***
Оливия подняла бокал, торжественно произнося: — За новые победы! Взгляды Эшли и Трейси на секунду пересеклись, прежде чем звон бокалов пронесся по ресторану. После удачной презентации проекта совету директоров, Фрэнк — начальник Маккартни — лично позвонил Оливии и поблагодарил ее за профессиональную работу и терпение ко всем изменениям. В честь такого события Оливия решила, что было бы правильно поблагодарить не только всю команду, которая трудилась над этим делом, но и отдельно отпраздновать это небольшое событие с непосредственными руководителями. — Мне кажется, Фрэнк был сам в шоке от того, насколько все понравилось совету директоров, — широко улыбнулась Трейси, наслаждаясь их маленькой победой. — Мы закончили на несколько часов раньше, чем планировали. — Вы с Эшли отлично справились, — кивнула головой Оливия, переводя взгляд с одной женщины на другую. — Кто бы мог подумать, что ваши разногласия однажды сложатся в такую сплоченную работу? Этот вопрос был скорее риторическим, но Эшли, глядя на Маккартни, безобидно усмехнулась, а секундой позже ответила женщине: — Для этого нужна стальная выдержка. Трейси закатила глаза, предпочитая не комментировать чужую реплику, хотя на языке крутилось столько же колкостей, которые с легкостью могли бы перейти в непринужденную перепалку, из-за которой ей непременно захотелось бы прижать Эшли к какой-нибудь поверхности, чтобы закрыть ее милый ротик. Последние их дни в офисе были крайне странными. Трейси хотелось верить, что Сан-Диего сблизил их, а особенно последняя ночь, когда Маккартни неожиданно стало плохо, и Эшли была так заботлива рядом с ней. Всю ночь Эшли провела в доме Трейси, следя за тем, чтобы ее состояние не стало хуже и в миллионный раз предлагая вызвать врача. Трейси даже не придавала значения тому, какой нежной и мягкой была женщина, как держала ее за руку или трогала ее лоб и щеки — потому что знала, что это лишь из-за ее самочувствия, но все же ей так хотелось верить в то, что эти несколько дней наедине поменяли хотя бы что-то. Но правда была в том, что, вернувшись в Нью-Йорк, Эшли, казалось, еще больше отстранилась и замкнулась в себе. Маккартни даже начало казаться, будто бы женщина избегает ее, хотя они все еще обедали вместе, как прежде. Но несмотря на это, Трейси скорее чувствовала, будто бы Эшли не желает находиться в ее компании дольше положенного или каким-либо образом выражать свою заинтересованность. — В любом случае, я рада, что у нас все получается, — Оливия сдержанно кивнула головой, не желая провоцировать конфликт между женщинами. — Вы — та команда, которая мне нужна. Трейси вновь поймала короткий взгляд Эшли, расплываясь в какой-то дурацкой улыбке и чувствуя, что ей просто жизненно необходимо сказать что-то в поддержку Бэнкс. Осторожно придвинувшись ближе к столу, она чуть вытянула ногу, касаясь лодыжки женщины. — Предлагаю тост за Эшли, — подняв бокал, Трейси наблюдала, как раздражение Бэнкс сменяется растерянностью. — Без тебя не было бы такого потрясающего результата. Эшли смотрела на нее, не отводя взгляда, впервые так смело за этот вечер. Она не знала, как должна была реагировать на фразу Маккартни — такую искреннюю и трогательную, когда ее нога так и замерла под столом, прижимаясь к ноге Бэнкс. В какой-то момент она почувствовала, как Трейси легонько толкает ее коленом, а затем — вот так мило — улыбается, глядя ей в лицо. — Спасибо, — Эшли не хотелось вновь провоцировать на что-то неправильное, поэтому, переведя взгляд на Оливию, она со спокойной душой принялась за обсуждение дальнейшей работы.***
Мелисса рассказывала о своих последних свиданиях уже битый час, с энтузиазмом перечисляя все плюсы и минусы пассий и, кажется, даже не замечала отстраненности на лице Трейси. Впрочем, та не старалась перетянуть одеяло на себя, чтобы говорить о собственных проблемах. Она вообще не была уверена в том, должна ли рассказывать об этом Бёрк или было бы умнее промолчать, оставив все эмоции при себе. — И вот, когда я предложила поехать ко мне, она сделала такое лицо, словно не понимала, что именно я ей предлагаю, — Мелисса прицокнула языком и лениво встала с огромного мягкого ковра, на котором они расположились. — И чем в итоге это закончилось? — Она сказала, что ей нужно рано вставать на работу, — залилась смехом женщина, вынося с кухни тарелку фруктов. — Ну я и поехала домой одна. Кстати, о работе, как там ваша поездка в Сан-Диего? Мы так и не успели толком поговорить об этом. Несмотря на то, что времени уже прошло порядком, Трейси до сих пор не успела ввести Мелиссу в курс последних дел, за исключением короткого резюмированного ответа: «Встреча с советом директоров прошла успешно». Она немного заерзала на месте, не будучи уверенной, как отреагирует Бёрк, узнав, какие отношения связывали их с Эшли в последнее время. Бэнкс явно не говорила женщине об этом, иначе Мелисса бы уже крутилась вокруг Трейси с расспросами об их интимной жизни. — Было весело, — усилием воли подняв уголки губ, Трейси старалась не смотреть на подругу, поскольку совершенно не умела врать, и ей всегда казалось, что эмоции на ее лице выдают ее с потрохами. — Да и Эшли понравился город. Ты бы видела, сколько вещей она накупила перед отъездом в Нью-Йорк. Мелисса чуть нахмурилась, находя интонацию Маккартни какой-то странной, словно она тщательно старалась подбирать слова, чтобы не говорить о том, что ее действительно волнует. Ей не хотелось лезть не в свое дело, но в последнее время Трейси и так вела себя как-то скованно, а сегодняшним вечером выглядела подавленно, хотя Мелисса всеми силами пыталась поднять ее настроение. — У меня есть чувство, будто бы ты что-то недоговариваешь? Трейси преувеличенно бодро отмахнулась, тут же чувствуя, как сжимаются ее внутренности от одной лишь мысли, как сильно она тоскует по Эшли и их какой-то особенно пьянящей близости. После совместного ужина с Оливией та и вовсе перестала на нее смотреть, ограничиваясь лишь рабочими вопросами, и у Маккартни просто не хватало смелости заговорить с женщиной, чтобы наладить их общение. Но Мелисса продолжала молчать, пытливо вглядываясь в лицо подруги и ожидая чего-то конкретного. С одной стороны — Трейси до безумия хотелось поделиться с кем-то своими чувствами, но с другой — она прекрасно понимала, что Бёрк в первую очередь подруга Эшли, и ей крайне бы не хотелось, чтобы женщины сплетничали об этом. — Даже не знаю, стоит ли тебе знать, — неловко пожала плечом Маккартни, мельком глядя на подругу. — Конечно, стоит, — еще шире заулыбалась Мелисса, возбужденно потирая руки, словно готовясь к самому захватывающему рассказу на свете. — Да ладно, неужели есть что-то интимней того, что у тебя есть нижнее белье с котятами? Не выдержав, Трейси рассмеялась, вспоминая, как однажды, совершенно не ожидая встречи с Мелиссой, она надела то самое белье с котятами, которое было, хоть и не совсем презентабельным, но мягким и удобным. На сердце моментально стало намного легче, и, подняв взгляд, женщина неловко прочистила горло. — Я думаю, она мне нравится… Эшли. И в этот самый момент Мелисса посмотрела на нее так, будто бы не могла поверить своим ушам. Словно Трейси могла сказать что угодно, кроме именно этого признания. Ее глаза расширились, а тело инстинктивно подалось вперед. Прекрасно осознавая, что если Бёрк вставит какую-нибудь фразочку, она больше не сможет продолжить — Трейси выдохнула: — На самом деле, уже очень давно, но я упорно не хотела замечать этого, — слова давались ей с трудом, а взгляд Мелиссы смущал и пугал одновременно. — И когда мы приехали в Сан-Диего, я поняла, что буквально готова отдать все за то, чтобы день не заканчивался и мы могли находиться вместе как можно дольше. — Я… Я не знаю, что тебе сказать, если честно, — растерянно пробормотала Мелисса, озадаченно разглядывая лицо подруги. — У вас что-то было? — Нет! — слишком резко воскликнула Трейси. — Конечно, нет. — Это хорошо… — Правда, перед отъездом я почти поцеловала ее в офисе, — прервала женщину Трейси, вызывая новую волну эмоций в груди от одних лишь воспоминаний. — Но она не дала этому случиться. Мелисса совершенно не знала, как реагировать на подобное признание. С одной стороны, она знала Эшли и Грэйс как идеальную пару, которой всегда восхищалась. Казалось, что в их отношениях вообще не было пробелов, а все мелкие ссоры тут же решались. Обе девушки идеально подходили друг другу, и Мелисса с трудом могла представить более идеальную пару для Эшли, чем Грэйс. Но с другой стороны, перед ней сидела Трейси — ее подруга, которую она любила не меньше и которой так же желала счастья. Однако, как бы там ни было, Эшли определенно не хотела, чтобы они перешли какую-то границу в отношениях, поэтому своим отказом дала понять намерения относительно Трейси. В конце концов, Эшли же не последняя женщина на планете, а через несколько месяцев Маккартни вообще закончит свою работу в Нью-Йорке и вернется домой. Разве все это стоит того, чтобы давать трещину в крепких отношениях Эшли и Грэйс? — Трейси, я знаю, как неприятно это может звучать, но кто, если не я, скажет тебе об этом, — нежно обхватив ладони подруги, Мелисса подсела ближе. — Я не знаю, насколько сильное у тебя чувство, но я знаю Эшли кучу лет, я была с ней, когда она только начинала свои отношения с Грэйс, и я не знаю ни одной пары, которая бы казалась мне идеальней, чем они. Конечно, у меня нет никакого права судить тебя или Эшли, если она на что-то решится, но я просто даю тебе дружеский совет: оставь это. Правда, отступи. Грэйс, эта девчонка, настолько одержима Эшли, что я не знаю, что она сделает с собой, если узнает об этом. Трейси молча поджала губы, не находя слов. Конечно, обида за всю эту ситуацию давала о себе знать, но с другой стороны — может, Мелисса была права? Может, просто стоило отпустить Эшли, вытерпеть пару месяцев до отъезда и жить как прежде? И пока она находится в квартире Мелиссы — это действительно кажется единственной рациональной идеей.***
Грэйс не могла найти себе места уже вторую неделю, вспоминая внезапно всплывшую смс в телефоне Эшли. «Спасибо за вчерашнюю ночь». Ее сердце буквально вырывалось из груди, что это сообщение принадлежало Трейси — той, с кем ее любимая провела несколько дней в Сан-Диего. И, конечно, Грэйс могла бы напрямую спросить о том, что случилось, но понимала, что, возможно, была не готова услышать ответ. За все время, которое они встречались с Эшли, она обходила это мерзкое чувство ревности стороной, зная, что женщина любит ее — и она это чувствовала. Однако в последнее время она чувствовала, будто бы что-то менялось. Они по-прежнему были нежными друг с другом, по-прежнему вместе завтракали и иногда ужинали, но почему-то Грэйс ощущала, будто бы этого стало недостаточно. Они все меньше проводили времени вдвоем вне дома и без друзей, а иногда Голден даже ловила себя на мыслях, что когда Эшли задерживалась на работе — она наоборот чувствовала облегчение, поскольку могла уделить больше времени друзьям. Но все это не шло ни в какое сравнение с тем, если бы Эшли действительно изменила ей. Грэйс практически сходила с ума, накручивая себя так, что несколько раз ей даже снились сны о том, как женщина целуется с Трейси на работе, а однажды, что занимаются сексом прямо в их постели. Всем видом стараясь не поддаваться панике, Грэйс никак не проецировала свои мысли на Эшли, продолжая встречать ее с работы и целовать по утрам. Удивительно, но кроме несчастной смс, контекст которой так и не был понятен, она не замечала ничего: никаких засосов на коже, никаких тайных разговоров в ванной, Эшли даже перестала задерживаться на работе — наоборот, старалась появляться дома как можно раньше. От мыслей ее отвлек голос, оповещающий о нужной станции. Поднявшись из метро в город, Грэйс поежилась и, заметив стоявшую неподалеку Монику, подбежала к девушке, желая как можно скорее оказаться вновь в тепле. — Идем? — Моника была нетерпелива, но ее лицо излучало дружелюбие и мягкость. — Поверить не могу, что я снова в Нью-Йорке. — Сейчас как нельзя кстати. Это было идеей Фишер — засесть в баре вместо того, чтобы довольствоваться вновь кофе и выпечкой, к тому же, по каким-то причинам, она чувствовала, будто бы Грэйс необходимо немного выпить. За последнюю неделю она была совсем беспокойной, это чувствовалось даже в переписках, не говоря уже о единственном разговоре по телефону, когда Грэйс вновь накручивала себя мыслями о том, что Эшли ей изменяет. Моника была хорошим собеседником — она слушала Голден не перебивая и давая высказаться, узнавая всю их историю с Бэнкс от начала и до конца. Но единственное, во что Моника не могла поверить, так это в то, что Эшли действительно могла изменить Грэйс. Конечно, они были не настолько близки, чтобы Моника могла считать ту своей лучшей подружкой, но почему-то Голден казалась ей такой простой и искренней, что глупо было бы надеяться на то, что она намного загадочней, чем могла показаться. — Почему бы тебе просто не поговорить с Эшли об этом? — напрямую спросила Моника, вопросительно склоняя голову. — А что, если это правда? — с ужасом выдохнула Грэйс, цепляясь пальцами за свой бокал. — Что, если она будет не готова к этому признанию и не сможет ответить ничего внятного? Или… сразу начнет извиняться. Моника видела, как паника девушки росла, подобно снежному кому, поэтому, ей не оставалось ничего, кроме как прекратить ее вольный поток мыслей, касаясь ее плеча. — Воу, остановись, — чуть усмехнулась она. — Ты волнуешься за то, как отреагирует она или, может, ты? Опустив голову, Грэйс призналась, в первую очередь, самой себе — это она боится того, что не готова к честному ответу. К ответу, который, возможно, испортит всю их семейную жизнь, и единственным способом избежать этого — было молчание. Неловко почесав щеку, Грэйс тихо протянула: — Ты права. Я просто не готова услышать правду, но чувствую, чем больше времени проходит, тем сильнее я волнуюсь. Я буквально не могу перестать думать о том, как они ежедневно пересекаются на работе и им приходится работать сообща. — А со стороны Эшли когда-нибудь были хоть какие-то намеки на то, что та женщина ей нравится? — Нет, — качнула головой Грэйс. — Она, напротив, всегда говорила о том, как та ее раздражает. А еще Трейси встречается с нашей общей подругой… Точнее, формально, они просто спят вместе. Моника выгнула бровь и тихонько усмехнулась себе под нос. Такой запутанной истории она уж точно не ожидала. — Вот видишь, у тебя даже нет поводов для беспокойства, — наблюдая за тем, как Грэйс допивает свою выпивку, Монике вдруг захотелось сделать что-то приятное для девушки. — Но я думаю, что вам все равно стоит поговорить. Ты же не копалась в ее телефоне, а увидела смс случайно. Грэйс слабо кивнула головой, соглашаясь, что это, пожалуй, единственное правильное решение. В конечном итоге это лучше, чем жить в постоянной неуверенности и сомнениях. Покончив с выпивкой и еще какое-то время поболтав в баре, они вышли на улицу. Вечер уже окутывал Нью-Йорк, а воздух стал еще прохладней, так что Моника тут же юркнула носом в свой большой шарф, улыбаясь девушке. — Чем собираешься заняться? — спросила она, почему-то не желая проводить остаток дня в одиночестве, поскольку никаких других встреч сегодня у нее не намечалось. — Еще не знаю, — неоднозначно пожала плечами Грэйс. — Пока я ехала в метро, мое занятие по французскому перенесли. — Ты изучаешь французский? — тут же воодушевилась Моника, широко улыбаясь. — Два года назад я тоже стала изучать его, чтобы чувствовать себя более свободно во франкоговорящих городах Канады. Слушай… Фишер чуть замялась, думая о том, не слишком ли вызывающе прозвучит ее предложение. Конечно, они с Грэйс не были близкими подругами, но Монике искренне хотелось узнать ее получше. — Не хочешь посмотреть мою мастерскую? Я остаюсь там, пока живу в Нью-Йорке, а заодно могли бы попрактиковать французский, мне как раз ужасно не хватает живого общения. Проверив телефон и убедившись, что от Эшли нет никаких новостей, Грэйс дружелюбно кивнула головой, моментально расплываясь в улыбке. — Конечно, я бы с радостью.***
Время, проведенное в офисе, с каждым днем становилось все мучительней, и Трейси, наоборот, старалась уйти с работы как можно раньше. Глупо было бы притворяться, что она не замечает, как Эшли старалась сторониться ее, а их общение — насколько это возможно — свести к минимуму. Даже в обеденный перерыв Бэнкс старалась выбрать такое время, чтобы не пересекаться в ресторане с Трейси, но все же, если это случалось, она делала вид, будто бы ничего не происходит. Маккартни не настаивала. Она прекрасно понимала, что у Эшли был повод сторониться ее и стараться минимизировать их общение. Похоже, она действительно любила Грэйс и не хотела ее потерять. Но, так или иначе, это никак не помогало самой Трейси справиться с собственными чувствами. Внутри так жгло от обиды и так колотилось сердце каждый раз, когда она проходила мимо Эшли, которая даже не смотрела в ее сторону. Как-то вечером, когда они почти синхронно покинули свои кабинеты и оказались в одном лифте, Трейси даже перестала дышать, неотрывно глядя на спину женщины и замечая, как напряжены чужие плечи. Ей не хотелось думать о том, что она действительно может причинять такой дискомфорт Бэнкс, но ее поведение говорило именно об этом. Днями Трейси вновь сидела в своем кабинете, стараясь не расхаживать по коридорам, чтобы случайно не наткнуться на Эшли, не придумывать идиотские поводы для разговора и не напоминать — какими-то взглядом или жестом — то, как самонадеянно она повела себя в Сан-Диего. Ощущение мягкого теплого языка будто бы до сих пор хранилось на кончиках пальцев, отдаваясь теплом в животе. Интересно, вспоминала ли Эшли о случившемся? Думала ли о том, как приятно было бы продолжить эту маленькую игру? — Ты опоздала, — холодно отозвалась Бэнкс, когда Трейси объявилась на очередном брифинге. — Я была на встрече с подрядчиком, — даже несколько опешив от такого выпада, женщина присела на свободное место, оказавшееся напротив Эшли. Ничего не ответив, та продолжила свою мысль, останавливаясь взглядом на каждом из команды, кроме самой Маккартни. Трейси злилась, и, может, именно этого добивалась Эшли. Их отношения были похожи на американские горки, вот только ты никогда не знал, рванут ли они вверх или вниз, так что каждая брошенная фразочка в адрес друг друга — была практически сюрпризом. Уже после брифинга Трейси нарочно задержалась в кабинете, молча наблюдая за тем, как Эшли скрупулезно собирает свои бумаги с заметками, будто бы не замечая женщины. — Ты на что-то злишься? — не выдержала Трейси, продолжая наблюдать за женщиной. — А есть повод? — Ну, я вот пытаюсь узнать, — ей не хотелось ссориться с Эшли, но в последние дни она была невыносима и будто бы старалась выместить всю свою агрессию именно на Маккартни. — Я сделала что-то не так? Или почему ты срываешься именно на мне? — Слушай, Трейси, у меня куча работы, я не готова сейчас к выяснению отношений, — нервничая из-за того, что листы то и дело вылетают из ее рук, Эшли никак не могла собраться с мыслями, желая как можно скорее оказаться в своем кабинете. Встав из-за стола и помогая поднять некоторые наработки, Трейси протянула их Бэнкс, замечая, как та тут же отводит взгляд, не желая смотреть в глаза женщине. Они даже не касались друг друга, но Эшли отчетливо чувствовала, как дрожат ее руки, а ноги будто бы наливаются свинцом, что передвинуть их невозможно. В глубине души ей было ужасно стыдно за то, что она отпустила этот комментарий про опоздание, хотя прекрасно знала о том, что Трейси будет на встрече, в то время как она сама должна была остаться в офисе ради утреннего брифинга. Но ей так почему-то хотелось задеть Маккартни, хотелось, чтобы она злилась, чтобы ее щеки пылали, а в груди сумасшедше билось сердце. Уже выйдя из кабинета и оставляя Трейси одну, Эшли глубоко втянула воздух, пытаясь успокоиться. Она сама не находила себе места, осознавая, что так больше не может продолжаться, что Трейси сводит ее с ума и этому каким-то образом нужно положить конец. Конечно, можно было создавать иллюзию занятости и безразличия, что, вроде бы, работало, но между тем Эшли ведь понимала, что это расстояние и невозможность даже поговорить с Маккартни о чем-то, кроме работы, еще больше тянуло ее к женщине. На улице холодало с каждым днем, так что в курилке Трейси задерживалась все реже и реже, после которой она подолгу пыталась разогреть руки дрожащим дыханием. День в офисе выдался ужасно напряженным, а если вспомнить и утренний инцидент с Эшли, то можно сказать, что день не задался совсем. Уже докуривая сигарету, Трейси заметила знакомую фигуру недалеко от себя — Бэнкс направлялась к своей машине, но в какой-то момент, повернув голову, столкнулась взглядом с женщиной. Безмолвный диалог был наполнен одинаковыми мыслями, которые ни одна из них не решалась озвучить. Почти не отрывая взгляда от Трейси, Эшли дошла до своей машины, и на секунду Трейси даже показалось, будто бы та чуть притормозила, словно обдумывая что-то, но затем женщина села в салон, а машина тронулась с места. Даже дома Эшли не могла найти себе места. Грэйс пока не вернулась с занятия по французскому, так что у нее было время побыть наедине с собой, лежа в кровати и параллельно слушая какой-то музыкальный альбом, оставленный девушкой. Ей хотелось думать, что после Сан-Диего все пройдет, что она вновь окунется с головой в работу и не будет думать ни о чем отвлекающем, но Трейси была словно красной тряпкой для быка. С Трейси было неспокойно — и это то, что так отличало ее от Грэйс, от этого привычного, размеренного темпа жизни. От одной лишь мысли, как вскипала бы ее кровь, прижми она Маккартни к какой-нибудь стене, Эшли чувствовала, как ее обдавало жаром, а сердце начинало волнительно биться о грудную клетку. Она буквально сходила с ума, не зная, как унять свое волнение, ведь она давно уже не подросток, а за спиной у нее куча прожитых лет, семейная жизнь и любимая девушка. Глупо было бы менять все это на одноразовые приключения. Было бы совершенно глупо… Но ее телефон вибрирует, оповещая о новом сообщении, а щеки тут же заливает жар. И, кажется, что в грудной клетке так мало воздуха, что она вот-вот задохнется. Дрожащими пальцами, уже заранее зная, кто именно написал ей, она открывает сообщение. «Я ничего не могу поделать с тем, что думаю о тебе целый день». Эшли хочется провалиться под землю, насколько предательски дрожит ее тело, а где-то в солнечном сплетении так тесно. Она злится на Трейси за ее несдержанность и почти удаляет сообщение, оставляя его без ответа, пока телефон в ее руках не вибрирует снова. «Я не могу думать ни о чем другом». Она перечитывает эти сообщения, по меньшей мере, раз пять, вчитываясь в каждое слово и представляя, как на другом конце города сидит Трейси, склонившись над телефоном и ожидая какой-то ответ. Но что Эшли могла ей дать? Пустую надежду, которая бы все равно не сработала? Она полагала, что Трейси могла бы догадаться, что это никогда не сработает, но та продолжала питать какую-то незримую надежду снова и снова, словно в один день Эшли объявится перед ней и признается в ответных чувствах. Закусывая губу, Бэнкс удаляет входящие, оставляя смс без ответа.***
Чувствуя, что им просто критически необходимо бывать друг с другом чаще, чем утром перед работой и вечером перед самым сном, Эшли предложила Грэйс выбраться как-нибудь в город. «Можем сходить в кино или в ресторан, или просто прогуляться», — говорила она, замечая, как загораются глаза напротив. Казалось, будто бы Голден давно ждала этого предложения, но сама так и не решалась озвучить желание. После ее встречи с Моникой стало как-то легче. А может, просто Фишер отвлекла ее от безумных мыслей своими историями и какой-то совершенно невероятной энергией, которая будто бы переполняла хрупкое тело. Когда они с Моникой оказались у нее в мастерской, Грэйс почувствовала, как эта атмосфера буквально успокаивает ее. Все было таким маленьким, тесным, но безумно удобным, что они провели там остаток вечера. Моника заварила ей какой-то травяной чай, а затем, словно считала это самым удачным моментом, предложила сделать быстрый набросок. Так, сидя на кресле, больше похожим на огромную бесформенную вещь, Грэйс оказалась на холсте у Моники. Прошедший вечер не выходил из ее головы еще несколько дней, пока Эшли вдруг не предложила ей выбраться куда-то вместе, будто бы лишая тревожности Грэйс за одну секунду. К счастью, это оказалась пятница — лучший день, когда можно не думать о предстоящем дне и не волноваться за позднее возвращение. В ресторане было много шума и смеха, и лишь едва слышными нотками выбивались спокойные песни из всеобщей атмосферы какого-то веселья. Грэйс была как никогда красива, и Эшли, ожидая ее на месте сразу же после работы, чтобы не тратить время на поездку домой, смотрела на девушку так, словно видела ее впервые. Такая юная, такая утонченная, ей хотелось любоваться и держать ее за руку. И пока Грэйс медленно приближалась к столику, Эшли чувствовала, как колотилось ее сердце от одной лишь мысли — остаться без любимой. Она не могла отрицать, что в их совместной жизни встречались и недопонимания, и проблемы, но так случалось с каждым, кто вел общий быт или находился друг с другом ежедневно, вопрос состоял лишь в том, чтобы учиться решать разногласия и оставаться в гармонии друг с другом. — Ты выглядишь потрясающе, — растерянно пробормотала Эшли, когда Грэйс, вдруг объявившись с букетом цветов, протянула их женщине. — Ты тоже, а это тебе, — нагнувшись к Эшли, Голден быстро припала к ее губам, коротко целуя и чувствуя, как внутри все теплеет. Разве можно было подумать о том, что Эшли могла бы ей изменить, когда ее взгляд настолько мягкий и влюбленный? От Бэнкс совершенно не хочется отрываться, и Грэйс так бы и осталась рядом, чтобы иметь возможность уткнуться в шею, вдохнуть родной аромат и нашептывать о том, какой чудесный этот вечер. Они впервые за долгое время говорят не о работе, а позволяют себе отвлечься на то, что касается именно их. Они обсуждают приближающееся Рождество и планируют совместный отдых, говорят о том, как давно не выбирались с друзьями в загородный домик и что неплохо было бы обновить гардероб, убрав то, что только забивает столько места. В какие-то моменты Эшли даже нравится эта посредственность, эта уютная повседневность, в которой нет никакой суеты или неясностей. В этой ситуации совершенно нет ничего такого, что заставляет ее нервничать или додумывать, что в голове у другого человека — потому что Грэйс не Трейси, с Грэйс все гораздо проще и привычней. Удаленные смс не дают покоя уже который день, но Эшли старательно делает вид, будто бы их и не было вовсе. А Трейси все смотрит. Наблюдает и молча будто бы выжидает какой-то определенный момент, чтобы сделать только хуже. И Эшли разрывается между чувством какого-то долга по отношению к Грэйс, этой перманентной любовью к ней и между тем, что в глубине души она прекрасно осознает, что Трейси цепляет ее гораздо сильнее обыкновенной похоти. Ноги Грэйс прохладные и гладкие — Эшли чувствует, как они упираются в ее собственные, как легко и непринужденно скользит кожа напротив чужой, и это выбивает женщину из реальности, заставляя вспомнить ту недавнюю встречу с Оливией и Трейси в ресторане. «Прекрати, прекрати, прекрати», — крутится у нее в голове, и взгляд на Грэйс почти жалобный, но та улыбается еще шире, словно так довольна собой. Конечно, Эшли должно это заводить. И ее заводит, но совершенно не так, как хотелось бы Голден. Желудок буквально скручивает от неясного представления блондинки перед собой, ее уверенного взгляда, острых черт лица и чуть нахальной интонации, словно Трейси так и пытается вывести ее из себя. Эшли на секунду даже прикрывает глаза, чтобы чуть успокоиться, но сердце продолжает ломиться в ребра, а жар окутывает ее так быстро, так несправедливо быстро, что она не находит ничего лучше, чем встать из-за стола, удаляясь в уборную. Грэйс, конечно, не глупая — прекрасно понимает, что добилась, чего хотела. В глазах напротив — желание, и у нее самой внизу, под самым пупком, все плавится от любви, и щеки горят от стыда. Подумать только, Эшли загорелась так быстро! Она бежит за женщиной в уборную, никак не в силах справиться с улыбкой на лице, а когда оказывается внутри, замечает, как Эшли стоит перед зеркалом, трогая свои щеки влажными руками. — Что же ты делаешь, — тихо бормочет Бэнкс, вот только в ее голосе Грэйс совершенно не слышит этого отчаяния, ломающего изнутри. — Я думала, тебе понравилось? Эшли хочется мотать головой, чтобы перестать думать о том, как бы эта фраза звучала из уст Трейси — и голоса в ее голове гадкие и провоцирующие, побуждающие на то, чего никогда не должно случиться. Женщина не отвечает Голден — настигает ее за несколько шагов и, повернув замок на двери, впивается ей в губы. И Грэйс, конечно же, радостно стонет ей в рот и, конечно же, позволяет развернуть себя спиной к Эшли. Кожа сзади ее шеи совсем горячая — Бэнкс ужасно нравится. Она прикрывает глаза, целуя там, пока рука судорожно тянется к подолу платья, настойчиво приподнимая его и скользя пальцами по бедрам. Грэйс, к счастью, не болтает и только шумно дышит, прижимаясь задом к Эшли и податливо чуть разводя ноги. Обычно они никогда не предавались любви в подобных местах, но сейчас, чувствуя, как между бедер все неприлично горячо, Бэнкс вряд ли могла выдержать. Перед закрытыми глазами будто бы мигают яркие вспышки света, но затем ее воображение рисует совершенно иную картину. Интересно, насколько податлива была бы Трейси? Много ли бы болтала или стала бы сопротивляться? Пальцы вязнут в возбуждении, и Эшли до ужаса хочется думать, что перед ней — другая. От этой мысли она и сама тихо стонет, прикусывая кожу на шее девушки, и ритмично двигает пальцами. Позволила бы Трейси вообще взять себя сзади, грубо прижимая ее голову к двери и заставляя не оборачиваться? — Черт, — Эшли между каким-то шипением и всхлипом от подобных мыслей, ее запястье почти болит от не очень удобной позы, а волосы Грэйс почти лезут в рот. Девчонка свободной рукой цепляется за затылок Бэнкс, пока ее ноги бесконтрольно дрожат, а пальцы женщины свободно скользят в возбуждении. Ее дыхание совсем тяжелое и рваное, и она выгибает поясницу, мечется в узком пространстве, когда приятная дрожь проходит вдоль ее тела, а Эшли лениво замирает, прижимаясь влажной щекой к любимой. — Не знаю, что на тебя нашло, но это было неожиданно, — мягкий поцелуй приходится в щеку Бэнкс, после чего та отходит к умывальнику, быстро ополаскивая руки и пытаясь унять дрожь в груди. — Нужно вернуться в зал, пока официанты не решили, что мы сбежали, не оплатив счет. И Грэйс выходит первой, оставляя Эшли в уборной — совершенно растерянной и невероятно злой на себя. Ее руки дрожат, а горло стягивает будто бы невидимая проволока, и дышать от этого совсем трудно. На каком-то подсознательном уровне она вытаскивает свой телефон, проверяя, не написала ли ей что-нибудь Трейси. Сегодня она была особо молчалива и смиренна, и в любой другой ситуации Эшли бы только радовалась, но только теперь она осознавала, как сильно ей не хватало Маккартни в ее жизни. Совершенно не зная, для чего она это делает, и понимая, что Трейси не должна быть с ней, Бэнкс не выдержала, набирая короткое сообщение: «Завтра в 10 ты должна быть на Эллен стрит, у нас встреча с подрядчиком». Трейси отвечает почти тут же.***
Стояло уже начало декабря, а температура постепенно продолжала падать, рождая совершенное блаженство по утрам, когда Эшли успевала заезжать в кофейню за порцией горячего кофеина. Город уже активно готовился к Рождеству, украшая все витрины и магазины, что всегда создавало какую-то особенную атмосферу почти за месяц до празднования. На работе все оставалось по-прежнему, вот только команда работала активнее, чтобы заслужить какую-то премию и с чистой душой отдохнуть на праздниках. — Твой американо, — Трейси залетела в помещение, привлекая к себе внимание почти всей команды, работающей над съемкой. — Что? На улице ужасный ветер. Пытаясь пригладить одной рукой взъерошенный волосы, она наблюдала за тем, как Эшли с маленькой улыбкой кивает ей в благодарности. В последнее время они стали общаться чуть больше, и трудно было понять, то ли это из-за объема работы, то ли из-за того, что каждая из них думала о другой, что та остывала. По правде говоря, Трейси цеплялась за каждую минуту работы с Эшли, как за спасательный круг, и американо — лишь небольшой комплимент в честь того, что Бэнкс появилась на сегодняшней съемке раньше положенного. — Пойдем, нас ждет Юнас, — махнув головой в сторону фотографа, Эшли усилием воли заставила себя оторвать взгляд от женщины, что выглядела особенно мило в своей растерянности. Это была последняя съемка в уходящем году для рекламной кампании, поэтому, «ЭлКонсалт» старались особенно сильно сделать ее качественной. Внутри было не так много людей, но суеты хватало сполна: модели сидели у столиков визажистов, стилисты бегали вокруг стоек с одеждой, а фотограф выстраивал свет. Эшли и Трейси скорее следили за всем процессом, чем каким-то образом контролировали его, к тому же, однажды Эшли уже работала с Юнасом и прекрасно знала, что ему лучше не мешать. Обговорив с мужчиной все нюансы и пожелания по съемке, женщины отошли к широкому окну, наблюдая за всем процессом со стороны. Эшли бесконечно переписывалась с Оливией, докладывая ей обо всем происходящем, в то время как Трейси разбирала последние отчеты отдела маркетинга, пришедшие ей этим утром. Они стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга и даже не разговаривали, но напряжение почему-то было настолько ощутимым, что Маккартни не могла найти себе места. Вопрос об их отношениях так и висел над ними, даже если они старательно делали вид, будто бы этого не происходило. Взгляды, которыми они периодически обменивались, говорили о многом, и Трейси про себя даже почему-то думала о том, какая же Грэйс несчастная девочка. И эта несчастная девочка ежедневно получает дюжину любви от женщины, из-за которой Маккартни тяжело дышать. Иногда ей казалось, что, коснись Эшли ее — и она растает, задрожит от жары и холода одновременно, покроется мурашками и, в конечном итоге, умрет. Может, чувствуя именно это же — Эшли и не касалась ее. Каждый раз, когда Трейси пыталась сделать хоть какой-то маленький шаг навстречу, все ее попытки разбивались о скалы неприступности женщины. И вряд ли Трейси осознавала, как чужая женщина, стоящая рядом с ней, думала о ней все это время. Как сложно было контролировать себя каждый раз, когда Маккартни делала эти небольшие попытки растопить лед между ними. Как сердце тяжелело и наливалось теплом, когда Трейси смотрела на нее робким взглядом, а кончики ее губ предательски дрожали, боясь вылиться в улыбку. Какая же — вся она — была очаровательная в своей зависимости. — Хочешь пообедать? — уже в разгар рабочего дня спрашивает Трейси, питая надежду, сравнимую с тем, как если бы это была самая значимая для нее встреча. — Не сейчас, — Эшли не поднимает взгляда, чувствуя, что просто потеряется в чужих глазах и смертельном желании быть любимой. — Сходи одна, или Роуз уже закончила с макияжем модели. Трейси лишь грустно улыбается ей, даже не пытаясь упрашивать, потому что прекрасно понимает, что Эшли ни за что не согласится. Бэнкс ловит эту улыбку всего на долю секунды, из-за чего ее будто бы обливают ведром ледяной воды: настолько сильно это отличается от той женщины, которую она впервые увидела в Сан-Диего. И от этого хочется плакать и смеяться одновременно, хочется даже поймать Трейси за руку и неловко извиниться. Прости, меня так сильно тянет к тебе, что я делаю больно не только себе, но и тебе. Но Трейси привыкла, что в ее грудь всегда упирается чужая ладонь, напоминающая о границах, о том, где ее место. Ланч выходит совершенно унылым и скучным, и все, о чем может думать Маккартни — как долго ей еще предстоит находиться в Нью-Йорке, прежде чем она вернется домой? Она забудет обо всем, как о страшном сне, забудет об Эшли, которой будто бы и никогда не было в ее жизни. Не было по-настоящему. Остаток дня они практически не общаются, сидя по разные стороны огромного помещения и находя себе более безопасные компании. И только когда Трейси куда-то выходит, не говоря ни слова, Эшли почему-то чувствует вину: за то, что бросила ее одну, за то, что сама боится поговорить и за все то, что переполняет ее последние недели. Ей и не понять, что руководит ею, когда она молча плетется за женщиной и, застав ее в небольшой узкой комнате для одежды, останавливается, наблюдая за тем, как Маккартни перебирает вешалки. — Я нужна на съемках? — спрашивает Трейси, лениво оборачиваясь и замечая, что Эшли так и застыла в дверях, не проходя внутрь и не пытаясь уйти. — Нет, там все отлично. Бэнкс неловко топчется на месте, но затем все же решается приблизиться к женщине. В комнате так тускло, что Эшли едва может рассмотреть лицо Трейси, которое на секунду становится тревожным, словно она так сильно хотела побыть наедине с собой. Внутри пахнет чьим-то парфюмом, наверняка, костюмеров, а еще свежим воздухом, который бьет в приоткрытое окно. Удивительно, что Трейси даже не оборачивается, когда Эшли бродит сзади нее туда-сюда, измеряя маленькую комнатку шагами и пытаясь унять собственное сердцебиение. На что она рассчитывала, когда поплелась вслед за Трейси? — Тогда зачем ты пришла? — едва ворочает языком женщина, чувствуя, как в груди настолько больно, что хочется разодрать собственную кожу, будто это как-то облегчит ее страдания. — Я думала, тебе вполне весело в компании Роуз. Эшли ненавидит это. Ненавидит всей душой, готовая поклясться, что ее глаза начинают болеть от подступающих слез бессилия от всей этой ситуации. Ну, конечно же, ей не весело, конечно же, она сходит с ума уже бесчисленное количество дней, ненавидит себя, жалеет себя, смеется над собой. И все из-за чего? Из-за того, что какая-то женщина, прилетевшая из другого конца страны, так настойчиво сводила ее с ума. — Мне не весело, Трейси, — чужое имя как будто бы обволакивает, заставляет Эшли чувствовать себя обезоруженной и маленькой. И плечи Маккартни напрягаются, а дрожь проходит ровно по позвоночнику, останавливаясь в пояснице. Она готова поклясться, что это все игры ее воображения, когда чувствует присутствие рядом другой женщины и слышит ее тяжелое, неровное дыхание. На секунду ей кажется, что она действительно сходит с ума, придумывая альтернативную вселенную для них двоих, но Эшли робко касается ее предплечья, а затем второго — и губы ее наверняка дрожат от волнения, а во рту становится сухо. Трейси и сама рада бы что-то сказать или как-то отреагировать, но тишина и умиротворение в комнате пленят. Хочется закрыть глаза и заснуть. Сохранить в памяти чужое прикосновение и теплое дыхание, ласкающее шею. Стоя спиной к Эшли, Трейси даже не подозревает, с какими бы эмоциями столкнулась, если бы видела взгляд той, если бы видела залитые смущением щеки и подрагивающие губы. Снаружи, там, где все остальные — кипит жизнь, но для Трейси мир неожиданно сужается до них двоих, и когда Эшли медленно склоняется над ней, касаясь лбом блондинистого затылка — Трейси едва может вздохнуть. Бэнкс стоит так непозволительно долго: вдыхая запах волос и сильнее сжимая в пальцах ткань пиджака. Так больше нельзя. — Так больше нельзя, — предательски срывает Эшли со своих губ, чувствуя, как Трейси глубоко вздыхает, отчего ее спина прижимается к груди женщины. — Ты не должна делать это со мной. — Я ничего не делаю, — практически тут же возражает Трейси, но голос ее тихий и хриплый, потому что сама-то она прекрасно понимает, что врет. — Делаешь. Пальцы едва шевелятся, скользя по плечам Маккартни и вызывая дрожь напротив. Конечно, не будь у Эшли чувств, ей было бы приятно думать о том, какую реакцию она может вызывать. Но все, что происходит в той комнате — это о том, на что побуждает ее Трейси. Она чуть отводит волосы в сторону и едва ощутимо касается губами кожи. — И я очень прошу тебя остановиться… Почти в ту же секунду, неловко разворачиваясь в руках Эшли, Трейси смотрит на нее с таким слепым обожанием, что женщине становится трудно дышать, и все ее тело невольно отзывается на этот взгляд: горит, плавится под ним, изнывает от бесчисленных дней ожидания. — По-моему, ты просишь о другом, — ласково шепчет Трейси, осознавая, что Эшли никогда не попросит прямо. Ее пальцы ложатся на горячую гладкую щеку и чуть поглаживают, и Эшли впервые видится ей такой хрупкой и нежной, что женщина не выдерживает, почти рывком приближаясь к чужим губам и накрывая их поцелуем. Так и не сказать, кто из них тихо стонет, но Эшли цепляется за Трейси — болезненно и отчаянно, чувствуя, как больно везде: в груди, в глазах, в горле. Везде больно, несмотря на то, как чертовски приятно целовать Маккартни. Они почему-то не нежатся, почти кусая друг друга, захлебываясь в чувствах, и внутри вдруг становится неприлично душно — то ли от раскаленной кожи, то ли от частого дыхания. Сзади, за Трейси, гремит вешалка с одеждой, снаружи — слышится недовольный голос Юнаса, но у Эшли почему-то нет ни единой мысли о том, чтобы прекратить. Напротив — она притягивает женщину к себе ближе, хватая ее за затылок, толкается языком в ее рот и едва ли не задыхается, когда Трейси захватывает зубами ее нижнюю губу, потягивая на себя. — Что же ты со мной делаешь… — резко отодвинув женщину за плечи, Эшли тяжело дышит, глядя на раскрасневшиеся губы. — Ничего, — вновь бормочет та. — Ну, конечно, ничего, — грустно улыбается Бэнкс и, пригладив волосы, выходит из комнаты, оставляя Трейси в полнейшей растерянности.