***
Разговор с Трейси так и не состоялся, как планировала Эшли. На следующий же день их буквально завалили кучей работы, что между этим сумасшествием подобные темы выглядели бы совершенно нелепо, к тому же, они почти не пересекались. А еще позднее им пришлось присутствовать на съемках, которые откладывались уже бесчисленное количество раз, и это тоже было не самой благоприятной средой. Иногда казалось, будто бы нужда для подобного разговора и вовсе надумана самой Эшли, но как только они оставались с Трейси наедине или возникал какой-то неловкий момент, она тут же вспоминала о том, что все должно быть на своих местах. Недосказанность — главный враг, когда в своей голове можно придумать целую альтернативную вселенную для развития ваших отношений, которых никогда не будет. Впрочем, Эшли бы слукавила, если бы сказала, что внимание Трейси было противно ей. Скорее, напротив — их отношения только улучшились, и они больше не тратили кучу времени на бессмысленные споры. Конечно, это совершенно не означало то, что женщины теперь по факту были согласны со всем, что предлагала другая, но теперь они старались идти на компромиссы и предлагать альтернативные варианты. И если со всей болтовней и какими-то двусмысленными подколами можно было справляться, даже не напрягаясь, то когда Трейси оставалась в непосредственной близости рядом с Эшли, та заметно нервничала, не в силах игнорировать то, как ее сердце начинает биться чуть сильней. Вряд ли бы Маккартни выдала что-то эдакое, но дискомфорт от этого не пропадал, а точнее, настойчивое желание держаться от женщины на расстоянии вытянутой руки. Эшли все чаще ловила себя на мысли о том, что именно ее так увлекает: их маленькая, непонятная для обеих, игра или то, что Трейси была действительно человеком, которым трудно было не восхищаться. То, как она активно руководила процессом съемки, как жестко отстаивала свою позицию, ругаясь с начальством по телефону и защищая Эшли, или как сильно эмоционально была вовлечена в свою работу — все это не оказывалось без внимания Бэнкс. Недели плавно сменяли другие, и в их отношениях ничего не менялось даже после несчастного двойного свидания. Несправедливым было лишь то, что Эшли продолжала заниматься этим самокопанием, пытаясь понять, с какой стати она начала так чувственно реагировать на Трейси, которая всегда вела себя подобным образом. Была бы Маккартни собой, если бы перестала двусмысленно шутить про свидания и ходить по тонкому льду в общении с женщиной? Трейси же видела лишь ледяное спокойствие Бэнкс, которая начинала реагировать лишь тогда, когда Трейси действительно перегибала палку. Но чего она добивалась — Трейси и сама не могла ответить себе на этот вопрос. Невозможно ведь влюбиться в человека по щелчку пальцев, и иногда казалось, будто бы эта непонятная для нее симпатия складывается из такого огромного количества мелочей, что если разобрать все по отдельности, то это будет казаться полной ерундой. То, как жестикулировала Эшли, когда объясняла на брифинге очередную идею; как повышала голос на то, что ее не устраивает результат; то, как небрежно она поправляла свои волосы, лезущие в лицо; и то, с каким лицом она выходила из кухни, забывая добавить сахар в кофе; то, как Эшли постоянно разминала свою шею после рабочего дня и как имела дурную привычку чесать свою щеку, когда была смущена. Было столько совершенно идиотских вещей, которые Трейси подмечала в ней, со всей детской искренностью восхищаясь этим, будто бы из всего этого и состоит самая идеальная женщина на планете.***
Признаться честно, Грэйс ненавидела выходные. Наверняка, немногие люди могут похвастаться таким качеством, но для Голден эти дни всегда были особенно тяжелыми, и вовсе не потому, что она не знала, чем себя занять. Уже с утра, приготовив им с Эшли завтрак и проводив женщину на работу, Грэйс переделала несколько простых дел по дому и, усевшись на кресло, потупила взгляд в окно. Безумный поток людей и вечное движение — напоминали ей о ее жизни. Привычной жизни, в которой она вертелась последние четыре года, общаясь с Эшли. Любовь к ней настолько сильно восхищала Грэйс, что та отчаянно пыталась быть похожей на свою женщину: усердно трудилась, вела календарь задач и делала все для того, чтобы быть успешнее. Лучше в глазах Бэнкс. Ей настолько хотелось, чтобы Эшли гордилась ею, что Грэйс и сама не замечала, как превратилась в маленькую копию женщины, с которой она жила. Но иногда, когда у нее было время остановиться, переставая работать в постоянном режиме и позволяя себе отдохнуть, Грэйс чувствовала себя несчастной. Это чувство было подобно болячке, которая продолжала расти, но боль от которой игнорировалась практически всегда. В бесконечной суете Голден не могла думать о том, занимается ли она тем, что ей действительно нравится, нужно ли ей это на самом деле, и когда наступал выходной, и она могла отвлечься от привычных дел — эта мысль буквально не давала ей покоя. Она накручивала себя, смаковала эти терзания и никогда не позволяла себе выйти за какие-то допустимые рамки, за которыми лежат действия к изменению того, что ей не нравится. Грэйс просто боялась одной простой мысли, что если что-то менять, то те самые изменения лежат вне их совместной жизни с Эшли. И все, что происходит, на самом деле не подходит ей. Ни этот образ жизни, ни график работы, и Эшли — совершенно не ее человек. Она потрясающая, умная, бесконечно добрая и заботливая, но не быть второй копией Бэнкс — у Грэйс просто не получалось. А может, проблема была и в том, что девушка просто не знала, какой — другой — жизни она хотела. Бобби всегда писал ей настолько вовремя, что Грэйс действительно думала о том, словно у него есть особое чутье на то, когда ей плохо: «Сегодня вечером я иду на дизайнерский фестиваль, пойдешь со мной? Моя подруга будет выставляться в одной из галерей». Голден все равно и на подругу Бобби и на дизайн, но это лучшее, что может ее отвлечь от бесконечных мыслей в голове, и ради того, чтобы не чувствовать себя несчастной — приходится сублимировать. Она снова погружается в какую-то работу, попутно расписывая Бобби всю прошедшую неделю и их двойное свидание с Эшли и Мелиссой. Тогда, тем вечером, они сидели почти что как зеркальное отражение друг друга — спокойные Эшли и Трейси, и взбалмошные они с Мелиссой. Трудно не признать, как менялась Мелисса рядом с Трейси — Грэйс не понаслышке знала, как относится Бёрк к своим мимолетным увлечениям, но тогда было видно, что Маккартни не очередная пустая дурочка, а кто-то, кем Мелисса действительно дорожила. «Встретимся на Бейкон-стрит у кафе в семь, идет?» — всплывает очередное сообщение от Бобби, и Грэйс тут же печатает ответ. «Не опаздывай!»***
Вечерами Нью-Йорк особенно красив, особенно парки аттракционов. Эта ненавязчивая музыка, крики людей, катающихся на американских горках, светящиеся неоновые вывески, запах попкорна и сосисок — все это кажется настолько атмосферным, что если на секунду остановиться и взглянуть на окружающую реальность будто бы со стороны, то можно сойти с ума. Трейси чувствовала эти незначительные изменения, в основном благодаря Мелиссе, которая показывала ей такие удивительные места, что сложно было не влюбиться в Нью-Йорк, игнорируя его грязь и запах в центре. Ветер сильно трепал ее волосы, а Мелисса без конца смеялась над этим, помогая женщине убирать непослушные пряди за уши. — Не знаю, как я выжила на этом аттракционе, но у меня до сих пор кружится голова, — пытаясь отдышаться, бормочет Маккартни, на что Бёрк лишь понимающе хохочет, подхватывая ту под руку. — Я рада, что ты довольна. Вечер был спонтанным. Они могли бы провести его где-нибудь в ресторане или в приличном баре, но вместо этого Мелисса потащила ее в парк аттракционов, словно им по двенадцать лет. Впрочем, Трейси визжала именно так — как маленькая девчонка, впервые катающаяся на американских горках. Но вечер был действительно потрясающим, Маккартни вообще давно не испытывала такого прилива адреналина и беззаботного веселья, когда можно было просто жить моментом и не думать ни о чем. Ни о каких отчетах и работе, ни об Эшли, ни об их странных отношениях. — Знаешь, о чем я подумала? — внезапно обернулась Трейси, чувствуя, как тепло становится в ее груди от одного счастливого лица Мелиссы. — И о чем же? — поддразнила та в своей привычной манере. — Нам не нужно больше с тобой спать, — женщина пожала плечами, совсем не переживая за то, что Бёрк это каким-либо образом может задеть. — Слушай, я даже не думала, что предложение покататься на аттракционах может так пошатнуть наши отношения. Почему-то они обе рассмеялись, и Трейси заметно расслабилась, не уловив ни малейшей обиды в голосе Мелиссы. Прошло уже около двух месяцев с тех пор, как они стали спать, и, честно говоря, в этом не было никакой необходимости, поскольку они фактически не имели какого-либо романтического интереса друг к другу. К тому же, их дружба начала крепнуть, и в какой-то момент Трейси просто поняла, что не готова потерять такую подругу, как Мел. — Ты же знаешь, я не ищу отношений, — честно призналась Маккартни. — По крайней мере, не здесь. И я не хочу проснуться в один день с осознанием того, что потеряла друга. — Тебе не нужно объяснять мне это, Трейси, — губы Мелиссы дрогнули, и небольшая улыбка украсила ее милое личико. — Я ведь абсолютно такая же, забыла? Так что если ты считаешь, что так будет лучше, я полностью поддержу тебя… Сделав небольшую паузу и медленно обхватив Маккартни за плечи, Бёрк продолжила: — Но тогда ты поможешь найти мне кого-нибудь еще. Будешь моим персональным менеджером? Рассмеявшись, Трейси легонько толкнула подругу плечом и двинулась вглубь парка.***
Отвлекая Трейси от телефонного разговора, секретарша Оливии мельком заглянула к ней в кабинет, жестом показывая, что начальница вызывает ее. Рабочий день был в самом разгаре, так что Трейси кидалась из крайности в крайность, то согласовывая с начальством какие-то детали проекта, то проверяя работу сотрудников вместе с Эшли, которая всегда была особенно строга и придирчива. Так даже и не скажешь, что Трейси действительно казалась в последнее время гораздо мягче, чем Бэнкс, словно своим поведением та пыталась компенсировать что-то, что ее ужасно нервировало. Они уже в десятый раз заставляли Алисию переписать тексты, на что та закатывала настоящие истерики, считая это откровенным издевательством. Дизайнерский отдел тоже негодовал по поводу постоянных правок, но возмущался отдельно, на корпоративной кухне. — Сегодня только понедельник, а все ведут себя так, словно остались сверхурочно в пятницу, — раздраженно пробормотала Эшли, сидя над отчетностью пиарщиков и работой сммщиков. — Джонатан прислал тебе снимки со съемки? — Обещал прислать еще в пятницу, но, видно, что-то вышло из-под контроля, — мельком поглядывая на женщину, Трейси не хотелось злить ее еще больше, поскольку Эшли работала больше остальных и переживала за этот проект так, как не переживал никто из офиса. — Могу догадываться, что такие, как он, делают в пятницу вечером, — фыркнула Бэнкс, на что Трейси едва не подавилась слюной. От Эшли услышать подобное было практически невозможно, но ее подтекст был настолько однозначным, что Маккартни даже не нашлась с ответом. Изучая лицо женщины, она подумала о том, что вообще ее сподвигло выдать такое, и неужели нельзя было обойтись без крайнего суждения? — А как прошла твоя пятница? — неожиданно смягчившись, Эшли даже оторвалась от бумаг, глядя в глаза Трейси и чуть улыбаясь. Сказать, что та не ожидала подобного вопроса — это преуменьшить ситуацию. Трейси бы даже оглянулась по сторонам, чтобы убедиться, что вопрос был адресован именно ей. Но кому же еще, когда они вдвоем в кабинете? — Ничего особенного, просто вечер дома с бутылкой пива и фильмом, который должен был быть комедией. Эшли кивнула ей головой, словно точно понимала это ощущение. На какое-то время они так и застыли, глядя друг на друга в молчании, пока за закрытой дверью слышался оживленный офис. Трейси даже показалось, будто бы Бэнкс хотела сказать что-то еще, но в какой-то момент просто опустила голову вновь в бумаги, продолжая работать. Выпав из воспоминаний о сегодняшнем утре, Трейси вышла из кабинета, следуя к Оливии. Дело уже близилось к ланчу, и она мечтала поскорее оказаться в ресторане, где в последнее время они с Эшли вместе обедали. По правде говоря, Маккартни особенно любила это время, когда они просто могли общаться обо всем, затрагивая не только рабочие темы. Эшли была интересной собеседницей, и это не было чем-то, что могло бы удивить женщину, скорее, напротив — лишь подтверждало какие-то ее ожидания относительно Бэнкс. Дверь в кабинет Оливии была приоткрыта, так что уже из коридора Трейси заметила Эшли, сидящую на диване напротив начальницы. Пройдя внутрь, Маккартни заняла место рядом с ней, начав судорожно соображать, в чем они провинились. Иной раз она сама не понимала, откуда брались эти мысли, словно Оливия могла вызывать их только из-за каких-то проблем. — Фрэнк доволен нашей работой в данный момент, — наконец, начала говорить Оливия, глядя на женщин. — Но у «ХоумФай» намечается сбор совета директоров в начале ноября, так что они лично хотят обсудить с вами все нюансы проекта. Вам придется полететь в Сан-Диего на пару дней. Надеюсь, это не затянется надолго и все будет в порядке. Трейси не видела, но чувствовала, как Эшли чуть напряглась, словно была недовольна подобной новостью. Оставаться наедине в течение нескольких дней — это не то, к чему они привыкли, и Бэнкс даже не знала, как будет себя вести в подобных условиях. Само собой, Оливия позаботится о том, чтобы ей сняли гостиницу, в то время как Трейси в этом не нуждалась. — У нас осталось полторы недели до ноября, — резонно заметила Эшли, тут же что-то ища в своем телефоне. — В каких числах мы должны лететь? Нам нужно будет подготовить отчеты за всю проделанную работу и успеть уложиться в сроки с новыми правками. — Вылет третьего ноября, собрание будет четвертого и шестого, — Оливия тут же оживилась, притягивая к себе ноутбук и уточняя все нюансы. — Я вышлю вам на почту подробности. Тайла забронирует вам билеты завтра утром. Трейси лишь кивнула головой, чувствуя скорее растерянность от неожиданной новости. С одной стороны, она была безумно рада тому, что сможет остаться наедине с Эшли несколько дней, но с другой стороны, отдавала себе отчет в том, что за это время она вряд ли могла бы куда-то сбежать, когда эмоции оказывались на взводе. Уже сидя на обеде в ресторане через дорогу, Трейси могла видеть, как некомфортно чувствовала себя Бэнкс, словно внезапная новость о поездке совершенно не радовала ее. — Не волнуйся, никто больше не будет предлагать тебе кофе из автомата, — усмехнулась Маккартни, чтобы как-то сгладить обстановку. — О, это, определенно, радует, — демонстративно закатила глаза Эшли, чуть улыбаясь. — На самом деле, я просто не люблю командировки, это всегда как-то заставляет меня безумно скучать по дому. Эшли почти не лукавила — она действительно скучала по дому и не особо жаловала долгие командировки, но главным страхом была сама Трейси, к которой у нее были смешанные чувства. Эшли знала, что чувствовала к ней неясную симпатию по многим причинам, и это не было с исключительно сексуальным подтекстом, но, в то же время, она отдавала себе отчет в том, что ее тело будто бы подводило хозяйку, пропуская толпы мурашек, когда Трейси могла бы всего лишь случайно задеть ее кончиками пальцев. — Ну, я скромно могу предложить тебе свою компанию в Сан-Диего, буду твоим личным экскурсоводом, если ты захочешь, — щеки Трейси почти вспыхнули, насколько неловко она себя чувствовала, будто бы навязывая свою компанию. — Скромность — явно не твое качество, но мне в любом случае понадобится компания, так что я не хочу скачивать тиндер ради этого. Это был, определенно, подкол в сторону Маккартни, и та даже театрально приоткрыла рот, считая это наглостью. Засмеявшись, Эшли аккуратно дернула ногой, легонько толкая женщину и чувствуя, как от этого простого движения ее сердце начинает биться быстрее. — Оливия снимет тебе гостиницу, — стараясь не выдать свое волнение, Трейси вернулась к своему ланчу. — В этом нет необходимости, у меня просторная двухкомнатная квартира, ты можешь остаться у меня. И мельком глядя в растерянное лицо Эшли, тактично добавила: — Я не настаиваю, но так было бы гораздо удобней. — Не думаю, что это хорошая идея, — размеренно мешая сахар в чае, Бэнкс старалась не смотреть на женщину, чувствуя невероятную неловкость. — Почему нет? — резонно спросила Трейси. — Грэйс не будет в восторге от этого. — А ты всегда спрашиваешь ее, прежде чем что-то решить? Трейси не должна была этого говорить, но фраза будто бы сама сорвалась с языка, и секундой позже два взгляда неожиданно встретились, рождая приятное покалывание внизу живота. У Маккартни не было и мыслей о том, чтобы таким образом задеть Грэйс, но все выглядело так, будто бы Эшли прикрывала свой собственный страх своей девушкой и никак не могла честно признаться в этом. Трейси вообще могла бы прекратить все ненавязчивые попытки привлечь внимание Эшли, поскольку та всегда давала отпор. Мягко, но ощутимо. И у Трейси не было ни малейшего сомнения в том, что она любит свою девушку, и что идея совершенно не понравилась бы той, но женщина также прекрасно осознавала, что иногда поведение Бэнкс выдавало ее заинтересованность, и Маккартни просто не могла остановиться в своих маленьких попытках одержать победу. — А тебе так сложно принять отказ? Трейси стоило огромных усилий, чтобы сохранить свое лицо непроницаемым, хотя фраза буквально залезла под ее кожу, заставляя мелко дрожать. Казалось, они обе понимали, насколько двусмысленно прозвучал этот вопрос, но сдаваться никто не хотел. Наконец, расслабив плечи и откинувшись на спинку стула, Трейси усмехнулась: — Я не буду принуждать тебя к тому, чего ты не хочешь. — Приятно знать, — кивнула в ответ Эшли, вторя женщине и улыбаясь. — Не люблю, когда приходится подчиняться. «Заткнись, заткнись, заткнись», — возбужденно вертелось в голове Маккартни, пока она сжимала салфетку, лежащую на ее коленях. Ее дыхание чуть сбилось, и она чувствовала себя последней идиоткой, продолжая отвечать Эшли, от которой невозможно было чего-то ждать. Она лишь смотрит на реакцию Трейси и улыбается, словно ей так нравится разжигать ее фантазию. — В любом случае, мое предложение остается в силе, если ты передумаешь, — глубоко втянув носом воздух, Маккартни отвернулась к окну, рассматривая проезжую часть. — Во второй комнате даже есть замок, если ты чего-то боишься. — Я приму это во внимание, — добродушно усмехнулась Эшли, жестом показывая официанту, что им нужен счет. — А теперь пора возвращаться к работе.***
Фестиваль был в самом разгаре: на открытой площадке разносилась громкая музыка под дружное улюлюканье молодежи, море алкоголя, стильных людей и небольших палаток с различной уличной едой. В крытых помещениях проходили небольшие выставки, про которые как раз рассказывал Бобби. Грэйс еще никогда не видела подобной тусовки и такого огромного скопления творческих людей, которые наслаждались прекрасным вечером, несмотря на прохладную погоду. Они долго бродили по всей площадке, рассматривая граффити и чужие картины. Фонарики чудно подсвечивали над их головами, создавая особенно романтическую атмосферу. Наконец, когда Бобби проводил Грэйс в закрытое помещение, обещая показать работы своей подруги, она чуть согрелась, засовывая руки поглубже в карманы и утыкаясь носом в объемный шарф. — Это уже вторая ее выставка, — гордо произнес тот, когда они рассматривали очередную картину. Грэйс нравилась стилистика: и не совсем реализм, и не совсем стилизованная, будто бы что-то среднее, совершенно потрясающее. Картины были такие большие, что она даже не могла себе представить, сколько нужно было работать над ними, да и вообще не особо разбиралась в искусстве, хотя ее всегда очень тянуло к этому. В университете она даже брала дополнительные платные занятия по истории искусств, но дальше этого не зашло, да и потом появилась Эшли — стало совсем не до этого. — Так красиво, — заговорщически прошептала Грэйс, не в силах оторваться от портрета. На нем была изображена женщина лет сорока, и хотя она выглядела намного моложе, но руки выдавали ее, будто бы художница особенно старалась прорисовать небольшие жилки и едва заметные морщинки. Женщина сидела на небольшой кухне в легком халате, и вид у нее был не то уставший, не то сонный, но взгляд все же был такой выразительный, что Грэйс смотрела на нее, как завороженная. Было что-то в этой картине такое, что не позволяло отойти к другой картине, заставляя рассматривать небольшие детали: две чашки чая в белоснежных кружках, корзинка с фруктами и прозрачная банка с печеньем. Мягкие, приглушенные цвета, такие, которые наполняют каким-то семейным уютом все пространство. Грэйс определенно нравилось. — Похоже, тут изображена она же, — пробормотал где-то рядом Бобби, и Голден пришлось обернуться, замечая, что за ее спиной висят еще, по меньшей мере, две картины с той же женщиной. На одной — она спиной, по фигуре и прическе точно понятно, что это она. Стоит внутри какой-то кофейни, совсем не на переднем плане, скорее, как часть общей картины, повсюду снег, и это так красиво, когда кажется, что снаружи так мерзко и холодно, а внутри — так уютно и тепло. На другой — она спит. Темные волосы растрепаны и разметались по подушке, а полоски утреннего света падают на нее из-за полуоткрытых жалюзи. И это кажется настолько очаровательным, что Грэйс даже достает телефон, чтобы сфотографировать. Сбитое одеяло оголяет верхнюю часть ее тела, и картина кажется настолько безмятежной, что девушка не может не отметить эту общую закономерность. — Ну, так что скажешь, Бобби? — звонкий голос раздался совсем близко, и Грэйс, обернувшись, заметила рыжеволосую девушку, широко улыбающуюся ее другу. Голден и сама не могла понять, отчего заулыбалась в ответ, даже несмотря на то, что вопрос был адресован не ей. Девушка была примерно такого же роста, как и сама Грэйс, а в ее волосах причудливо были заплетены парочка тонких косичек, и Грэйс почему-то даже не сомневалась — что именно она хозяйка этой выставки. Рыжеволосая выглядела именно так, как Голден могла себе ее представить: какие-то совершенно безумные рваные джинсы, цветастая кофта с геометрическим узором, длинный вязаный кардиган и небольшой шарф, болтающийся на ее шее. — Претенциозно, — тут же обернулся тот, раскрывая руки для объятий. — А мне очень понравилось, — не смогла промолчать Грэйс, чувствуя, как ее переполняет восторг и возбуждение от этих картин, будто бы это что-то настолько личное, что не должно было вот так висеть на всеобщем обозрении. Рыжеволосая мгновенно отвлеклась от своего друга, обращая свое внимание на девушку и, рассматривая ее несколько секунд, дружелюбно протянула руку. — Моника Фишер, скромная художница этой выставки. — Приятно познакомиться с таким талантом, — еще шире улыбнулась Голден, чувствуя, как приятно начинают болеть ее щеки. — Меня зовут Грэйс, Бобби пригласил меня на этот фестиваль, пообещав, что я не пожалею. — Не пожалела? Игриво склонив голову, Моника медленно перевела взгляд на парня, словно пытаясь предугадать, что именно связывало Бобби и Грэйс. Бобби никогда не рассказывал о ней, и не то чтобы они были хорошими друзьями, но все же, он ведь как-нибудь бы упомянул о том, что находится в отношениях. — Скорее, напротив, не ожидала, что буду под таким впечатлением. Остаток вечера ребята провели уже втроем. Моника проводила их в свою небольшую комнатку, которая была нечто средним между гримерной и мастерской, где угостила заготовленной бутылкой вина. Они много смеялись и с восхищением обсуждали фестиваль, обмениваясь мнением о новых именах в области искусства. Грэйс мало что понимала в этом, но с удовольствием слушала Монику и Бобби, оживленно спорящих о каком-то художнике. Когда все начали расходиться, а фестиваль подходил к концу, Голден все же не выдержала, решаясь спросить о том, о чем думала весь вечер, вспоминая прекрасные картины Фишер. — Если это не секрет, то кто изображен на твои картинах? — робко взглянув на девушку, Грэйс почувствовала себя неловко, словно спрашивала о чем-то безумно личном. — Мне показалось, на нескольких работах одна и та же женщина. И в этот самый момент, будто не ожидая подобного вопроса, будто бы он совсем не имел право на существование, Моника отвела взгляд куда-то в сторону, перебивая свое внимание медленно уходящей молодежью. Ее желудок сжался, а сердце на секунду пропустило сильный удар. Эта тема уже перестала задевать ее так сильно, как еще пару лет назад, но все же заставляла вспоминать все дорогие моменты, которые она бережно хранила в своем сердце. — Некогда очень близкий мне человек, — уклончиво ответила Моника, не зная, как бы отреагировала Грэйс, узнай она правду. Но Грэйс вдруг будто бы оживилась, ища взгляд Фишер и настойчиво пытаясь понять, то ли это, о чем она подумала. И вот, когда Моника взглянула на нее с этим понимающим взглядом, Грэйс без слов поняла, кем именно была эта женщина для Фишер. И по пути домой Грэйс не могла перестать думать об этом, осознавая, что женщина с картин также была старше Моники на приличное количество лет, и что Моника, возможно, могла бы понять ее, как никто другой. Благо, что к концу совместной прогулки они обменялись телефонами, и Фишер даже не стала сопротивляться этому неловкому предположению девушки: «Мне кажется, у нас есть много общего, я бы с удовольствием выпила с тобой по кофе». Бобби смеялся над этим всю дорогу, считая это практически флиртом, но Грэйс не было до этого никакого дела, и единственное, о чем она думала — это о том, как рада своей новой знакомой.***
Время неумолимо приближалось к командировке в Сан-Диего, и чем ближе становился этот день икс, тем больше работы наваливалось на офис. Все старались показать наилучший результат перед советом директоров, а Эшли так и совсем практически потеряла весь сон, невероятно нервничая, и она не могла не замечать, с каким беспокойством смотрела на нее Трейси, с какой особой заботой иногда заносила ей в кабинет привычный ланч, поскольку ей приходилось обедать одной. Билеты были уже на руках, а Тайла даже успела забронировать гостиницу для Эшли, но Маккартни, будто бы имея какие-то личные мотивы, изредка все же интересовалась, не передумала ли женщина, чтобы остаться у нее. — Еще никто так настойчиво не пытался затащить меня к себе домой, — усмехается Эшли, кокетливо глядя на Трейси, на что та лишь отмахивается. В их отношениях до сих пор не было каких-то кардинальных перемен или случаев, из-за которых это могло бы произойти, но Бэнкс все равно чувствовала себя несколько напряженно в присутствии Трейси, поскольку никак не могла выкинуть из головы тот эпизод на качелях, который произошел во время вечеринки. Даже несмотря на то, что Маккартни никогда не говорила об этом, словно и вправду не помнила о случившемся, Эшли все же старалась держаться обособленно, не позволяя себе глупостей. К глупостям относились и мимолетные мысли, посещающие ее голову иногда, когда Трейси пребывала в приподнятом настроении. Она шутила, смеялась над идиотскими вещами и в целом была такой игривой, что Эшли немыслимо хотелось ей поддаться — найти в себе смелость не отводить взгляд, а признать, что та выглядит потрясающе в своей блузке, заправленной в узкие брюки; признать, что чужая улыбка действительно повышает ей настроение, а комплименты льстят. Эшли не могла игнорировать тот факт, как теплело в ее груди каждый раз, когда Трейси бездумно отпускала эти фразочки, вроде: «Мне нравится твой костюм» или «Ты потрясающе выглядишь», или «Я едва могла дышать, когда ты начала вновь командовать на брифинге», или «Я почти завидую Грэйс». В последнем случае дышать становилось труднее, и грудная клетка Бэнкс вздымалась все сильней. Она прекрасно осознавала, что Трейси иногда лишь пряталась за всеми этими шутками, переводя все в какую-то несерьезную форму, будто бы это не имело никакого значения, но по глазам женщины все было предельно ясно. И то, что Грэйс она не «почти завидует», а, скорее, ревнует, нелепо и безнадежно. Эшли замечала это не в первый раз, разговаривая по телефону со своей девушкой и видя, как меняется взгляд Трейси, когда та понимала, с кем именно беседует та, или когда заходила какая-то тема о Голден, или когда Эшли просто начинала улыбаться, глядя в телефон. Можно было бы сделать вид, будто бы это какое-то совершенно дурацкое совпадение, но Бэнкс искренне в это не верила, ясно осознавая, что у нее есть почва думать о ревности. Все чаще Эшли думала о странном комфорте, изредка появляющемся рядом с Трейси, словно с ней было действительно безопасно, и она не смогла бы выкинуть нечто неожиданное, например, нагло положить свою ладонь на колено Бэнкс, когда та вела машину, благородно подвозя женщину домой. В эти редкие моменты разговоров про работу, как правило, не случалось, и Трейси могла просто что-то рассказывать из своей жизни в Сан-Диего, а Эшли делилась снимками Грэйс с выставки, показывая ту самую загадочную женщину на серии картин. Иногда они спорили о музыкальном вкусе Эшли, а иногда о вредности полуфабрикатов — к удивлению, с каждым разом тем для разговоров находилось все больше, а привычное смущение в присутствии друг друга сменялось чем-то приятным и необходимым. Эшли злилась на то, что ее и саму тянуло к Трейси, но всегда оправдывала это лишь каким-то порывом поговорить с другом, раскуривая сигареты в курилке, или обсудить прошедший день после работы. Злость граничила с чувством вины по отношению к Грэйс, с которой, казалось, они как-то отдалялись, очень медленно, но ощутимо. Все время, когда они пересекались — было обычное утро, а затем вечер, когда каждая из них могла еще продолжать копаться в работе или учебе, или оставаться где-то в городе с друзьями, которые уже обижались из-за редких встреч. Конечно, в таком рабочем режиме живут практически все пары, но Эшли почему-то чувствовала, будто бы этого стало недостаточно, и какая-то легкая грусть проникала в ее грудь, когда, возвращаясь домой, она не чувствовала той эйфории, которая была раньше. Казалось, будто бы тем для разговоров становилось все меньше, Грэйс все чаще гуляла в городе или брала дополнительные занятия по французскому. Но девушка не была единственной виноватой в происходящем, и сама на себе не чувствовала того же, что чувствовала Эшли, поэтому, находя любимую вечером на кухне, сидящую с ноутбуком, всегда радостно набрасывалась на ее шею, звонко целуя в щеки и рассказывая про свой день. Уже лежа в ванной, погрузившись полностью в воду, Эшли не могла перестать думать о прошедшем вечере. И черт ее дернул в очередной раз предложить подвезти Трейси до дома. Они снова обсуждали предстоящую поездку в Сан-Диего и то, сколько всего предстоит еще сделать, и Бэнкс даже не помнила, каким образом их разговор плавно сменился обсуждением Мелиссы. Конечно, Эшли знала, что ничего серьезного у них с Трейси нет и вряд ли будет, но все же, она не смогла не поинтересоваться. — Как у вас дела с Мелиссой? И Трейси взглянула на нее, словно действительно не ожидала этого вопроса. За все время, которое Эшли знала о Бёрк, она ни разу не спрашивала об их отношениях, и уже теперь, спустя пару месяцев, это было неожиданно. — Все хорошо, — все же улыбнулась Маккартни, разглядывая свою сумку, лишь бы не смотреть на женщину. — Мы уже какое-то время назад решили, что останемся только друзьями. — Вот как, — словно смакуя ответ Трейси, Эшли прокручивала эту мысль в голове снова и снова, чувствуя, как ее волнение нарастает с каждой секундой. — И почему, если не секрет? — Мы не планировали так долго спать, — засмеялась та, — но Мелисса замечательный друг, так что мне не хотелось бы терять ее. Эшли понимающе кивнула, сворачивая на уже знакомую улицу, где располагалась квартира Трейси. Ей не хотелось признаваться себе в этом, но домой не тянуло, она даже специально ехала чуть медленней, чтобы дольше поговорить с женщиной, даже если эти разговоры будут совершенно неважными. Эшли просто было интересно. Вряд ли она позволила бы себе зайти дальше этого невинного совместного пребывания, но в то же время, она старалась максимально наслаждаться им. И вот, когда машина остановилась у подъезда Маккартни, и та обернулась к ней с безмолвным вопросом, сердце Эшли почему-то волнительно заколотилось, рождая какую-то липкую панику. — Не хочешь зайти? У меня есть пиво… и чай. Трейси не хотела быть настойчивой. Она смотрела в глаза напротив и чувствовала, как ее желудок буквально скручивает от эмоций. Она не могла поверить, что действительно сидела перед женщиной, которую еще пару месяцев назад не могла выносить на дух, а теперь она казалась такой умиротворенной, такой красивой и недостижимой, что Трейси ощущала почти физическую боль от невозможности быть к ней ближе. — Грэйс будет ждать меня дома, — Эшли приходится найти в себе силы, чтобы отказаться. Она делает это неохотно, почти с разрешением спросить ее еще раз, но Трейси лишь поджимает губы. Она и сама не знает, зачем делает это, прекрасно осознавая, какое невежество — звать к себе женщину, состоящую в отношениях. Как дико — хотеть ее и таять под взглядами, бросающими в дрожь. Может, даже и хорошо, что она отказалась. Кто-то из них явно должен сохранять рассудок. — А меня дома ждет только вчерашняя пицца, — усмехнулась Маккартни, стараясь не выдать своей разочарованности. — Я всегда заказываю целую и никогда не доедаю. Эшли искренне улыбнулась этому маленькому признанию, безмолвно наблюдая за тем, как Трейси отстегивает ремень безопасности, собираясь на выход, и ей так сильно не хотелось, чтобы та уходила, но между тем, Эшли не могла принять приглашение в гости. И чувствуя, как тесно становится в ее груди от нехватки воздуха, она, сама не ведая, почему, мимолетно опустила руку на ладонь Трейси, будто бы пытаясь приостановить ее. — Завтра будет последний день в офисе до нашего вылета, приезжай пораньше, если можешь, поможешь мне разобрать последние правки, — мягко проговорила Эшли. И Трейси на секунду замерла, ощущая это легкое прикосновение, которое тут же отозвалось приятной волной по всему телу. Кивнув женщине, она тут же вышла из машины, всю дорогу до квартиры чувствуя предательскую дрожь в пальцах.