(Не) титановые

      Эрен вытягивает ноги, упираясь сапогами в перила смотровой площадки. Ночь сегодня холодная, стоять в дозоре особенно неприятно.       Он стучит каблуками по дощатому настилу, и из-под карниза испуганно вспархивает птичка: там, в углу балки, крохотное круглое гнездо, его видно со двора, если присмотреться в солнечную погоду. Жан провожает взглядом растворяющуюся в темноте галочку крыльев:       — Ты не только людям жить не даешь, птицам тоже?       — Иди знаешь куда? — вяло огрызается Эрен и смачно зевает. Жан хмыкает.       — Спи первый, — предлагает он великодушно, и Эрен отмахивается:       — Да не, я еще посижу… — он едва не выдает «с тобой», но вовремя прикусывает язык. Жан смотрит озадачено, уловив по интонации, что это не конец фразы, но, слава Богу, не переспрашивает. Эрен ненавидит себя за то, что чувствует сладкую, теплую благодарность. Что Жан больше не раздражает его. Что к Жану нестерпимо хочется прикоснуться.       — Руки мерзнут, хоть стреляйся, — бормочет Жан, растирая озябшие ладони.       — Ну плед возьми тогда, раз не спим оба, — пожимает плечом Эрен. Жан смотрит на плед с сомнением, но не берет. Сует руки за воротник, шипит и выдергивает назад, заставляя Эрена фыркнуть: еще бы, леденющие ладони да к горячей шее.       — Я вообще-то не мерзну обычно, — делится Жан неожиданно, и Эрен поворачивается к нему, слушая. Некоторое время назад он заметил, что ему нравится, когда Жан говорит вот так, негромко, лично. Нравится его голос. — Только руки вот, причем жутко совершенно, до ломоты. Верхом вообще невозможно, пальцы смерзаются, я при первой возможности спешиться в подмышке у лошади отогреваю, иначе совсем жизни никакой нет.       — Холодную руку в подмышку! — прыскает Эрен. — И это я еще тут мучаю животных.       — Да иди ты, — огрызается Жан, мгновенно ощетинившись и замкнувшись, и Эрену так плохо от этой резкой перемены, от того, что он опять все испортил, что он делает глупость:       — Дай сюда.       — Эй, ты… — Жан осекается, не успев забрать рук, когда Эрен берет его ладони в свои. Горячие. Смотрит на их руки, кусая губу — обветрится, думает Эрен, и мысленно отвешивает себе затрещину, — и молчит.       — От меня все время жарит, как от печки, так что ты это… грейся, если что, — неловко говорит Эрен охрипшим голосом и чувствует, как сердце начинает душно биться в глотке, когда Жан сжимает его руку в ответ. Ночью… ночью всегда можно что-то, что нельзя днем. Хоть чуть-чуть.       — Спасибо, — очень тихо и очень серьезно говорит Жан, неожиданно глядя в глаза, и Эрен почти готов его поцеловать.              Эрен все-таки спит первым. Привалившись к стене и накинув плед на плечи, он спит беспокойно и проваливается глубже только когда к спине прижимается непривычная тяжесть, жесткая, надежная.       Жан легко трясет его за плечо. Эрен распахивает глаза, смотрит на него полусонно, мотает головой, сгоняя дремоту. Жан сидит рядом, прислонившись плечом к его спине. Он смотрит на Эрена молча и тянется к его плечу, туда, где съехал плед, и Эрену на мгновение кажется, что Жан хочет его поправить, накинуть назад. Нет, не может быть, наверняка просто забрать, его очередь спать.       Эрен быстро встает на ноги, потягиваясь — просто чтобы не проверять. Рука Жана замирает над упавшим на пол пледом, но потом все-таки нерешительно берет его.       — Ты реально теплый такой, что рядом сидеть невозможно — смаривает, — бормочет Жан, зевая, и кашляет пополам со смехом, когда Эрен плюхается обратно на пол, — да я ж не просил…       — Запрети мне, — огрызается Эрен, и Жан, завернувшись в плед и поколебавшись немного, все-таки опускает голову ему на плечо.       Засыпает он мгновенно. Эрен борется с собой пару минут, а потом все-таки накрывает его руку своей. Конечно же, просто греет.