***
Этот учебный год закончился в целом вполне приемлемо. Римуса Люпина откачали и привели в норму, хотя ему и пришлось пару недель провести в больнице Святого Мунго. Но преподавать он уже не смог. Его заменил какой-то сухопарый министерский чиновник, успевший только прочесть двадцать шесть лекций и принять курсовые экзамены. Мы с Гарри вновь вспомнили о своих углублённых курсах, так что от случившихся перемен знания и навыки сына не пострадали. Вернувшись домой после окончания учебного года, Гарри спросил, едва ступив на порог квартиры: — Папа, мы ведь добьёмся того, чтобы дядю Сириуса перестали искать? — Конечно, Гарри, — подтвердил я. — Люциус Малфой и некоторые его знакомые уже хлопочут об этом. Так оно и было. Заявление Гарри приняли к рассмотрению. По просьбе Сьюзен Боунс её тётя Амелия взяла дело на личный контроль. К счастью, Дамблдор буквально после того, как Хогвартс-экспресс дал сигнал к отправлению, отправился в штаб Международной Конфедерации магов улаживать какие-то свои дела. Поэтому вполне вероятному освобождению Сириуса Блэка практически никто не смог бы помешать. Слушание состоялось в середине июля. Сириус честно на него явился, его сопровождал адвокат, нанятый Малфоями, полноватый рыжий мужчина с узковатыми глазами и красным носом. Едва Блэк появился в атриуме Министерства, его взяли под стражу четверо мракоборцев. Адвокат тут же запротестовал: — Мой подзащитный явился на судебное разбирательство как законопослушный волшебник! Вы не имеете права его задерживать! — Мы всего лишь проведём его в зал суда, — ответил один из мракоборцев, — всё решится там. Адвокат успокоился, и все шестеро направились в зал заседаний. Там уже находились Амелия Боунс, ещё шестеро судей и секретарь. Сириуса посадили в кресло для подсудимых, и процесс начался. — Вы Сириус Орион Блэк? — спросила Амелия, оторвавшись от листов с материалами дела. — Да, это я, — ответил Сириус хрипло. — Вас нашли и задержали или вы явились сюда добровольно? — продолжала спрашивать судья. — Я сам пришёл, — заявил Блэк. Адвокат энергично закивал в знак согласия и тут же вмешался: — Мой подзащитный, как суду теперь очевидно, не имеет намерения скрываться от правосудия. Это смягчающее обстоятельство. — Но всё же подсудимый скрывался до этого, — заметил один из помощников Амелии. — Почему? — Я искал Питера Петтигрю, — признался Сириус. — Да, как верно сказал подзащитный, он искал человека, действительно виновного в том страшном убийстве, в котором ранее обвинили Сириуса Блэка, — вновь вмешался адвокат. — Но его крестник Гарри Поттер и Сэмюэль Делавэр, приёмный отец мальчика, инициировали пересмотр дела по вновь открывшимся обстоятельствам. У них есть это право, так как Сириус Блэк — единственный близкий родственник Гарри Поттера. Мальчик пожелал перейти под его опеку. К тому же он и его приёмный отец предоставили доказательства, свидетельствующие о невиновности Сириуса Блэка. — Да, так оно и есть, вы говорите верно, — подтвердила Амелия. — Но как тогда суд должен понимать явку Блэка? Это явка с повинной? — Нет! — воскликнул адвокат. — В тысяча семьсот шестидесятом году Джефри Майлс был обвинён в убийстве кузена, но сам явился в суд и разбил обвинения. Это прецедент «взывания к справедливости». Вот зачем пришёл Сириус Блэк! — Да, я хочу, чтобы меня признали невиновным, — заявил Сириус. — Как вам должно быть ясно из воспоминаний Рональда Уизли и моих, Питер Петтигрю выжил. Именно он совершил то убийство, а меня посадили в Азкабан незаконно. Адвокат привёл доводы, которые я сформулировал для него заранее, судьи стали совещаться. В течение получаса они задавали Сириусу вопросы о его прошлом и настоящем, наконец Амелия Боунс провозгласила: — Тринадцать лет назад Сириус Орион Блэк был заключён в Азкабан без рассмотрения обстоятельств дела судом. Это произошло в условиях гражданской войны между волшебным сообществом и преступной группировкой Того-Кого-Нельзя-Называть. Несмотря на это обстоятельство, Визенгамот признаёт судебную ошибку. Доказательства, представленные суду, говорят о непричастности подсудимого к преступлению, в котором подсудимый был заочно обвинён. У суда нет к нему дополнительных вопросов. Именем Визенгамота Сириус Орион Блэк объявляется невиновным в массовом убийстве двенадцати человек, произошедшем в ночь с тридцать первого октября на первое ноября тысяча девятьсот восемьдесят первого года в Пинкберри. Суд приносит оправданному извинения и постановляет выдать ему триста тысяч галеонов в качестве компенсации за незаконное двенадцатилетнее тюремное заключение в Азкабане. И в связи с этим суд не находит нарушения закона в побеге оправданного из заключения. — Спасибо, ваша честь, спасибо! — обрадованно воскликнул Сириус. — Сумма компенсации будет переведена на ваш фамильный счёт в Гринготтсе. Вас это устраивает? — спросил секретарь. — Да, — согласился Сириус. — И ещё у меня вопрос. Я ведь могу вернуться в свой дом в Лондоне? — Конечно, мистер Блэк, с завтрашнего дня, — подтвердила Амелия. — Дом на площади Гриммо незамедлительно будет освобождён от ареста. Счастливый, Сириус под одобрительные улыбки и под руку с адвокатом покинул зал суда.***
Весть об оправдании Сириуса очень обрадовала меня, Гарри и Арабеллу, которой я тоже рассказал о деле. Она испекла клубнично-бисквитный пирог, и мы вчетвером отпраздновали освобождение Блэка в нашем доме в Косом переулке. Гарри спросил: — Сириус, можно мне посмотреть твой дом? — Нет, Гарри, пока нельзя, — с видимым сожалением отказал крёстный. — Видишь ли, пока я сидел в тюрьме, он пустовал. Там наверняка пыльно и грязно, крысы, пауки, моль. Прежде чем заселяться туда вновь, нужно как следует навести порядок. — Давай я помогу тебе, — предложил Гарри. — Нет, Гарри, ты не сможешь, — вновь отказал Сириус, не скрывая огорчения. — Ты не Блэк, дом не пустит тебя. Только я сам могу там сейчас появиться, и то это большой вопрос. — Но почему?.. — стал было спрашивать Гарри, но я тут же перебил его, хлопнув рукой по столу: — Нет! Гарри, послушай меня. Ты сам знаешь о своей семье? — Только то, что рассказал мне ты, — признался юноша. — Вот! — я хлопнул по столу повторно. — Так что давай этим и займёмся. Сириус приберётся у себя, а мы с тобой прогуляемся по месту, где жили твои родители. — Откуда ты знаешь об этом месте? — удивился Гарри. — Когда ты был маленьким, я работал в хозяйственном отделе Министерства Магии, — объяснил я. — Там были архивы, в том числе и полицейский. Из него я и узнал о месте жительства твоих родителей. Мы решили, что дело не терпит отлагательства, и утром, в десять часов, я вышел вместе с Гарри из дома. На мне была лёгкая красная однотонная мантия, а на Гарри джинсы и футболка с лейблом квиддичной команды «Баварские Молнии». Я крепко сжал руку сына, и мы трансгрессировали. — Ой! — вскрикнул мальчик, упав с непривычки в траву. Очки упали на землю, но Гарри тут же нашёл их с помощью манящих чар. — Молодец, — похвалил я сына. Разумеется, я заранее рассказал ему, что такое трансгрессия, и мы условились попробовать этот способ перемещения именно сегодня, но у меня совершенно вылетело из головы то обстоятельство, что в первые несколько раз ощущения довольно неприятные. Впрочем, Гарри нисколько не обиделся, давно приучившись ко всяким неудобствам и испытаниям. Моё воспитание, которое может многим показаться чересчур строгим, стало приносить плоды. — Смотри, Гарри, смотри вокруг, — произнёс я, указывая широким жестом на деревушку, открывшуюся перед нами. Я сразу увидел, что она заброшена. Ни в одном доме не горел свет, никто не ходил по улицам. Со всех сторон поселение окружили леса и холмы. — Папа, почему тут никто не живёт? — спросил Гарри. — Не знаю, — признался я. — Я и сам-то здесь только с тобой. Давай осмотрим всё повнимательнее. Сын тут же согласился на это предложение, и мы пошли вперёд, взявшись за руки. Но подходя к одному из крайних домов, я остановился и дёрнул Гарри за руку. — Что нужно сделать, приходя на незнакомое место? — я сам удивился строгости своего голоса. — Чему я тебя учил? Слава Зигфриду, Гарри оказался не хуже моих юных средневековых бойцов. Он сразу же применил демаскирующие, поисковые и даже освещающие чары, хотя солнце вовсю всходило. Похвалив сына, я направился дальше, Гарри пошёл следом. И он тут же обратил внимание на дом на холме поодаль от деревни, точнее, на то, что от него осталось. Выгорело всё, остались только оплавленный фундамент, небольшая часть угловой стены с куском пола на втором этаже да считанные балки. Я прикоснулся к одной из них, и она тут же превратилась в труху, осыпавшись пеплом. Даже трава оказалась выжженой чем-то очень горючим. — Это случилось здесь? — прошептал сын, разглядывая руины со смесью изумления и страха. — Да, — подтвердил я. — Здесь твои родители сразились с Волан-де-Мортом и погибли. А ты выжил, Гарри Поттер. Затем тебя нашёл я и вырастил, воспитал. — Спасибо, папа, — поблагодарил меня Гарри грустным голосом. — Но что именно здесь произошло? — Это знает только сам Волан-де-Морт, — сказал я в ответ, потому что иного ответа у меня не было. — Ты говорил, что он жив, что он где-то прячется, — вспомнил Гарри. — Я хочу найти его и призвать к ответу за смерть родителей! — воскликнул он. — Не спеши мстить, — предостерёг я сына. — Кто знает, что было истинной причиной их смерти? Вспомни, как вёл себя Волан-де-Морт, когда ты говорил с ним три года назад. — Благоразумно, — ответил Гарри. — У нас в Германии был такой обычай, — стал рассказывать я. — Он назывался Судом Сердца. Два человека, которые враждуют, встречаются при трёх свидетелях и судье. Эти двое говорят друг с другом по душам, раскрывают их. Они говорят обо всём — о мыслях, словах и поступках, хоть как-то относящихся к причине ссоры. Германцы верили, что лжёт разум, лжёт язык, но сердце лгать не может. И такие люди, высказав всё, что у них накопилось на душе, зачастую мирились и прощали друг друга. Этот способ годился многим — и родичам, делившим наследство, и размолвившимся влюблённым, словом, почти всем. Может быть, этот способ подойдёт и для вас — тебя и Волан-де-Морта. — А он согласится? — спросил Гарри с долей опаски. — Во всяком случае, вы ничего не потеряете, — отозвался я. — За палочки схватиться всегда успеете. Задумавшись над этим, юный Поттер обнаружил, что едва не наступил на что-то твёрдое. Он поспешно убрал ногу с того места, нагнулся и сказал мне: — Смотри, я что-то нашёл! Гарри держал в руках что-то длинное, тонкое, свисающее и грязное. Я взял в руки этот предмет и произнёс очищающее заклинание. Искомая вещь оказалась серебристой цепочкой с рубиновой вставкой в форме силуэта лани. — Наверное, это украшение моей мамы Лили, — предположил юноша. — Я тоже так думаю, похоже на то, — согласился я. — Давай покажем эту вещь Сириусу, он, может быть, знает что-нибудь. В конце концов, он был другом твоего отца Джеймса, а значит, может знать многое. За этим разговором мы подошли к кладбищу. Гарри высказал очень правильную мысль: — Может быть, мои родители похоронены тут. Поиск нужной могилы занял около пяти минут. Кладбище оказалось не таким уж и большим — триста шестьдесят квадратных ярдов. Возможно, сама деревня образовалась не более ста с чем-то лет назад, или же членов одной семьи хоронили в одной могиле. И наконец Гарри нашёл надпись «Джеймс Карлус Поттер, 27.03.1960 — 31.10.1981. Лили Мишлен Поттер, 30.01.1960 — 31.10.1981» на вертикальной белой прямоугольной плите на белом же постаменте. Задумавшись, он встал на колени и стал молча смотреть на холодную надпись, стараясь представить себе, как они выглядели, его настоящие родители, как растили его малышом. Погрузившись в себя, он даже не заметил моего отсутствия. Очнулся юный потомок Поттеров только тогда, когда я потряс его за плечо, подойдя сбоку: — Гарри, я хочу тебе кое-что показать. Пойдём. Встав, Гарри направился вслед за мной. Я привёл его к ещё одному надгробию, совсем незаметному. Оно было чёрным и едва выдавалось из земли. Надпись была такой: «Игнотус Певерелл, родился в 1214 г. и умер в 1291 г.» — Кто это? — спросил Гарри. — Это легендарный волшебник, один из трёх братьев, получивших в своё владение чудесные предметы, слава о которых не стихает и по сей день, — ответил я. — А что это за предметы и почему они чудесные? — полюбопытствовал сын. Я сел на землю, пригласил сына сесть рядом и начал рассказывать: «Давным-давно жили-были на свете три брата — Антиох, Кадм и Игнотус…» Легенда захватила моего сына, он слушал её, стараясь не пропустить ни единого звука. Я вложил в каждое слово свою душу, я вновь переживал все те страсти, которые испытывал в своей жажде найти все Дары Смерти, и это заметил сам Гарри. Когда рассказ кончился, он спросил глядя мне прямо в глаза: — Это всё что-то значит для тебя? — Да, Гарри, значит, — я счёл нужным ответить откровенно. — Все свои поступки, все свои решения и все свои ошибки и даже преступления я совершил ради одного — найти и соединить все Дары Смерти — Бузинную палочку, Воскрешающий камень и Вечную Мантию-невидимку в своих руках. Тогда бы стал властелином обоих миров — мира живых и мира мёртвых. — И ты думал, что эти Дары существуют на самом деле? — задал Гарри следующий вопрос. — Не думал, а знал, — поправил я его. — В юности я завладел Бузинной палочкой, но потерял её в последнем бою. Где сейчас Воскрешающий камень, мне неведомо, хотя я потратил многие годы на его поиски, а что до Мантии… Она уже у нас. — Это та, которую я получил в наследство? — догадался Гарри. — Именно, — подтвердил я. — И это единственное, что осталось от твоих родителей. Ну, ещё брошка от мамы теперь есть. Ну, сам посуди — Мантия не поддаётся никаким чарам и всегда выглядит как совершенно новая — не мнётся, не рвётся, не пачкается. Ты же помнишь, как мы её испытывали? Гарри помнил. Посчитав, что дальше здесь делать пока нечего, мы вернулись домой. Через три дня к нам снова пришёл Сириус. Гарри, едва увидев его на пороге, тут же задал свой вопрос, показав находку: — Что это за украшение? Мы с папой Сэмом нашли это в развалинах родительского дома. — О, это просто замечательно, что вы что-то нашли, — обрадовался Сириус, усмехнувшись. — Эту брошь Джеймс подарил Лили, когда она вышла за него замуж. Она говорила мне, что там есть какая-то надпись с обратной стороны украшения, но прочесть её мне не удалось — уж больно она мелкая оказалась. Гарри стал внимательно осматривать брошь. И действительно, с обратной стороны вставки, плоской, на самом деле проявилась надпись. И молодой Поттер смог увидеть её: «Тебе, любимая». — Кажется, я догадываюсь, что это значит, — заявил Гарри. — Наверное, когда и у меня будет невеста, я подарю ей эту брошку, как папа подарил её маме. — А у тебя башка здорово варит, Гарри! — похвалил крестника Сириус. — Ты весь в отца, у того колёсики тоже здорово крутились. И учился он хорошо, не то что я. — А как у тебя с домом дела? — напомнил Гарри, убрав брошку в карман джинсов. — Да так, пятьдесят на пятьдесят, — Сириус вздохнул. — Грязищи столько, что на Хогвартс-экспрессе за раз не вывезти, к тому же там висит портрет моей маменьки Вальбурги, а она ох какая мнительная и суровая женщина! Я битый час с ней ругался, когда делал уборку, уж больно ей не нравился путь, по которому я пошёл ещё в Хогвартсе. — Что случилось? — забеспокоился Гарри. — Она что, разлюбила тебя? — Ну, не то чтобы разлюбила… — Сириус смутился. — Но все Блэки, как было заведено традицией, учились на Слизерине, в том числе и мой младший брат Регулус, а я возьми и попади в Гриффиндор! — Надеюсь, вы всё же сможете найти общий язык, — обнадёжил Гарри родственника. — Если ты наведёшь в доме порядок, то она станет относиться к тебе лучше. — Спасибо, Гарри, ты очень добр, — отозвался Сириус с улыбкой. — Но пустить тебя я пока ещё не могу. Вальбурга запретила приводить гостей до окончания уборки. Весь оставшийся день мы все провели за книгами, кроссвордами, занятиями магией с Гарри и болтовнёй. Сириус стал фактически членом семьи и поэтому охотно принимал участие во всех наших бытовых делах. А вечером, когда он ушёл к себе, я сообщил сыну о своём очередном решении: — Пришла пора, Гарри, увидеть и мой дом, дом Грин-де-Вальдов. Правда, он покажется тебе немного необычным. — Как это — необычным? — изумился сын. — Увидишь, не буду портить первое впечатление, — загадочно отговорился я, улыбнувшись. — Иди спать. Завтра я всё тебе покажу.***
Утром следующего дня я вместе с Гарри снова вышел на порог нашего дома. — Трансгрессируем, — предупредил я. — А твой дом, он большой? — Гарри воспросительно взглянул на меня. — Достаточно большой, чтобы разместить пару десятков гостей, — уклончиво ответил я. — Потерпи пару мгновений, сейчас всё увидишь своими глазами. — Ух ты! — воскликнул Гарри после перемещения, изумившись увиденному до крайности. На этот раз он сумел удержаться на ногах и теперь вовсю разглядывал обстановку парадного зала, где мы оказались. — Добро пожаловать в родовой замок Грин-де-Вальдов, — произнёс я торжественным тоном. — Сколько здесь магии! — заметил Гарри. — Как это получилось? — Мои предки веками копили эту силу тут, — стал объяснять я, — начиная с Генриха, основателя рода, и заканчивая на сегодняшний день мной. Я показал Гарри почти все помещения — спальни, гостиные, кухню, кладовки. Не стал показывать только хранилище артефактов и крыши — нечего там пока было делать. Увидев пустые хозяйственные помещения, Гарри спросил: — А у вас были домашние эльфы? — Нет, — ответил я. — По хозяйству мы всё делали сами, с помощью магии это несложно. Решение не иметь прислуги в виде магических существ было принято ещё Рудольфом Дитрихом Грин-де-Вальдом, моим предком, жившим в одиннадцатом веке. — А кто все эти люди на портретах? — задал Гарри очередной вопрос. — Члены семьи? — Да, это они и есть, — подтвердил я. — У меня сорок два предка по прямой мужской линии, не считая всех остальных родственников. Гарри подошёл к одному из портретов, изображавшему высокого широкоплечего мужчину в кольчуге, латах, со шпорами, но без шлема. Соломенные волосы были заплетены в две косички, лицо оказалось испещрённым шрамами и мелкими порезами, пышные усы и квадратная челюсть делали этого человека похожим на викинга, а серые глаза, глядевшие сурово и хмуро, довершали портрет. Мужчина стоял на вершине заснеженной горы, поставив одну ногу на валун и держа рукой жёлтый штандарт с изображением чёрного орла. — Это Зигфрид Беовульф Фридрих Карл Грин-де-Вальд, — сообщил я, представляя предка мальчику. — Здравствуй, потомок Геллерт, — черты лица Зигфрида смягчились. — Я рад тому, что ты стал ещё сильнее, чем прежде. А кто этот юноша рядом с тобой? Что-то я не помню, чтобы ты приводил сюда столь молодых гостей. — Это мой приёмный сын Гарри Поттер, — объяснил я. — Его родители умерли, когда ему было чуть больше года, вот я и взял его на воспитание. Он умный и способный парень. — Хорошее дело, — Зигфрид одобрительно подмигнул. — А сколько тебе лет, Гарри Поттер? — Скоро будет четырнадцать, — ответил Гарри. — А меч со щитом держать умеешь? — Зигфрид прищурился, разглядывая подростка. — Нет, — признался Гарри. — Зигфрид, я же объяснял, что современные волшебники сражаются только на палочках, — вмешался я. — Всё же полезно владеть и другим оружием, — настаивал предок, — а вдруг палочку отнимут? Геллерт, ты учил сына сражаться без неё? Я показал Гарри на стоящую в углу комнаты каменную статую рыцаря и велел: — Бей по статуе любым боевым заклятием. Без палочки. Гарри отдал мне свою палочку и ударил заклинанием раздробления, статуя развалилась и осыпалась, превратившись в груду бесформенных глыб. — Неплохо! — Зигфрид усмехнулся. — А что ты ещё умеешь делать? Я восстановил статую. Гарри показал моему предку двадцать три заклятия, прилежно воспроизведя то, чему его учил я. — Молодец, — похвалил его Зигфрид, — в моё время боевые колдуны знали не больше двадцати и чаще брались за меч, чем за палочку или посох. — Времена меняются, — напомнил я. — Меняется и оружие. — Конечно меняется, — согласился Зигфрид. — И я удивлялся сначала железным трубам, изрыгающим металл и огонь, теперь удивляюсь железным птицам и зверям, с помощью которых можно убить десятки бойцов за раз. Признаюсь даже, что они меня пугают. А о том, что люди теперь могут сбросить на город с десятками тысяч жителей звезду, которая сгорит и сотрёт всё в пыль, я и думать лишний раз боюсь, — и тут Зигфрид на самом деле вздрогнул. — Их запретили, — вставил я тут же. — Всё равно они есть! — продолжал Зигфрид. — Не понимаю, в чём доблесть, когда можно убить десятки людей за сотни шагов от тебя, лишь взмахнув рукой? Разве это честный поединок? В моё время воин, чтобы доказать остальным своё умение сражаться, охотился на чудовищ или хотя бы вызывал другого на битву лицом к лицу, один на один, одним и тем же оружием. У тебя меч, у него тоже. У тебя лук и три стрелы, у него тоже. И это было правильно. Все равны. Всё решает только то, что ты умеешь. А сейчас? Позор, да и только! Тот, кто не умеет сражаться лицом к лицу — не боец, а плаксивая глупая баба! — А были другие способы узнать, кто сильнее? — спросил Гарри. — Не всегда же надо было драться? — Конечно были, юноша, — подтвердил Зигфрид. — Мы бегали наперегонки, лазили по горам и скалам, метали копья и камни как можно дальше. — А на мётлах вы летали? — полюбопытствовал Гарри. — Мётлы для полётов появились только в двенадцатом веке, — вставил я замечание. — На самом деле чуть раньше, потомок Геллерт, — возразил Зигфрид. — просто о них никто не писал в книгах и на свитках. Но ими пользовались только колдуньи для шабашей на горе Блоксберг в Вальпургиеву ночь. — Один раз в году? — задал Гарри уточняющий вопрос. — Почему же один? — Зигфрид расхохотался. — Когда только хотелось. А про эту волшебную ночь они для нас, мужиков, байку придумали. Нет, она была на самом деле, но на гору можно попасть в любое время. Я даже втихую смог пробраться на один из шабашей. — И что там было? — снова спросил Гарри. — Ведьмы варили зелья и прыгали через огонь большого костра? — О, какой ты любопытный, — Зигфрид снова подмигнул. — Нет! Они просто трепались кто о чём — о нас, мужиках, о нарядах, хвастались украшениями и рецептами еды и зелий. Ведьмы на самом деле ничем от простушек не отличаются, характер такой же. Но уйти тихо я не смог. Я засмотрелся на одну из них и наступил на ветку под ногами. Она хрустнула, меня нашли и поймали. — И превратили в лягушонка? — пошутил я. — Нет, лучше, — продолжил рассказывать Зигфрид. — Сначала накормили похлёбкой из трав и грибов, потом олениной. А затем заставили жениться, причём по-настоящему. Но я со своей Ингрид прожил душа в душу до глубокой старости. Юноша, настоящий воин умеет не только драться, но и любить. Без любви к тем, кого он защищает, у него нет хорошего боевого духа. Того же я и тебе желаю. — Спасибо, — поблагодарил Гарри рассказчика. Простившись с ним, мы стали дальше осматривать замок. Гарри спросил: — А у тебя в этом замке есть своя комната? — Есть, — подтвердил я. — Точнее, была. Когда я вырос, то переоборудовал её в рабочий кабинет. Пойдём, я тебе её покажу. Моя комната была на третьем этаже, в одном из угловых флигелей. Она оказалась достаточно скромно обставлена — наличествовали только дубовый письменный стол со стулом, сосновый книжный стеллаж и азиатский узорчатый ковёр, изображавший древний Самарканд. Единственное окно выходило на лес. Источником освещения, помимо этого окна, служила цепная люстра с лампочками на месте свечей. Взмахнув палочкой, я смахнул со всех поверхностей пыль. Гарри тут же заметил на столе рамку на подставке. В рамку были заложены денежные купюры. Подойдя поближе и наклонившись, подросток увидел, что там четыре купюры — достоинством в сто, десять тысяч, один миллион и сто триллионов марок. — Это такие большие деньги?! — воскликнул он, обернувшись. — Да, — подтвердил я. — Но к сожалению, они не имели никакой ценности в своё время. — Почему? — спросил Гарри. — Если бы у меня был миллион галеонов, я бы купил себе самую красивую мантию, самую прочную палочку, самые редкие и ценные книги. А ещё я бы заказал постройку большого дома, чтобы иметь возможность жить с друзьями под одной крышей. — Очень хорошие желания, — похвалил я сына, — но во времена моей молодости такое никто не мог себе позволить, даже члены волшебного правительства. Горожане и селяне голодали, перебивались чёрной работой. При этом их обирали банкиры, грабители, воры, всякие проходимцы и мошенники. Бедность и преступность достигли невиданных масштабов. — Почему? — задал Гарри второй вопрос. Я стал объяснять: — До середины девятнадцатого века моя родная Германия не была единой страной, а состояла из отдельных княжеств, то есть территорий, управляемых крупными и богатыми землевладельцами. У каждого были свои деньги, своя армия. Король тоже был, но к его голосу прислушивались далеко не всегда. Но соседние страны, например, Россия, Франция, Италия, всё усиливались, и германцы поняли, что необходимо объединиться, чтобы выжить. Но прежде чем объединиться, германские княжества воевали между собой за главенство в этом союзе, разделившись на два лагеря — австрийский и прусский. Пруссия победила, объединила северные территории и превратилась в Северогерманский союз. Южные княжества не спешили с объединением, всё ещё надеясь на Австрию. Видя это усиление, Франция объявила Северогерманскому союзу войну. Но это не помогло французам, и даже напротив, помешало. Южные и северные княжества объединились, желая защититься, разбили французские войска, и во время подписания мирного договора с Францией была провозглашена Германская империя. — Почему же тогда жителям твоей страны было плохо? — полюбопытствовал Гарри, перебив меня. — Они же смогли добиться своего. — Слушай дальше, — продолжил я. — Сильная и единая Германия претендовала на господство в Европе, стремясь к положению, равному с остальными державами. Германскому императору помогали мои дед Евгений Йорген Мартин Сигурд и отец Леопольд Евгений Сигурд Зигфрид. Дед налаживал отношения с Австрией, Швейцарией и Лихтенштейном, а отец помогал колонизировать Африку. В то же время Германия, играя на противоречиях соперников, смогла заключить союз с Австрией и Италией. Это, в свою очередь, не понравилось Англии, Франции и России. Они образовали своё объединение, Антанту. Между обоими союзами были коренные противоречия: они оспаривали друг у друга права на территории, колонии, влияние в Европе. Итог — война, которая будет названа Первой Мировой, потому что в ней впервые участвовали миллионы солдат с обеих сторон, сражения были в большинстве частей света. Я сам воевал в качестве рядового и командовал ротой боевых магов. — Но если в твоей семье были сильные волшебники, как ты, то вы могли победить! — заявил Гарри. — Конечно, — согласился я. — Но к сожалению, Германия проиграла войну. Отец и мать умерли от лихорадки, заразившись ей в африканских джунглях, я в это время был на фронте, защищал Рейн от французов. В стране вспыхнула революция, люди были недовольны тем, что на фронт отдавалось слишком много продовольствия, тканей, древесины, металла. Мы почти победили, армия Франции начала отступать, но экономика, не готовая к таким нагрузкам, рухнула. Точнее, её обрушили английские и французские шпионы, развернув революционную агитацию среди рабочих и крестьян. Правительство в тылу страны испугалось бунтов и самораспустилось. Солдаты, поняв, что от тыла поддержки больше нет, упали духом, армия оказалась разгромлена. Германии был навязан позорный Версальский мирный договор, в котором ей запретили иметь армию, колонии, флот, военные заводы и школы. От территории была отторгнута исконно германская Рурская область. Фактически страна была обворована, ограблена. Поражение в войне озлобило нас всех, к тому же победители заставили нас выплачивать миллиарды марок репараций, и эта мера обесценила деньги. — Почему обесценила? — задал Гарри очередной вопрос. — Дело в том, сынок, что столько денег, сколько требовали с немецкого правительства, у него не было, — разъяснил я. — Пришлось печатать дополнительные купюры, не обеспеченные товарными ценностями, это и обвалило стоимость марки. — Что это значит? — вновь спросил Гарри. Я постарался дать наглядное объяснение: — Представь себе, что твои приятели Фред и Джордж дали тебе на хранение по десять галеонов. Затем ты дал их Невиллу в долг. Если близнецы захотят взять свои деньги обратно, ты не сможешь отдать их, не потребовав у Невилла. А тот не сразу сможет отдать тебе занятые деньги. В итоге ты либо ссоришься со всеми ними, либо влезаешь в долг сам, ценность твоих денег и твоих обещаний падает. А если бы у тебя была какая-нибудь дорогая вещь, например, золотые часы, ты бы продал её и с вырученных денег отдал близнецам их вклад. Это и есть обеспечение реальными ценностям — когда ты можешь в любой момент отдать вкладчику его деньги, взяв их от продажи и не впадая в зависимость от других вкладчиков и неблагоприятных обстоятельств. Стоимость суммы всех денег в стране равна количеству материальных ценностей, имеющихся в распоряжении правительства этой страны. Соответственно, если печатаются деньги сверх максимально возможной суммы, то их стоимость падает на величину, равную количеству лишних денег. А именно это и было вынуждено делать новое правительство Германии, ведь требования репараций от держав-победительниц были больше, чем количество денег в Германии, к тому же нужно было платить зарплаты рабочим и государственным служащим и много куда ещё. Поэтому деньги и стали падать в цене. Из-за этого стали дорожать продукты и уголь для растопки печей, люди стали беднеть. А из-за того, что многие военные заводы закрывались, люди стали терять работу. Усилившаяся безработица породила новые волнения в народе. — Но разве нельзя было найти другую работу? — удивился Гарри. — Военное производство, сынок, это не только пушки и патроны, — стал объяснять я дальше. — Это униформа для солдат, рельсы для железных дорог, банки для консервов, и многое другое. Масштабы производства для военных нужд были столь велики, что в нём была занята половина трудоспособного населения страны. Конечно, если бы мы победили, то смогли бы перестроить экономику на мирное время. Но так как мы проиграли, а законное правительство было свергнуто, то этого плавного перехода не произошло. Заводы и фабрики просто закрывались, людей выбрасывали на улицу без гроша в кармане. Деньги обесценились из-за вынужденного увеличения их количества, а нужные людям товары дорожали день ото дня, потому что их стоимость по-прежнему измерялась в дешевеющих деньгах. Начался экономический кризис. — А разве нельзя было выпустить другие деньги? — спросил Гарри. — Какие — другие? — я горько усмехнулся. — Их постигла бы та же участь, что и марки, потому что ни те, ни другие уже не были ничем обеспечены. Такие попытки предпринимались, но раз за разом проваливались. К тому же в правительстве никто не понимал, что делать дальше, люди там часто менялись. Люди перестали ему доверять, начались образования разных партий, желающих захватить власть. Было три политических союза — коммунисты, желающие захвата власти рабочими и крестьянами, демократы, считающие, что власть должна быть равномерно распределена между всеми гражданами страны, и националисты, жаждущие реванша за проигранную войну и усиления Германии по довоенному образцу. Эту группу возглавили я и Адольф Гитлер. — Ты возглавлял политическую партию? — снова удивился Гарри. — Конечно, — подтвердил я, — уже после войны я обладал немалым авторитетом, заработав его на полях сражений. А побеждать волшебников неприятеля в бою мне помогала Бузинная палочка. — Та самая, о которой говорилось в легенде? — Гарри широко распахнул глаза. — Да, — я кивнул, — я получил её от мастера Грегоровича ещё до войны. Признаюсь честно, я её украл. Но мастер был так небрежен с ней, так болтлив… Он проделывал с ней опасные опыты, опуская в кислоту и бросая в огонь, торговался с клиентами о её цене, развешивал афиши с рекламой своей мастерской и упоминанием палочки. В конце концов я, понимая ценность палочки, улучил момент и проник в лавку Грегоровича, где реликвия была выставлена на самом видном месте витрины, и схватил её. Мастер в это время заходил в лавку из мастерской. Я прыгнул в окно, выстрелил оглушающим заклятием и трансгрессировал. С тех пор палочка верой и правдой служила мне. — Но ты же говорил мне, что воровать плохо, — сказал Гарри, в его голосе послышалось осуждение. — Тогда мне было девятнадцать лет, я был юн и совершал необдуманные поступки, — признался я. — Сейчас, конечно, я бы поступил иначе. Но всё обошлось, Бузинная палочка признала меня и стала мне служить. — И что ты сделал, владея самой сильной палочкой? — поинтересовался Гарри. — Я привлёк на свою сторону лучших волшебников Германии и Австрии, — продолжил я рассказ. — Им Версальский договор тоже навредил. Им запретили изготавливать палочки и учиться боевым искусствам в Дурмстранге, ограничили многие учебные программы в этой школе, которую в одно время чуть не закрыли насовсем. Мы с Гитлером решили, что поднимемся на том, чего народ хочет больше всего. И мы начали работать — я говорил колдунам о могуществе древних заклятий, своей силе и Дарах Смерти, а Гитлер простецам о хлебе, работе, военном позоре и реванше, строительстве новой Германии, где каждому человеку из нашего народа было уготовано светлое безбедное будущее. Разумеется, мы основали свою партию, чтобы люди смогли присоединяться к нам, а мы сами, в свою очередь, представлять их интересы в правительстве. Эту партию мы назвали Национал-Социалистической Германской Рабочей Партией, чтобы таким образом выразить свою близость к патриотам Германии и рабочим, самым бедным людям в стране. И мы не прогадали — за нами пошли сотни тысяч людей. Мы стали побеждать в выборах на посты глав городов и земель, верные нам люди стали составлять большинство в правительстве, и наконец наступил день, когда президент Германии Пауль фон Гинденбург объявил Гитлера канцлером, а министр магии Франц фон Папен назначил меня Верховным Чародеем, потому что мы имели наибольшее влияние в стране. — И ты помог восстановить экономику? — догадался Гарри. — Да, помог, — подтвердил я. — Но мы для этого приняли достаточно рискованные меры: объявили о сдаче материальных ценностей в Рейхсбанк, главный банк страны, и полностью отказались от выплат репараций по Версальскому договору. Мы не были уверены, захотят ли люди отдавать нам драгоценные металлы. Мы также опасались, что страны-победительницы применят к нам силу, принудив к дальнейшему исполнению кабального договора, но этого, к счастью, не произошло. У Англии, франции и США были свои проблемы, и они не могли давить на нас. Мы стали тайно перевооружать армию, постепенно восстановили покупательную способность марки, стали строить новые заводы и переоснащать старые. Также мы стали строить дороги, железные и асфальтовые, по всей стране, и обеспечили десятки тысяч людей работой. Бедность и безработицу мы победили за четыре года. — А почему людям, которые были до вас, этого не удалось? — полюбопытствовал Гарри в очередной раз. — Потому что они не имели чёткого плана действий, Гарри, — объяснил я. — К тому же они давали такие обещания, которые не могли и не собирались исполнить. Мы же говорили только о том, чего могли достичь на самом деле, а потом воплотили свои планы в жизнь, этим и объясняется наш успех. Конечно, для нас было немало благоприятных обстоятельств, в этом нам очень повезло. Мы восстановили мощь Германии и даже преумножили её. У нас это получилось благодаря трём обстоятельствам: нашим собственным услилиям, доверию народа, трудившегося на нас и на себя, и утопанию вражеских правительств в своих собственных проблемах, из-за которых они не могли нам помешать. И через четыре года после нашего прихода к власти перед всем миром предстала сильная Германия. Враги начали нас бояться, помня об унижениях, которые нам пришлось претерпеть, и понимая, что мы будем мстить. Мы стали заявлять притязания на присоединение земель в Европе, отторгнутых во время Первой Мировой войны, и эти притязания удовлетворялись. Но одна из восточных стран, Польша, отказалась удовлетворить наши территориальные претензии и захватила наш пограничный пост недалеко от города Глейвица. Началась война. К счастью, она оказалась быстрой: польская армия была разгромлена за две недели с небольшим, я и Гитлер поняли, что на самом деле сильны. Потом мы разгромили Францию, Бельгию, Данию, Голландию, подчинили себе всю Всточную Европу. Англия, видя, что нас не остановить, предложила договор: Германия не нападает на неё, а мы получаем возможность удовлетворить свои амбиции за счёт России. И тут я совершил ошибку, согласившись на эти условия. Война в России заняла долгих четыре года, и Германия эту войну проиграла. Русские сражались, защищая свою родную землю, они бились за каждый километр, за каждую улицу и за каждый дом. Мои лучшие бойцы или погибли в бою, или сбежали, или попали в плен. А после того, как армия Германии была разгромлена, русские пришли уже к нам, и они захватили Берлин. Ты ведь помнишь моё воспоминание о последнем бое, Гарри? — напомнил я. — Помню, — Гарри кивнул. — Ты по очереди бился с русскими волшебниками, а потом тебя подло сразил Дамблдор и едва не убил. — Именно так, — подтвердил я. — Сейчас, конечно, я бы поступил по-другому. Но тогда я поверил английскому министру магии Чемберлену, убеждавшему меня в том, что Дары Смерти надо искать в России. Но то, что он преподносил как мощь от обладания ими, оказалось на самом деле не чем иным, как любовью к родным краям и готовностью биться до последнего. К несчастью, я понял это очень поздно, в середине войны, когда армия Германии была в основном уже разгромлена. А чем всё кончилось — ты знаешь. Я сопровождал свой рассказ воспоминаниями и подробными объяснениями, мы проговорили о моём прошлом до вечера. В самом конце я признался: — Вот такой я человек, Гарри Поттер. — Мне кажется, что главное в том, что ты понял свои ошибки и больше их не повторишь, — ответил Гарри после двухминутных раздумий. — Спасибо, Гарри, — я улыбнулся и пожал сыну руку. — А что касается Даров Смерти, то я уже догадываюсь, что они всегда были тут, в Англии. Один у нас уже есть — это твоя Мантия-невидимка. Другой — Бузинная палочка — у Дамблдора. А вот с третьим — Воскрешающим камнем — всё сложнее, он затерялся. Но мы и его найдём. Мы вышли в вестибюль замка. Я задал ещё один вопрос: — Гарри, кем ты себя больше ощущаешь, Поттером или Грин-де-Вальдом? Гарри уже знал немало об истории моей семьи, я иногда рассказывал ему о своих предках. Подросток задумался. Разглядывая обстановку зала и прислушиваясь к своим ощущениям, он замер. Вспомнил Сириуса, Арабеллу Фигг, рассказы о его настоящих родителях. Я не стал его торопить с ответом, понимая. что это едва ли не самый важный выбор в жизни. Наконец юноша произнёс, взглянув мне в глаза: — Я Гарри Поттер.