***
В офисе, на удивление, пахло теплой выпечкой, вместо привычного стойкого аромата кофе, который разносился по всем коридорам в утренние часы. Трейси не знала, чего ожидать от предстоящего дня, с учетом того, как в прошлую пятницу она целовалась с Эшли, и они даже не успели разыграть вселенскую драму по этому поводу. За выходные они так и не написали друг другу, хотя, признаться честно, Маккартни ожидала какого-нибудь нервозного комментария от женщины, вроде того, что это было ошибкой и не должно повториться снова. Конечно, это очевидно. Но вместо этого — они обе провели выходные в необходимой тишине без упоминаний друг о друге. Эшли была уже на рабочем месте, когда Трейси только объявилась в офисе, и из-за приоткрытой двери та могла слышать, как Бэнкс что-то оживленно обсуждает с Оливией. Незаметно юркнув в свой кабинет, Маккартни старалась не думать о том, как сложится их общение с Эшли после случившегося. В конце концов, она старалась не обманывать себя по этому поводу, прекрасно осознавая, что Бэнкс не бросит свою горячо любимую Грэйс, а самой Трейси не пообещает счастливой жизни до конца их дней. В обеденный перерыв Маккартни вновь была одна, не обнаружив Эшли в привычном ресторане. Почему-то в голове Трейси даже не возникало сомнений в том, что женщина вновь игнорировала ее, стараясь свести их встречи к минимуму — так бы они дотянули до Рождества, а затем, через пару месяцев, Трейси бы вернулась в Сан-Диего, забывая об этой истории уже в ближайшие недели. Она всей душой ненавидела эту простую схему: как только они делали маленький шаг навстречу друг другу, за этим следовало два больших шага назад, отдаляющих их сильнее обычного. К вечеру Трейси все же не выдержала, ясно осознавая, что бегать друг от друга, подобно маленьким девочкам, явно не то, к чему она стремилась. Впервые ей просто захотелось поговорить с Эшли, сказать, что та не безразлична ей — не дать понять по своему поведению, а говорить об этом, глядя в глаза. За день она даже не успела пересечься с женщиной, невольно думая, что та собрала все документы и взяла работу на дом, чтобы лишний раз не волновать себя присутствием Маккартни в офисе. Но дверь в кабинет Эшли была чуть приоткрыта, а из-за нее виднелась и сама Бэнкс, сосредоточенно печатающая что-то в ноутбуке. Заметно нервничая, Трейси постаралась успокоить колотящееся сердце и, сильнее сжимая документы в руках, осторожно постучала в кабинет. Эшли подняла на нее взгляд лишь на секунду, вновь погрузившись в экран ноутбука, словно женщина, стоящая в дверях, была недостаточной причиной для того, чтобы отвлекаться. — Я занята, — глухо пробормотала Бэнкс, не поднимая головы. — Ты всегда занята, когда дело касается меня, — справедливо заметила Трейси, впрочем, без всякой обиды. — Я принесла отчеты за последние две недели и фотографии со съемки, просили отобрать. — Оставь на столе. Эшли хочется ударить за это безразличие в голосе и абсолютную отстраненность, но Трейси не уловить взглядом, как в груди женщины ускоренно бьется сердце, а во рту неприятно сухо, что если попытаться сглотнуть, то она выдаст все свое волнение моментально. Маккартни не спешит уходить, наблюдая за тем, как подрагивают кончики пальцев Эшли, и та злится каждый раз, когда промахивается по нужным клавишам на клавиатуре. Она сознательно игнорирует Трейси, надеясь на то, что она все же не выдержит и уйдет, но та продолжает гипнотизировать Бэнкс взглядом, нагло опираясь бедром на край стола. — Что-то еще? — все же отвлеклась от работы Эшли, понимая, что ее мысли заняты совершенно не тем, чем необходимо. — Да, — почти лениво отозвалась Маккартни, в глубине души осознавая, что вряд ли Эшли в настроении разговаривать с ней. — Думаю, сколько еще должно пройти времени, чтобы мы, наконец, обсудили все, что между нами происходит. Уголки ее губ подрагивают, но только потому, что в своей голове она представляет, как в следующую секунду Эшли нахмурится, а затем, глядя, как святая дева Мария, спросит: «Разве между нами что-то происходит?». Почему-то в голове Трейси нет сомнений в том, что именно эту тактику выберет женщина, продолжая игнорировать их взаимное притяжение друг к другу. Но вместо этого она лишь медленно встает из-за стола, а затем, пройдя к двери, прикрывает ее, чтобы чужие уши не слышали всего того, что происходит в кабинете. К сожалению, четыре стены могут хранить слишком много тайн, которые не должны выйти куда-то вне. И Трейси стоит огромных усилий, чтобы не сдвинуться с места и не наброситься на Эшли, зацеловывая ее лицо так, будто бы это последняя их встреча. Ее живот наливается жаром, а в грудной клетке становится тесно, когда женщина проходит мимо нее, усаживаясь позади на небольшой диван. — Хочешь поговорить? Прекрасно, — закинув ногу на ногу, Бэнкс старалась звучать уверенно, несмотря на то, что ситуация ужасно нервировала ее и превращала в какую-то влюбленную девчонку. Ее взгляд быстро скользнул по подтянутой фигуре Трейси, и про себя Эшли в очередной раз отметила, как той невероятно идут рубашки. Верхние пуговицы застегнуты почти до подбородка — ни капли кокетливости, но Бэнкс это почему-то заводит лишь сильнее, потому что ее мозг цепляется за эту простую мысль, начиная развивать ее с сумасшедшей скоростью. Она могла представить себе, как на шее Трейси красуются фиолетовые засосы — и хотя она считала это ребячеством, но в случае с женщиной Эшли бы действительно хотелось сделать это — и та старательно прикрывает их воротником рубашки, застегивая пуговицы до самого конца. — Я думала о том, что произошло в прошлую пятницу, — в реальности это звучало еще более неловко, чем Трейси могла это представить. — И это было… — Трейси, чего ты хочешь? — неожиданно прервав женщину, Бэнкс будто бы не хотела узнать о том, что чувствовала та, когда они целовались. У нее практически не было сомнений в том, насколько им обеим это доставило удовольствие, и если бы только Маккартни проговорила это вслух, Эшли бы не выдержала, плюнув на рабочую субординацию снова и в два шага настигла бы женщину. В кабинете повисло молчание, и Трейси смотрела на Эшли так, словно та была самым дорогим в ее жизни. Такую одержимость Бэнкс видела только у Грэйс — слепую и безвозвратную, и от этой мысли ее желудок сжимается, а в горлу подкатывает ком, что дышать становится невероятно трудно. Хотела ли Эшли слышать о том, как безнадежно сильно влюблена в нее Трейси? Едва ли. Пожалуй, это было единственным, чего женщина так сильно не хотела слышать из уст той, и Маккартни, будто бы понимая это, поджала губы, отводя взгляд в сторону. — Я хочу тебя. Всю тебя, — ее грудная клетка тяжело вздымалась, а слова казались такими пафосными, что она готова была ударить себя лишь потому, что не могла подобрать ничего другого. Как еще она могла объяснить Эшли, что ей нужна была вся она? Трейси хотела просыпаться рядом с Эшли и видеть ее сонное лицо; хотела ходить с ней по городу, заглядывая в бесчисленное количество ресторанов и спорить из-за выбора кухни; ей хотелось целовать Эшли, когда захочется, и делать ее самой счастливой. Но даже без этого чертового ответа, глядя на женщину, Трейси видела в ее глазах все сожаление мира, словно та без слов могла ответить: «Прости, я не могу дать тебе то, что ты хочешь», и это было таким мазохизмом — продолжать любить человека, который никогда не ответил бы тебе тем же. Конечно, Трейси понимала, что физически Эшли влекло к ней, и, скорее всего, если бы они просто переспали — эта тема перестала бы быть такой запретной. Эшли бы с чистой — насколько это возможно — душой вернулась бы к Грэйс, а Трейси… Она даже не знала, смогла бы выбросить все произошедшее из своей головы, поскольку женщина была для нее больше, чем просто желание переспать. — Допустим, и как ты себе это представляешь? Я должна бросить Грэйс, которую люблю больше жизни, и уйти к тебе? Уехать с тобой в Сан-Диего? — начала налегать Эшли, на что Трейси лишь растерянно замотала головой. — Или ты предлагаешь мне просто изменять с тобой, а затем возвращаться домой и делать вид, будто бы все в порядке? Эшли будто бы специально злила женщину, расставляя акценты в своей речи и явно давая понять, что это просто глупая трата времени — пытаться выяснить то, что никогда не приведет ни к чему хорошему. Злость разносилась по венам Трейси смертельным ядом, и она едва удержала себя от комментария: «Будто бы ты живешь как-то по-другому». Интересно, как она смотрела в глаза Грэйс, когда вернулась в пятницу вечером с расцелованными горящими губами? — Ты же сама прекрасно понимаешь, что это не сработает, — чуть понизив голос, Эшли встретилась со взглядом женщины, ощущая, как внутри все нестерпимо ноет от той боли, которую она сама причиняет. — Прости, Трейси… Прости, но я не могу дать тебе того, что ты хочешь. — Зачем тогда ты поцеловала меня? — почти тут же спросила Маккартни, пытаясь ухватиться за этот вопрос, как за последнюю надежду. Прикрыв на секунду глаза, Эшли тяжело выдохнула, а затем, в какой-то излишней суете, подошла к женщине, останавливаясь совсем близко и почти зажимая ее между своим телом и столом. Конечно, она могла бы сказать, что это была ошибка, что это был внезапный порыв, но они обе понимали, как нелепо это бы звучало. — Потому что ты сводишь меня с ума, — голос ее чуть подрагивал, а щеки стремительно наполнялись кровью. — Потому что ты заставляешь меня нервничать в своем присутствии, и с тобой я не могу ни на чем сосредоточиться, когда ты смотришь на меня так… И стоило Трейси предпринять попытку ответить, сделать короткий шаг вперед, как чужая ладонь тут же уперлась ей в живот, не давая сблизиться. — Но разве это достаточное обоснование для того, чтобы изменять Грэйс? Я просто знаю, что она не заслуживает этого, а моя маленькая прихоть не причина для такого шага. Пытаясь успокоить сбившееся дыхание, Трейси медленно выскользнула мимо Эшли. Она была права, и Маккартни не имела никакого права переубеждать ее, но почему-то в тот момент ей так отчаянно хотелось рухнуть на колени перед женщиной, обнять ее ноги и умолять ее: «Люби меня. Пожалуйста, люби меня хотя бы чуть-чуть, и я сделаю для тебя все, что ты попросишь». Но вместо этого — Трейси лишь коротко кивнула головой, давая понять, что услышала женщину, а затем так же безмолвно вышла из кабинета, оставляя Эшли в давящей тишине.***
Вокруг слишком шумно. Будто бы все, что может выцепить Трейси из вереницы мыслей — это шум, монотонный и всепоглощающий. Она наблюдает за людьми вокруг себя, которые громко смеются и без конца распивают спиртное, и не улавливает ни один разговор, находясь даже в компании. Все будто бы проходит мимо нее: этот праздник, эта особенная атмосфера, этот шикарный фуршет — и единственное, на чем заостряет внимание женщина — шум. Возможно, это хоть как-то позволяет ей отвлечься от мыслей об Эшли, которая собрала за вечер целый букет комплиментов. Это даже не удивительно, она всегда умела изысканно одеваться и вести себя так, чтобы все только и делали, что пускали слюни на женщину, которая никогда даже не взглянет в их сторону. Но Трейси молчала. Сухо поздоровавшись у столика с напитками, она намеренно отошла на безопасное расстояние, стараясь вести себя непринужденно, хотя ее голова была забита лишь образом, преследовавшим ее последние несколько месяцев. Каждый раз, когда их взгляды с Эшли пересекались, Маккартни вспоминала об острой необходимости в их общении, что от боли в груди выворачивало все внутренности, а в голове монотонной пластинкой заедало: «Поговори со мной, поговори со мной, поговори со мной». Но каждый раз, когда их взгляды пересекались, Эшли чувствовала, как ее разрывает от всех тех неправильных мыслей, витающих в ее голове. Она будто бы хотела уцепиться сразу за две надежды: не потерять отношения с Грэйс и пуститься во все тяжкие с Трейси. Конечно, так не могло было быть. По определению. Не могло случиться хотя бы по той причине, что каждой она дорожила, и в глубине души не хотела разбивать никому сердце. Но разве при таких условиях, в такой ситуации, был хоть малейший шанс на то, чтобы все сердца остались целы? Кажется, будто бы воздух становится совсем сухим и горячим, а внутри разливается настоящая лава, сжигая все на своем пути, когда на этаже появляется Грэйс. Кажется, Трейси улавливает ее взглядом первой — как только та приезжает в переполненном лифте, а затем, неловко оглядываясь, ищет глазами Эшли. Вся она такая миниатюрная, с тонкими плечами, в красивом кремовом платье и в длинном пальто. Трейси сама не может понять, отчего наблюдает за ней так внимательно, с каким-то немым чувством восхищения и зависти, и что-то взбухает у нее внутри, неожиданно лопая желчью, когда Эшли обнимает Грэйс за талию, с теплой улыбкой целуя ее. Трейси нестерпимо хочется разорвать свою грудную клетку, потому что внутри все горит, ноет от боли и сжимается до нехватки кислорода. Ощущение одиночества будто бы переполняет ее именно сейчас, в ту минуту, когда все становится по своим местам, и Эшли забирает свою маленькую девочку к себе. Потому что рядом с ней — место для Грэйс, а не для Трейси, и от этой простой мысли становится так мерзко и смешно, что Маккартни подхватывает еще один стакан с коктейлем. Грэйс задорно смеется, проникаясь всеобщей атмосферой, а ее нервозность чуть успокаивается, когда Эшли встречает ее, а на душе сразу же становится так спокойно, где бы она ни была. Оливия подходит, чтобы поздороваться, и морщинки вокруг ее рта и глаз приветливо расползаются по лицу. — Тебе идет морозный румянец, — замечает Оливия, глядя на Грэйс. — Такая красавица, Эшли определенно повезло с тобой. — Это мне повезло с ней, — смеется в ответ Голден и даже не замечает, как взгляд любимой устремлен куда-то в сторону. Поджимая губы, Эшли пытается угадать, о чем думает Трейси, глядя на них. Лицо ее непроницаемо и хранит полное безразличие, но Бэнкс точно знает, что спокойствия женщина явно не испытывает. Они смотрят друг на друга всего несколько секунд, но, кажется, будто бы в этих взглядах есть все: начиная от глубокой ненависти друг к другу за то, что они втянулись в эту игру, и заканчивая томной печалью за то, что Трейси стоит поодаль, а Эшли отчаянно цепляется за свою девушку, словно пытается спастись. Но Эшли тонет. И Грэйс не спасает ее. А Трейси позволяет этому случиться. Финал этой несложной игры давно предопределен. — Неужели Трейси захотела пропустить такой корпоратив? — словно читая мысли, спрашивает Грэйс, вертя головой и не замечая женщину. — Я видела ее как только пришла, — пожимает плечами Эшли и, обняв девушку, уводит ту в глубь толпы. Трейси смертельно хочется уйти, лишь бы не видеть счастливых лиц Бэнкс и ее любимой. Она будто бы чувствует себя лишней среди всеобщего веселья в честь рождественского корпоратива, уж лучше бы она была дома, залипая на очередной скучный фильм и засыпая под него. По крайней мере, она бы не испытывала этого противного ощущения дискомфорта и жалости к самой себе. Будто бы глядя на себя со стороны, Трейси усмехается: с каких пор она стала такой жалкой? Неужели она могла превратиться в такого зависимого человека только из-за того, что Эшли не давала ей то, чего она хотела? Неужели Эшли стоила всего этого? И пока остальные размеренно проводят вечер, время от времени толкая речь об уходящем годе, Трейси тоже берет инициативу в свои руки, подходя к микрофону и не думая совершенно ни о чем. Если слишком много думать — ничего хорошего не случится. Она неловко стучит пальцем по микрофону, проверяя работу звука, а затем пафосно откашливается: — Прошу минуточку внимания. И в голове Эшли мгновенно всплывает мысль о том, насколько плохая это идея. Она не стремится проходить к импровизированной сцене, где стоит Трейси, но подсознательно ей хочется видеть женщину ближе: как шевелятся ее губы, как дрожат пальцы рук и как неловко она перекладывает микрофон. Грэйс, кажется, даже оживляется, услышав знакомый голос, и тут же вытягивает шею, пытаясь разглядеть женщину. — Надо будет подойти и поздороваться, — бормочет она на ухо Эшли. — Я бы хотела произнести тост, — Трейси поднимает свой стакан, медленно оглядывая людей, смотрящих на нее. — В «ЭлКонсалт» я работаю всего несколько месяцев и скоро уйду, так что вы можете спокойно выдохнуть… Тихий смех разносится по помещению, и только Эшли остается серьезной, напрягаясь каждой клеточкой своего тела. Что задумала Маккартни? — И я просто хотела бы сказать о том, насколько потрясающий у вас коллектив, дружный и отзывчивый, что мне хотелось бы пожелать вам, ребята, чтобы так было всегда, — сделав небольшую паузу, Трейси ищет в толпе тот один-единственный взгляд, который значит для нее все. — И за эти плотные месяцы работе в команде мне бы особенно хотелось поблагодарить Эшли. Рука указывает прямо в сторону женщины, из-за чего все моментально оборачиваются, а Бэнкс стремительно краснеет, но все же неловко улыбается, сильнее сжимая ладонь Грэйс. — Работать с ней бывает невыносимо: она ужасно дотошная и нервная, когда что-то идет не по плану, да и первая наша встреча оставляла желать лучшего, но о ней я не стану вам рассказывать, оставляя немного почвы для фантазий, — на этаже вновь проносится череда легких смешков, и даже Эшли нехотя приподнимает уголки губ. — Но я никогда бы не могла подумать о том, что мы можем стать настолько хорошей командой. Работать с Эшли — огромная честь и удовольствие для меня, не говоря о том, что за эти месяцы я действительно многому научилась у нее. Эшли не только прекрасный руководитель, но и хороший друг, чувственный к твоим проблемам, поддерживающий тебя в трудных ситуациях, и рядом с ней я никогда не чувствовала страха, будто бы все, что происходит рядом с ней — оборачивается только успехом. И я питаю невероятное восхищение и уважение к этой удивительной женщине, к которой, мне кажется, невозможно относиться по-другому. Ощущая, как голос начинает чуть срываться, а взгляд Эшли становится все более навязчивым, Трейси встряхнула головой, снова поднимая стакан и заканчивая свою речь. — Я имею в виду, давайте выпьем за то, чтобы в жизни каждого из нас были такие же вдохновляющие женщины, — и под единодушный гул коллег Маккартни оставляет микрофон в покое, спеша затеряться в толпе. Эшли находит ее спустя какое-то время в пустующей уборной, смотрящую непрерывно в зеркало. В груди тут же вспыхивает дикий огонь, а сердце начинает истерически стучать о ребра, когда Трейси, замечая на пороге женщину, медленно оборачивается. Ее губы растягиваются в кривой улыбке, но та выходит скорее вымученной, чем искренней. — Какой приятный сюрприз, а я думала, что кроме приветствия мы больше не перекинемся парочкой бессмысленных фраз, — почти давится собственной ревностью Маккартни, облокачиваясь бедрами на раковину. — Трейси, какого черта ты устроила там? — интонация Эшли резкая и сухая, что Трейси будто бы хлещут по щекам тонкими прутьями. — Думаешь, всем так необходимо знать, как ты… относишься ко мне? Бэнкс старается подобрать нужные слова, но в ответ женщина лишь усмехается, что раздражает еще больше. — Если тебе все равно, что будут говорить за твоей спиной, то мне нет, — резко сократив расстояние, Эшли почти шепчет. — Потому что, в отличие от тебя, мне есть, что терять, и я не хочу, чтобы Грэйс думала о том, какие чувства ты испытываешь ко мне. Разве ты не понимаешь, что твоя похоть все только губит? Трейси вновь улыбается ей — настолько влюбленно и безнадежно, что хочется толкнуть ее в плечи. Трейси не хочется допускать даже мысль о том, что Эшли действительно считает, что все, что нужно ей от Бэнкс — исключительно секс. И от этого сводит все внутренности колючей проволокой, а глаза начинают щипать от подступающих слез. Трейси поджимает губы и, делая короткий шаг вперед, осторожно берет руку женщины, поднося ее к своей груди. — Ты действительно думаешь, что от тебя мне нужен только секс? И делая что-то совершенно иррациональное, женщина сжимает пальцы Эшли, а затем, медленно приблизив их ко рту, мягко касается губами. Это длится всего долю секунды, но Бэнкс вздрагивает всем телом, испуганно вырывая ладонь и делая стремительный шаг назад. И если бы все это происходило из-за раздражения или брезгливости — она была бы рада этому куда сильнее, чем когда от подобного у нее кружится голова и слабеют колени. Но Трейси не обижается. Она даже не дожидается какого-то ответа, покидая уборную и вновь оставляя Эшли наедине со своими мыслями.***
— Трейси куда-то так и пропала после своей трогательной речи, — вновь заводит неудобную тему Грэйс, разминая ноги и наслаждаясь, наконец, тем, что скинула с себя проклятые туфли. Кто вообще придумал для женщин каблуки? Она не могла игнорировать тот факт, что после того, как Маккартни подняла тост за Эшли, та стала вести себя слишком взбудоражено и нервно, словно в словах женщины между строк скользили тайные смыслы, понятные только им двоим. А потом Трейси просто пропала, оставляя корпоратив в самом разгаре. — Не делай вид, будто бы расстроена этим, — нехотя протягивает Эшли, вылезая из платья и позволяя ему небрежно упасть на пол. — Не то чтобы я расстроена, но, может, ты? Эшли тут же застывает вполоборота к девушке и никак не может поверить в услышанное. Так и не понять, есть ли в словах Грэйс какой-то подтекст или та действительно волнуется. Медленно обернувшись, Бэнкс даже находит в себе силы для маленькой улыбки, несмотря на целую гамму чувств, накрывающую ее в одну секунду. Ведь у Грэйс не было повода ревновать или думать об измене, верно? — Я как-то даже не думала над этим, — неловко пожав плечами, Эшли окончательно раздевается: снимает с себя украшения и лифчик, а затем накидывает сверху свободную футболку, в которой обычно привыкла спать. — К тому же, Трейси взрослая девочка, она сама может о себе позаботиться. Грэйс мнется, она будто бы сама не уверена в собственных мыслях и ощущениях, но реакция Эшли и залитые смущением щеки после речи Маккартни — говорят ей о многом. Грэйс могла бы сделать вид, что не видела, как едва блестели от слез глаза любимой, как ее рука буквально впивалась в ладонь Голден, словно пытаясь удержать себя от необдуманных поступков. Но стала бы Эшли врать? — Мне показалось, что Трейси как-то неравнодушна к тебе, — голос девушки мягкий и совсем беззлобный, но Эшли напрягается так, что ее позвонки едва ли не хрустят, а какая-то мгновенная паника делает ее руки липкими. — Она что-то испытывает к тебе? — Брось, Грэйс, — отмахивается женщина, судорожно пытаясь занять свои руки и никак не выдать нервозность. — Наверняка тебе показалось, она просто дружелюбная. — Тогда почему ты так разволновалась? — Я не разволновалась! — У тебя даже сейчас краснеют щеки. Грэйс чувствует, как маленький горящий клубок боли разгорается в ее груди, а Эшли начинает нервничать лишь сильнее, словно ее поймали с поличным, и от этих простых взаимодействий хочется бессильно выть. Грэйс смотрит на любимую так, будто бы и сама не хочет верить своим словам и догадкам, но дыхание Эшли — тяжелое, а щеки — алые от смущения, и Голден чувствует, как ее глаза начинают щипать от подступающих слез. — Детка, пожалуйста, перестань, — забравшись на кровать, Эшли подползает к ней на коленях, аккуратно пытаясь взять за руки. — Ты сама накручиваешь себе какую-то мысль, которую хочешь считать правдой. — Значит, ты ей не нравишься и все это ее дружелюбие? Все те слова о том, какая ты потрясающая и невероятная, и чуткая… — Хорошо, может, я ей и нравлюсь, — раздраженно бормочет Бэнкс, не давая девушке отстраниться. — Может, это и так, но это не имеет никакого значения, потому что это касается только ее чувств, а не моих. Я люблю тебя, ты же знаешь. Я люблю тебя и боюсь потерять тебя больше всего на свете. И Грэйс трудно не поверить, глядя в эти большие глаза, наполненные такой искренностью и восхищением, что она позволяет Эшли невесомо целовать ее пальцы. Словно включаясь в этот процесс без остатка, Эшли тянет к себе девушку, обвивая ее талию и нежно касаясь губами шеи, там, где истерично бьется пульс. Какое-то спонтанное желание обволакивает разум, когда поцелуи становятся настойчивей, а Грэйс все еще поддается. Эшли не хочется думать о Трейси, это кажется ей несвоевременным и раздражающим, но стоит прикрыть ей глаза, как в голове тут же всплывают воспоминания о том, как они целовались — еще тогда, на съемках. И хочется стонать, когда под языком оказывается мягкая кожа Грэйс, в мыслях — влажный язык Трейси, изучающий ее рот. Все это неправильно, ненормально, но Эшли будто бы не может сконцентрироваться только на том, что происходит в данную минуту, и, словно читая ее мысли, Грэйс настойчиво уворачивается. — Я очень устала за вечер, — переодеваясь, она все еще чувствует разочарованный взгляд женщины на себе. — Ужасно хочется спать. — Конечно, — Эшли даже не думает спорить, примирительно отползая назад и занимая свою сторону кровати. — Сегодня был хороший, но выматывающий вечер.***
Снегопад застал Трейси прямо по пути на работу, в самый канун Рождества, и несмотря на то, что на работе женщина появилась промокшая и влажная, она не переставала улыбаться. Живя в Сан-Диего, она не могла довольствоваться такими простыми радостями жизни, как снег, и тогда, идя в офис под сильнейшим снегопадом, она чувствовала себя будто бы маленьким ребенком. Люди вокруг суетились и прятались под зонты, а кто-то укрывался под крышами кафе, в то время как Маккартни чувствовала какую-то удивительную свободу. Не удивительно, что значительная часть офиса пришла с опозданием из-за трафика на дорогах, в связи с погодными условиями, так что, заметив Эшли, приехавшую только к десяти, Трейси понимающе кивнула ей, подзывая на кухню. — Тоже попала в пробку? — А ты под снегопад? — добродушно усмехнулась Эшли, рассматривая сырые волосы женщины, будто бы она только что вышла из душа. — Страшно представить, что будет твориться сегодня на дорогах, учитывая и так огромную Рождественскую суету. Трейси в то время уже крутилась у кофеварки, разливая на две кружки порцию крепкого кофеина и довольствуясь терпким запахом. За время работы с Бэнкс, Трейси уже выучила то, что женщина обычно успевала позавтракать перед рабочим днем, в то время как Маккартни чаще всего покупала пару сэндвичей в кофейне у офиса, предпочитая трапезничать у себя в кабинете. — Даже не верится, что Рождество наступило так быстро, — протянув Эшли кружку, Трейси мельком осмотрела женщину, явно наслаждаясь ее компанией и стараясь протянуть этот момент как можно дольше. — Уже составила какие-то особенные планы или будете традиционно дома? — Грэйс очень хотела сходить на центральный каток, и хотя я сама катаюсь совершенно ужасно, но я не могла препятствовать этому, — неловко пожав плечом, Эшли не могла игнорировать, насколько неприятна эта тема женщине. И это понятно — в глазах Трейси все та же зависимость, что порой Бэнкс и сама не понимает, зачем та интересуется о вещах, которые просто-напросто не хочет слушать. Думает ли, что что-то изменилось, питает надежду на приглашение или просто старается быть вежливой? Эшли не могла понять многих вещей в отношении Трейси: почему она продолжает испытывать какую-то надежду, когда ее отвергали так много раз, за что она вообще испытывает такую тягу и почему — Эшли? Весь день, сидя в своем кабинете, Маккартни крутила в руках небольшую коробочку, сомневаясь и размышляя о том, не переходит ли она черту. Конечно, ее чувства к Эшли — только ее, но она почему-то чувствовала такую ответственность и за то, что где-то была также Грэйс, которая могла быть просто обманута. Интересно, как часто любовники думают о том, что бы испытывали вторые половинки тех, с кем они изменяли? Да и должна ли Трейси была по-настоящему озадачиваться тем, что, в конечном итоге, произойдет с Грэйс? Уйдет ли от нее Эшли или останется — имело ли это хоть какое-то значение? Все, в чем на сто процентов была уверена Маккартни, так это в том, что ее сердце переполняло самое трепетное чувство, которое она когда-либо испытывала в своей жизни — стоило только Эшли появиться в поле ее зрения. Казалось, будто бы цветы медленно расцветали в ее груди, и большие бутоны распускались так, что внутри становилось одновременно и легко, и тесно, и щекотно. Уже к концу дня, наблюдая за монотонно падающим снегом, Трейси решила, что для этого не будет лучшего времени. Дверь в кабинет Эшли была открыта, и, подойдя ближе, женщина могла слышать, как та обсуждает с Грэйс предстоящее Рождество. Сердце в груди сжалось, и где-то глубоко в душе Трейси стало настолько обидно и даже жаль себя — ведь взглянуть со стороны, и можно понять, что шансов у нее нет — но даже, несмотря на это, она не отступила. Дождавшись, когда Эшли закончит, она неловко зашла в кабинет, почти по привычке прикрывая за собой дверь, хотя и не плотно. Каким-то поспешным движением вытянув руки, Трейси протянула Бэнкс небольшую подарочную коробочку. — Не хотела дожидаться дня после Рождества, так что решила подарить сейчас. Какая-то идиотская мысль тут же пронеслась в голове Эшли: «Я даже не приготовила для нее подарок», оседая неприятным ощущением. Осторожно взяв коробочку, словно боясь увидеть что-то, чего ей совершенно не хотелось, она даже нервно усмехнулась: — Надеюсь, это не предложение руки и сердца. — А это было бы уже легально, — в ответ улыбнулась Трейси. — Но нет, я понимаю, что ты пока не готова к таким обязательствам. Не со мной так точно. Оставив эту реплику без комментариев, Эшли раскрыла небольшую коробочку, замирая от красоты небольшого изящного браслета, лежащего в ней. И почему-то именно в ту секунду, под тяжелым взглядом Трейси, в этой давящей тишине, Эшли по-настоящему ощущала всю неправильность происходящего. А может, потому, что чуть подхватив пальцами браслет, обнаружила под ним еще и маленький ключик, из-за чего ее сердце заколотилось, как ненормальное. — Я не могла перестать думать о тебе, — не двигаясь с места, Трейси едва могла шевелить губами, чувствуя, как ее плечи практически начали болеть от напряжения. — И я не хочу быть настойчивой и делать бесполезные попытки, поэтому решила, что просто отдам тебе ключ от своей квартиры, так что ты сможешь прийти ко мне в любой момент. Я всегда буду ждать тебя. — Трейси, ты понимаешь, что у меня есть любимая? — произнеся каким-то обезумевшим тихим шепотом, Эшли посмотрела на нее, словно не веря в реальность происходящего. — Понимаю, — тут же кивнула та. — Но будь ты полностью счастлива с ней, смотрела бы ты так на меня? Это было нечестно — говорить то, что меньше всего хотела признавать сама Эшли, и от этого боль в ее груди разносилась по всему телу в каком-то тупом осознании этой простой правды. Сделав несколько шагов навстречу, Бэнкс тихо прикрыла дверь, а затем крепко обняла себя руками, словно пытаясь утешить. Измеряя шагами кабинет, она никак не могла найти нужных слов, чтобы объяснить Трейси все то, что она чувствует, что так волнует ее, что просто не может вылиться во что-то хорошее. Она бы не осталась с Маккартни только из-за жалости, это чувство все равно не сулило ничего, кроме убивающей реальности того, что с человеком тебе не хорошо, а просто жаль его. Да и была бы от того счастлива Трейси? — Ты скоро уедешь, понимаешь? — в какой-то момент Эшли развернулась, замечая женщину все в том же положении, все с тем же растерянным лицом и влюбленными глазами. — Ты уедешь обратно в Сан-Диего с мыслями о том, какие невероятные приключения пережила в Нью-Йорке, а я останусь здесь. Мне — некуда бежать. И что останется у меня? — Но почему ты просто не хочешь насладиться тем, что у нас есть, только сейчас? То, что нас так тянет друг к другу… Ты можешь просто принять это и жить дальше, — и будто бы это решало все, Трейси добавила: — Ты же все равно не любишь меня. Эшли не хотелось думать: «А если полюблю?» — ведь эта мысль пугала бы ее больше всего, но в чем-то Трейси была все же права. Их тянуло друг к другу словно магнитом, что чем сильнее она сопротивлялась, тем сильнее ей хотелось быть с Маккартни. Чувствовать тяжесть ее тела, горечь ее любви на своем языке, сладость вожделения и дрожание рук, и от этих мыслей грудная клетка часто вздымалась, а в голове не было ни одной приличной мысли. Трейси действовала на нее, подобно змею-искусителю, и когда та медленно подошла к столу, останавливаясь в непосредственной близости, Эшли едва могла дышать. — Я буквально схожу с ума от мыслей, что ты целуешь меня, — голос Трейси совсем тихий, грудной. — В тот раз этого было так мало… Ее пальцы находят руку Эшли, из-за чего женщина вздрагивает, а в следующую секунду, резко развернувшись, делает небольшой шаг навстречу, накрывая губы Маккартни. Женщина тихо стонет, ощущая, будто бы ее резко бросают в воду — настолько неожиданно это происходит. Эшли целует ее напористо, будто бы совершенно отключая свой разум, она упирается руками по краям стола, и образуя своеобразную «ловушку». Впрочем, Трейси не жалуется. Жаркое, совершенно сумасшедшее дыхание смешивается в маленьком пространстве между их лицами, когда они поочередно наклоняют головы, чтобы в следующую секунду целовать друг друга еще глубже. У Трейси в груди настоящий пожар, что моментально хочется освободиться от рубашки, но она не позволяет этому произойти, будто бы сделай она хоть одно неверное движение — и Эшли уйдет. Она притягивает Бэнкс к себе ближе, ощущая под пальцами накрахмаленность рубашки, а затем, почти робко, спускается ладонями ниже. Эшли сама прижимается ближе, практически усаживая Трейси на стол, но так и не позволяя этому случиться, словно точно зная, что тогда она будет не в силах остановиться. Одной рукой она придерживает Маккартни сзади шеи, чувствуя, как горит чужая кожа, и это невероятное чувство контроля — буквально заполняет ее. Она не может сказать, сколько они так еще стоят и целуются. Время будто бы неожиданно замирает, и в голове почему-то нет страха о том, что в кабинет может кто-то войти, что Грэйс каким-либо образом может узнать. Нет никакой тревоги и раздражения на саму себя. Есть только Трейси, ее мягкие податливые губы, ее теплый язык, и снег, монотонно падающий за окном.***
— Господи, почему вы так долго? — Тала, как обычно, была недовольна опозданием Мелиссы, но высунувшаяся из-за спины Трейси чуть смягчила обстановку. — Привет, ты, должно быть, Трейси. Я Тала. В квартире играл новогодний джаз — классический выбор песен под Рождество, но новый год никто не отменял, так что Мелисса с огромным энтузиазмом решила собрать друзей, чтобы отметить праздник в компании. Отмечать решили в квартире Талы, поскольку та была самой большой и ближе всего располагалась к Таймс Сквер, где в новогоднюю ночь всегда разворачивалось целое шоу. По правде говоря, Трейси была безмерно благодарна Мелиссе за приглашение, а то альтернатива провести этот вечер одной совершенно не радовала. Для остальных же было удивительно то, что Мелисса не притащила очередную девушку, чтобы не чувствовать себя одинокой, но благо у нее была Трейси — любящая подруга, с которой было гораздо уютней и веселей, чем с кем-либо еще. Кортни, услышав, что кто-то пришел, тут же выбежала в коридор, и первое, что бросилось в глаза Трейси — ярко-рыжие волосы, смешно выбивающиеся из неряшливого пучка. Девушка все еще занималась последними приготовлениями, судя по смешному фартуку, висящему на ее шее. — Привет, я Кортни, — протянув руку Маккартни, девушка широко улыбнулась, тут же заряжая такой невероятной энергией, что взаимная улыбка Трейси растянулась еще больше. — Я Трейси, подруга Мелиссы, очень приятно. — Да уж, никогда не забуду, как Мелисса о тебе рассказывала, — не обращая внимания на закатившиеся глаза Мелиссы, Кортни беззаботно рассмеялась. — Проходите в гостиную, Эшли и Грэйс уже там. В квартире прямо-таки витало всепоглощающее ощущение праздника, девушки даже озадачились тем, чтобы украсить каждую комнату: развесить кучу гирлянд, уставить ароматными свечами с цитрусовыми и свежими ароматами, они даже для чего-то рассыпали искусственный снег! Уже в гостиной женщины поздоровались с Эшли и Грэйс, привлекая их внимание. Трейси знала, что будет неловко, но почему-то так и не нашла в себе сил отказаться, к тому же, Мелиссе, по какой-то причине, искренне казалось, что симпатия Трейси к Эшли скорее надуманная, чем имеющая реальную почву. Однако, как только их взгляды встретились, Маккартни могла поклясться, как по ее рукам пробежала толпа мурашек, а уголки губ дрогнули в улыбке. Возможно, как только они выпьют, атмосфера заметно сгладится, но пока они были абсолютно трезвыми и находились в одной комнате, Трейси казалось, что все могли ощущать наэлектризованный воздух. — Вы долго, — вторя Тале, заметила Грэйс, удобней устраиваясь под боком Эшли и обвивая рукой ее талию. — Вечерние пробки? — Если бы, — фыркнула Мелисса, усаживаясь на диван напротив и мельком глядя на женщину. — Трейси меняла платье дважды. Быть женщиной невероятно сложно, да, милая? — Да заткнись, — шутливо пнув подругу, Маккартни улыбнулась Грэйс, стараясь не задерживать свое внимание на Эшли, которая, казалось, не спускала с нее глаз. — Я просто поняла, что надевала их уже тысячу раз. Неожиданно вошедшая в комнату Тала тут же скрестила руки на груди, оглядывая подруг и призывая их чуть помочь с приготовлениями. Основную часть стола они заказали в ресторанах, но что-то пришлось готовить самим, что было довольно непривычно в их кругу, поскольку они обычно отмечали все праздники в публичных местах. В этот год Мелисса была неугомонна. Веселье наполняло дом, и в какие-то моменты даже казалось, будто бы здесь нет места для ревности и провокационных чувств, о которых другие просто не должны знать. И Трейси действительно старалась держать себя в руках, она даже особо не общалась с Эшли, чтобы не ляпнуть чего-то лишнего, зато вот Кортни, казалось, пребывала в каком-то небывалом восторге от того, что Мелисса познакомила между собой двух коллег. — И давно вы уже работаете вместе? — не унималась она, узнав о такой новости. — Уже месяцев пять, — поджимает губы Трейси, словно пытается вспомнить точную дату. Хотя забыть такое — невозможно. Ей даже трудно вообразить, что бы случилось — не прилети она в Нью-Йорк. Она помнила тот день, как сейчас: как дверь в кабинет Эшли была открыта, и та, вытянувшись на своем излюбленном стуле, с интересом наблюдала за тем, как Трейси внимательно слушала рассказы Оливии, а затем их взгляды пересеклись… Было в этом что-то странное с самого начала. Странное в том, как дрожь прошла по позвонкам Трейси, останавливаясь где-то под волосами, и то, что она не могла перестать думать об этом еще какое-то время. Сила Эшли чувствовалась за версту, и женщина не могла это не уважать, даже несмотря на предвзятое отношение к ней. Когда пошел обратный отсчет, а центральное телевидение только поднимало волну волнения и восторга, Трейси просто не могла отказать себе в удовольствии наблюдать за Эшли, даже несмотря на то, как та прижималась к Грэйс, крепко обхватывая ее за плечи и явно наслаждаясь своей компанией. Было в ней что-то настолько волшебное и пленительное, что в момент, когда все вокруг кричали и поздравляли друг друга, а на улице взрывались салют за салютом, Трейси, несмотря ни на что, чувствовала невероятное тепло, глядя в глаза женщине. Так, в неспешном праздничном режиме, продолжалась ночь: Кортни уже танцевала, пытаясь вовлечь в свои танцы Талу, но поняв, что та никогда не пойдет на это, вытащила на импровизированный танцпол Грэйс, которая с большим энтузиазмом включилась в это. Мелисса же спорила с Эшли о растущих акциях, в которых Трейси не понимала ровным счетом ничего, и ей оставалось только пить, попутно пытаясь вникнуть в смысл разговора. За все то время, которое они находились в квартире, Трейси могла заметить, как время от времени Эшли смотрит в ее сторону и с каким удовольствием ввязывается в беседы, но в то же время ясно давала понять, что Грэйс — ее девушка, что только с ней ей комфортно и хорошо. После случившегося пару дней назад в кабинете, они больше не обсуждали это, словно от этого разговора вновь ничего бы не изменилось. — Твоя озабоченность Эшли прямо-таки пропитывает воздух, — поймав Трейси на кухне, Мелисса будто бы застала ее врасплох. — Да, Боже, Мел, я даже особо не разговариваю с ней! — вскинула руками та, раздражаясь от этого замечания подруги, как если бы она действительно в открытую флиртовала с Бэнкс. — С чего ты взяла, что я озабочена ей? — Трудно не замечать, как ты смотришь на нее… — А ты не ревнуй, — поддразнила Трейси, но Мелисса тут же схватила ее за локоть, приближаясь к женщине. — Прекрати, — едва слышно прошипела она. — Я говорю не о себе. То, что ты идиотка, мне уже понятно, но Грэйс просто не заслуживает того, чтобы чувствовать себя неловко в этот вечер. Вырвав руку, Трейси вскинула подбородок, делая шаг назад и глядя на Мелиссу с ощутимым раздражением. Она надеялась, что в этой ситуации та могла бы поддержать ее, но вместо этого она лишь читала нотации о том, как и на кого ей нужно смотреть. — Тогда могла бы не приглашать меня, если так боялась, что я испорчу вам праздник. Обида ярким пламенем вспыхнула в интонации Маккартни, и Мелисса чуть уняла свой пыл, неловко забирая ладони подруги в свои руки. — Я не хотела, чтобы ты так думала. Я пригласила тебя сюда, потому что знаю, каково это чувствовать себя одинокой, и я не хотела, чтобы сегодня ты была одна. Конечно, я догадывалась, что могут возникнуть неловкие ситуации, но просто… Я не знаю, я будто впервые увидела это собственными глазами. То, как ты смотришь на нее, и что эта дура пялится на тебя в ответ! Так и не понять, на кого Мелисса была больше зла — на Трейси или же Эшли, но сам факт, что вся ситуация ее определенно заводила и смущала, будто бы невольно делая свидетелем тайных переглядок. Она даже чувствовала своеобразную вину перед Грэйс, которая могла просто не догадываться о происходящем. В какой-то момент все кажется нелепым, как четыре человека, знающих правду, тщательно скрывают это друг от друга, продолжая пить и развлекаться под улюлюкание Кортни. И кажется, что все остальные увлечены чем-то захватывающим, что не замечают, как Трейси выходит на балкон. Достав сигарету из чужой пачки, она сильнее распахивает окно и глубоко затягивается, думая о том, что еще никогда в жизни не была такой счастливой и несчастной одновременно. Удивительно, как наблюдать за чужим счастьем может быть настолько разрушительным. Трейси думает о том, как далеко заведет их неясная интрижка с Эшли, когда даже Мелисса замечает то, что Бэнкс смотрит в ответ — бесстыдно, словно никто не найдет лишних смыслов в их переглядках, словно не была против того, чтобы Трейси была с ними в этот вечер. И когда дверь тихонько скрипит позади Маккартни, та оборачивается, застав на пороге балкона Эшли, неловко кутающуюся в теплую кофту и подходя к женщине. — Не поделишься? — кивает она на сигареты, так что Трейси тут же протягивает ей пачку. — Они все равно не мои. Эшли понимающе улыбается ей, а затем втягивает едкий дым, переводя свой взгляд на город. С улицы доносятся радостные возгласы прохожих, а в воздухе не перестают рассыпаться красивыми узорами фейерверки. От Эшли пахнет миндалем — Трейси почему-то знает, что это не ее привычный запах, это то, как пахнет Грэйс, и почему-то от этой простой мысли ей становится настолько тоскливо, что она вторит женщине, отводя взгляд. В их молчании одновременно чувствуется и какой-то уют, и невероятное напряжение, словно сделай Бэнкс неловкое движение, и Трейси воспримет это по-своему. Но никто из них не шевелится и, кажется, едва дышит, и в одну секунду в груди Маккартни все заливает жаром, когда свободная рука Эшли невесомо касается ее пальцев. Эшли не смотрит на нее, даже не делает вид, что отдает отчет в собственных действиях, но пальцы ее легонько поглаживают чужие, пока Трейси стремительно краснеет, ощущая, как в ребра словно бьется израненная птица. Ее сердце трепещет от этого простого прикосновения, и, на удивление, когда она сама начинает поглаживать пальцы Эшли, чуть надавливая между ними, та не сопротивляется, смыкая их руки в замок. — Я думаю, я люблю тебя. Трейси не думает, но и не швыряется этим признанием, словно не знает, что сказать. Потому что, по какой-то причине, ей кажется, что не будет времени и места идеальней для этого. Вряд ли для этого вообще должно быть что-то особенное, потому что любая секунда с Эшли — особенная, как бы пафосно это ни звучало. Но главное — Эшли не отстраняется от нее, не делает вид, будто удивлена услышанным, она даже не движется. Трейси лишь кажется, что она слышит чужое дыхание и гулкое биение сердца, которое вторит ее сердцу. В груди становится невероятно тесно от мысли, что Эшли никогда не скажет подобного в ответ, что не сможет ответить на весь болезненный порыв, на какую-то ненормальную одержимость. Трейси и сама боится этой одержимости. Мельком наблюдая за беспокойным лицом женщины, она вдруг осознает, насколько ничтожна она по сравнению с Эшли. Ведь скажи Эшли ей: «Прыгай», и Трейси бы не думала. Она чувствует, как в глазах скапливаются слезы, и в этой тишине на балконе — среди всеобщего веселья и постороннего шума — становится так душно, что хочется выйти. — Ты знаешь, я люблю Грэйс, — губы Эшли слипаются и трескаются от сухости, а где-то в горле будто бы перекатывается свернутая в комок колючая проволока. Говорить невероятно трудно, да и если говорить больше — велика вероятность, что голос ее сорвется и задрожит, как перед тем, чтобы расплакаться. Она намеренно не смотрит на Трейси, чтобы не дать себе расчувствоваться больше положенного, чтобы не дать той усмотреть в глубине своих глаз какой-то намек на взаимность. Это не принесет ничего хорошего ни одной из них. — Я знаю, — так же тихо шепчет Трейси. А руки все еще остаются сомкнуты в замок, и Эшли не спешит вырывать ладонь. Эшли совершенно этого не хочет. — Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Трейси медленно тушит сигарету, с какой-то жалостью наблюдая за последним тлеющим табаком. Что еще могла сказать ей женщина? — Я знаю. Что еще она могла сказать Эшли? Мягко выдергивая руку из чужой ладони, Трейси намеревается уйти, но прежде чем это происходит, она наклоняется к женщине, касаясь ее прохладной гладкой щеки. И почему-то именно в этом жесте Эшли находит столько искренней нежности и заботы, что внутри все пульсирует и сжимается от боли, и она хотела бы, чтобы это мгновение продлилось чуть дольше… Но Трейси уходит.