***
Офис снова похож на муравейник: такой же суетливый и большой, а люди в нем кажутся такими маленькими и незначительными. И Эшли среди этих людей тогда могла бы выглядеть незначительной, но Трейси всегда умудряется выцепить ее взглядом в коридорах, будто бы улавливая определенный звук от ее каблуков; или забежать в переполненный лифт и столкнуться с единственным взглядом, от которого слабеют колени; или просидеть весь брифинг, пропустив при этом все слова коллег мимо ушей, потому что в этот момент ее мир сужается до одного — незначительного — человека. Эшли кажется, что это уже в порядке вещей — то, как они с Трейси постоянно ищут какой-то тактильный контакт: легко касаются друг друга руками, задевают локтями, неловко снимают ворсинки с пиджака и помогают убрать осыпавшуюся тушь. Так даже и не понять, чего в этих действиях больше — то ли какого-то напряжения, которое готово вылиться во что-то сумасшедшее; то ли искренней заботы и нежности, что льется через край, и никаким иным способом выразить ее не удается. У Эшли дрожат кончики пальцев, когда Трейси бросает на нее этот взгляд, выражающий все сожаление мира. Под ребрами скапливается пепел, падающий со сгорающего сердца, и Эшли невыносимо жить в этих двух крайностях — дома с любимой девушкой, а на работе — с той, к которой невыносимо тянет. У Эшли дрожат руки, когда Трейси поджимает губы во время вступительной речи Оливии на одном из брифингов. — Мне приятно сообщить вам о том, что мы на финальных этапах проекта, и по плану к концу февраля мы должны презентовать нашу работу «ХоумФай». В комнате шумно. Все почему-то аплодируют, перебивая друг друга с идеями и бесконечным потоком энтузиазма. И кажется, что среди этого потока звука, среди этой всеобщей оживленности, две фигуры, сидящие друг напротив друга, замирают. Эшли — с дрожащими руками, и Трейси — с этим взглядом, заставляющим чувствовать, как ребра ломаются внутри жалкого тела и упираются прямо в кожу. Они обе молчат, но в их безмолвном диалоге все предельно ясно, что обрати на них кто-то внимание — то определенно почувствовал бы неловкость. Даже сидя у себя в кабинете и составляя план работы на ближайший месяц, Эшли никак не может сфокусироваться. Слова будто бы плывут перед ее глазами, а в голове крутится лишь одна мысль: «Трейси уедет. Трейси скоро уедет, и все закончится». И почему-то только сейчас, когда реальность лицом к лицу напоминает ей об этом событии, она осознает, насколько сильно этого не хочет. Конечно, здравым рассудком она понимает, что так будет лучше для всех, но сердцем хочет позволить себе почувствовать то, чего так отчаянно жаждет. — Когда ты уезжаешь? — бесстыдно пользуясь своим положением, Эшли приносит заметки с планом работы, желая согласовать их с Трейси. Вот только Маккартни даже не обращает никакого внимания на бумаги, рассматривая подаренный браслет на руке Эшли. Как она могла не заметить этого еще утром? На сердце моментально теплеет, а в голове проносится мысль о том, что, быть может, Бэнкс не так уж и все равно, как она хочет это выставить. — Я рада, что тебе понравился мой подарок. И Эшли моментально смущается и злится — за то, что Трейси так бессовестно переводит тему — а затем кидает взгляд на собственное запястье, рассматривая браслет, словно видит его впервые. — Ты тоже уедешь в конце февраля? — Тринадцатого числа, — отводя взгляд, Трейси берется за бумаги, словно пытаясь уйти от неудобной темы. — Что мне нужно с этим сделать? — Почему ты не сказала мне? Эшли уперта до невозможности, что Трейси бы завелась с полуоборота, если бы не была так тотально влюблена в женщину, заранее прощая ей все нелепые вопросы. В вопросе Эшли не было никакого упрека, но в то же время Трейси не понимала, зачем должна была говорить об этом и с каким бы подтекстом это звучало. Не восприняла бы это Бэнкс как нечто: «У нас заканчивается время, разве ты бы не хотела поспешить и довести все до конца?». Во взгляде Эшли читается обида и сомнение, и прежде чем она делает маленький шаг вперед, Трейси даже успевает уловить в чужих глазах то, какой она никогда не была с Маккартни — нежность. — Не знала, что это необходимо. — А дарить ключ от квартиры — необходимо? Трейси хочется сжаться, скрыться от пристального внимания Эшли и остаться одной. Но между тем Трейси до одурения хочет этого внимания, резких вопросов и того, ради чего она подарила этот несчастный ключ. — Ты можешь не приходить, если не хочешь, — неловко пожимает плечами та, словно не понимает, к чему эти разговоры. — Я и не собиралась. В кабинете повисает неловкая тишина, и они обе не стремятся ее нарушить. Молча глядя друг на друга, они будто бы не находят слов, которые способны выразить все то сумасшествие, творящееся внутри. Разворачиваясь, Эшли стремится к двери, попутно ненавидя себя за то, как разочарование от скорого отъезда Трейси так сильно влияет на нее, словно ей действительно есть до этого какое-то дело.***
В баре на удивление спокойно и совсем не шумно, как чаще всего бывает в центре города. Внутри пахнет терпким пивом и арахисом, а в помещении разливается музыка, которая ни при каких бы условиях не понравилась Грэйс. Решение выбраться с Бобби в город было спонтанным, поскольку Эшли в очередной раз собиралась встретиться с подругой, а ужинать одной дома не хотелось. Впрочем, то, чем перекусила Грэйс в баре — едва ли можно назвать полноценным ужином. В последнее время все шло не так, и даже если все участники этого театра усердно делали вид, что все хорошо, то, оставшись наедине с собой, понимали — ерунда. Так и Грэйс, оставаясь со своими мыслями и страхами, прекрасно понимала, что все уже давно не так, и это стоит признать. Что там, где раньше была тяга к человеку — осталась лишь привычка и страх того, что тебя — вдруг — могли разлюбить. Каково это — понимать, что любимого человека к тебе больше не тянет? Что у тебя самой нет желания раньше приезжать домой, и вместо этого ты бы с удовольствием провела вечер с друзьями или прогулялась по магазинам? Конечно, Бобби не спасение и не подушка для слез и жалоб, но когда алкоголь обволакивает хрупкое тело Грэйс, подчиняя разум, то все выходит само собой. Будто бы так всегда и было. В конце концов, кому еще могла пожаловаться Голден, если не ему? Своим подружкам, которые не понимали, каково это — встречаться с женщиной или тем, кто до сих пор считал, что после Эшли последует серьезный парень и свадьба? Даже родителям, с которыми она всегда была близка, Грэйс не могла выговориться, прекрасно осознавая, что за этим последует. А Бобби… Бобби был похож на щенка: его глаза были понимающими и добрыми, а еще он кивал головой, делая вид, что понимает. Но так ли это на самом деле? Грэйс не нуждалась в защите или понимании, ей просто хотелось выговориться, зная, что ее выслушают и не задавят ненужными советами. Будь ей нужен совет — она бы написала Монике, а лучше — выпила бы с ней по бокалу пива и затем пошла бы кататься на аттракционах, чувствуя, как кружится ее голова. А Бобби трогает ее руки и обнимает за плечи, будто бы пытаясь утешить, что Грэйс в какую-то секунду осознает, чего именно ей не хватало все это время. И мысль это настолько простая и очевидная, что хочется расплакаться, уткнувшись лицом в широкую грудь друга. Она так сильно нуждается в этой любви и заботе, что тут же хочется броситься к телефону и написать Эшли: «Люби меня, пожалуйста, люби меня по-настоящему». Грэйс даже не могла вспомнить, когда в последний раз чувствовала какой-то искренний порыв нежности от любимой — та всегда была погружена в свои мысли и заботы, и это причиняло боль. Бобби без конца говорит о том, что Грэйс не заслуживает такого обращения, бесконечно долго гладит ее спину и плечи, а затем, будто бы внезапно сбив все настройки, тянется к ее лицу, бережно обхватывая щеки и намереваясь поцеловать. И лишь на долю секунды ее сердце замирает, пропуская болезненный удар, и пусть она нуждается в любви, но Бобби — совершенно не тот, чья любовь ей нужна. Совсем уже пьяная, Грэйс пытается вызвать такси, игнорируя извинения друга. Она не станет разыгрывать из этого трагедию, поскольку он тоже пьян и наверняка наутро будет жалеть о случившемся, но сейчас ей больше всего хочется оказаться дома.***
Эшли возится с ней как с ребенком: помогает снять ботинки и раздеться, молча заваривает крепкий кофе и аккуратно завязывает волосы в небрежный пучок, когда Грэйс умывает лицо холодной водой. Она даже не уверена, что когда-либо видела девушку такой пьяной, но это совсем не злит ее — скорее пугает и печалит одновременно, ведь люди не напиваются просто так, без видимой причины уйти из реальности. По крайней мере, не Грэйс. И когда переодетая Грэйс сидит уже на кухне, прижимая колени к груди и равнодушно наблюдая за тем, как женщина мешает в кружке сахар, Эшли не выдерживает. — Ну и зачем ты это сделала? В ее голосе нет раздражения, лишь какая-то материнская забота. Эшли не хочет, чтобы наутро у Грэйс болела голова, чтобы ее мутило оставшуюся ночь, а речь заплеталась. Вряд ли Голден вообще ответит ей что-нибудь внятное. Бэнкс не брезгует, не кривится от алкогольного запаха, смешанного с зубной пастой, и садится рядом с девушкой, аккуратно обвивая ее плечи и прижимая к себе. И если откинуть все нерешенные проблемы в голове, то сейчас — даже с пьяной и такой глупой Грэйс — ей хорошо, Эшли удивительно спокойно и приятно. Она будто бы знает, что была рождена для того, чтобы прожить только с ней и ни с кем другим, даже если страсть иногда затуманивала ее рассудок. И пока Эшли размышляет об этом, Грэйс медленно подтягивает к себе кружку, боясь разлить горячую жидкость по столу, ведь руки ее дрожат, а в груди все клокочет от всех чувств, наполняющих ее. — Мне страшно думать о том, что ты больше не любишь меня. Голос ее дрожит, пускает трещины, как в кроне дерева, а в глазах начинает щипать от подступающих слез. Кажется, еще секунда — и Грэйс расплачется. Слезы стремительно заполняют ее большие влюбленные глаза, и она оборачивается к Эшли, словно желая услышать, что это не так. В груди вибрирует от мерзости к себе — на кого теперь она похожа? Жалкая, пьяная, ищущая любви от самого родного человека. Разве можно заставить себя любить? Или умолять вернуть любовь, которая уходит — и, может, никто из них в этом даже не виноват. Грэйс не стремится заполучить жалость, ее сердце отчаянно ищет любви, цепляется за последние ниточки надежды и совершенно не хочет упускать Эшли. Дело даже не в страхе остаться одной — дело в Эшли и только в ней. Бэнкс сама не знает, почему теряется от этого признания, и только прижимает девчонку ближе к себе, поглаживая по голове. Интересно, каково это ощущать, когда к тебе перестают испытывать то, к чему ты привык? Эшли видит, как тонкие дорожки слез скатываются по щекам Грэйс, и это разбивает ей сердце. Нежно целуя чужую кожу, она аккуратно выбирает другую щеку и, прикрыв глаза, так и не отстраняется от девушки. — Я люблю тебя, Грэйс, люблю больше всего на свете, — ее желудок дрожит, а в груди становится мало воздуха. — Просто сейчас сложные времена для нас обеих. Ей стыдно думать о том, что искренне любя Грэйс, она может испытывать такие чувства к Трейси. Все это кажется ей мерзким и неправильным, но обмануть собственное тело не получается — ее сердце рвется наружу, как только она сталкивается с Маккартни, а вожделение оседает ноющим чувством внизу живота. Эшли просто не в состоянии это побороть. Это есть, и с этим нужно смириться. — И когда эти сложные времена закончатся? — спрашивает Грэйс. Горячая жидкость жжет язык, и во рту мешается выпитый алкоголь, зубная паста и крепкий кофе — такое себе сочетание. Ее мысли хаотично сменяют друг друга, а тело становится таким мягким, что, кажется, вот-вот и она уснет в объятиях любимой. Эшли продолжает поглаживать ее, еще больше расслабляя, и Грэйс не помнит, что получает ответ на этот вопрос, прежде чем проваливается в сон.***
— Спасибо, это то, что мне было нужно, — Трейси улыбается Мелиссе, и взгляд ее уже не такой вымученный, как день назад. Женщина протягивает ей стаканчик кофе, купленный по пути, и выключает мотор машины. Она еще никогда не подбрасывала Трейси до работы, и они еще никогда прежде не занимались сексом у нее дома. Но это случилось, и грех было бы отрицать, что это было потрясающе. — Зачем еще нужны друзья, — смеется Мелисса, вытирая отпечаток помады на чужой щеке. — Надеюсь, ты не станешь злоупотреблять этим. — Мы уже говорили об этом. Трейси нравится, что они не бегают друг от друга, как бегает от нее Эшли, и что решать такие вопросы с Мелиссой гораздо проще. Нет надуманной любви и проблем, есть просто приятное времяпрепровождение, без всяких обещаний и ожиданий на будущее. В конечном итоге, все нуждаются в любви. Внезапно Трейси улавливает машину Эшли, останавливающуюся недалеко от них, и сердце ее тут же начинает ускоренно биться, а руки уже интуитивно открывают дверь, чтобы скорее оказаться рядом с женщиной. Кажется, что Мелисса понимает это тоже, поскольку брови ее мгновенно хмурятся, а улыбка медленно сползает с лица. — Ты все еще сходишь с ума по ней, не так ли? — Я просто… — глаза Трейси бегают, как у школьницы, пойманной за курением. — Мы вчера расстались не на очень хорошей ноте, и я хотела бы извиниться. Мелисса даже усмехается себе под нос. Нетрудно догадаться, почему Трейси прилетела к ней такая взмыленная и практически набросилась на ту со всем своим неудовлетворенным желанием. И где-то под языком вертится предложение о том, чтобы Трейси приходила к ней, если будет необходимо, лишь бы не влезала в отношения Эшли и Грэйс, но кто Мелисса такая, чтобы судить? — Я позвоню тебе вечером, — быстро захватывая кофе, Трейси буквально вылетает из машины, и женщина прослеживает, как та едва ли не бежит за Бэнкс, а минутой позже Эшли сама оборачивается к машине Мелиссы и даже кивает головой. Трейси невыносима. Когда Трейси поднимается с Эшли в лифте, она может физически ощущать эту напряженность между ними. Казалось, что последние дни стали еще нервозней — то ли из-за приближающегося окончания проекта, то ли из-за осознания того, что скоро Маккартни уедет, и больше не будет никаких брифингов, обедов в ресторане и неловких прикосновений. Трейси стоит чуть позади Эшли, и больше всего на свете ей хочется обнять ту за талию, прижаться ближе и умолять сохранить этот момент хотя бы на пару секунд. Трейси отдала бы все ради этого. Но плечи Бэнкс напряжены, а дыхание ее тяжелое и будто бы вновь раздраженное. — Мелисса теперь подвозит тебя до работы? — в интонации женщины неподдельный интерес, что Маккартни даже улыбается этой маленькой находке. — Так получилось, — Эшли не видит Трейси, но чувствует ее самодовольство. — Я осталась у нее на ночь. В лифте слышится смешок, и Трейси почему-то начинает дрожать, будто бы ощущая что-то плохое. — Как жаль, а то прошлым вечером я долго думала о том, чтобы воспользоваться твоим подарком, — лифт звонко пищит, когда прибывает на нужный этаж. — Рада, что не потратила свое время впустую… В груди расползается огонь от слов Эшли, и когда та делает шаг из лифта, Трейси вдруг тянет ее назад, втягивая в маленькое пространство и нажимая самый последний этаж. Бэнкс только и успевает сообразить, когда ее тело оказывается прижато к закрытой двери, а женщина нагло прижимается ближе, не давая выскользнуть. Да и куда бежать, когда они в этом лифте, борющиеся со своими страхами. — Не играй со мной, — едва слышно бормочет Маккартни, перемещая руку на щеку женщины и поглаживая подбородок большим пальцем. — Не надо. Ее бедро нагло вклинивается между ног Эшли, так что до Трейси тут же доносится сдавленный вздох, который запускает совершенно сумасшедший механизм в ее теле. У Трейси кружится голова от нехватки воздуха, и ладони, внезапно оказавшиеся на ее талии, прожигают сквозь одежду. Ей кажется, если она скажет сейчас хоть слово, то Эшли не услышит ее из-за севшего голоса. Бедро давит на центр женщины сильнее, и в какую-то секунду Трейси даже думается, что та движется против нее, помогая увеличить трение. В лифте становится душно из-за жаркого дыхания, и если бы это продлилось чуть дольше, Эшли бы точно не выдержала, но взгляд ее падает на табло — они вот-вот приедут, и все закончится. Не ожидая мягкого прикосновения к своей шее, она вздрагивает, ощущая, как мурашки проносятся по ее рукам — Трейси целует ее кожу почти невесомо, но от этого Бэнкс заводится лишь сильнее, прикрывая глаза и слыша, как лифт вновь издает сигнал о прибытии на нужный этаж. Трейси мгновенно реагирует — жмет на кнопку «стоп», а затем вновь отправляет их на нужный этаж, лишь бы выиграть немного времени. Конечно, Эшли бы вряд ли согласилась кататься с ней так целый день, но шею все же податливо выгибает, а ладонями скользит по чужой спине. И все это будто бы происходит в параллельной вселенной, потому что Трейси не могла даже мечтать о том, чтобы, зажавшись в офисном лифте, так бесстыдно приподнимать юбку Эшли, ощущая, как жар обволакивает ее руку. — Приезжай ко мне, пожалуйста, — ее губы впервые заменяют зубы, смыкаясь на коже, но не оставляя никаких следов. — Сегодня. Приезжай сегодня. Но Эшли не отвечает ей — будто бы Трейси вообще могла рассчитывать на ее ответ — а затем выходит из лифта, распаленная этим небольшим инцидентом и не представляющая, как будет работать весь оставшийся день. Ее кожа на шее все еще ощущает прикосновения женщины, а между ног все приятно ноет, что закидывая ногу на ногу, Эшли чувствует, как сильно она успела возбудиться за эти пару минут. Ей страшно представить, какой эффект оказывает на нее Трейси, и как сильно она бы желала женщину — окажись в ее квартире, где их никто не застукает и не прервет. Где можно спустить с цепи собственных демонов. День тянулся невыносимо долго, будто бы нарочно побуждая Трейси сходить с ума от ожидания вечера. Несмотря на то, что Эшли так и не дала ей ответа, женщина почему-то была уверена в том, что она приедет. За день они практически не пересекались с Эшли, за исключением непосредственной встречи в кабинете Оливии, отчитываясь по текущему графику работы. Бэнкс сидела рядом с Трейси, и та ощущала, в каком напряжении проходит их общение, поскольку все это время в головах обеих не было ни одной приличной мысли. Стрелка часов уже перевалила за десять вечера, когда Трейси окончательно поняла, что Эшли не придет, и сидя на диване перед разложенным ужином, женщина даже усмехнулась своей наивности. Человеческий мозг имеет удивительное свойство — продолжать настраивать себя на лучшее и верить в то, во что хочется верить, даже если в глубине души ты понимаешь, что этого никогда не произойдет. Последующие дни на работе она удерживает себя от этого разговора и умело делает вид, будто бы и вовсе не ждала Эшли на самом деле. В это же время Бэнкс безнадежно пытается понять, как справиться со всем, что окружает ее — от Грэйс, которая будто бы становится апатична ко всему, разрывается сердце; а от Трейси подкатывает паника. Она будто бы мечется меж двух огней, и выбери любую сторону — обожжешься. Ее внутренности скручивает в тугой узел от мысли, что она сорвется. Эшли крутит в руках злополучный ключ и совершенно не понимает, почему не избавилась от него раньше, ведь тогда было бы гораздо меньше соблазнов. Прикрыв глаза, она может чувствовать, представлять себе чужие прикосновения, лихорадочные поцелуи и даже стоны, срывающиеся с полных губ. Эшли судорожно думает о том, как часто она вспоминала бы об этом, если бы не пошла на поводу у собственной прихоти, как часто бы жалела, что не сделала этого? Руки туго сжимают руль, губы шевелятся под слова знакомой песни, а в голове — один шум. Выбросить все мысли, сомнения, варианты событий, вытеснить даже Грэйс. Если думать — можно сойти с ума. Мерцание огней на дороге раздражает, как и светофоры, и пробки в центре города, раздражают уже даже песни в машине. Эшли хочется верить, что от принятого решения станет проще, а под ребрами перестанет ныть. Станет ли проще ей одной? Предательское чувство, что назад пути нет, настигает ее у двери. Ключ покоится в кармане, но Эшли не спешит воспользоваться им, и когда Трейси вдруг распахивает дверь, представая перед женщиной в свободной футболке и домашних штанах, Бэнкс даже теряется. Она смотрит на Трейси так, словно ожидала увидеть кого угодно, но не ее, и Маккартни озадачена не меньше той. Но вопросы она не задает — молча раскрывает дверь шире, приглашая гостью пройти в квартиру. Эшли колеблется, вновь пытаясь перебрать в голове сотни мыслей и остановиться на чем-то рациональном. Разве так возможно? — Ты будешь проходить? — подает голос Трейси, наблюдая за тем, как женщина так и топчется на пороге. Квартира Маккартни значительно меньше той, что в Сан-Диего, но при этом уютная и все же просторная для одного человека. Эшли тут же цепляется взглядом за бокал вина на столе и открытый ноутбук, и чувствует себя так, словно отвлекла женщину от чего-то важного. — Я просто… проезжала мимо, — Бэнкс чувствует себя безумно неловко, но Трейси тут же суетится: приносит с кухни еще один бокал, наполняет его вином и протягивает той. По глазам видно, что она не верит Эшли, и обе прекрасно понимают, почему она здесь. Сердце Эшли стучит так оглушительно громко и болезненно, что пьет она торопливо, едва не проливая на себя багровую жидкость. Под пристальным взглядом Трейси хочется спрятаться, особенно в чужом доме. — Хочешь поужинать? — предлагает Маккартни, так что в следующую секунду Эшли начинает смеяться. Смех вырывается из ее груди из-за нервозности и страха. Что она делает здесь? Почему она позволила себе приехать домой к Трейси? Почему пошла на поводу у своих желаний? Внизу живота все замирает и сжимается, когда Трейси делает сначала небольшой шаг к женщине, а потом, словно ни в чем ни бывало, садится на диван, глядя на ту снизу вверху, пытаясь понять, зачем же та пришла. Эшли даже не знает, что сказать, ее тело дрожит, а мозг окончательно перестает думать. Трейси сидит перед ней всего в полуметре — такая домашняя, умиротворенная и беззащитная, что у женщины щемит сердце. Она робко смотрит на свою верхнюю одежду, висящую у входа и будто бы решает — уйти или все же остаться. — Я не голодна, — вяло отвечает Бэнкс и, переборов себя, медленно приближается к Трейси. Они изучают лица друг друга какие-то несколько секунд, пока Эшли не усаживается прямо на колени к женщине, оказываясь с ней лицом к лицу. Трейси непозволительно близко, а ее теплое дыхание ласкает рот. От Трейси пахнет вином и мускатным орехом, Эшли хочется нагнуться к ее шее, чтобы втянуть глубже аромат ее кожи, коснуться ее языком, обхватить пальцами ее затылок. Сама Трейси едва дышит, даже не шевелит руками, когда Бэнкс забирается на нее, нежно играя с волосками сзади шеи, отчего мурашки бесконечно бегают вдоль ее тела. — Я буду жалеть об этом, — в голосе Эшли неподдельная грусть, несмотря на осознанное желание сделать этот шаг в пропасть. — Мы ничего не делаем, — напоминает Трейси, как заученную мантру, все еще держа свои руки при себе. — Делаем. Губы Эшли неприлично мягкие и нежные, они касаются женщины в одно мгновение, и та перестает дышать. Эшли целует ее так долго: то едва касаясь, то углубляя поцелуй, то дразня языком, то слегка покусывая губы, что Трейси теряет счет времени до тех пор, пока Бэнкс не находит ее руки, настойчиво перемещая на свою талию. Воздуха совсем мало, и кажется, будто бы щеки уже совершенно красные от эмоций, но Трейси чуть уворачивается, смазанно целуя в щеку. — Если ты сейчас не уйдешь, я уже не смогу остановиться, — она тяжело дышит, опаляя ухо Эшли и медленно втягивая в рот мочку. Эшли тихо стонет, крепче обхватывая ногами женщину и прижимаясь ближе к ее животу. Ей кажется, что еще никогда она так сильно не желала человека, как сейчас. Ей почти стыдно за то, как абсолютно все в Трейси заводит ее за долю секунды, как дрожит ее тело, когда чужие пальцы поглаживают ее спину через тонкую рубашку, отчего все прикосновения становятся еще приятней. — Тогда не останавливайся. Рот Эшли жадно накрывает губы Трейси, заставляя обеих застонать. Все происходит будто бы не с ними: Трейси расстегивает пуговицы на блузке Бэнкс, с нескрываемым наслаждением наблюдая, как ткань мягко скользит по коже женщины, оголяя ее. И Трейси целует каждый миллиметр ее кожи, чувствуя, как в ее руках довольно выгибается самая желанная женщина на планете. Свободной рукой она притягивает Эшли к себе за поясницу, а другую опускает между брюками и нижним бельем, заставляя Бэнкс вцепиться в ее плечи, крупно дрожа. Пальцы нащупывают влагу, даже не проникая под резинку трусов, и Трейси удовлетворенно массирует то место, чувствуя, как тело Эшли подается навстречу. Они обе прикрывают глаза, целуясь так самозабвенно, словно делают это в первый и последний раз, и пальцы Трейси стремятся выше, к комку нервов, от прикосновения к которому Эшли вовсе сходит с ума: все ее тело бесконтрольно дрожит, бедра дергаются к ладони, а руки сильнее прижимают к себе женщину, не давая отстраниться ни на миллиметр. Трейси хочется плакать от такой чувствительной Эшли, от того, насколько открыта она для нее, но вместо того, чтобы увеличить амплитуду движений, Маккартни вдруг вытаскивает ладонь, вызывая искреннее негодование женщины. — Нет, нет, нет, — умоляюще бормочет она. — Не сейчас… И тянет чужую руку обратно, на что Трейси лишь самодовольно улыбается. Бедра раскачиваются против ноги Трейси, пытаясь прижаться ближе, но Маккартни осторожно сбрасывает женщину с себя, вставая с дивана и разминая затекшие ноги. — Тогда ты слишком быстро уйдешь, получив свое, — протягивает она, наблюдая за горящим огнем в глазах Эшли. — Ты самая жестокая женщина, которую я когда-либо встречала. Эшли поднимается следом, и Трейси не может не любоваться на ее потрясающую фигуру, облаченную в черный классический лифчик. Она сглатывает слюну, прежде чем Бэнкс делает несколько шагов к ней, обхватив затылок и вновь целуя так глубоко и страстно, что Трейси тут же чувствует слабость в коленях. Она обнимает спину женщины, помогая им переместиться ближе к кровати, и Эшли, упираясь ногами в спинку, ловко меняет позицию, легонько толкая Трейси на матрас. Бэнкс даже не может скрыть улыбку, почему-то умиляясь тому, в какой домашней одежде находится та, а без макияжа выглядит еще младше. Мягко касаясь лица, Эшли будто бы пытается впитать все ощущения чужой кожи, чтобы затем сохранить это в памяти. Вряд ли такое повторится когда-нибудь снова. Трейси явно должна это понимать. Под ребрами все горит, когда Эшли наваливается сверху, и обнаженная часть живота Трейси касается голой кожи женщины. Она медленно целует шею, попутно задирая футболку Маккартни выше, и сама еле соображает от количества эмоций. Почти титаническими усилиями она пытается не думать о Грэйс, из-за которой начинает ненавидеть себя с каждой секундой все больше и больше. Демоны в ее голове заставляют притормозить на какой-то момент, что Трейси явно замечает это и аккуратно, чтобы не спугнуть женщину, касается ее плеча. — Ты можешь остановиться в любую минуту. Трейси и вовсе могла бы не думать о Грэйс, потому что, откровенно говоря, до Грэйс ей не должно было быть никакого дела. Но так уж вышло, что девчонка даже чем-то нравилась ей, и помимо этой странной жалости Маккартни испытывала своего рода уважение, если это вообще возможно привязать к этой ситуации. Но Эшли не останавливается, она вновь возвращает свой рот к пульсирующей венке на шее, а руками помогает снять футболку, обнажая грудь женщины. Ее сердце заходится в каком-то странном припадке, когда она всего лишь поглаживает руками место между грудей, а затем очерчивает форму указательным пальцем. Трейси тяжело дышит, смотрит на Эшли из-под полуприкрытых ресниц и не может унять дрожь в ногах, когда теплый рот обхватывает ее сосок, и в его плену она чувствует язык Бэнкс, делающий круги почета вокруг чувствительной кожи. Свободная рука пробирается под домашние штаны Трейси и тут же, без всяких долгих прелюдий, проникает в нее, заставляя женщину выгнуться навстречу, жадно глотая воздух. Ее будто бы кидают то в горящую печь, то в ледяную пропасть, что она мечется, тихо стонет и подается вперед. Сколько раз она об этом мечтала, скоро раз представляла, каково это могло бы быть — и вот Эшли прижимает ее к кровати, удерживая коленом разведенные в сторону ноги, и Трейси даже краснеет от мысли, как бесстыдно она выглядит в глазах женщины. Могла бы вспомнить Эшли их первую встречу? И могла бы представить себе то, что происходит прямо сейчас? В какой-то момент они стаскивают друг с друга всю одежду, заполняют друг друга любовью и болью, которую не смогут восполнить, но думать об этом не хочется. По крайней мере сейчас. Кожа покрывается испариной, пальцы цепляются за спину, а пятки бесконтрольно скользят по простыни, комкая ее. Эшли не знает, зачем смотрит — обычно она прикрывает глаза, откидывается на подушку, и так ощущения кажутся острее, но наблюдая за светлой макушкой и плавными движениями языка, она буквально теряет рассудок. Все ее тело мечется в агонии, пока Трейси продолжает неспешно ласкать ее, крепко держа за бедра и не позволяя отдалиться от ее рта. Если бы кто-то из офиса слышал, как жалобно может хныкать Эшли, ее репутация точно пошла бы ко дну. — Черт, ты чуть не задушила меня ногами, — смеется Трейси, осторожно подползая выше, и Эшли тут же тянет ее к себе для поцелуя, толкаясь языком в чужой рот. — Тебе должно это льстить, разве нет? Эшли пытается отдышаться, чувствуя, как сухо во рту от частого дыхания. Она и правда не помнила, когда в последний раз испытывала подобное. Она не помнила, когда было что-то, отличающееся от привычной Грэйс. Конечно, она была довольна своей девушкой, и Грэйс действительно удовлетворяла ее в постели, но сам опыт с другими женщинами — был всегда разным, и даже если Эшли не очень-то хотелось в этом признаваться, Трейси была удивительно талантлива в своем обращении с языком. Она ловко водила Эшли по краю пропасти, не давая ей испытать оргазм, но и не потерять возбуждение, и женщина едва могла слышать происходящее вокруг, поскольку ее сердце как сумасшедшее колотилось в груди, и она никак не могла прийти в себя. Дисплей показывал начало одиннадцатого, когда Бэнкс потянулась за телефоном, чтобы понять, как скоро ей нужно оказаться дома. Пришлось сказать Грэйс о встрече с Оливией, чтобы та не ждала ее к ужину — главное не думать о своей лжи слишком много. Они так и лежали в полутьме, поскольку свет горел только на кухне, но обеим было слишком все равно, чтобы заморачиваться над этим. Трейси лежала на боку, подперев голову рукой и наблюдая за обнаженным силуэтом женщины, пытаясь предугадать, о чем та думает. Трейси понимала, что этот вечер совершенно не значил того, что теперь они станут любовницами и будут заниматься сексом каждые три дня по расписанию, пока Маккартни не вернется в Сан-Диего. И вряд ли из-за случившегося Эшли полюбит Трейси хотя бы чуточку больше, как бы женщине этого ни хотелось. — О чем ты думаешь? — тихо спросила Бэнкс, продолжая смотреть в потолок и слушая гул машин с улицы. — О том, что ты невероятно красивая, — без всяких раздумий ответила Трейси, подползая чуть ближе и осторожно касаясь чужого живота. — А еще? — А еще о том, смогла бы я сделать тебя счастливой? Поджав губы, Эшли не знала, что ответить. Трейси не пыталась быть настойчивой, но этот вопрос будто бы загонял в тупик, доставляя дискомфорт. Все, что Эшли могла знать наверняка, это то, что с женщиной было комфортно и спокойно. Испытывала ли она в тот момент счастье? Едва ли, ведь мысли о Грэйс то и дело просачивались в ее голову, заставляя чувствовать себя ничтожной. — Я не знаю, что тебе ответить, — призналась Эшли, и рука Трейси тут же замерла на нее животе, не двигаясь дальше. — Тогда не отвечай. Неизвестно, сколько они так пролежали в тишине, слушая ровное дыхание друг друга и наслаждаясь легкими прикосновениями. Эшли могла бы уйти сразу, но почему-то их близость казалась такой интимной и необходимой в тот момент обеим, что никто из них не стремился прервать это уединение. Они обе помнили о том, что скоро все закончится, и уже через пару недель Трейси покинет офис «ХоумФай», заберет свою ручку из кабинета и попрощается со всеми коллегами без всяких пышных корпоративов. И Эшли смотрела на Трейси так, словно та собиралась уехать следующим же утром. Она чувствовала беспокойство и какую-то особую нежность к той, с которой вряд ли бы смогла остаться. Пальцы Маккартни были теплыми и мягкими, и под ними хотелось быть такой же заботливой и любящей, как и сама Трейси. — Мне нужно собираться, — лениво скидывая с себя одеяло, Эшли могла заметить разочарование во взгляде женщины, но не стала это комментировать. — Ты оставила ключ себе? — внезапно спросила Трейси, на что Бэнкс лишь коротко кивнула головой. — Если захочешь, приезжай. Я всегда буду ждать тебя. Уже одевшись и завязав волосы в тугой хвост, женщина вновь опустилась на кровать, разглядывая руки Трейси и понимая, что действительно не хочет покидать ее, несмотря на здравый рассудок. — Я знаю, — потакая собственной слабости, она все же потянулась к Маккартни, медленно целуя ее, и уже выходя из квартиры, Эшли отчетливо понимала, что больше никогда не вернется сюда.***
Думала ли Эшли, что, переспав с Трейси, ее жизнь кардинально изменится? Едва ли. Ведь Трейси — не какая-то волшебная таблетка, лишающая собственных проблем и недостающих эмоций в отношениях. Секс с Трейси — всего лишь небольшая, совершенно кратковременная возможность уйти от проблем и позволить себе почувствовать себя слабой. Удивительно, как, будучи сильной, самодостаточной личностью, Эшли превращалась в какого-то ребенка, требующего сладости рядом с Маккартни. Отношения с Грэйс, казалось, шли по наклонной, и чем больше обе над этим думали, тем ужасней ощущалась ситуация. Казалось, что был лишь один выход, который помог бы им разобраться — сделать паузу и подумать над тем, что будет дальше. Видимых причин для их распада, конечно же, не было, но обе чувствовали, что в последнее время все было таким неловким и напряженным, словно в комнате находятся не два самых близких человека, а незнакомцы. Эшли подозревала, что Грэйс продолжала накручивать себя по поводу Трейси, но не решалась говорить об этом с женщиной, поскольку та сразу заводилась от этой темы. Сама же Эшли чувствовала невероятную вину перед Грэйс, и первое время пыталась даже простить себя в собственных же глазах, одаривая ту цветами и устраивая романтические ужины, и все было неплохо, за исключением того «но», что скользило меж их словами и взглядами, словно они понимали друг друга без слов и обе осознавали проблему в их отношениях. Вряд ли можно было залатать эту трещину, пустившуся в их семейной жизни, этими ужинами и притворством, что с этим можно жить дальше. Но она искренне верила, что как только Трейси уедет — дышать будет проще, а спокойствие и гармония с Грэйс тут же вернется. Дни сменяли друг друга слишком быстро, что Эшли не успевала замечать, как заканчивался очередной рабочий день, а сотрудники сдавали очередную работу, приближающую их к завершению проекта. Она никогда не могла представить, что захочет так сильно оттянуть его окончание, и при этом желая, чтобы это закончилось как можно скорее. После произошедшего Трейси не стала вести себя как-то по-особенному: в офисе она кропотливо выполняла свою работу, все так же шутя и ругаясь с Эшли, а после, когда Бэнкс подвозила ее до дома, они болтали на посторонние темы, как старые подруги. После случившегося они не пытались выяснить отношения, но Эшли все еще видела эту преданность в глазах женщины, и она не знала, чем могла помочь в этой ситуации. Иногда Трейси заставала ее в кабинете и продолжала неловко флиртовать, словно пытаясь предугадать, как поведет себя Бэнкс, а затем, медленно зажимая ее между столом и собственным телом, целовала. И что-то жалкое и совершенно безнадежное было в том, что Трейси прекрасно знала — то, что Эшли поддается, совершенно не ее заслуга, а лишь уступка на фоне скорого отъезда. Мол, наслаждайся, пока можешь. Ведь именно этого и хотела Трейси? — Ты сегодня совсем без настроения, — аккуратно заправляя волосы за ухо, Маккартни касается губами щеки женщины. — Хочешь, я помогу тебе? — Не хочу, — чуть уворачиваясь, но все же не уходя, бормочет Эшли. — Трейси, мне нужно работать. И Трейси склоняет голову, пытаясь понять, что стряслось. Честно говоря, Эшли бывала в разном расположении духа на работе, но такой расстроенной Маккартни не видела ее никогда. Их близость казалась ей приятной, и она буквально не могла отлипнуть от женщины, к тому же, та даже не пыталась прогнать ее, как сделала бы в любой другой раз. — Что случилось? Ты можешь поделиться со мной. — Не думаю, что нам обеим будет приятна эта тема, — высвободившись из объятий, Эшли проходит к выходу, приоткрывая дверь и всем видом показывая, что хочет побыть одна, так что Трейси не остается ничего другого, кроме того, как уйти. Еще с утра они немного повздорили с Грэйс, из-за чего Эшли весь день ходила чернее тучи. Обычно их ссоры не были затяжными, но рабочий день уже подходил к концу, а никто из них до сих пор не написал друг другу множество милых слов с извинениями. Ощущение того, что все рушится на глазах, впервые было настолько реально. Неизбежно.***
Грэйс сидела в маленьком кафе у привычной университетской библиотеки, медленно потягивая горячий какао и наблюдая за тем, как Моника уже пятую минуту набирала ей какое-то длинное сообщение. Домой совсем не хотелось, и это ощущение пугало девушку до смерти, ведь раньше она старалась освободиться как можно раньше. Чтобы дождаться Эшли с работы, вместе посмотреть какой-нибудь фильм, поужинать и обсудить прошедший день. Это страшно, когда самые близкие люди отдаляются от тебя, а ваши отношения становятся прохладными, словно с каждым днем вам все тяжелее найти те точки соприкосновения, которые были раньше. «Я думаю, вам стоит отдохнуть друг от друга. Съездить в отпуск, может, или пожить отдельно, или, в крайнем случае, попробовать предложить Эшли вместе сходить к психологу. Очевидно, раз это продолжается уже значительное время, то само собой проблема не решится, а лишь усугубится. Ты говоришь, что любишь ее, а она любит тебя, и если вы не хотите потерять ваши отношения, то важно сделать шаг назад и понять причину того, что происходит. Я не знаю, Грэйс, это тяжело, и мне искренне жаль вас обеих, но за свое счастье нужно бороться, к тому же вы не первый месяц вместе, а это что-то, да значит». Читая сообщение от Моники, Грэйс едва могла дышать. Ей казалось ужасно несправедливым то, что они так отдалялись с Эшли, ведь ближе, чем она — у Голден никого не было, а теперь они умудрялись ссориться на ровном месте. Последние месяцы Грэйс не могла найти себе места из-за того, что чувствовала себя будто бы не в своей тарелке — и удивительным было то, что никогда прежде она не замечала этого состояния, словно вся ее жизнь была настолько пропитана привычками и ритмом Эшли, что другого априори не могло существовать. «У меня абсолютно нет ничего, кроме нее, и мне даже тяжело представить, куда бы и с кем я могла поехать в отпуск, если не с ней», — быстро написала Грэйс, допивая остатки какао. Нужно собираться домой. «Если захочешь взять себе отпуск, то приглашаю тебя к себе в Торонто. Покажу тебе город и заставлю думать о чем-то еще, кроме твоей Эшли». Грэйс засмеялась, чувствуя, как стремительно наполняются кровью ее щеки. В последнее время только Моника могла поднять ей настроение, за что девушка была крайне благодарна ей. Она успела даже нажаловаться на Бобби, с которым уже обсудила произошедшее в баре и недопустимость его действий. Разочарование от близких людей настигало Грэйс одно за другим, что она уже и правда не знала, как и куда от этого бежать.***
— Можно я задам неприятный вопрос? — глядя на Эшли исподлобья, Трейси делает небольшой глоток вина, не в силах унять свой интерес, к тому же они действительно никогда не говорили об этом раньше. — Нет. — Что ты чувствуешь, когда сидишь со мной в ресторане, а потом возвращаешься к ней? По взгляду Эшли было понятно, что она в моменте от того, чтобы убить Трейси или развернуться и уехать домой. За все время, пока их отношения балансировали на уровне «странных и запутанных», они никогда не обговаривали то, с какими чувствами Бэнкс идет на это. Врет ли она Грэйс, что задерживается на работе или гуляет с друзьями — в то время как она пьет вино с Трейси, а затем, возвращаясь, делает вид заботливой девушки, целуя Голден в макушку и жалуясь на тяжелый день? — Невероятный стыд, — вдруг отвечает Эшли вполне себе откровенно, глядя прямо в глаза напротив. — Мне стыдно за то, что я такая слабая и иду на поводу у своей похоти, вместо того, чтобы пытаться наладить отношения с той, которая была всегда рядом. Эти слова будто бы острыми лезвиями исполосовывали грудь Трейси, заставляя чувствовать ее настолько ничтожно, насколько это возможно. Что ж, она хотела неудобных вопросов, на которые получила неудобные ответы. И глядя на женщину, ей почему-то так отчаянно хочется спросить о том, зачем она вообще проводит с ней время, если считает ее недостойной? Если Грэйс всегда была рядом и была хороша для нее, то почему Эшли сидит напротив нее в лучшем ресторане Нью-Йорка и угощает ее ужином? Почему она с ней, а не с Грэйс? — Ты можешь остановить все в любую минуту. — Я знаю, — кивает Эшли так, словно понимает свой тотальный контроль над ситуацией. — Но ты сама говорила, что лучше насладиться нашим притяжением и жить дальше. Разве ты не счастлива? Последняя фраза была брошена с такой издевкой, что Трейси готова была плюнуть в лицо Эшли и больше никогда не разговаривать с ней. Все это было похоже на огромное одолжение, которым Бэнкс тешила свое самолюбие, делая больно людям, которые искренне любили ее. И словно поняв, что она перегнула палку, Эшли торопливо заговорила: — Прости, я не хотела, чтобы это звучало так. Ее рука моментально находит ладонь Трейси, что приходится даже наклониться ближе к столу, едва не пачкая стейком белоснежную блузку. В какую-то секунду она видит столько всего в глазах женщины, что оставаться безразличной просто не получается — внутри клюют птицы, разрывая внутренние органы, и Эшли сама себе кажется настолько мерзкой, что знать бы — куда от этого спрятаться. — Я рада, что скоро уеду, — не выдергивая руки, холодно протягивает Трейси, ощущая глухое биение сердца. — Мы делаем друг другу больно, и так действительно будет лучше. Свободной рукой Эшли подхватывает бокал и делает несколько торопливых глотков, словно пытаясь сгладить неловкое молчание. Что она может сказать? Что это было бы лучшим решением, что их роман все равно не закончился бы ничем хорошим, что они и правда издеваются друг над другом, соревнуясь, кто кому сделает больнее? — Я буду по тебе скучать. — Не будешь, — почти рычит Маккартни на эту откровенную ложь. — Буду. — Мне интересно, есть ли в тебе хоть капля любви, а не жалости ко мне? — искренне интересуется Трейси, и Эшли может слышать, сколько боли в чужом голосе, что хочется обнять женщину так крепко, насколько она на это способна. Но как объяснить Трейси, что любовь к ней — извращенная и неправильная, что, может, это и не любовь вовсе, а огромная сборка мелочей и фетишей, которые в целом и формируют это странное чувство. — Я бы никогда не пришла заниматься с тобой сексом из жалости. Эшли никогда не ответит прямо, но этого хватает, чтобы Трейси чуть успокоилась и даже чуть улыбнулась, словно этот вопрос исчерпан. Они говорят о кухне в ресторане и отчетах на работе, а затем обсуждают то, что произойдет, когда все закончится, и приходят к единому мнению о том, что лучшим решением будет прекратить общение совсем. Не списываться и не созваниваться, не спрашивать о делах и не поздравлять с Рождеством, потому что каждое сообщение будет возвращать их туда, где они находятся сейчас — в глубокой эмоциональной яме, где лучше быть друг без друга. Это кажется единственным правильным решением — Эшли останется с Грэйс, а Трейси постарается забыть обо всем, будто бы этого никогда и не было. Но прежде чем этот конец наступит, они отчаянно цепляются за последние дни, наслаждаясь тесным пространством такси и редкими поцелуями на заднем сидении.***
Эшли сама не могла объяснить себе, почему у нее было это болезненное чувство тревоги, когда она возвращалась домой после очередного рабочего дня. Отношения с Грэйс уже казались ровными насколько это возможно, они перестали ругаться, но в доме все еще чувствовался какой-то дискомфорт. Тем не менее они вернули привычку завтракать вместе, а вечерами Эшли старалась приезжать раньше, чтобы посвятить больше времени любимой. Уже приехав домой, Бэнкс застала Грэйс на кухне с накрытым ужином и даже бутылкой вина, которую они открыли еще прошлым вечером. Нежно улыбнувшись, Эшли нагнулась к девушке, оставляя короткий поцелуй на ее губах. — Я думала, что приеду первой, — следуя в комнату, чтобы переодеться, прокричала женщина. — Я отменила занятие, поэтому приехала раньше. Грэйс никак не могла унять дрожь в теле, чувствуя, как это буквально переполняет ее. Она знала, как они обе пытались обмануть вселенную, старательно зализывая раны в их отношениях, но почему-то это все еще не работало. Грэйс не хотелось притворяться. Она знала, что и сама Эшли ненавидела эту показуху в других парах, которые так старательно делали вид счастливой семейной жизни, что от этого тошнило. Грэйс просто хотелось, чтобы все было по-старому. Но когда они ужинали, обсуждая прошедший день, все, что чувствовала Голден — это сомнение за то, что ее решение может разрушить их отношения. Меньше всего ей хотелось потерять Эшли, но так больше не могло продолжаться. И Эшли, словно чувствуя, что что-то идет не так, вдруг замерла, глядя на любимую и аккуратно интересуясь: — Ты сегодня какая-то задумчивая. Что-то случилось? Мотнув головой, Грэйс фактически не врала. Дело было не в сегодняшнем дне, а в том, что преследовало их в течение последних месяцев. — Я просто подумала, что нам нужно поговорить, — вобрав в легкие побольше воздуха, Грэйс и сама не могла поверить, что решилась на это. — И я очень надеюсь, что мы решим это по-взрослому, без обид и ссор, потому что, очевидно, мы давно должны были обсудить это. Эшли мгновенно выпрямилась и нахмурилась, понимая, что разговор будет явно не из приятных, да и вопрос их отношений давно лежал на поверхности, так что это не стало для нее огромным сюрпризом. Ее больше удивило то, что Грэйс терпела это несколько месяцев и только сейчас решилась поговорить об этом, перекладывая всю ответственность на себя. «Трусиха», — зло подумала Бэнкс о себе, глядя, как глаза любимой становятся влажными. — Дело в том, что я не счастлива, — Грэйс старалась держаться, но ее голос задрожал практически моментально, поскольку это было почти единственным, что она так сильно хотела сказать Эшли, но боялась признаться в этом даже себе. — Я не знаю, что именно происходит между нами, но что-то определенно изменилось, и я больше не чувствую себя счастливой с тобой, несмотря на то, что по-прежнему люблю тебя. И это разрывает мое сердце, потому что я знаю, как несправедливо и ужасно чувствовать себя так неловко рядом с женщиной, которая для тебя весь мир. Большие зеленые глаза Грэйс так быстро наполнились слезами, что она даже не успела уловить тот момент, когда горячие дорожки слез скатились по ее щекам. Она всегда была эмоциональна, но когда дело касалось Эшли — Голден будто бы превращалась в маленький сверхчувствительный комок. Она смотрела в любимое лицо и не могла поверить в то, что действительно говорит о том, что несчастна. Разве это могло произойти с ними? — Милая, я знаю, что в последнее время у нас было не все так гладко, как раньше, но это лишь временные трудности, — чисто инстинктивно Эшли потянулась к Грэйс, пытаясь коснуться ее, но девушка отстранилась, будто этот контакт лишь мешал бы ей адекватно оценивать положение вещей. — Этот проект высасывает из меня все силы, и я сама замечаю, как много стала нервничать, но все закончится совсем скоро, нужно только потерпеть. — Ты говорила то же самое месяц назад, — грустно улыбнулась Грэйс, подчеркивая то, что проблемы так и не решились, потому что ждать их разрешения и бездействовать — это не выход. — Дело не в твоей работе и не в моей, а в том, что мы продолжаем делать вид, будто бы это наладится само собой, но, очевидно, этого не происходит. Тяжело вздохнув, Грэйс видела, с каким трудом даются эмоции на лице Эшли, поскольку чаще всего она казалась холодной и отстраненной, и только в моменты раздражения вспыхивала так, что нужно было спасаться. Пути назад не было, поэтому Голден знала, что они должны расставить все точки над и — сейчас или никогда. — С тех пор, как мы познакомились, я боготворила тебя, как никого другого. Я хотела быть похожей на тебя, хотела быть такой же успешной и продуктивной, потому что в твоей жизни есть все, чего только может пожелать любой человек. Но я сама не заметила, как это чувство и желание того, чтобы ты гордилась мной — превратило меня в другого человека, — даже в этот момент Грэйс чувствовала, что может сделать больно Эшли своими словами, чего она безумно не хотела, но правда не всегда оказывается приятной. — И я поняла, что потеряла саму себя, будто бы все это время я жила чужой жизнью, так и не найдя то, что было бы моим. У меня, знаешь, будто бы никогда не было на это времени. — И ты винишь в этом меня? — нахмурилась Эшли, не понимая, как они вообще пришли к этому и почему Грэйс заговорила об этом только сейчас, спустя столько времени. — Нет, конечно нет, — не выдержав, девушка подсела ближе, опуская ладони на колени Бэнкс и глядя в глаза той. — Я просто хочу сказать, что, мне кажется, нам нужно немного времени, чтобы разобраться во всем. Ты разберешься с работой и закончишь проект, а я попытаюсь понять, чего не хватает мне, чтобы расти как личность, а не быть твоей тенью… — Но ты не моя тень, Грэйс! Кто тебе вообще об этом сказал? — Да брось, девочки только и делали, что шутили, как только мы стали с тобой встречаться, — Грэйс ужасно не хотела вспоминать об этом, но многие подмечали, что было какое-то ощущение, что Эшли встречается с Голден лишь для того, чтобы оставить преемника со своими знаниями и образом жизни. — В том, что у нас сейчас происходит, нет односторонней вины. Эшли ужасно не хотелось продолжать этот разговор. Ее внутренности скручивало так, что она почти не дышала, а к глазам подкатывали слезы. Девушка, ради которой она готова была сделать все — вот так просто предлагала ей остановиться и подумать, нужно ли им двигаться дальше. В тот момент Бэнкс не пыталась мыслить рационально, она была подавлена и сбита с толку, и все, чего она хотела — сохранить отношения с Грэйс. — И как ты представляешь себе эту паузу? Ты соберешь вещи и уедешь к родителям, которые скажут тебе о том, насколько правильным было решение порвать со мной? Или вернешься к Бобби? Он-то точно одарит тебя любовью, которой тебе было недостаточно… — Прекрати, — уже тверже отозвалась та. — Я никогда не ставила под сомнение свою верность и любовь к тебе, и я хочу, чтобы ты поняла, что это сейчас лучшее решение для нас двоих. Или у тебя есть другие предложения? Женщина замолчала, изучая взглядом хрупкие колени Грэйс, выглядывающие из-под футболки. Она злилась не на нее, а на себя. Злилась за то, что Голден была права, и она пыталась сохранить их отношения, вместо того, чтобы продолжать разрушать их и притворяться. Грэйс, возможно, хотела этого даже больше, чем сама Эшли. — Я знаю, что ты уже приняла решение, и я соглашусь с ним, — осторожно притягивая девушку к себе, Бэнкс заставила ту пересесть на ее колени. — Я все еще люблю тебя. Скользнув руками по тонкой талии, Эшли прижалась к Грэйс, обнимая ее так сильно, словно в последний раз. Привычный запах миндаля и шампуня, привычная мягкость волос и ощущение чего-то родного, без чего она не может представить свою жизнь. Ресницы Эшли дрожат, и она закрывает веки еще сильнее, но чувствует, как слезы все же умудряются скатиться, рождая в ней какое-то сумасшедшее желание рыдать навзрыд. Она не готова отпускать Грэйс из своей жизни, потому что Грэйс — и есть ее жизнь. Грэйс такая привычная, нежная и родная. Грэйс — ее семья. Может, в привычном и нет ничего плохого?***
Этот день был ужасным. Это был второй самый ужасный день в жизни Эшли. В первый — Грэйс собирала небольшую сумку со своими вещами, обещая забрать только самое необходимое, а второй начался с небольшого собрания в переговорной. Эшли знала, что за этим следует. Знала, считала дни, но не подавала вида, как сильно ее это задевает. — Мне было очень приятно работать с каждым из вас, — лицо Трейси счастливое, будто бы она и правда рада вернуться с Сан-Диего. — Даже с тобой, хотя я не представляю, как тебя выносят годами. Она разворачивается к Эшли, и взгляд ее становится таким теплым, что в него можно завернуться и остаться там навсегда. Трейси говорит не так уж и много и, как ожидала Эшли, не закатывает пышных корпоративов. Она произносит эту небольшую речь и принимает кучу комплиментов в свой адрес. Но сама Бэнкс молчит, наблюдая за этим практически отстраненно и не решаясь вымолвить ни слова, словно скажи она хоть что-то, и голос ее дрогнет, сорвется, и та вновь почувствует себя слабой и, скорее всего, влюбленной. Ведь как бы там ни было — отпускать Трейси не хочется, и страшно представить, кто будет одаривать ее колкими замечаниями и обедать с ней в ресторане. И когда коллеги обнимают Маккартни, дружески похлопывая по плечу, Эшли смотрит на это безучастно, чувствуя, как в груди становится невыносимо тесно и больно. Трейси ловит ее взгляд растерянным, из-за которого хочется уехать как можно раньше, иначе она просто сорвется, бросит работу и останется в Нью-Йорке навсегда. — Ну, скажешь мне что-нибудь на прощание? — женщина даже чувствует себя неловко, когда они остаются вдвоем, но Эшли по-прежнему молчит и не думает уходить. — Не думаю, что я скажу что-то лучше этих выдумщиков… Эшли разглаживает невидимые складки на своей юбке и мельком смотрит в коридор, будто бы пытаясь убедиться, что никто не смотрит и не слушает их. Она и правда не знает, что сказать Трейси — все слова кажутся ей такими глупыми и недостаточными для того, чтобы выразить все то, что она чувствует. Они стоят в тишине какое-то время, вглядываясь в глаза друг друга и прекрасно осознавая, что вот он — логичный конец. Все то, что связывало их все это время — началось и закончилось здесь же, в небольшой переговорной. Эшли готова сорваться, чтобы уйти, потому что глаза Трейси начинают блестеть, а губы дрожать, и женщина знает, что это совершенно дурной знак. Знак, что нужно уходить. Договорившись заранее, что не будет никаких проводов в аэропорту или дальнейших встреч, они обе понимали, что это практически последний шанс сказать друг другу слова прощания. А затем Трейси выйдет из переговорной, заберет свою несчастную ручку из кабинета, прихватит личный ноутбук, выйдет из офиса и больше никогда не переступит его порог. Интересно, что говорят люди при прощаниях? Клянутся ли в любви? Желают ли счастья? Напоминают не забыть личные вещи в кабинете? Эшли не знала об этом, но знала только одно — ей будет не хватать Трейси намного сильнее, чем ей хотелось думать. И она бы могла обнять ее на прощание так, как делали это другие, прижаться к ней так плотно, так доверчиво и интимно, чтобы выразить все то, что она не могла сказать в словах, но вместо этого Эшли вытягивает руку и с маленькой натянутой улыбкой выдыхает: — Мне было приятно работать с тобой. Спасибо за эти потрясающие месяцы. А потом Трейси уходит. Забирает ручку и ноутбук, гасит свет и в последний раз смотрит на свой кабинет. Когда-нибудь это должно было закончиться.***
Эшли не могла найти себе места целый день, поскольку все ее мысли были заняты Трейси. Прошло всего полдня, казавшиеся женщине вечностью, и ей страшно было представить, насколько тоскливо ей будет без Маккартни все следующие дни, недели и месяцы. Оставшись почти единственной в офисе, она продолжала работать над презентацией, понимая, что даже домой теперь не к кому спешить. Ее сердце больно сжималось от гаммы эмоций за последние несколько дней. Стало ли ей лучше от того, что она позволила себе переспать с Трейси? Едва ли. Скорее наоборот — это лишь усугубило ее странные чувства, обостряя какую-то симпатию и заинтересованность, будто в какой-то параллельной вселенной они с Трейси действительно могли бы быть хорошей парой. От мыслей отвлек звук открывающейся двери, что Эшли интуитивно подскочила со своего кресла и секундой позже, заметив в дверях Трейси, не могла поверить своим глазам, смотря на нее так, словно видит впервые. Забыв привезти в офис некоторые документы, Маккартни обнаружила их только вечером, уже выезжая из квартиры и собираясь в аэропорт. Оливия попросила оставить их на стойке ее секретарши, и Трейси пришлось вернуться обратно. Она не рассчитывала, что кто-то останется в офисе в такое время, но, поднявшись на этаж, заметила тонкую полоску света, бьющего из-за привычного кабинета. Ее сердце мгновенно заколотилось, а руки стали влажными от волнения, будто бы женщина тайно проникла в офис и собиралась делать что-то незаконное. Первой ее мыслью было оставить документы на стойке и тихо уйти, не давая Эшли узнать о том, что она вновь была здесь. Лишние прощания лишь все портят. Так что оставив документы на нужном месте, Трейси уже направилась к лифту, но пока тот поднимался на нужный этаж, она вдруг почувствовала, что просто не может уйти. Все ее тело дрожало, а сердце билось, заглушая все звуки вокруг, и Трейси с таким отчаянием понимала, что любит ту женщину, сидящую в кабинете. Любит несмотря ни на что. Любит, ничего не требуя взамен. И даже если Трейси будет выглядеть самой жалкой, слабой и глупой — ее это не остановит. Тут же развернувшись, она решительным шагом направилась к кабинету Эшли, и уже у самой двери чуть замялась, но лишь на секунду. Бэнкс даже вскочила от неожиданного звука, но ее взгляд мгновенно сменился еще большим шоком, когда она заметила женщину, стоявшую у нее в кабинете. Казалось, что Эшли не могла найти никаких слов, совершенно не понимая, что именно происходит. И Трейси не требовала от нее ничего. Преодолев это ничтожно короткое расстояние, Трейси вдруг опустилась на колени рядом с Бэнкс и в следующую секунду, обняв ее ноги, расплакалась. Ей было плевать, насколько унизительно это может выглядеть, плевать, что Эшли и даром не нужна ее любовь, плевать, что ей нужно ехать в аэропорт. На все плевать. Она лишь чувствовала, как дрожало ее собственное тело, сотрясаясь от рыданий, а комнату заполнили ее жалкие всхлипы. Боже, насколько это низко. И Трейси не знала, должна ли была чувствовать себя счастливой или униженной, когда чужая рука аккуратно коснулась ее макушки, мягко поглаживая. Эшли даже не пыталась помочь ей подняться, ее тело словно стало ватным, а кислород перестал поступать в легкие, поэтому единственное, что чувствовала и о чем думала Бэнкс в тот момент, что она просто не достойна этой любви. Что у Трейси обязательно будет тот, кто отблагодарит ее тем же. Кто-то, но не Эшли. И когда Трейси, наконец, поднялась, вытирая свое красивое и заплаканное лицо и глядя на Эшли так, как, пожалуй, не смотрел никто, все, что смогла выдавить Бэнкс, было жалкое: «Прости». И тогда Трейси уходит, спеша на самолет, который доставит ее Сан-Диего. Пора возвращаться домой.