***
Пухлая женская рука толкнула меня в обнаженное плечо, и, повернувшись лицом к стенке, я лишь сильнее закутался в одеяло. — Юн, вставай! Ты опять скинул с тумбочки будильник: на нем теперь трещина. Юн! — Он звонил… — сонно пробормотал я, приоткрывая глаза. Яркое лимонное солнце через треугольное окошко на чердаке, где разместилась моя комната, освещало дощатые стены и пол, синюю мебель, синий пододеяльник — и синие мешки у меня под глазами. — Да, звонил — потому что это будильник, — раздраженно вздохнула мама, проглаживая пальцами трещину на пластмассе, точно одно это могло вмиг все починить. — Одевайся и спускайся есть: Ленни уже пришел. — Пострадавший от моего традиционного утреннего настроя будильник вернулся на тумбочку, и мать удалилась к двери. — А если не спустишься через пять минут, отдам твой завтрак ему. Мальчик совсем исхудал… Заставлял бы ты его есть, что ли. Хотя бы после того, как вы… — Мам! — прикрикнул я, пунцовея. — А что? Думаешь, я не понимаю, чем занимаются парочки? — На губах этой добродушной толстушки плясала нежная улыбка, смущающая меня еще сильнее. — Ты должен заботиться о нем. Потому что он уже заботится о тебе. — Я не смогу встать, пока ты не уйдешь. — Свежие трусы в верхнем ящике комода, — бросила она напоследок, и дверь захлопнулась раньше, чем я успел вновь завопить. Боже… Конечно, я рад, что у меня прогрессивная мама, но снисходительность и беспрекословное принятие делают ее беспардонной. Интересно, как бы наши с Ленни отношения воспринял отец, если бы был жив?.. Переодевшись и закинув ношенное белье в плетеную корзину, я переступил порог личной ванной комнаты и замер у овального зеркала. Я плохо помню отца: только его большую теплую руку, когда мы втроем заходили в соленую воду. Но судя по фотографиям из их с мамой молодости, я очень на него похож: те же прямые черные волосы, те же темно-синие глаза, похожие на морскую глубину… Заканчивается ли на этом наше сходство? Отец скончался от отказа легких, врачи так и не смогли установить причину смерти. Если это что-то наследственное, то и я могу погибнуть в тридцать с хвостиком… И хотя через пару недель мне стукнет всего восемнадцать, я не могу не думать о приближающейся плачевной перспективе. Возможной перспективе… Возможной… — Юн! — крикнула мама с первого этажа. — Ленни ест твою яичницу! Скоро примется и за сосиски с тостами! Снизу послышался мелодичный юношеский смех, переплетающийся с хихиканьем мамы, и у меня потеплело на сердце. Спускаясь по скрипучей лестнице, я погружался в свет и тепло, пропитывающие небольшую квадратную кухоньку. У окна мама чистила овощи, любуясь волнующимися снаружи цветочными кустами. За круглым обеденным столом меня ждал второй дорогой сердцу человек. Как и всякое утро, его одежда представляла собой смесь из самых бешеных цветовых решений: стройные загорелые ноги обтягивали ярко-желтые бриджи с малюсенькими фиолетовыми кубами, от которых начинало рябить в глазах; узкие плечи и тонкие ключицы показывались из невероятно широкого горла зеленой футболки, спущенной чуть ли не до локтей. Обойдя это чудо с сомнительным эстетическим вкусом, я чмокнул его макушку, и светлые волосы, выделяющиеся еще больше из-за потемневшей на солнце кожи, всколыхнулись. Скрипнул стул, когда я усаживался поудобнее. Передо мной стояла тарелка с завтраком: яичница была на месте, как и тосты, но одной сосиски явно не хватало. Ленни сверкнул голубыми глазами, возводя их к потолку, и отстраненно пожал плечами: — Что сказать, у меня склонность выбирать продолговатые предметы! — Ленни! — расхохоталась мама, игриво грозя ему морковью. Окруженный их чистым смехом и сияющими улыбками, я принялся за завтрак с мыслью: «Я счастлив. У меня идеальная жизнь!» Загребущие пальцы Ленни вцепились во вторую сосиску, но я успел ее выдрать и тут же сунул за щеку. — Ты ведь понимаешь, что это меня не остановит? — спросил он, подвигаясь к моим губам. — В этой одежде ты похож на ананас, — не очень внятно произнес я, и Ленни тихо рассмеялся. — И на вкус такой же?***
Скрежетал металл — открывались и закрывались шкафчики в раздевалке. Оперевшись на дверцу своего, я с неловкой улыбкой наблюдал, как Ленни натягивает школьные черные плавки-боксеры на упругие загорелые ягодицы. Откуда там загар?.. Он ходит на пляж обнаженным?.. Почему без меня?.. — Юн! — послышалось из-за спины. Я дернулся, дверца начала закрываться и чуть не прищемила мне пальцы. Коротко постриженный шатен громко рассмеялся и хлопнул меня по спине, оставив яркий красный отпечаток ладони. — Кит, я же просил! Шлепать меня позволено только Ленни. — Фу, какая гадость, не хочу знать подробности вашей личной жизни, — добродушно протараторил он. Ленни как всегда застрял перед зеркалом, укладывая волосы под тканевой шапочкой для плавания, так что вместе с Китом мы покинули мужскую раздевалку и, ступая по голубой резиновой дорожке, прошли в основной зал. В бассейне, поделенном на шесть полос, заканчивал занятие другой класс, и мы, снисходительные и мудрые выпускники, так уж и быть, дали им еще пару минут. Девушки в закрытых черных купальниках с гаджетами облепили скамьи, будто птицы на проводах; парни, кучкуясь по тройкам-пятеркам, как бы невзначай поглядывали на них и отстраненно посмеивались над чем-то лишь ради прикрытия. Обернувшись всего на мгновение, Кит зацепился взглядом за скромную блондинку, загипнотизированную водой, и наш с ним разговор застопорился. — Блин, и ты туда же? — Что? — откликнулся его затылок. — Это как минимум невежливо — пялиться. — А сам-то, — наконец повернулся ко мне Кит. — Разве в раздевалке не залип на Лена? Хотя два года встречаетесь — что ты там не видел, полагаю… — Лен — он… Что «он»?.. Что я хотел сказать? В памяти всплыла загорелая талия, узкие бедра — и я совершенно потерял нить повествования. — Вижу, ночи у вас проходят бойко, — с ехидным оскалом кивнул Кит. — О чем ты? Где-то засос?.. — Да нет же, твоя шея. Схватив за предплечье, Кит подтащил меня к зеркалу у двери в мужскую раздевалку и ткнул пальцев в кожу. Тычок мгновенно отозвался болью, но не из-за нажима. Ощущения были совсем иными — как будто Кит потревожил глубокий порез от бумаги. — Что за черт… — пробормотал я, мягко касаясь шеи. С двух сторон ее прочертили три тонких красных полосы. Кожа выглядела болезненно, но ни сукровицы, ни крови не было, словно порезы и не думали заживать. — Лен никогда меня не царапает, это просто не в его духе. — Тогда… кошка? — пожал плечами Кит, заметно теряя интерес к моим порезам. Его взгляд вновь приковала задумчивая блондинка, теперь пытающаяся аккуратно спуститься в воду без лестницы. — Да нет у меня… никакой кошки…