(Не) титановые

      Эрен не помнит, по какому поводу орет — просто орет, потому что Жан опять чуть не сдох, потому что у него рука на перевязи, потому что глаза пустые и усталые, такие, что выть хочется, — и он орет дальше.       Жан хватает его за шею здоровой рукой и дергает на себя, — и Эрен спотыкается.       — Заткни хлебальник, будь солнышком, — ухмыляется Жан обессиленно и целует его, и Эрен, ну, Эрен затыкает. Это ужасно, но рядом с Жаном он совершенно ничего не может с собой сделать.       Они оба грязные и уставшие, от них пасет потом, кровью и титаньей смердятиной, и по тому, как Жан целуется, Эрен чувствует, насколько он на самом деле вымотался. Или перепугался. Или и то, и другое, потому что Жан очень давно не позволял себе целовать его настолько нежно, настолько ласково — с самого первого года в разведке, наверное. У них тогда был не самый простой период (а когда их отношения вообще бывали простыми?), все еще помнили Марко, всем еще было страшно до усрачки (потом притупилось), и Жан еще целовал его подолгу, не выпускал из рук, тепло смеялся на грани слышимости, когда Эрен забывался и ластился к нему, как дворовая псина. Через несколько месяцев что-то случилось: что-то хрустнуло, надламываясь, и Жан как будто повзрослел за несколько ночей. Эрен, наверное, тоже. Так или иначе, что-то изменилось, такие поцелуи ушли вместе со многим другим, но Эрен не жалуется: плохо не стало, стало просто… по-другому, и, наверное, так и должно быть.       Тем не менее, Эрен определенно соскучился: его окатывает ностальгией, солнечной, несмотря на не самые радужные воспоминания, и он проваливается в поцелуй с головой, не желая выныривать.       — Ни хрена себе, давно вы так? — раздается за плечом голос Ханджи, и Эрен, чувствуя, что Жан все еще удерживает легкую от усталости руку у него на талии, разочарованно толкается ему лбом в плечо: ну кто ее просил?.. — Или все уже в курсе, мне одной ничего не сказали?       — Да мы никому ничего не говорили, — огрызается Эрен, поднимая голову и глядя на нее через плечо. — По крайней мере, я не говорил. Жан, ты говорил?       — Если целовать тебя в засос при всех не считается за «говорил», то нет, — ухмыляется тот, и Эрен улыбается в ответ. Ладно, было дело, никто не отрицает.       — Почему я всегда узнаю все последняя? — сетует Ханджи, но Эрен ее уже не слышит: Жан снова наклоняется к его губам, и весь остальной мир пропадает.