империо! Слуги, теперь уже являющиеся «подчинёнными» в прямом смысле этого слова, по моему приказанию вновь собрались в круг и повторно выслушали мои наставления. Больше возражений, естественно, не было. Покончив с поручениями, я вернулся к Хильде и сообщил ей: — За тобой, пока меня не будет, приглядят мои слуги-волшебники. Они будут тебя учить, слушай их. — А кто они такие? Вы их хорошо знаете? — спросила девочка. Я ничуть не обиделся на бестактный на первый взгляд вопрос, понимая, почему жена не доверяет никому, кроме меня. Я объяснил: — Я заставил их беспрекословно мне подчиняться, явив свою силу. Они не посмеют обидеть тебя. Я сказал лишь часть правды, но только потому, что не был уверен в том, что четырнадцатилетняя девчушка готова к тому, чтобы узнать о Непростительных заклятиях. Но Хильда поняла меня совершенно правильно, и её следующая реплика оказалась вполне естественной для жены: — Прошу, вернитесь поскорее, мастер Геллерт, — тихо проговорила Хильда. — Я буду по вам тосковать. — Постараюсь, Хильда, — согласился я, — но обещать не могу, что в самом деле скоро. — Могу ли я как-то связываться с вами? — спросила юная супруга. Я задумался. На пару секунд даже пришла в голову мысль всё бросить и остаться, но я сдержался. На кону стояло будущее всей Германии. Но Хильда только-только обрела близкого человека в лице меня, и тут же теряет! Это я понимал, что вернусь назад, а девочке было страшно. Постояв в задумчивости, я всё же нашёл компромисс и попросил, достав из кармана мантии дощечку с автопортретом: — Приложи руку к портрету, как можно сильнее. Исполнив веленое, Хильда с надеждой и интересом взглянула мне в глаза, ожидая, что же я придумаю. Я нацелил на рисунок под рукой девочки палочку и произнёс несколько длинных и сложных заклинаний. Затем я приказал: — Отними руку. Подчинившись, Хильда с удивлением уставилась на своё изображение. Оно теперь было почти живым: выражение лица на нём повторяло то, что было у самой девочки. Юная волшебница скорчила гримасу, портрет повторил её. Улыбнувшись, девочка сказала: — Теперь мне спокойнее, благодарю вас. Портрет немедленно повторил фразу, слово в слово и тем же тоном. Обрадованная Хильда бросилась мне на шею. Портрет раскалился. — Ой! — воскликнула она. — Все твои чувства и слова отныне будут доступны мне тут же, — сказал я, улыбнувшись. — Если что-то случится, взывай ко мне. Гладя жену по спине, я прошептал напоследок слова любви и, мягко отстранился. Взяв с собой несколько книг и сняв копии с трактатов слуг, я ушёл, забрав портрет с собой. Я тут же сделал в его верхней части дырочку, продел туда верёвочку и надел получившийся «амулет» на шею, будто ожерелье, спрятав его под одежду. Груди тут же стало прохладно, и понятно, почему: Хильда загрустила оттого, что я покинул её. Слуга, посланный от короля, прилежно ждал меня там, где я ему велел быть, и не задал мне вопроса, почему меня долго не было. Молодец, воспитанный. При нём были лошадь и подвода. Я сообщил, что всё готово, и получил приглашение устраиваться поудобнее. Забравшись на подводу, я скомандовал отправление. До ставки короля мы добрались за три дня, останавливаясь на обед и на ночь в придорожных трактирах. Благодаря тому, что у слуги была королевская подорожная грамота, плату за постой с нас не брали. Посланник короля оказался довольно болтливым, он много рассказывал о землях, через которые мы следовали, травил байки и анекдоты, порой скабрезные, сплетничал, так что скучно мне не было. В сам Тевтобургский лес мы не заехали, предпочтя обогнуть его стороной. Возница испугался его, сбивчиво говоря о духах и лесных чудищах, а я не стал настаивать на сквозном проезде, понимая, что король может выказать неудовольствие, если я подчиню себе разум его подданного. В то же время мне стало любопытно, что это за лес такой странный, но внятных разъяснений мне добиться не удалось. Лагерь мы увидели издали, приблизившись к нему вечером третьего дня пути. Стража, состоящая из латников с мечами, патрулировала пространство между палатками и коновязями. Прочие солдаты и их слуги занимались кто чем: приводили в порядок фураж и доспехи, ели и пили, болтали. Монарх встретил меня с сияющим от счастья лицом, выйдя из роскошного высокого шатра, пестрящего разноцветными лентами и флажками. Двое поваров суетились снаружи над стоящим у шатра котлом, варили оленину, судя по запаху. Пройдя по приглашению монарха внутрь, я увидел там складной деревянный стол, спальный мешок из медвежьих шкур, табуреты. Усадив меня на стул, венценосец стал вновь приводить доводы в пользу похода и моего участия в нём, более подробно распространяясь о том, что уже писал в письме. Выслушав его словоизлияния, длившиеся около получаса, я прервал монолог: — Вам незачем уговаривать меня, я согласен. — Превосходно! — воскликнул Оттон I, не отреагировав на то, что я перебил его, он попросту не придал этому значения. Монарх тут же вызвал стражника и распорядился выделить мне палатку рядом с королевским шатром, выдать такой же, как у него самого, спальник и велел исполнять все мои приказы. Но мне ничего особенного не требовалось, и я просто лёг спать.***
До земель Италии мы добрались ещё за шесть дней, в обход Альп. То, что мы попали в другую страну, я понял только по итальянской речи крестьян, видевших нас издалека, и по слегка потеплевшему климату. Так как уже стояла осень, особых перемен в погоде не наступило, разве что тучи рассеялись. Портретик Хильды всё это время был тёплым, девочка чаще всего мечтательно улыбалась. Верно, всё было с ней хорошо, и я чувствовал себя спокойно. Что до самой Италии, и Рима то я морально приготовился прорываться к Вечному городу с боем, но случилось непредвиденное. Первый же итальянский землевладелец, прислав послов, заверил нас, что пропустит нашу армию через свои земли. Оказалось, что король Оттон I был прав насчёт низкого авторитета Папы, вдобавок его презирали не только в самом Риме, но и в провинции. Таким образом мы за восемь суток дошли до столицы христианского мира, затратив на это, в общей сложности, две недели. Какого-либо сопротивления со стороны местных жителей мы не встретили, и нам даже присылали подарки в виде дичи, украшений и образцов оружия. Всё шло даже слишком хорошо, что вызывало у меня подозрения. В окрестностях Рима мы расположились утром пятнадцатого дня. Увидев крепостные стены, я спросил у короля: — Как мы возьмём город без осадных машин? Или вы хотите форсировать Тибр против его течения? — А я и не буду штурмовать город! — весёлым тоном заявил Оттон I. — Я просто войду в него! Разгадка итальянского дружелюбия разрешилась в тот же день. К королю во время его обеда пришли послы из города. К несчастью, я хоть и владел итальянским языком, но послы говорили преимущественно на латыни, а итальянский язык тогда только зарождался и был ещё беден. Послы использовали из него только отдельные слова, и поэтому почти все выражения были мне непонятны. Послами выступали двое мужчин в трико и серебрёных туфлях, один сухопарый шатен, другой полноватый блондин. Диалог состоялся с помощью переводчика — одного из сотников короля. Приветствовав Оттона I поклоном в пояс, шатён начал говорить: — Мы присланы от первого патриция Рима, Никколо Квинта. Он просил нас передать вам, ваше величество, что Беренгар II, нынешний наш светский владыка, собирается бежать от вас прочь. Если учесть, сколь бесчестным поступком он запятнал своё достоинство, то вполне понятно, почему вы его преследуете. Мы пропустим вас в Вечный город на постой, а Беренгар будет пленён и доставлен к вам для того, чтобы вы произвели над ним суд. — Благодарю вас, подданные Папы, — молвил король. Разумеется, я понял сразу же, на что рассчитывал монарх. И его хитрость удалась. — Мы не хотим называться подданными Папы, этого похотливого среброблуда! — вскричал блондин, замахав руками. — Он прелюбодей, идолопоклонник и ханжа! — Передайте вашему первому патрицию, что я претендую на то, чтобы и Папу призвать к порядку, — ответил Оттон I. Послы, выразив своё согласие с полученным предложением, удалились. В течение дня наша армия разместилась, как могла, в бывших казармах преторианцев, ныне разгромленных. Я стал расспрашивать короля, почему он разыскивает Беренгара II, и узнал следующее. Беренгар II был женат на племяннице Гуго, прежнего короля Италии. Также у Гуго был сын Лотарь, которого отец прочил в наследники. Но Беренгар II восстал против Гуго и разбил его войска, а Лотарь умер при неясных обстоятельствах. Беренгар II присвоил власть и захотел женить своего сына Адальберта на вдове Лотаря Адельгейде, но при этом к ней посватался Оттон I, и она приняла его предложение руки и сердца. Беренгар II воспротивился этому и заточил женщину в крепости. Всё это произошло за те два месяца, когда я обживался у себя в марке. Таким образом, король шёл сюда усмирять не только грешного Папу, но и феодала-разлучника, узурпировавшего власть в соседней стране, и итальянская знать была на стороне Оттона I, олицетворявшего для неё если не возвращение законной власти, то хотя бы прекращение незаконной. Что ж, главное — добиться своей цели, а под каким предлогом — уже не столь важно. Главное, чтобы это не было сделано откровенно бесчестным способом. Через два дня те же итальянские послы вернулись с известием от Никколо Квинта. Он созвал городской совет и собор оппозиционного Папе клира, и эти собрания постановили с помощью нашей поддержки низложить и Папу, и Беренгара II. Мы с королём договорились, что он ищет узурпатора власти, а я иду к Папе. Поэтому на следующий же день после получения новостей о событиях в Риме я направился в резиденцию Иоанна XII. Как нам объяснили те же послы Квинта, она в настоящее время располагалась в Латеранском дворце. Я немедленно двинулся в путь. В городе я увидел довольно неприятные зрелища. Уличные зеваки то и дело смеялись, изображали непристойные жесты, что-то выкрикивали, когда один из них пародировал Папу. Их речи я не понимал, но по интонациям и выражениям лиц догадался, что это насмешки и скабрезные реплики. К счастью, мне заранее объяснили, как дойти до дворца, и я добрался дотуда без особых проблем. Здание дворца было построено на манер стандартного многоэтажного дома в стиле барокко, с барельефами, декоративными скульптурами и блестящей позолотой. Остановившись перед массивными деревянными двойными дверями, я замер в задумчивости. Я же не знаю языка, как мне быть? Поразмыслив, я принял решение пользоваться вместо речи легилименцией. Собравшись с духом, я постучался. После двух-трёх минут ожидания мне никто не открыл. Что ж, раз никто меня не встречает, войду сам. — Алохомора! — скомандовал я, нацелив на дверные ручки палочку. Двери послушно распахнулись. Я увидел роскошную прихожую с паркетным полом, лепным потолком, свечной люстрой и гладкими стенами с изображениями библейских сюжетов. На одном из них, слева, Моисей читал иудеям скрижали, а на втором, справа, Иисус говорил с Пилатом на суде. Посреди прихожей стоял стол, за ним сидел щурящийся полноватый мужчина в рясе и читал какую-то книгу. Кроме книги на столе лежали кипы пергаментов. Свою палочку я спрятал. Подойдя поближе, я увидел за его спиной ещё одну дверь. Видимо, туда мне и было нужно, других выходов здесь не было. — Здравствуйте, — поздоровался я, надеясь, что секретарь поймёт меня, и не ошибся. — Да благословит вас Бог, уважаемый гость из северных краёв, — отозвался секретарь. — Вы на аудиенцию к Его Святейшеству? Я не удивился тому, что встретившийся мне служитель владеет немецким языком. В конце концов, к Папе стремились попасть люди из многих стран, и поэтому его помощники были обязаны контактировать с чужестранцами. — Да, и меня зовут Генрих Грин-де-Вальд, — я подтвердил цель своего визита и представился. — Боюсь, Его Святейшество прямо сейчас заняты, вам придётся подождать, — предупредил секретарь. В подтверждение его слов откуда-то из-за дверей раздались смех и женский весёлый визг. Да уж, прямо очень ответственное занятие… Но мой визит был важнее чьих-то плотских утех, и я, достав палочку вновь, чётко произнёс: — Я верховный чародей Германии и посол самого короля Оттона! Требую пропустить меня к понтифику! — в подтверждение своих слов я показал секретарю свою грамоту о назначении, которую вместе с прочими вещами взял с собой. — Я и рад бы, но Папа пригрозил отлучить меня от церкви, если я побеспокою его в неурочный час! — запротестовал секретарь, испугавшись. — А я, если вы меня не пропустите, превращу вас в кошку или собаку! — пригрозил я в свою очередь. Ждать, пока Папа вдоволь насладится женщинами, я не хотел и не мог. Секретарь обречённо закивал и встал из-за стола, настороженно косясь на нацеленную в его сторону палочку. Приоткрыв следующую дверь, он просунул туда голову и что-то прокричал. Что ему ответили, я не расслышал из-за хохота и визга. Повернувшись ко мне, он развёл руками в стороны и с виноватым выражением лица предупредил: — Он к этому не готов. Мне на это было наплевать. Оттеснив плечом секретаря, я распахнул вторые двери во всю ширь. Перед моим взором предстал пиршественный зал. В нём, сидя за деревянными столами, лёжа на полу и столешницах, стоя у стен, резвились мужчины и женщины в рясах, подрясниках и вовсе без одежды, вовсю предаваясь тем самым плотским удовольствиям, о которых меня предупредили, а также параллельно с этим обжираясь снедью со столов и распивая вина и прочие крепкие напитки. Будь я тут не по делу и при других обстоятельствах, то непременно бы прекратил всю эту катавасию и призвал высший клир церкви к порядку, но сейчас изо всех этих жалких клоунов и грешников мне нужен был только один. Поэтому я, осторожно протискиваясь между столами, лавками и голыми телами, проследовал к дальним дверям за спинкой трона на постаменте, по-видимому, принадлежавшего понтифику. Отперев и их, также с помощью заклинания «Алохомора», я по широкой лестнице прошёл в покои Папы. Обстановка комнаты была роскошной: штукатурка, золочёная люстра, такой же паркет, как и внизу, большое зеркало справа от входа. небольшой золотой иконостас слева. Я увидел самого понтифика лежащим на роскошной трёхспальной кровати в одной пижаме. Он был на удивление молод, плосковатый мясистый нос гармонировал с низким лбом, широкие глаза и плотные скулы являли вид весьма беспечного человека. Иоанн XII оказался лыс, худ и слаб телом. Рядом с ним лежали две обнажённые девицы, которых Его Святейшество обнимал за талии, тесно прижимая к себе. Увидев меня, девицы испуганно юркнули под одеяло, со страхом глядя на меня оттуда, а Папа не нашёл ничего лучше, чем встать на это одеяло и упереться спиной в стену. Он задрожал от страха, увидев, что я нацелил на него палочку. — Папа Иоанн Двенадцатый? — спросил я, ухмыляясь. — Да… — пролепетал понтифик на немецком языке, что меня удивило. Надо же, а он, верно, не так глуп, как я посчитал вначале. — Я верховный чародей Грин-де-Вальд, явился к тебе от короля Германии Оттона, — сообщил я. — Нечестивец! — Папа вспылил. — Промышляешь колдовскими штучками, Бог тебя накажет! Угрожая мне, он воздел вверх правую руку. Мне стало смешно, я едва сдержался. — Боюсь, твой Бог не поможет тебе сейчас, если ты намерен к нему взывать, — ответил я, — потому что ты сейчас сам нарушаешь Его заветы и наставления. — Иисус Христос говорил, что нужно возлюбить ближнего, как самого себя! — завопил Папа, со страхом смотря на палочку. — Но не свальным же грехом, Ваше Святейшество? — миролюбиво отозвался я. — К тому же этот ваш… как его там звали… Моисей говорил «не прелюбодействуй» и «не возжелай жены ближнего». При этом рядом с тобой две голые девушки. Во-первых, я не припомню, чтобы в вашем христианстве было разрешено многожёнство, а во-вторых, у духовных лиц, насколько я знаю, вообще должен быть целибат. Следовательно, ты сейчас в постели с чужими жёнами. Что же скажут их мужья, узнай они об этом? Какой же пример ты подаёшь как глава церкви? Папа понял, что его припёрли к стенке. Сжавшись, он пролепетал: — Во имя Иисуса Христа, пощади… — А я и не собираюсь тебя убивать, глупец, — ответил я, усмехнувшись. — Мне нужно только одно. — С этими словами я подошёл вплотную к кровати. Моя палочка в вытянутой вперёд руке почти упёрлась Иоанну XII в нос. — Всё сделаю, Святым Духом клянусь! — заголосил Папа. — Хочешь, лучшим чародеем в мире признаю, хочешь, в кардиналы рукоположу! Я понимал, что он испугался не столько меня самого, сколько расплаты за грехи, олицетворение которой во мне увидел. Поэтому, застигнутый «на месте преступления», он был готов на всё, лишь бы от меня отвязаться без серьёзных последствий. И это было мне только на руку. И я немедленно озвучил своё требование: — Пусть Оттон получит то, за чем пришёл, а именно императорскую корону и руку Адельгейды! — Да… — пролепетал Папа. — Я согласен. Кивнув, я опустил палочку и повернулся к выходу. Когда я сделал шаг прочь из комнаты, и закрыл двери, понтифик крикнул вслед: — Боже, я только что продал душу дьяволу, прости меня! Обернувшись, я приоткрыл двери и проговорил, с удовольствием взирая на ошарашенное выражение лица первого наместника Бога: — Ты это сделал ещё раньше, когда предался разврату и подал своим служителям плохой пример. А я тут вообще ни при чём и даже не уверен точно, есть ли тот Бог или нет Его. Окончательно уйдя отсюда, я вернулся к королю Оттону I и рассказал ему обо всём, что видел и слышал. Монарх чрезвычайно обрадовался и воскликнул: — Какое хорошее подтверждение моим притязаниям! Папа не способен управлять церковью! А то, что вы смогли уговорить его даровать мне корону императора и согласиться на мой брак с Адельгейдой, вообще замечательно! В течение следующего месяца произошло три знаменательных события. Во-первых, Папа Иоанн XII провозгласил Оттона I императором, сделав это публично, при собрании народа, кардиналов и германских полководцев. Во-вторых, Оттон I вступил в брак с Адельгейдой, освящённый в одном из соборов Рима. В-третьих, Беренгар II был схвачен и предан суду императора. Но тот оказался милостив и вместо смертной казни, которую окружение короля шёпотом пророчило обвиняемому, определил ему лишение всех прав аристократа и изгнание из Италии и Германии. Всё его имущество было конфисковано в имперскую казну. А ещё одну неделю занял обратный переход из Италии в Германию. Большую часть времени этого перехода для меня заняло обсуждение грядущих государственных дел с императором. Одним из первых вопросов, который мы рассмотрели, стал вопрос о столице и церемонии коронации. Оттон I предложил: — Я считаю, что столицей страны должен быть Аахен. Карл Великий, величайший король после падения Рима, считал его любимым городом, был там погребён и является его святым покровителем. А что касается коронации, то я хочу её провести во дворце. Я ничего не имел против столицы в Аахене, но идея о закрытой коронации мне не понравилась, и я возразил: — Я считаю, что коронация должна пройти на главной площади. Народ имеет право увидеть своего императора, иначе как ему узнать, кому он служит? Ведь простой люд во дворец не пускают. Немного помолчав, Оттон I признал мою правоту. В назначенный день, уже прибыв в будущую столицу, мы в сопровождении свиты и стражи вышли из дворца на самую большую площадь города. Король шепнул мне: — Если честно, я не знаю, что сказать людям. Выручите меня? Кивком головы я показал, что согласен, но шепнул в ответ: — Хотя бы ради соблюдения приличий вымолвите пару слов подданным, они ведь ждут именно вас. Для нас обоих со стороны аллеи, ведущей ко дворцу, был сооружён помост. Когда мы с императором взошли на него, собравшийся люд стал кланяться, креститься и кидать вверх шапки. Также вместе с нами на помост взошёл архиепископ Евгений. В его руках находился свёрнутый пергамент, а церковный служитель, стоящий на земле позади него, держал бархатную пурпурную подушку с императорской короной. Оттон проговорил, обращаясь к народу: — Здравствуйте, мои возлюбленные подданные! — Слава королю Оттону! — послышалось в ответ эхо из толпы. — Я больше не ваш король, — сказал Оттон I, — именем Божиим и через Его Святейшество Папу Римского Иоанна Двенадцатого мне дарован другой, более высокий сан. Внимайте же тому, что скажет смиренный служитель Господа Евгений, архиепископ Майнцский. Люди замерли, затаив дыхание. Архиепископ развернул пергамент и начал говорить: — Именем Господа Бога и через смиренного Его служителя, наместника Римского престола Единой Вселенской Апостольской Святой Христианской Церкви Папы Иоанна Двенадцатого король и владыка Германского королевства провозглашается императором! Произнеся это вступление, архиепископ зачитал текст пергамента, оказавшийся папской буллой, и устно перевёл её содержание на немецкий язык. Под восторженные крики толпы Оттон I сам взял корону с подушки, поднесённой служителем, и надел её. Люди безмолвно склонились перед императором, то же самое сделали архиепископ и я. Монарх сказал: — Благодарю вас, мои возлюбленные подданные. А теперь я хочу дать слово верховному чародею Германии, Генриху Грин-де-Вальду. Внимайте ему всем сердцем, ибо он заслужил моё доверие и радеет за процветание нашей страны. Я выступил вперёд. Собравшись с силами, я усилил свой голос заклинанием «Сонорус», применив его невербально, и начал свою речь: — Дорогие подданные многоуважаемого и всеми любимого императора Оттона! Я как верховный чародей страны приветствую вас. Как совершенно верно изрекли Его Императорское Величество, я желаю вам всем только добра. Я уже имею опыт управления отдельной областью и спешу вас заверить, что оно приносит самые прекрасные плоды. В юго-западной марке, вверенной мне Его Императорским Величеством ещё в их бытность королём, совершенно уничтожены мздоимство, преступность, нищета и голод. Проживающий там люд процветает. И я осмеливаюсь заявить в присутствии Его Императорского Величества и с их согласия о том, что такое же блестящее будущее ждёт всю Германию в целом. Так ли это, мой государь? — спросил я у Оттона I. — Да, мой верный подданный, — согласился император, улыбнувшись, — ты всё говоришь правильно. Продолжай. — Да, друзья, — я возобновил речь, — у нас всех отныне начинается новая жизнь. Отныне наш государь Оттон не просто король, а император, а наша страна теперь не просто Германское королевство, а Священная Римская империя. Я, верховный чародей Генрих Грин-де-Вальд, являюсь ближайшим помощником Его Императорского Величества и сделаю всё, чтобы нам с вами жилось хорошо. Забудьте о голоде и жажде, притеснениях и несправедливостях, незаконных поборах и требованиях, насилии и запугивании. Также я как верховный чародей провозглашаю свободу волшебства. Прочие чародеи страны отныне могут колдовать свободно, если никому не вредят при этом. Больше не надо вам, дорогие коллеги, прятаться по тёмным углам и втайне собираться у кого-нибудь дома. Я запрещаю всякие притеснения колдунов и колдуний и дозволяю их привлечение к установленной законом ответственности только тогда, когда они нарушили этот закон. Так что вот вам мои принципы устроения магической Германии, которые я передаю вам: творите чудеса, учите искусству колдовства тех, кто имеет к этому способности, помогайте друг другу и простецам, нашим младшим братьям, и служите Его Императорскому Величеству Оттону и стране. И я призываю и вас, и весь наш народ в целом к следующему: давайте же выступим единою силой и сообща приведём новорождённую Священную Римскую Империю к величию на долгие века, будем дружно трудиться ради мира, воплощения христианских ценностей и общего блага! Конечно, я не придерживался христианских ценностей сам, но знал, что добиться от аудитории понимания можно лишь в том случае, если говорить на её языке. Но зато во всём остальном я был совершенно искренен и на самом деле верил в то, о чём говорил. Закончив речь, я поклонился народу и повторно императору, затем воздел палочку вверх и выпустил в небо салют. Люди радостно закричали, подбрасывая шапки и смеясь. Затем вперёд выступили представители разных сословий: священники, рыцари, крестьяне и купцы. Они по очереди присягали императору на верность, а Оттон I благосклонно выслушивал их. Когда церемония закончилась, я трансгрессировал назад в свой замок. Всё это время оберег от Хильды был в спокойном, едва тёплом состоянии. Но как только я вошёл в свою комнату, он тут же раскалился. Супруга, увидев меня, с радостным воплем бросилась мне на шею. Обнимая её, я прошептал ей в ухо: — Всё хорошо, я тут, я вернулся. — Как замечательно, мастер Геллерт! — с восхищением отозвалась жена. — Теперь у нас начинается новая жизнь, — сообщил я. — Правда? — весёлым тоном воскликнула девочка, широко распахнув глаза. — Как это — новая? — Садись на кровать, я тебе сейчас всё расскажу… Повесть заняла около двух часов. Естественно, сцену оргии в резиденции Папы Иоанна XII я опустил, поведав только о провозглашении Оттона I императором сначала в Риме, а затем в Аахене. Хильда спросила: — Значит, теперь вы будете помогать королю управлять страной? Разумеется, я понял, почему для моей супруги Оттон I по-прежнему был «королём» — она его ещё не видела в новом качестве; и поэтому не стал пока её поправлять, а просто подтвердил высказанную догадку. — И вы будете очень заняты? — с грустью в голосе задала Хильда второй вопрос. — Ну что ты, не волнуйся, — я покачал головой, и слегка улыбнулся одними уголками губ, — для тебя у меня всегда найдутся время и силы. Я обещал тебе хорошее обучение и непременно передам тебе знания и навыки, которыми владею. — Вы очень добры ко мне, — смущённо проговорила Хильда. — Я обещал благо каждому жителю Германии, а ты входишь в их число, — ответил я, — к тому же ты моя жена, а это тоже многое значит. Хильда не поняла, что я имел в виду, это я увидел по безмятежно-расслабленному выражению её лица. Ничего страшного, подрастёт, наберётся жизненного опыта и тогда поймёт. Я перешёл на другую тему: — Дорогая, я хочу стать ещё сильнее. — Разве вы не самый сильный волшебник уже сейчас? — удивилась Хильда. — Нет предела совершенству, — объяснил я своё стремление, — к тому же мне кажется, что где-то есть древняя сила, которую надо только найти. Тут у Хильды «включилось» воображение. Она стала перечислять волшебные предметы, таинственные места, животных, наделяя их самыми невероятными свойствами. Было очевидно, что она всё это выдумала, но я всё равно был ей благодарен — девочка дала мне пищу для размышлений. Пофантазировав немного вместе с ней, я сказал: — Я буду очень рад, если ты мне поможешь в этом. У жёнушки от волнения перехватило дыхание. Она взглянула мне в глаза и с придыханием прошептала: — Мастер Генрих, если вы найдёте это место, вы ведь… — она на пару мгновений замолкла, но потом резко выпалила: — Возьмёте меня с собой?.. Вот это да! Ух, не зря Магия направила меня сюда! Раз уж такая маленькая фея в платьице грезит стать могущественной колдуньей, хотя у неё пока даже своей палочки нет, то уж куда стремятся ученики и ученицы постарше и поумнее! Кстати, про палочку… надо исправить это упущение, девчурка одной фразой заслужила если не Бузинную палочку, то хотя бы ту, которая была у меня, пока я учился в Дурмстранге. Но в мастерстве изготовления волшебных палочек я ничего не понимал, за что мне стало неимоверно стыдно. Пообещав самому себе овладеть этим искусством, я ответил Хильде: — Милая Хильда, я вижу, что ты искренне желаешь стать успешной волшебницей, поэтому непременно исполню твою просьбу. Высказав её, ты дала мне понять, что считаешь магический дар самым великим сокровищем для волшебника, а я сам думаю совершенно так же. Прижав юную единомышленницу к сердцу, я невербальным «Акцио» и свободной рукой притянул к себе с книжного стеллажа том по истории магии. Остаток дня мы потратили, выискивая с помощью моей библиотеки сведения о местах волшебной силы и волшебных предметах.