Двадцать восемь дней

«Не все ли равно откуда зачем и почему? Я сделал достаточно и так: без всякой там терапии. Могу писать и ладно. Слушай чувак я не собираюсь становиться банковским служащим Но мне тяжело на лекциях по истории Это намек Мистер вдавленный пупок слишком быстро говорит». Мистер Вдавленный Пупок? Я прыснул в кулак, но тут же воровато оглянулся. Спокойно! Не стоит поощрять этого пиздоклюя. Вдруг он узнает: Дунаец ухахатывается над записками из шкафа! Это же об историке Парнсе? Мужчина лет пятидесяти, он читал лекции у нас и в двух параллельных классах. Мистер Парнс обладал внушительным треугольным пузиком. Порой его рубашка выскальзывала из брюк — особенно когда преподаватель махал руками, как мельница лопастями, — и тогда перед взглядами двух десятков детей представал… ага, пупок. Этот кратер, черная дыра, Марианская впадина нашего штата. Вокруг пупка ходили легенды — что еще обсудить юным обсосам, ничего не смыслящим в истории? Лучше б потрудились записывать цифры и имена… Мои конспекты запросто прославились бы на всю школу: подробные и аккуратные. Но их никто и никогда не видел. Теперь всякий поймет, насколько непопулярным парнем я был. Невидимка. Призрак старшей школы. Бледное отражение лучших образцов. И какой-то пугающий ученик-инкогнито толсто-претолсто намекает, что ему нужны эти записи. Позволить их взять? Парнс преподает лишь в трех классах… выходит, мы… — Эй, разулыбался, смотри, щеки не порви! — я непроизвольно сжался. — Чего трясешься, как тряпка на флагштоке? Любовное письмишко получил? Хоть я и втянул голову в плечи, но возвышался над Ионеску. Проклятье! Быть грубым и агрессивным трусом — мучение, а я был именно таким. «Захлопни пасть и вали отсюда, вшивый гоблин», — подумал я. И прохрипел: — Это… списки покупок! Не то… что ты вообразил! — Вообразил? Так по-твоему, у меня чересчур богатое воображение, ты, краковская Мальвина?! Может, это послание от какого-то голубца, а? — Едва ли, — я судорожно сглотнул, пялясь на облезший черный лак на ногте его большого пальца. Почему-то на миг показалось: сейчас Ионеску взбесится и ткнет мне в глаз этим ногтем! Чего от него ждать?! — Слушай, пожалуйста, просто не будь таким гов… мудаком… блять. Ой. Прости, правда, прости, я сто раз извинился! Что я еще должен сделать? Что? На колени встать?! Вышло ужасно визгливо и под конец так жалобно, точно кота за яйца тянули. Ебаный стыд!.. когда прекратятся эти унижения?! Карий глаз по-прежнему таращился на меня, в то время как зеленый косил куда-то в сторону: словно изучал содержимое шкафа. Будь лицо Ионеску чуток пострашнее, его можно было б сравнить с персонажем из «Гарри Поттера». Ученики сновали туда-сюда — как нарочно не замечали нас! Кому охота связываться с этим бешеным псом? — Ладушки, — вдруг бросил он, убирая руки и складывая их на груди. — Почему бы и нет. Ты достаточно наказан. Можешь почистить ботинки и разойдемся… как в море корабли. Я глянул вниз — на свои конверсы. — Мои ботинки, дубина. Слова застряли в горле. «Пошел к дьяволу, ни за что, катись колбаской, удавись своими шнурками…» Я не мог произнести ничего из этого. — Ольджик Залупович, сколько тебе лет? Семнадцать, да? Голос зазвучал мягко и вкрадчиво. Этот гад подался вперед и добавил: — Научись уже посылать всяких, а? Нельзя быть амебой. Отшей же меня. — Пошел нахуй… — я крепко зажмурился. И услышал громкий смех. — Отлично! На хуй — не на гвоздь. После вас, сударь. Благодари за урок… как-нибудь сочтемся. И я понял, что он ушел. * «Можешь взять конспекты. Они слева, за стопкой желтых тетрадей. А взамен помоги. Ты наверняка учишься с Ионеску Думитру, угадал? Значит, знаешь его лучше меня… Как от него избавиться?! Судя по всему, ты эксперт в таких делах. Сталкерство, мерзкие подъебки, травля… посоветуй что-нибудь. Я, блин, уже на грани просто! Без шуток. Руки ходуном ходят. Однажды я сорвусь и изобью этого пидараса либо выйду в окно. И тогда никто не выручит тебя на истории, ха». Мне нужно побыть одному.