***
Втянув горький дым поглубже в легкие, Эшли поежилась от прохладного ночного воздуха. Трейси непременно наблюдала за ней, лежа в кровати и, вероятно, довольствуясь собой. Кожа все еще была горячей, храня все сумасшествие этой ночи, а губы, казалось, и вовсе стерлись в кровь — настолько часто они с Трейси целовали друг друга, не в силах оторваться. Все происходящее казалось каким-то нереальным, словно в этой вселенной они с Трейси не могли заниматься всем тем, что происходило в последние несколько часов, будто бы это было настолько иррационально — получать от этого удовольствие и биться в агонии от ласк женщины. Но несмотря на все произошедшее, Эшли чувствовала себя опустошенной. Ее руки чуть дрожали от холода, а под языком скапливалась желчь — ей было противно осознавать, что она позволила себе отпустить себя настолько, чтобы забыть о том, что где-то все еще есть ее девушка, с которой они, пусть и на время, разошлись, но все же собирались быть вместе. Эшли чувствовала себя зависимой от Трейси и этого запретного удовольствия, и чем дольше они воздерживались от этого, тем слаще и ярче ощущался момент. — Ты такая красивая, что мне сложно вот так лежать и наблюдать за тобой, — тихий голос разносится сзади, заставляя губы Эшли на секунду дрогнуть в маленькой улыбке. Трейси всегда была такой же зависимой, но только их чувства с Эшли все же кардинально разные. Трейси будто бы умоляет ее: «Люби меня, люби меня, я сделаю тебя самой счастливой, только люби меня», а Эшли лишь проявляет снисхождение, позволяя брать ее так, как женщине этого захочется. И захлебываясь в этом восторге, в этой вседозволенности в одну лишь ночь — чувствует ли Трейси по-настоящему себя счастливой? Эшли ощущает чужие слезы на щеке, прижимающейся к ее бедру, и от этого в ее груди становится так тесно, словно все то, чем они занимаются — настоящее извращение, которое выворачивает наружу все внутренности и, в конечном итоге, делает им обеим только больнее. Но никто не останавливается, и Эшли ничего не говорит о произошедшем и находит в себе силы лишь на то, чтобы напомнить, что случится позже. — Утром я улетаю в Нью-Йорк, и это больше никогда не повторится. Трейси, на удивление, улыбается, но улыбка эта лишь какой-то защитный механизм, который не позволяет проявить никакой другой эмоции в стрессовой ситуации. Но, конечно же, Трейси прекрасно знает, что Эшли улетит и что это, вероятней всего, их последняя встреча. Ей совершенно не хочется думать об этом, гадая, как она собирается жить дальше, когда последние недели без Эшли были настолько паршивыми, что забыться было практически невозможно. — Я знаю, — спокойно протягивает Трейси без претензии на что-то большее. — Там холодно, возвращайся в постель. Эшли почему-то не сопротивляется, она тушит сигарету и быстрым шагом добирается до кровати, чувствуя, как ее колени тонут в мягком матрасе. В каком-то непозволительно открытом жесте Трейси приглашает ее в свои объятия, и та укладывается рядом, переплетая их ноги и утыкаясь лицом в теплую шею. Маккартни пахнет сама собой — тот обычный ее запах, который не перебивает парфюм или дезодорант, и это самое прекрасное, что находит в ней Эшли, ведя носом вдоль упругой кожи и едва касаясь ее губами. В ее голове столько мыслей, что Эшли не успевает сосредоточиться на чем-то одном, продолжая монотонно поглаживать рукой под грудью Трейси. На удивление, ей нравится вот так просто лежать с ней в постели и делать вид, что все это настолько нормально и привычно, что завтрашним утром она останется здесь на завтрак, а затем на ужин, а затем снова на ночь, и так будет продолжаться всю жизнь. — Знаешь, я никогда бы не подумала, что мы дойдем до этого, — в какой-то момент честно признается Бэнкс, на что Трейси оборачивается к ней с легкой улыбкой. — Ты правда никогда-никогда не думала об этом? Эшли кажется это смешным и почти постыдным, что приходится закрыть глаза, дабы избежать зрительного контакта. Трейси точно будет смеяться. — Один раз… когда мы были здесь в прошлый раз и я вернулась к себе в отель… Я просто думала, какой бы ты могла быть, но не подозревала, что мы действительно займемся этим. — О, мой бог, ты что, правда, мастурбировала, думая обо мне? Трейси смеется, наваливаясь на Эшли и не позволяя ей отстраниться. Это было настолько неожиданным, но в то же время казалось таким логичным, что Трейси не могла перестать улыбаться, крепко сжимая в объятиях женщину, которая начала вырываться, как непослушный ребенок. На долю секунды она даже успела пожалеть, что рассказала об этом Маккартни, которая, вероятно, будет напоминать ей об этом всю оставшуюся жизнь, но после того, как Трейси склоняется над ней, смазанно целуя в щеку, а затем в шею, Эшли чуть расслабляется. — Не знаю, как ты собираешься жить без меня, — дыхание Трейси щекочет кожу, а под ее поцелуями глумливо улыбается Эшли. — Знаю, что ты никогда не признаешься, что будешь скучать по мне. — Может, только самую малость, — дурачится женщина, не желая выяснять эти отношения на полном серьезе. Но Трейси вдруг останавливается и, чуть приподнявшись на кровати, вопросительно смотрит в лицо Бэнкс, словно пытаясь найти в нем хотя бы какой-то намек на то, что ей так отчаянно хочется услышать. — Ответь мне честно, если бы был хоть малейший шанс на то, чтобы быть вместе, ты бы осталась со мной? Вопрос сам по себе кажется Эшли таким глупым, что она не в силах сдержать маленькую улыбку. Интересно, каким должен быть этот шанс? Шанс, что однажды Эшли разлюбит Грэйс и вспомнит об альтернативе, которая все это время будет ожидать ее в Сан-Диего? Или шанс, если Трейси вдруг решит перебраться в Нью-Йорк, чтобы завоевать ее сердце? На какую-то долю секунды Эшли теряется, не зная, стоит ли ей сказать правду или обнадежить Трейси, не причиняя ей в очередной ради боли. — Поверь, мы бы не были счастливы в отношениях, — Эшли выбирает нечто среднее, аккуратно убирая волосы за ухо женщины. — Скорее всего, наш роман был бы скоропостижным, а через месяц мы возненавидели бы друг друга. — Мы ненавидели друг друга с первой встречи, — упирается Трейси, хмуря лоб. — Это другое, — в бессилии Эшли откидывается на спину, вновь наблюдая за белым потолком и причудливым мерцающим светом, бьющим из-за окна. — Я просто знаю, что это бы не сработало. — Но как ты можешь знать об этом, если мы даже не пытались? — Этот разговор не имеет никакого смысла, — первые нотки раздражения появляются в чужом голосе, и Трейси в очередной раз сдается. — У меня есть Грэйс, и я не хочу терять ее.***
Эшли привычно целует Грэйс на кухне перед тем как уйти, а Грэйс привычно желает ей хорошего дня и обещает быть осторожной с машиной. Сегодня днем она собиралась встретиться с Моникой, прилетевшей всего на пару дней, поэтому попросила Бэнкс оставить ей машину, чтобы быстрее перемещаться по городу. На работе у Эшли непривычно спокойно, а из-за небольшого объема работы и вовсе наступает какая-то скука, позволяющая отвлекаться на просмотры видео в интернете, переписки с Мелиссой и бесконечные мысли о том, чем ей заняться вечером, поскольку Грэйс предупредила, что вернется поздно. Последние недели она старалась не думать о том, что Мелисса благосклонно сообщила ей о том, как общается с Трейси, и даже поддразнила, что Эшли могла бы написать своей подружке, в которой души не чаяла, а затем резко сделала вид, что ее никогда не существовало. Эшли не была уверена в том, знала ли Мелисса о том, что в действительности происходило между ней и Трейси, но явно догадывалась. Но больше всего Эшли раздражал не сам факт того, что Мелисса продолжила поддерживать общение с Маккартни, а то, что, отправив сообщение той, Эшли даже не получила никакого ответа, и это учитывая то, как несколько дней до этого Бэнкс ломало от сомнений, нужно ли вообще писать Трейси. Уже вечером, выйдя с работы, Эшли решила прогуляться по центру, благо теплая погода позволяла не беспокоиться о резком похолодании или неожиданном дожде. Зайдя в кафе около бизнес-центра, она заказала себе большую порцию капучино и пока добавляла в свой стаканчик корицу, Эшли не покидало какое-то странное чувство, будто бы на нее кто-то настойчиво пялится. Обернувшись и быстро пробежавшись взглядом по кофейне, она не заметила никого, кто бы смотрел на нее, однако, выйдя на улицу, ее отвлекла быстро скрывающаяся фигура за углом здания. Сердце Эшли вдруг быстро заколотилось и она, сама не понимая, что делает, резко ускорила шаг, следуя за фигурой. Она долго отговаривала себя от мысли, что это может быть Трейси, ведь Трейси жила слишком далеко, да и вряд ли стала бы следить за Эшли, если захотела бы встретиться. Но, несмотря на все это, где-то глубоко в душе Бэнкс хотела эту встречу — неожиданную и сумасшедшую, однако, повернув уже за угол кофейни, она с каким-то разочарованием поняла, что женщина со светлыми волосами была совершенно не Трейси.***
— Трудный день? — Грэйс целует Эшли в макушку, мельком глядя на непонятные таблицы в экране ее ноутбука. — Я заказала нам пиццу. Эшли чуть расплывается в улыбке, и, перехватив ладонь девушки, целует тыльную сторону. Чтобы не задерживаться в офисе с внезапно навалившимися задачами, она взяла работу на дом, поскольку в последнее время ей совершенно не хотелось оставаться одной среди пустующих кабинетов, а Грэйс объявлялась дома раньше обычного, поэтому, это хоть как-то радовало женщину. Август стоял особенно знойный, что кондиционеры время от времени выходили из строя, а на кухне всегда собиралась очередь за льдом, которого постоянно не хватало на весь персонал. — Очередной тендер, — расслабившись под нежными прикосновениями к своим плечам, Эшли едва держала себя в руках, чтобы не бросить работу тотчас. — И у Оливии особенные планы на него. В голове у обеих крутится одна и та же мысль. Сложно поверить, что прошлый тендер был ровно год назад, когда в компании внезапно объявилась Трейси Маккартни, которую Эшли совершенно не могла выносить. Грэйс будто бы хорошо запомнила тот первый день, когда любимая вышла в кухню особенно недовольной, говоря о том, что не вынесет Маккартни. Кто бы тогда мог подумать, чем это может обернуться для всех них. Эшли никак не подает вида, что мысли о Трейси преследуют ее настолько систематически, что это кажется какой-то слепой одержимостью. Эшли правда не любит об этом думать, это рождает в ней лишь раздражение к самой себе, ведь какой смысл вспоминать об этом, придумывая альтернативные варианты развития событий, когда Трейси в другом городе, а Эшли бы никогда не осталась с ней, будучи в здравом уме. — В прошлый раз у тебя было как-то больше энтузиазма, — беззлобно смеется Грэйс, продолжая сминать плечи любимой. — Даже не верится, что прошел целый год. — Не напоминай, так не успеешь оглянуться, как окажешься на пенсии. Грэйс заливисто смеется за ее спиной, а затем крепко обнимает Эшли, шутливо протягивая: — Ты будешь самой очаровательной старушкой. И в ответном смехе Эшли теряется комок боли. Грэйс не заслуживает того, чтобы ее девушка позволяла себе думать о ком-то еще. На минуту она представляет их старыми и сморщенными, живущих где-нибудь на берегу моря с большой собакой и задним двориком, на котором бы Грэйс разводила цветы. Они бы выходили каждый день к побережью, чтобы проводить фиолетовый закат, а затем игрались бы с их собакой, а потом, уже дома, за ужином, болтали бы по фейстайму с детьми, чтобы узнать, что нового происходит в их жизни. По утрам Эшли бы пекла свежую выпечку, чтобы порадовать любимую завтраком так, как она делала это долгие годы, они бы гуляли по местным маркетам, выращивали овощи и смотрели телевизор по вечерам. По воскресеньям они бы приглашали к себе соседей, чтобы вместе смотреть какие-нибудь занудные сериалы и вспоминать свою лихую молодость, а затем — они сладко бы засыпали в своей огромной мягкой постели, все так же обнявшись, как это было всю их совместную жизнь. Эшли так легко и красочно может представить их старость, что даже не замечает, как в уголках ее глаз скапливаются сентиментальные слезы. — А ты будешь самой очаровательной моей старушкой, — разворачиваясь на стуле, Эшли усаживает Грэйс к себе на колени и тут же касается ее губ, вызывая одобрительную улыбку той.***
Уже с утра на улице вовсю пекло солнце, что Эшли пришлось собрать волосы в пучок и сменить плотную рубашку на легкую блузку, едва ли не просвечивающую ее белье. Привычная утренняя порция эспрессо сменилась холодными чаями и лимонадами, позволяющими хоть как-то охладить организм. Захватив в кафе холодный напиток, женщина поднялась в офис и, получив свою почту, направилась в кабинет. День обещал быть тяжелым, поэтому Эшли мысленно настраивала себя на то, что сегодня вновь придется задержаться, Грэйс, конечно, это не очень обрадует, но, таким образом, она хотя бы сможет сосредоточиться на работе. Однако все ее мысли мгновенно вылетели из головы, когда Эшли, открыв дверь в кабинет, резко дернулась назад, пролив на себя практически весь стакан лимонада. — Блять! — громко выругавшись, она даже не заботилась о том, если ее крик услышит целый этаж. — Что, твою мать, ты делаешь в моем кабинете? — Да уж, не на такой теплый прием я рассчитывала… — поднявшись с дивана, на нее неотрывно смотрела Трейси, и это было самым ужасным и самым неожиданным, что могло случиться в тот день. Эшли даже не знала, как реагировать. Она смотрела на то, как большое мокрое пятно расползается у нее на груди, как почта разлетелась по полу, но все, о чем она могла думать — это какого черта Трейси здесь делала. Как она оказалась в ее кабинете? В Нью-Йорке? Почему она так буднично сидела у нее на диване, словно пришла после очередной планерки, чтобы обсудить планы на предстоящую неделю? — Ты, блять, издеваешься надо мной? — едва ворочая языком, Эшли не могла поверить, что перед ней действительно стоит Маккартни, которая даже не пытается скрыть свою довольную улыбку. — Никогда не слышала, чтобы ты так много ругалась. Чувствуя, как сердцебиение заглушает все происходящее вокруг, Эшли моментально закрыла позади себя дверь, словно так боялась, что окружающие могут услышать, как возбужденно бьется ее сердце из-за появления в офисе Трейси. Неловко подняв с пола все письма, она с ужасом осмотрела еще раз свою блузку, совершенно не зная, как собирается теперь провести в ней весь день. — Посмотри, что ты наделала! — в голосе Эшли не было ни намека на то, что она была рада видеть женщину, что в какую-то секунду Маккартни действительно показалось идиотской идеей — появиться в офисе. — Как, по-твоему, я должна работать в этом? Казалось, что Эшли даже больше не хочет поднимать вопрос о том, что делает Трейси в Нью-Йорке и почему решила встретиться с ней именно таким образом. Словно игнорируя пребывание женщины в кабинете, Бэнкс прошла к столу, в срочном порядке ища какие-нибудь салфетки, которые помогут ей чуть просушить ткань. Ее руки крупно дрожали, а в грудной клетке чувствовалась вибрация, но Эшли всеми силами хотела убедить себя в том, что все происходящее не имеет никакого значения, потому что она все равно любит Грэйс, потому что Трейси чертова провокаторша и наверняка приехала в Нью-Йорк только для того, чтобы… — Я переехала, — внезапно вновь подала голос Трейси, и Эшли точно чувствовала этот тяжелый взгляд на себе, отчаянно пытаясь не поднимать головы. — Хотела, чтобы ты знала. — Могла бы прислать письмо, — коротко предложила Бэнкс, хмурясь. — Я думала, ты не любишь Нью-Йорк. Тихий смешок наполняет небольшую комнату, и у Эшли ползут по рукам мурашки. Она знает, что собирается сказать ей Трейси, от этого нестерпимо хочется закрыть уши, выйти из кабинета и больше никогда не возвращаться. «Не смей», — мелькает мысль в ее голове чаще других, когда Трейси медленно поднимается с дивана, медленно приближаясь к женщине. — Но я люблю тебя… — Не надо… — Я знаю, что люблю тебя и я просто была не в силах выкинуть тебя из головы. Я не могу как ты — сделать вид, будто бы ничего не было, и жить дальше. Не могу просыпаться по утрам и не вспоминать тебя рядом. Знаешь, сколько усилий мне стоило то, чтобы не ответить тебе на твое сообщение… — Это была глупость, о которой я пожалела, — в бессильных попытках Эшли все еще ищет шанс оправдаться. Трейси почему-то замолкает. Смотрит на Эшли так, словно пытается понять, когда эта женщина вообще говорит правду. Смотрит в немых попытках понять, за что вообще любит человека, который причиняет ей столько боли, который отчаянно сопротивляется сделать шаг навстречу, чтобы хотя бы попробовать то, к чему ее тянет. Но Эшли так слепа к собственным чувствам, что вряд ли сделает этот шаг, так боясь нарушить равновесие в ее личной жизни, которую ей пришлось устраивать заново последние полгода. На минуту все замолкает. Слышно, как шумит кондиционер в кабинете, как на этаже звякает лифт, чувствуется, как маленькая капелька пота сползает по спине Трейси и как дрожат руки Эшли под столом. Трейси не могла рассчитывать на что-то другое, но все же осознанно решилась разрушить всю свою жизнь, переехав в Нью-Йорк, где счастья ей не найти. — Мне просто интересно, когда ты прекратишь обманывать себя и людей, которые тебя любят? — Трейси, уходи, мне нужно работать, — Эшли оборачивается к окну, не желая разговаривать. Ей кажется, будто бы только Маккартни в состоянии довести ее до того, чтобы все внутренности сжались в один маленький комок, мешая свободно дышать. Только Трейси может затуманить ее здравый рассудок, заставляя бросаться в какое-то спонтанное сумасшествие, и только из-за Трейси Эшли может чувствовать себя настолько неуверенно. — Я хочу, чтобы ты повернулась ко мне лицом и, глядя в глаза, сказала, что хочешь, чтобы я ушла, и тогда я уйду и ты больше никогда не увидишь меня. Если это действительно то, чего ты хочешь, то скажи мне это в лицо. Эшли даже поджимает плечи, как если бы кто-то хотел схватить ее сзади за шею. Сама просьба ей кажется пугающей, но она все же оборачивается, и в глазах Трейси — слепое обожание, рабская зависимость и постоянная мольба о любви. Эшли кажется, будто бы ее бьют в живот — настолько больно воспринимать тот простой факт, что Трейси перебралась в Нью-Йорк из-за нее, будучи тотально влюбленной. Они обе рассчитывали на то, что все забудется, когда пройдет какое-то время, но даже спустя полгода ситуация едва ли улучшилась. У Трейси красивое грустное лицо, невероятно красивое, и Эшли кажется это почти абсурдным, что она никогда не говорила об этом женщине. Она смотрит в чужие светлые глаза и чувствует, что просто не в силах сорвать со своих губ очередную ложь. В грудной клетке горячо и туго, что хочется глубоко вдохнуть, вобрать в легкие как можно больше воздуха и сказать: «Отпусти меня. Прекрати мучить нас обеих», но вместо этого с губ срывается запоздалое признание: — Я не могу мыслить рационально рядом с тобой. Я чувствую себя ужасно рядом со своей девушкой, потому что меня разрывают мысли о тебе, хотя я прекрасно знаю о том, что у нас ничего не выйдет, — Эшли на секунду запинается, пытаясь собрать мысли воедино. — Я знаю это и все равно не могу перестать думать об этом. Ты хотя бы осознаешь, насколько это ненормально? — Пожалуйста, давай хотя бы попробуем? И если ты будешь несчастна со мной, я не стану тебя удерживать, — голос Трейси хриплый и тихий, и Эшли даже жаль слушать все эти попытки, которые не сработают. — Я больше не готова вести двойную жизнь. — А я больше и не призываю тебя делать это, — быстрым движением Трейси записывает на стикер какую-то улицу, а затем делает шаг назад. — Это мой новый адрес. Так что в любое время, когда ты будешь готова…***
***
Иногда ты просто не знаешь, что со всем этим делать. В жизни наваливается столько событий, работы и непрошеных мыслей, что в какой-то момент приходит простое осознание того, что ты устал. Устал думать над тем, как разобрать проблемы, как жить и поступать правильно, терзать себя сомнениями между выбором, о котором тебе подсказывает сердце и мозг. Иногда ты просто хочешь забиться в темный угол, поджав колени к груди, и сделать вид, что тебя не существует. Так было бы гораздо легче. Эшли чувствовала, что все это неправильно. Возвращаться каждый день домой, наслаждаться совместными ужинами с Грэйс, любить ее так, как не удавалось любить никого, а ночами видеть во снах чужое лицо. Трейси будто бы преследовала ее все это время, не позволяя забыть, что связывало их, хоть и краткосрочной связью. Во снах Эшли — она счастлива рядом с Трейси, и удивительным кажется то, что чувство вины не тревожит ее из-за Грэйс. А утром она смотрит на спящую рядом девушку и ненавидит себя все больше за тот обман, в который она пытается втянуть их троих. В какие-то моменты она даже всерьез задумывается: а возможно ли любить двоих? Но через какое-то время эта мысль кажется ей абсурдной, поскольку сравнивать чувства к Грэйс и Трейси она никак не может. Если разобраться, то без труда можно понять, что к Трейси тянет нечто физическое, то, что приносит ей удовлетворение в постели, то, что тешит самолюбие, и Эшли трудно представить, как они могли бы уживаться в быту. Но она фантазирует. Думает об этом, когда Грэйс готовит ей завтрак, примеряя на эту роль — другую. Думает, когда едет в офис, вспоминая недавнее пребывание здесь Трейси, и раз за разом в душе надеется на то, что женщина объявится в ее кабинете вновь. Но ничего из этого не происходит, и жизнь превращается в какой-то ком неразберихи и нервозности из-за того, что Эшли просто не в состоянии найти выход из этого положения. И Грэйс не идиотка, она прекрасно видит, как неожиданно поменялось настроение любимой пару недель назад, что она — вполне ожидаемо — объяснила трудностями на работе. Любые попытки поговорить об этом сводились к тому, что нужно лишь время, чтобы все успокоилось, и сколько же раз Грэйс слышала эти слова. Ее грудная клетка разрывалась от осознания того, что все уже давно не так гладко в их отношениях, как бы они ни пытались скрыть этого, и больнее всего ранило то, что Грэйс прекрасно понимала, что Эшли не разлюбила ее, но что-то определенно изменилось, и это никак не дотягивало до того, к чему они привыкли за прошлые годы жизни. Они не были пожилой парой, прожившей вместе двадцать пять лет, где от прежней любви оставались совершенно другие чувства, это было ни с чем не сравнимое ощущение того, будто бы они, сидя в лодке, пытаются плыть против течения, отчаянно стараясь не сорваться в пропасть. И быть может, им обеим жизненно необходимо было рухнуть в ту самую пропасть, чтобы, наконец, понять свои желания. — Эшли, что происходит на самом деле? — между обыденных разговоров вопрос кажется крайне неуместным, но Грэйс просто больше не в силах выносить это подавленное состояние женщины, которая продолжает говорить ей одно и то же, искренне надеясь, что в этот раз это сработает. И вот — эта осознанность в глазах Грэйс, ее не обмануть, не перехитрить и не сделать из нее идиотку, и от этого чувства у Эшли скручивает желудок. Она сама не понимает, почему ее глаза начинают чуть блестеть от подступающих слез, и она чувствует себя таким ужасным человеком, что хочется упасть перед девушкой на колени и умолять простить ее за все то время, когда она мучила ту. — Трейси вернулась в Нью-Йорк, — язык во рту кажется огромным и неповоротливым, а руки стыдливо потеют, как у школьника перед экзаменом. — Она переехала сюда. Грэйс понимает все без объяснений, но все-таки, чтобы перестать строить догадки в своей голове, чтобы расставить все по своим местам и быть абсолютно честными друг с другом, спрашивает: — Она нравится тебе? Слезы в глазах Эшли переливаются сильнее и заполняют все пространство, грозясь вот-вот сорваться вниз. На удивление, голос Грэйс звучит спокойно, будто бы ничто на свете больше не шокирует ее, и правда — единственное, что она хочет знать в этот момент. Вот так, сидя на привычной кухне перед любовью всей своей жизни, Голден готова к тому, чтобы ей разбили сердце. Эшли не отвечает, лишь стыдливо качает головой в знак подтверждения, и кажется, что в ту секунду сердце вот-вот вылетит у нее из груди, кажется, что еще чуть-чуть и она умрет от физической боли, от ломающихся костей в ее жалком теле, умрет от понимания того, как смотрит на нее Грэйс. И это, пожалуй, больнее всего. У Грэйс не поворачивается язык спросить о том, было ли у них с Трейси что-то более интимное, потому что в какой-то момент она понимает, что просто не готова знать правду. Эшли неловко наклоняется к девушке в попытке накрыть ее руки своими, но та медленно отстраняется, не позволяя сделать это. — Но я люблю тебя, я клянусь, — голос Эшли ломающийся и слабый, и Грэйс, пожалуй, никогда не видела женщину в таком состоянии. — Я просто… Я запуталась, и я не знаю, что мне делать с этим. Грэйс, я клянусь тебе всем, что я пыталась бороться с этим, я делала это так сильно и долго, но это просто не работает. Эшли не врет и не лукавит, она не пытается сказать, что с Трейси лучше или с Грэйс ей стало скучно, это просто так, как есть. Пусть иррационально, ненормально, неприемлемо в рамках общества, но что она — со своими обычными человеческими чувствами — может сделать, если любовь к Грэйс так и граничит с невероятным притяжением к Трейси? Она столько раз пыталась забыть о Маккартни, начать новую жизнь, но каждый раз, когда каким-либо образом вновь возвращалась к мыслям о том, Эшли буквально сходила с ума от осознания, что ее тянет к той. — Я могу облегчить твою запутанность, — тихо, но уверенно протягивает Грэйс, глядя на любимую. — Нам стало сложно друг с другом, я вижу, что мы обе стараемся, но, думаю, мы обе понимаем, что это не работает. Я не могу держать тебя силой и каждый раз заслуживать твою любовь, и если тебя тянет к ней, то я отпускаю тебя. — Грэйс… — Пожалуйста, давай перестанем мучить друг друга? — девушка сама внезапно подается вперед, осторожно накрывая ладонь Эшли. — Я люблю тебя больше всего на свете, но я больше не могу видеть, что ты несчастлива со мной. — Но я не хочу, чтобы ты уходила, я не могу представить свою жизнь без тебя, — пытается возразить Бэнкс, из-за чего маленькая грустная улыбка проскальзывает на лице Грэйс. Ведь вполне очевидно, если бы Эшли по-настоящему любила ее и была всем довольна в отношениях, то вряд ли бы это произошло. То вряд ли бы Эшли пошла на поводу у Трейси, вряд ли бы позволила себе опуститься настолько, что назад уже не вылезти, не выбраться к свету, в котором стоит Грэйс. Голден почему-то не отвечает на эту реплику, она лишь медленно выходит из-за стола, начиная убираться на кухне в своей будничной манере, и Эшли просто не может представить, что этого не будет. В голове прокручиваются на повторе слова Трейси, некогда сказанные ей: «Давай просто попробуем». Эшли может попробовать многое: жить без Грэйс, позволить Трейси любить себя, побыть на какое-то время счастливой, но чем останется это в конечном итоге? На многие вопросы нельзя ответить наверняка, пока не попробуешь. — Я не хочу, чтобы ты думала, что я разлюбила тебя, — разворачиваясь и разглядывая спину Грэйс, Эшли боится показаться черствой. — Я так не думаю, я просто вижу, что ты разрываешься и не можешь решить то, чего ты хочешь, поэтому, я даю тебе свободу делать все, что ты захочешь, без угрызений совести. Грэйс кажется это правильным. Правильней, чем если бы она пыталась удержать Эшли, что и делала последние несколько месяцев, которые были хоть и счастливыми, но с очевидным осознанием того, что «что-то не так». В конечном итоге, они должны попробовать сделать что-то другое, друг без друга. Можно хотя бы попытаться. А в конце дня, возвращаясь домой, Эшли обнаруживает на кровати маленькую записку: «Я переночую сегодня у подруги, а завтра курьер поможет мне забрать основные вещи. Я правда думаю, что так правильно и будет лучше для нас обеих. Я люблю тебя, поэтому хочу, чтобы ты была свободна, и, надеюсь, ты будешь чувствовать себя счастливой. Грэйс».